Игорь Ткачук
ПРЕДСТОИТ УЧИТЬСЯ МНЕ В УНИВЕРСИТЕТЕ
«…Каждый человек все равно знает то, что другие не знают, и это кому-то да интересно». В.Н. Крупин. «Как только, так сразу». Повесть. 1992 г.
МОСКВА
2016
И вновь Ростов 2
Осень колхозная 8
Гранит науки 15
Латинисты 19
Физкультура и спорт 35
Расставание с ДЮСШ 44
Уголовный розыск 47
Новочеркасские события июня 1962 года 60
Обстановка накануне событий 63
Приговор 69
Учёбе время – шабашке час 73
Новые предметы, новые наставники 78
Ученые о некоторых причинах репрессий 30-х 81
Известные и знаменитые 120
Учебная и преддипломная практика 131
Курс четвертый, новое жилье и последняя щабашка 144
Преддипломная производственная практика 149
Учеба завершилась 153
И вновь Ростов
Я приехал в Ростов в конце августа 1961 года. До начала нового этапа жизни оставались считанные дни. Наш курс, единственный в Северо-Кавказском регионе, состоял из 40 человек. К этому времени ряд юридических институтов и университетских факультетов прекратил существование по воле Н.С. Хрущева. Пресса голосисто цитировала обещание «ПерСека» показать советскому народу последнего преступника и посему объявившего юристов представителями «отмирающей профессии». Часть функций «мертвеющего» правосудия предполагалось передать товарищеским судам, а центр тяжести охраны правопорядка сместить в сторону народных дружин. О существовании иных, кроме уголовного, отраслей права Н.С. Хрущев, очевидно, не подозревал.
В результате выполнения партийных установок в 1961/62 учебном году в СССР осталось 4 юридических института и 26 профильных факультетов университетов. (В постсоветской России маятник абсурда в деле подготовки юристов в качнулся в другую сторону. В 2015 году, по материалам Рособрнадзора, подготовку юридических кадров в России с населением вдвое меньшим, чем в СССР, вели 1211 высших образовательных учреждений).
Поскольку мест в студенческом общежитии не хватало, я, как и большинство однокурсников, снял угол, по-нынешнему – койко-место. Стопка листков с рукописными предложениями подобного жилья для студентов лежала на почтовом стенде в главном корпусе университета.
Пристанищем стала квартира № 3 в доме № 217 на Пушкинской улице, освоенная еще во время вступительных экзаменов. Правда, названный дом, как цельная единица, присутствовал только в воображении городских властей. На самом деле этой цифрой обозначалась группа трех одноэтажных хибар, образовавших закрытый дворик с абрикосовым деревом посередине и дощатым туалетом типа sortir в дальнем углу. Водопроводная колонка торчала на улице, рядом с воротами.
Квартира (хибара) принадлежала Эмилии Михайловне Росляковой 70-ти с лишним лет, вдове военкома Морозовского района Ростовской области. Жилье состояло из двух узких, вытянутых «трамваем» комнат и пристроенной к ним кухни. Обогревалась квартира кухонной печью - единственным источником тепла. Внутренних дверей между тремя отсеками не было. В дальней, предоставленной квартиранту комнате «трамвая», отсутствовали не только дверь, но и окна. Это был тупик с двумя кроватями. Судя по глухим стенам, в прошлом он представлял собой коридор другого помещения. Во время экзаменационных сессий хозяйка подселяла на вторую кровать заочников университета. Однажды в течение нескольких месяцев это ложе занимал молодой кореец - солист ростовской филармонии. С тех пор мне известна методика утренней «разминки» голоса. Жилье обходилось в 15 ежемесячных рублей. Для справки – стипендия на первом курсе составляла 22 руб.80 коп.
В проходной комнате обитали энергичная бабушка-хозяйка и любимый внук Юра, осваивавший в профтехучилище специальность электромонтера связи. Мать Юры вместе с сожителем, давно перешедшим из разряда любителей спиртного в категорию профессионалов, кочевала по отдаленным «стройкам коммунизма». В тот год родительница Юры трудилась кастеляншей общежития на строительстве Нурекской ГЭС. Сожитель вносил вклад в возведение плотины в качестве сварщика.
Отсутствие двери позволяло слышать по утрам процедуру побудки будущего связиста. Сначала у изголовья внука раздавалось сюсюканье бабушки-будильницы:
«Лю-лик, вст-а-вай!!!».
За этим следовал неизменный отзыв:
«Ух ты, моя ба-бу;-ша! Иди в ж…!».
Отношения «бабуши» с неформальным зятем, по фамилии Транквилицкий, происходившим из семьи представителей районной элиты станицы Морозовской, были натянутыми. Однажды, понося сожителя дочери набором обидных для пьющих людей слов и выражений, Эмилия Михайловна продемонстрировала полученное накануне письмо. В тексте послания Геннадия Транквилицкого, которого «Бабуша» именовала ТранСквилицким, содержалось выражение «ваш престиж». Последнее слово «Бабу;ша» почему-то посчитала гнусным ругательством. Вывести хозяйку из заблуждения не удалось. В ответ на приводимые пояснения Эмиля Михайловна раздраженно восклицала: «Неужели не понимаешь, о чем речь?».
Впрочем, несмотря на неосведомленность о смысле слова «престиж» Эмилия Михайловна отличалась житейской сметкой, живо интересовалась произведениями классиков марксизма. Обсуждала содержание «Происхождения семьи, частной собственности и государства» Энгельса, которую я штудировал в углу. И даже вступала в заочный спор с Фридрихом, категорически отрицая утверждения классика о будущем отмирании института семьи.
Дочь «Бабу;ши», Юля, спиртного не употребляла. Однако на особенности характера женщины повлияло ранение головы. Пуля бывшего мужа (ревнивого начальника Морозовской милиции) поразила Юлию Михайловну в лоб и, не сильно повредив мозг, вышла за левым ухом. Об этом я знал со слов Эмилии Михайловны (в наличии соответствующих шрамов убедился позже). Муж - милиционер, по фамилии Васин, получил за содеянное 10 лет, но к 1961 году уже вышел на свободу и работал заготовителем в кооперативе. Встретиться воочию с нестандартной парой «дочь-сожитель» мне довелось через два года.
Иногда Эмилию Михайловну навещали проживавшие в Ростове родные братья Павлик и Лёсик (Леонид), несходные между собой внешностью и характерами.
Павлик, отставной майор внутренней службы, внешностью и поведением - краснощекий синьор-помидор, страдал гипертонией и другими болячками. Приходил в гости с такой же болезненной женой, любительницей шляпок и кружев. К «Бабуше» супруги относились снисходительно, но на гостинцы к чаю скупились. «Бабуша» особых симпатий к ним не испытывала. Причины недомоганий супругов видела в том, что Павлик с женой» понаеда;ли мяса;». Вершиной демонстративного высокомерия жены брата Эмилия Михайловна считала головные уборы последней. В разговорах о кичливости невестки применяла выражение «понадевали шляпо;».
Супруги были бездетными. Однажды удочерили малышку женщины, лишенной родительских прав. По словам «Бабуши» играли с ребенком, как с куклой, наряжая в невообразимые банты и платьица. Потом устали заботиться. Подросшая девочка сбежала из дома и пустилась во все тяжкие. Обратно не возвратилась. Изредка узнавали об арестах бывшего приемыша.
Брат Лёсик, участник Войны, Герой Советского Союза, худой мужчина выше среднего роста с изможденным ликом, терпел многочисленные удары судьбы из-за дружбы с «зеленым змием». Одной из последних потерь стала пропажа с лацкана пиджака медали «Золотая Звезда». Этой наградой, воспользовавшись алкогольным забытьем Героя на парковой скамье, завладел неизвестный ростовский ханыга. Лёсик, несмотря на пенсионный возраст, работал начальником охраны какого-то заводика.
В противовес Павлику «Бабуша» искренне жалела страдающего хроническим безденежьем непутевого Лёсика, угощала брата ливерной колбасой и кипятком с трехдневной заваркой чая, не забывая вести нравоучительные беседы. О семье Лесика Эмилия Михайловна не рассказывала.
Материальной поддержки извне «Бабу;ша» с внуком не имели. Финансовые активы тандема складывались из пенсии Эмилии Михайловны, стипендии Юры и платы постояльцев. До достижения совершеннолетия Юры бюджет семьи пополнялся алиментами отца. Затем денежная помощь прекратились навсегда. Мама Юры вела аскетический образ жизни, однако все заработанные средства тратила на ублажение сожителя. Тем не менее, благодаря хозяйственным талантам, «Бабуше» удавалось не только сводить концы с концами, но и покупать Юре нечастые обновки. Запомнилась светлая радость парня по поводу появления пошитых на заказ брюк (как у всех). Однако следующее утро после демонстрации обновки стало для счастливого внука поистине черным. Штаны, повешенные перед сном на спинку стула у изголовья кровати, украл вор-форточник. Очевидно, ворюга воспользовался для мерзкого дела «удочкой» - палкой с проволочным крючком. Никто из спавших в нашей халупе подозрительных звуков не слышал. Горе Юры, убедившегося в бесповоротной утрате долгожданного предмета «верхней одежды для нижней части тела», не поддавалось описанию.
Достоинством жилья было расположение. Путь пешком к главному корпусу университета, в котором до 1964 года располагался юридический факультет, занимал 15-20 минут. Чуть меньше времени тратилось на дорогу из квартиры до здания ДЮСШ №1.
Забегая вперед, отмечу, что недостатки нового жилища скрашивало время, проведенное за его пределами. Утром я уходил на лекции. После окончания «пар» занимался в библиотеке, тренировался в университетском спортзале на гимнастических снарядах или в зале бокса ДЮСШ №1.
Другие первокурсники устраивались с жильем на сходных и даже на худших условиях. Мои друзья Геннадий Лозовой и Анатолий Сапин поселились неподалеку на ул. Суворова в подвальном помещении из двух комнат с влажными стенами. Ребята жили в проходной комнате. Хозяева – ветхие пенсионеры «баба Паня» и «дед Фунтик» - занимали дальний апартамент. В каждой комнате впритык к потолку имелись узкие горизонтальные окошки, позволявшие рассматривать обувь прохожих. Выход на поверхность пролегал через крошечный тамбур с примыкавшей к нему крутой лестницей. Это подобие корабельного трапа присутствовало в левом торце помещения. Зато по фронту сеней располагался посудный шкаф с широкими створками.
Время от времени забывчивые друзья квартирантов распахивали дверцы этого вместилища кухонной утвари в поисках пути наверх, удивляясь возникшим на пути полкам с кастрюлями. Иногда подобным ошибкам способствовало употребление посетителями донских вин. Такое изредка случалось по уважительным поводам, как, например, день рождения Гены Лозового. Хозяева квартиры, в отличие от «Бабуши», против гостей не возражали. Более того, сам «Фунтик» охотно участвовал в нечастных застольях.
На поверхности вход в квартиру соседствовал с дощатым забором гвоздильного заводика (позже тут возник ТСЖ Гвоздь). Там, за ветхой оградой, круглосуточно «гвоздил» одинокий станок, стук которого отдавался в комнате друзей. Достоинства жилья заключались в близости места учебы, дешевизне и добром нраве хозяев.
Семейные отношения и образ жизни этой супружеской пары заслуживают доброжелательного описания не менее, чем быт старосветских помещиков Н.В. Гоголя. «Фунтик», получил прозвище за частое употребление этого слова при описании покупок лакомств в былинные времена. Впоследствии, в связи с появлением в Ростове кубинских студентов, квартиранты присвоили старику второе имя - «Фуэнтес», которым квартирохозяин якобы мог называться в общении с представителями Острова Свободы.
Дневной распорядок «Фунтика-Фуэнтеса» был незыблем на протяжении нашей учебы. Каждое утро после завтрака, невзирая на погоду, «баба Паня», выдав рубль на обед, отправляла мужа в «свободное плавание» по улицам города. Местом пребывания «Фунтика» в первой половине дня была площадка у памятника В.И. Ленину на бывшей ул. Энгельса, перед входом в городской парк. Там с раннего утра до поздней ночи вели нескончаемые дебаты футбольные болельщики. В то время главной темой дискуссий служили достижения и промахи легендарного «Пантюши» –Виктора Понедельника – нападающего Ростовского СКА. Обедал «Фунтик» в кафе «Дружба» - напротив памятника. Эта точка общепита славилась сытной фирменной солянкой, на оплату которой уходила выданная «бабой Паней» наличность. После обеда «Фунтик» совершал поход на набережную и вечером возвращался домой. «Баба Паня» тратила день на посещение рынка и домашние дела.
После перехода на третий курс Анатолий и Геннадий поселились в студенческом общежитии, однако вплоть до окончания учебы периодически навещали бывших квартирохозяев. «Фунтик», предполагая, что уйдет в иной мир первым, не раз тревожился о дальнейшем обустройстве жизни «бабы Пани». Действительность повернулась иначе. Сначала умерла супруга. «Фунтик» сошелся с рекомендованной доброхотами старушкой и горько жаловался друзьям на то, что сожительница отравляет остатки жизни склочным нравом и жадностью.
Некоторые однокурсники использовали другие варианты обустройства жилья. Трое наших ребят сняли вскладчину флигель на Октябрьском шоссе. Дорога оттуда к месту учебы занимала полчаса пешего хода или пятнадцать минут поездки на троллейбусе. По условиям аренды жильцы самостоятельно приобретали дрова и топили печь.
Флигель с покупными дровами снимали и некоторые наши девчата.
Осень колхозная
Накануне «Дня знаний» стало известно, что с началом учебы придется повременить до 1-го октября. В течение месяца первому и второму курсам предстояло заниматься уборкой кукурузы в колхозе «Колос» села Большие Салы Мясниковского района Ростовской области.
Согласно архивным материалам Большие Салы (первоначальное название «Бахчи-Салах») основали в 1779 году армяне, переселившиеся из Крыма по указу Екатерины II. История свидетельствует, что многие переселенцы были людьми незаурядными. Из села вышел добрый десяток известных в СССР и России людей, в числе которых местные жители с гордостью называют «донского армянина» советского киноактера Павла Борисовича (Богосовича) Луспекаева (Луспиканяна) – сыгравшего в «Белом солнце пустыни» таможенника Верещагина. Некоторые авторы биографических заметок называют актера Луспекяном, однако эта ошибка опровергается многочисленными Луспиканянами, по сей день проживающими в Б. Салах.
В 1877 году в селе побывал проездом гимназист А.П. Чехов, следовавший вместе с дедушкой из слободы Большая Крепкая в Ростов. Путники остановились покормить лошадей у знакомого дедушке «богатого армянина». С дочерью этого жителя «Бахчи-Салах» связано появление рассказа «Красавицы» о шестнадцатилетней девушке-армянке, поразившей будущего писателя необыкновенной красотой.
Сюжет рассказа построен на контрасте между наводящими уныние картинами забытого богом степного села и восторженным восприятием красоты «юной армяночки».
Таким же унылым показалось это село и студентам-первокурсникам юрфака РГУ в сентябре 1961 года. Те же жара, пыль, тряские дороги, ряды жилищ с закрытыми ставнями и безлюдные даже днем улицы. К тому же, в отличие от времен А.П. Чехова, жители «Бахчи Салов» состояли исключительно из армян, без единого представителя иных национальностей. Это подтвердили работники администрации. Впрочем, указанное обстоятельство никак не препятствовало налаживанию нашего быта и добрых деловых отношений с работодателями.
Курс поселили на полевом стане в окружении кукурузных плантаций, в пяти километрах от центральной усадьбы. Комнату побольше отвели ребятам. Другую, меньшей площади - нашим девчонкам. Спальными местами служили разложенные на полу матрасы. К ним прилагалось по тонкому одеялу.
На второй день ребята случайно обратили внимание на два плаката, украшавших внутреннюю стену нашего жилья. Агитационный пафос полос красной ткани запечатлелся в памяти благодаря синтаксическим особенностями и орфографии.
«Больше заботы о семенах!- настаивала одна агитка. За призывом следовало пояснение. – Какие семя, такие и племя!». Слова второй части лозунга стали паролем-отзывом нашего курса и использовались в этом качестве на протяжении пяти лет учебы.
В тексте второй агитки необычным было лишь слово «кукуруруза».
В начале 90-х память связала избыточные сочетания слогов в наименовании этого злака с реформами эстонского языка. В маленькой гордой Эстонии удвоениям гласных и согласных подвергались фамилии и имена собственные. Писатель М. И. Веллер, например, жаловался на попытку сделать его Вееллером. Город Таллин получил в наименовании долгожданную вторую букву «Н». Что поделаешь? Редупликация один из инструментов укрепления национальной гордости и символ избавления от тоталитарного прошлого. Возможно, именно эстонцы реализовали в свое время генетическую тягу к удвоению согласных в названии города Joppatown (Жоппатаун), что находится в штате Мэриленд, США. В этом случае не удивлюсь вступлению этого населенного пункта в побратимство со столицей Эстонии.
Вернемся же к устройству нашего полевого быта. Вода и продукты привозились. О еде стоит рассказать отдельно.
Возглавлявший нашу команду заместитель декана Игорь Александрович Андрианов объяснил условия и задачи организации быта кратко и доходчиво. По договоренности, колхоз доставлял авансом в потребном объеме все виды продуктов собственной выработки. Приготовление еды поручалось нашим девчатам. Стихийное собрание с готовностью поддержало предложение замдекана: в выборе колхозных яств себя не ограничивать, пребывание в поле употребить для накопления сил на зиму.
Добросовестность армянского коллектива по части предоставления продуктов впечатляла. Изо дня в день на нашем столе лежали мясо, яйца, мед, сливочное масло, огурцы и свежий лук. Молоко в течение рабочего дня стояло в свободном доступе в восемнадцатилитровой алюминиевой фляге. Часть вареных яиц оказывалась невостребованной. Мед и сливочное масло подавались на стол в наполненных до краев алюминиевых мисках.
У ребят зрело ощущение, что на оплату «банкета» заработанных денег не хватит, и за потребленные продукты придется доплатить сверх предполагавшихся доходов. Удивительно, но мы оказались в плюсе. В конце месяца колхоз заплатил каждому по двадцать с лишним рублей. Такие же суммы коллективное хозяйство прислало зимой дополнительно по итогам сельскохозяйственного года.
Правда, и работали однокурсники тоже ударно, в охотку. Несмотря на монотонность труда, настроение после зачисления в ВУЗ было приподнятым. С раннего утра до заката в бескрайнем поле коллектив собирал, очищали грузил на подводы кукурузные початки.
Предшествующие поколения юристов оставили первокурсникам песню «Все пташки канареечки так жалобно поют/ Студенты кукурузоньку всё рвут, да рвут, рвут…».
Дальше шли строки: «Старшой наш Габричидзе (доцент, сопровождал наших предшественников) поехал узнавать, когда ж всесильный Гужин (декан) приедет нас спасать».
Последние две строфы исполнялись студентами в колонне демонстрантов 7 ноября 1962 года в присутствии обоих героев кукурузного эпоса. Декан Александр Тихонович Гужин, шедший неподалеку, отреагировал на выходку словами: «Крамолу поете!».
Ныне, глядя на плывущий по полю кукурузоуборочный комбайн, я сознаю, что тогдашние тридцатидневные усилия нашего коллектива соответствовали одному рабочему дню такой машины.
Несомненно, радушие и щедрость колхозных руководителей объяснялись планами продолжить наше колхозно-полевое сотрудничество и в будущем. Очередное предложение поработать на полях хозяйства поступило нашему курсу весной следующего года. В конце июня 1962-го, уставшие после учебных аудиторий и завершившейся сессии, мы прибыли в «Бахчи Салах» полным составом для ударной работы на прополке овощей. На этот раз курс поселили в домах местных жителей, и ребята ознакомились с особенностями армянского быта изнутри. Еду из колхозных продуктов по-прежнему готовили наши девушки.
Поездки в колхоз, в особенности первая, сплотили коллектив. Месяц совместной работы, футбол по вечерам, бесконечные байки и анекдоты перед сном помогли детальнее узнать друг друга, выбрать близких по духу и интересам товарищей и друзей.
Помню диалог у костра между Таней Юрасовой и Геной Лозовым, сокращенным из ВВС штурманом бомбардировщика ТУ-4:
-Как же штурман определяет маршрут ночью? - вопрошала Таня.
- Чего проще! - отвечал Геннадий. – На концах крыльев включаются навигационные огни: справа зеленый, а слева красный. Лететь надо точно между ними.
Запасом смешных баек и анекдотов обладал и замдекана, честно деливший с коллективом работу, досуг и ночлег.
В этой непринужденной обстановке присваивались безобидные прозвища. Тот же Гена Лозовой, работавший некоторое время после увольнения из ВВС лоцманом в Туапсинском порту, получил наименование «Матрос». Позже, с началом изучения латыни, Геннадия переименовали в «Науту» (nauta –лат. Моряк).
Самый молодой из коллектива ростовчанин Женя Ляхов, 1942 года рождения стал именоваться «Бэби». Валентина Басалаева по созвучию фамилии возвели в ранг «Босса». Анатолия Малыгина, забившего гол в собственные ворота, припечатали «Лаврентием Павловичем». В этом случае связь между фактом и прозвищем объяснению не поддавалась. Вряд ли Л.П. Берия поддерживал такое явление, как «автогол». Но, что «написано пером (сказано сгоряча) – того не вырубишь топором».
Тогдашние прозвища закрепились в нашем общении навсегда. В этом я убеждаюсь каждый раз при встречах с бывшими однокурсниками. «Бэби», например, не избавился от этого ласкового обращения даже став профессором, доктором юридических наук.
Я получил прозвище по имени одного персонажа рассказанной мною смешной были. Правда, раскрывать второе имя не буду, поскольку применяю псевдоним в прикладных целях: для создания паролей в интернет - сети и в других случаях.
Повторный заезд в Большие Салы (Бахчи-Салах) для помощи нашим друзьям-армянам состоялся по окончании экзаменов за первый курс в конце июня 1962 года. В этот раз курс поселился в домах колхозников. Студенты занимались прополкой необозримых плантаций зеленого лука. Продуктов на питание колхоз по-прежнему не жалел. После работы развлекались футболом и волейболом.
Однажды в село привезли кинофильм. Смотрели картину под открытым небом. Имелся ли в Салах кинотеатр, сказать не могу. Шефы жили зажиточно, но замкнуто. Селяне с приезжими не общались. Во многих дворах стояли легковушки. Наш бригадир имел трофейный «Опель Адмирал», правда, с двигателем ГАЗ-51.
Воспоминания об этой экспедиции скудные. Перед мысленным взором прокручиваются ровные ряды зеленых луковых перьев, обжигающее солнце, темные из-за закрытых ставень комнаты нашего жилья. В череде дней событием стало празднование дня рождения Анатолия Малыгина – «Лаврентия Павловича». Затраты на вино из сельпо взял на себя коллектив. Благо, колхоз выдал аванс.
Жизнь шла по спирали. Работа в колхозе предваряла и завершала наш первый студенческий год. Впереди маячили каникулы.
Других многодневных выездов на работы в колхоз не было. В последующие годы учебы часть летнего времени после завершения экзаменов занимали учебная и производственная практика
Учеба начинается
2 октября 1961 года, началась учеба. Позади остались поход в библиотеку за получением книг, выбор мест в аудиториях и соседей по студенческой скамье. Наш ряд заняли Женя Ляхов, Анатолий Сапин, Гена Лозовой, Саша Иванов и Володя Федоренко («отец Федор»)- звезда университетской сборной по баскетболу.
В середине месяца во Дворце строителей состоялся вечер посвящения в первокурсники (в университете подходящего зала не было). Студенты старших курсов поразили самодеятельным концертом. Позднее выяснилось, что в организации и исполнении номеров участвовали профессионально подготовленные ребята. Некоторые из них получили музыкальное, актерское и режиссерское образование в учебных заведениях культуры и искусства и даже успели поработать по специальности. Кое-кто из наших музыкантов продолжал играть по вечерам на танцплощадках в городских парках.
В тот вечер запомнился третьекурсник Женя Руденко, завороживший зал до мурашек по спине чтением «Записок сумасшедшего» Н.В. Гоголя. Такого проникновения в образ и способности передавать эмоции зрителям я не встречал. Наполненные страданиями интонации финальных слов монолога «Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его!» выбили у некоторых наших девчат всамделишные слезы.
В 1966 году, когда мы с Женей оказались соседями по кабинету следственного отделения в Пролетарском отделе милиции г. Ростова-на-Дону, я убедился , что повышенная эмоциональность Евгения была не только Божьим даром, но и нередким источником служебных неприятностей. Между нами сложились добрые товарищеские отношения. Выяснилось, что Женя окончил два курса московской «Щуки», однако затем оставил искусство, увлекшись профессией следователя.
Гранит науки
Учеба началась с конфуза. Однажды в аудитории появились две преподавательницы филологического факультета с предложением провести диктант по русскому языку. Итоги проверочной работы оказались печальными. Грамотешку 30-ти однокурсников оценили на «двойку». Я удержался на «трояке». Героинями грамотности с оценкой «отлично» стали Нина Рыженкова, москвичка, работавшая до поступления машинисткой-стенографисткой, и Лида Колесник – бывшая швея-мотористка ростовской швейной фабрики (напомню, обязательным условием поступления на юрфак в то время был двухлетний трудовой стаж). На подведении итогов филологи прочли короткую лекцию о способах самостоятельного устранения языковых пробелов и предупредили, что повторный диктант ожидается перед окончанием пятого курса. Вняв тогдашним призывам «филологинь», я взял за правило постоянно держать под рукой учебники русского языка. В дальнейшем это стало постоянной привычкой. А склонность замечать грамматические ошибки в текстах позволила в первые же месяцы следственной работы раскрыть обширную сеть изготовителей поддельных документов.
Думаю, провальные результаты диктанта отражали показатели грамотности не только на нашем курсе. Вскоре после нашего диктанта газета «Неделя» (приложение к «Известиям») опубликовала заметку под названием «Прашу дац». Автор сообщения цитировал заявление на получение стипендии, написанное студентом Первого московского медицинского института. Будущий медик прибыл в столицу из солнечной Грузии, сдал вступительные экзамены и выдержал немалый конкурс. Познания абитуриента в русском экзаменаторы оценили на «отлично». Главными достоинствами заявления этого «отличника» были краткость и интуитивная понятность. Привожу текст письменной просьбы дословно: «Прашу дац стипендю. Атец инжинер. Мац хазяка».
После этого можно было промокнуть лоб салфеткой. Нашим двоечникам до подобных перлов было далеко.
Набор начальных юридических дисциплин увлечения не вызывал. Это были теория и истории(отечественная и зарубежная) государства и права, римское право, организация суда и прокуратуры, политэкономия капитализма, логика и иностранный язык.
Восприятие перечисленных предметов окрашивалось личными качествами преподавателей. Знание материала, эрудиция, умение создать атмосферу уважительного делового общения и добрый юмор отличали наших обоих историков П.Н. Соловьева (фронтовика, летчика-истребителя) и К.Г.Ф. (фамилию не называю по причине, изложенной ниже). В одном ряду с ними находился Е.И. Филиппов – преподаватель римского права. Об особенностях характера Евгения Ивановича свидетельствовало поведение на лекциях. «Римлянин», потерявший на фронте ногу, вел двухчасовые занятия исключительно стоя, отставив костыли за кафедру.
Доходчиво и увлекательно проходили лекции пожилой преподавательницы логики (Мина Павловна, фамилию, к сожалению, забыл). Этим предметом я увлекся с первого занятия. Запомнился тезис вводной лекции о том, что задача формальной логики заключается систематизации и углублении представлений о логических конструкциях, которыми большинство людей интуитивно пользуются в повседневной жизни.
Усвоенные под руководством Мины Павловны способы анализа, оценки доказательств и опровержений в дальнейшем помогали разбираться в следственных и научных проблемах.
Убедительно излагал положения политической экономии капитализма проректор по научной работе Виктор Андреевич Тищенко, человек с припрятанным под напускной серьезностью чувством юмора. Однажды во время экзамена, проректор спросил у Володи Федоренко, читал ли тот первый том «Капитала», рекомендованный в качестве дополнительной литературы. Когда после некоторой заминки «отец Федор», основным занятием которого были баскетбольные игры и сборы, дал положительный ответ, проректор продолжил: «А как обстоят дела со вторым томом?». Володя, на лице которого явственно отразилось «где наше не пропадало?», решительно ответил: «Читал, но не до конца!». Следующий иезуитский ход экзаменатора поставил страдальца в тупик: «Что скажете о различии между этими работами? О несходстве, которое очевидно даже для человека, далекого от политэкономии?
(Последовала тягостная пауза).
Ну, смелее! – подбодрил звезду баскетбола В.А. Тищенко.-
Какой из томов толще?».
Уже после написания этих строк я прочел мемуары бывшего преподавателя кафедры политэкономии Университета, редактора нашей многотиражки, В.И. Марцинкевича (впоследствии научного сотрудника ИМЭМО). В этих воспоминаниях, в противовес жестким оценкам, которые Марцинкевич дал ряду бывших коллег-преподавателей РГУ, автор характеризует В.А. Тищенко, как человека «интеллигентного, доброжелательного, уверенного в себе и слегка ироничного» .
Занятия английским казались приятным отдыхом. Этот предмет преподавала близкая по возрасту И. Н. Николаева. После первых же занятий Ирина Николаевна разрешила мне использовать взамен обязательных учебных текстов детективы на английском языке из университетской библиотеки и газетные заметки на криминальные темы. Временами требовалось пересказывать содержание текстов на языке оригинала, акцентируя внимание на правовой терминологии англо-саксов.
В памяти по сей день сохранились виды дерзких «robbery» (разбой): вооруженный (armed robbery), банковский (bank robbery), на большой дороге (highway robbery) и намекающее созвучием на откровенное свинство «swindle» (мошенничество).
Пробуждал ассоциации с неведомым идейным течением британский «hooliganism» (хулиганство). В отличие от хамского рыла отечественного хулигана, внешность его английского побратима представлялась по-джентльменски облагороженной применением суффикса «ист», превращавшего асоциальную личность в некоего рафинированного «хулиганиста». Представлялось, что последний нарушал общественный порядок исключительно из-за оригинального направления мыслей и стиля поведения.
Надо сказать, прежние усилия в изучении английского дали мне фору перед однокурсниками, которые в течение 4-х лет тратили бо;льшую часть библиотечного времени на переводы «тысяч» из газетных текстов на иностранном языке.
Контрастом перечисленным «светлым личностям» были преподаватели «Теории государства и права» К. и» Организации суда и прокуратуры» Н. Оба читали скрипучими голосами лекции по конспектам, повторявшим содержание глав и параграфов соответствующих учебников. Оба требовали дословно конспектировать пересказ и ревниво следили за выполнением этого требования. Оба отличались неумением видеть смешное, в том числе в собственном поведении. К., например, требовал тщательного изучения единственного собственного труда – библиографического справочника с перечнем литературы по теории государства и права.
Нашему курсу запомнилась «шутка» Н. Суть ее заключалась в том, что лектор монотонно надиктовал содержание некоего определения объемом в две тетрадных страницы, затем спросил, все ли успели записать сказанное, а в завершение объявил, что вел речь об ошибочном мнении буржуазных ученых, которое опровергается отечественной наукой. Далее, не обращая внимания на гул недовольства, перешел к диктовке «правильного» текста .Кстати, у Н. я получил единственную в первую зимнюю сессию «четверку». Зеленую тоску нагнал Н. на предмет преподавания. Остальные экзамены прошли на «отлично».
Латинисты
Особняком в ряду наших наставников стояли «латинисты». Их было двое, по числу учебных групп курса.
«Латынщик» моей группы «А» - Константин Федорович Блохин – рослый, лет 30-ти, атлетического телосложения, работал в университете по совместительству. Основным местом преподавательской деятельности К.Ф. Блохина был романо-германский факультет педагогического института. Там он обучал будущих педагогов немецкому языку.
Нашу группу «Костя», как называли его между собой однокурсники, успел за отведенный один семестр ознакомить с базовыми правилами чтения, произношения и переводов несложных текстов со словарем. Следуя наставлениям «Кости», мы «зарубили на носу» предусмотренный программой набор латинских юридических терминов, дополненный крылатыми выражениями и пословицами. «Костя» был раскован на лекциях, прост в общении на переменах и за стенами Alma mater. После сдачи зачетов я встречался с ним при случайных обстоятельствах за пределами университета.
Латинистом группы «Б» был друг «Кости» Сергей Федорович Ширяев, человек разнонаправленных интересов и увлечений. Кроме нашего факультета, Сергей Федорович преподавал латынь филологам. О некоторых особенностях его характера и манере преподавания рассказывали однокурсники из параллельной группы. К тому же я мог систематически наблюдать манеру общения латиниста с окружающими на переменах.
Оба наставника демонстрировали познания в разнонаправленных областях, в том числе, не связанных с основной профессией. И того и другого природа наделила чувством юмора, способностью к розыгрышам и импровизации. Друзья увлекались спортом и были сильны физически. «Костя» серьезно занимался штангой. Иногда я виделся с ним в зале бокса на третьем этаже спортивной школы №1, куда он приходил взвешиваться после тренировок (у штангистов весы сломались).
Сергей Федорович Ширяев в прошлом добился весомых успехов в классической борьбе, занятия которой оставил из-за травмы позвоночника. Несколько раз С.Ф. появлялся в спортзале Университета с бывшими соратниками по ковру ростовскими Динамовцами Г. Ткаченко (серебряный призер первенства СССР 1951 г.), Г. Шатворяном (чемпион СССР 1952 г.) и В. Сташкевичем (серебряный призер чемпионата СССР 1954 года) на занятиях секции борьбы, организованной по инициативе латиниста. Там Сергей Федорович походя размахивал двухпудовой гирей. В отличие от рослого и чубатого «Кости» он был грузноват, приземист и редковолос.
За «Костей», как и за Сергеем Федоровичем, замечалась повадка придавать по ходу занятий акцентированно неприличное русское звучание латинским глаголам вроде mando (поручать, доверять), fuere (происходить), pependi (cвешиваться, свисать).
В экстремальных ситуациях оба наставника не чурались применения физической силы. Однажды среди бела дня «Костя» непринужденным хлопком ладони уложил на асфальт налетевшего на него с кулаками здоровенного завсегдатая пивного киоска. Вместе с однокурсником Виктором Захарченко я видел эту картину с противоположной стороны улицы Энгельса. Заметив наше присутствие, педагог признался, что такого эффекта от «аплодисмента» вовсе не желал.
С Сергеем Федоровичем мое личное общение началось неформальной встречей во время учебы на первом курсе. Случай не имел отношения к латыни и требует отступления.
В середине первого учебного года декан факультета А.Т. Гужин порекомендовал ребятам нашего курса стать на выбор внештатными сотрудниками милиции или помощниками следователей прокуратуры. Вместе с однокурсниками Сашей Ивановым и Анатолием Сапиным я выбрал отделение уголовного розыска Кировского района. Там на общественных началах в течение 3-х лет мне довелось знакомился с буднями сыскарей, участвуя в оперативных мероприятиях в качестве напарника молодого опера Саши Смолы – ставшего впоследствии другом и свидетелем на нашей с Людмилой свадьбе.
В один из зимних вечеров, выйдя из кабинета отделения уголовного розыска Кировского РОМ, я случайно обратил внимание на толкотню в дежурной комнате Отдела. Увиденная картина походила на дурной сон. В «приемном покое» бушевал нетрезвый любимец студентов, преподаватель истории государства и права зарубежных стран Ф. Откуда и при каких обстоятельствах он попал в дежурку, не знаю по сей день. Этот всесторонне образованный, деликатный в повседневном общении человек, дополнявший лекции чтением вслух фрагментов из произведений мировой литературы и прослушиванием классической музыки (Ф. приносил в аудиторию собственный проигрыватель с пластинками) мало походил на себя. С залихватским гиканьем, из положения «раззудись плечо, размахнись рука» он пытался ударить портфелем в голову помощника дежурного, старшину Титова. Замах был изначально обречен на осечку. Перворазрядник по самбо Титов, намного превосходивший Ф. ростом и весом, с добродушной улыбкой, словно расшалившегося школьника, усадил историка на садовую скамью у «обезьянника». Дежурный по отделу капитан Моисеев, наблюдавший происходящее не оставляя пульта, откровенно смеялся. Этот смех, уязвил Ф. больше, чем борцовские объятия Титова, и перевел ход баталии в новое русло. «Капитан,- закричал историк,- Я поставлю тебе двойку на экзамене!».
«Ха! – ответчал студент-заочник Моисеев, не прекращая смеха. - Не выйдет! Экзамен я уже сдал!».
Оценив обстановку, я попросил Моисеева «отдать» мне историка под обещание доставить буяна домой. Дежурный не возражал, однако отрядить для этой цели машину отказался.
Ф. был отвезен домой на такси. В пути он успел дважды предупредить меня о том, что двойку на предстоящем экзамене вместо капитана-дежурного получу я. На обратном пути армянин таксист сочувственно произнес: «Зря ты его поил. Все равно он тебе двойку поставит».
На следующий день перед началом занятий ко мне подошел С.Ф. Ширяев и доверительно попросил сохранить вчерашний случай с Ф. в тайне. Я обещал, пояснив, что намерений делиться с кем-либо информацией о происшедшем, не имел изначально.
Это обещание было выполнено. О случае в дежурке Кировского РОМ до сих пор не знали ни друзья, ни однокурсники. Рассказать о происшедшем теперь считаю возможным, поскольку ни Ф., ни С.Ф. Ширяева давно нет среди нас. Кроме того, описанный эпизод скорее придаст дополнительный колорит, чем нанесет ущерб доброй памяти Ф. в глазах бывших студентов и близких людей.
Лично Ф. по поводу описанного события со мной не разговаривал. Во время случайных встреч на протяжении последующих лет учебы отводил глаза в сторону. На двух экзаменах держался официально. В обоих случаях без дополнительных вопросов поставил «хорошо». Спрашивать Ф., по каким критериям ответы не дотягивают до оценки «отлично», я не стал. Последующие случаи моего общения с Сергеем Федоровичем также не имели отношения к учебному процессу. Связаны они были с необычным увлечением, если не сказать страстью, латиниста. Но, обо всем по порядку.
Сергей Федорович был фигурой, весьма известной в Ростове. Этому способствовали некоторые экстравагантные поступки, наклонности и отличительные черты характера латиниста, а также его обширные знакомства с представителями разительно несходных между собой кругов горожан.
Нынешний Интернет содержит проникнутые глубокой приязнью к наставнику воспоминания близко знавших его выпускников филологического факультета РГУ: писателя И.Бондаре;нко , главного редактора журнала «Знамя» С. Чупринина , поэта, переводчика французской прозы и армянской поэзии Леонида Григоряна .
Правда, при чтении этих записок возникает впечатление, что каждый из авторов знал «своего» С.Ф. Ширяева, портрет которого не совпадал и даже противоречил описаниям героя в других мемуарах.
Вероятно, причина этих расхождений кроется в многогранной личности Мэтра (полушутливое прозвище Сергея Федоровича, обнародованное Л. Григоряном), из-за чего каждый мемуарист видел черты, близкие ему самому. Без сомнения, свой вклад в разнобой внесло предрасположение самого Мэтра к мистификациям и театральным эффектам.
В воспоминаниях И. Бондаренко С.Ф. эрудит, прекрасный знаток истории, полиглот, эстет, бонвиан, меломан, сидевший на концертах С. Рихтера в первых рядах, правда, в сандалиях на босу ногу.
С. Чупринин намекает читателям на диссиденство Мэтра, украсившего квартиру портретами Пастернака и Солженицына.
А в памяти Л. Григоряна Мэтр предстает носителем набора иных, порой взаимоисключающих качеств. Судите сами: «Великий эрудит – напыщенный шарлатан, редкий остроумец –хулиганствующий матерщинник, умница –шизофреник, стыдливый романтик–законченный циник, личность трагическая – профессиональный лицедей; участник грандиозных попоек в компании профессиональных борцов, ловко маскирующийся сексот, наконец, человек глубоко порядочный».
Далее автор, признанный знаток иностранных языков, сообщает, что Мэтр не был полиглотом, однако для поддержания легенды о собственных языковых способностях постоянно носил с собой книги иностранных авторов в подлиннике. В музыке при полном отсутствии слуха «не понимал ни уха ни рыла», но «подвергал себя пытке» посещения концертов филармонии. Расцветал в присутствии многочисленных зрителей, слушателей, еще лучше –толпы. Стремился увлечь окружающих неординарностью мышления и совершаемых поступков. Не гнушался использовать в полемике сочиненные на ходу цитаты из классиков.
В годы учебы Л. Григорян в отместку за деспотические придирки С.Ф. Ширяева написал стихотворный памфлет, в котором преподаватель именовался «старым мерзавцем с кровавой рукой». Инвектива дошла до латиниста и, кажется, доставила ему удовольствие. Сергей Федорович соглашался быть объектом внимания в любом качестве.
Показательно, что несколькими годами позже при рассмотрении вопроса о назначении самого Л. Григоряна на должность преподавателя латинского языка (позже Л.Г. стал заведующим кафедрой латыни в Ростовском мединституте) Сергей Федорович без просьбы и ведома кандидата представил по месту предполагаемой работы блестящую, но целиком вымышленную характеристику. В оправдание Мэтра следует отметить, что документ этот предназначался для тех, кто способен различать слабо замаскированные элементы иронии и мистификацию. Привожу содержание отзыва дословно.
«Л. Григорян знает классическую латынь с отроческого возраста. Ещё до поступления в госуниверситет он проштудировал тексты Тацита, Тита Ливия, Саллюстия, Корнелия Непота и Цицерона. Впоследствии самостоятельно изучил древнегреческий язык и прочитал в оригинале Гомера, Геродота, Менандра и Плутарха. Обучаясь в университете, Л. Григорян написал под моим руководством ценную работу «Оксюморон у Архилоха и Сафо». Профессора-классики Радциг, Варнеке, Тронский и Ярхо высоко оценили этот труд…».
Кстати, склонностью развлекаться писанием «документов», подобных процитированной выше характеристике, отличался и друживший с Л. Григоряном «Костя» Блохин. Об этом последний обмолвился при мне во время трепа на перемене.
Однажды, зайдя в деканат, я стал свидетелем того, как заместитель декана И.А. Андрианов оглашал присутствующим преподавателям извлеченное из почтового конверта заявление. Письменная просьба поступила после объявленного в СМИ конкурса на замещение должности доцента кафедры гражданского права. «Автор» документа сообщала, что работает на «железной-тире-дорогИ по выправке пути с отсыпкой балластной призмы», поощрялась за трудовые успехи. Теперь же, ознакомившись с объявлением о конкурсе, просит принять «учиться на доцента», т.к. стремилась к этому с детства. Заявление завершалось обещанием упорной учебы прилежного поведения. Думаю, то была одна из шуток Мэтра или «Кости».
Обычно же мистификации латиниста, по его признанию, облекались в форму назидательных посланий в научные организации и литературно-публицистические издания и предназначались «дураковатым», по выражению Л. Григоряна, адресатам.
Такое послание, адресованное радио Свобода, я обнаружил в закромах Интернета. В рубрике «Россия вчера, сегодня, завтра» 6 февраля 1998 года его огласил разоблачитель родимых пятен советской и нынешней России Анатолий Стреляный. Во времена СССР этот персонаж служил корреспондентом центральных партийных газет, но в начале девяностых съехал на Запад.
Не берусь судить о степени «дураковатости» этого обозревателя, решившего обнародовать манифест «Кости». Возможно, причина поступка заключалась в нехватке посланий с бывшей Родины, и текст использовался для заполнения информационного вакуума. Так или иначе, «говорящая (но не шибко думающая) голова» не уловила признаков розыгрыша в том, что сочинение нашего наставника, пеняющее российской редакции «Свободы» за неуместное употребление иностранных слов и выражений, содержит 22 листа текста на латыни, английском и немецком языках.
Прочтите и судите сами.
«Из Ростова-на-Дону прислал письмо Константин Федорович Блохин. Вернее, два письма - 13 страниц на русском языке и 22 - на английском с латинскими и немецкими вкраплениями. У него нет ни телевизора, ни телефона («разумеется, нет» - так сказано об этом), только книги и приемник, чтобы слушать радио «Свобода». Слушает нас господин Блохин постоянно, исключительно внимательно. Пишет: «Я часто слышу слова менталитет, консенсус, ипостась, контрпродуктивно, теперь вот шот-лист и подобные им. Мне сразу становится грустно, и я уже не хочу прислушиваться к тому, что говорит этот человек. Ипостась как богословское понятие вообще не стоило бы употреблять для описания часто пошлых ситуаций, а шот-лист даже противно писать по-русски».
В оправдание А. Стреляный заверяет «Костю», что произносит упомянутые выше слова не от себя, а лишь в тех случаях, когда они попадаются в письмах.
Но вернемся к Мэтру. При всей глубине анализа характера и поступков С.Ф. Ширяева, Л. Григорян упустил из виду странное для латиниста призвание. Не берусь утверждать, что это влечение было главным, но следовал ему Мэтр истово, не напоказ, выявляя некие стержневые качества характера.
Речь идет о борьбе или, точнее сказать, войне Сергея Федоровича с карманными ворами. Что лежало в ее истоках, сказать не могу. Возможно, жертвой карманников в прошлом стали сам Мэтр или его близкие. Может быть, запалом послужила подлая кража у какого-либо «трудяги» месячного заработка или иной суммы, тяжко накопленной для заветной покупки. Не исключаю присутствия и чисто спортивного азарта.
За потерпевшими от карманного воровства далеко ходить нужды не было. Они встречались даже в коридорах факультета. Помню недоумение студента–заочника в новеньком прокурорском мундире с сиротливой (будто птичка капнула, по словам Саши Иванова) звездочкой младшего юриста на петлицах. Стоя у двери деканата в компании однокурсников, этот парень доставал зачетку из левого внутреннего кармана форменной одежды. Ощутив непонятные лохмотья, мл. юрист отвел полу мундира в сторону и взорам присутствовавших (я оказался рядом) предстал карман, рассеченный со стороны подкладки двумя ровными линиями, соединявшимися в виде перевернутой буквы «Т».
Зачетка осталась на месте по причине ширины, превышавшей размеры прорезанного отверстия. Обескураженный младший юрист не сразу понял причину хохота коллег и шутливых возгласов: «Совсем не уважают прокуроров! Портят скулу (внутренний карман) росписью (разрезом)!».
Из происходивших накануне событий пострадавший вспомнил только незначительное происшествие в переполненном троллейбусе: «случайный» толчок в спину и горячо извинявшегося за неловкость мужчину с перевязанным лбом.
Другие заочники из числа оперативников объяснили провинциальному следователю, что «мужик с бинтом на голове» попросту отвлек внимание от действий напарника по воровскому ремеслу. А броскую повязку на лбу, использованную как типичную помеху против запоминания других черт внешности, как пить дать, снял сразу после выхода из троллейбуса.
Мэтра применяемые ворами приемы маскировки в заблуждение не вводили. Карманников выдавали неконтролируемые движения глаз, типичная мимика и некоторые другие повадки. В войне с этим видом жулья Сергей Федорович действовал не в одиночку. Ежегодно он создавал и готовил для этих целей группу энтузиастов из числа первокурсников-юристов, постигавших под его руководством lingua Latina. В 1961-1962 гг. в ней состояли десять первокурсников юрфака из группы «Б». Стимулом для участия в мероприятиях служил обещанный преподавателем «зачет без проблем».
Теоретическая часть проводимых с группой С.Ф. Ширяева «антикарманных» занятий состояла в обучении методам выявления воров по особенностям поведения в местах вероятного совершения краж. В качестве вспомогательного средства использовался полученный в городском управлении милиции альбом фотографий ранее судимых специалистов «карманной тяги». Правда, Мэтр изменил бы собственной натуре, если бы не включал в этот комплект фото недругов из числа преподавателей университета и иных официальных лиц. В процессе обучения члены команды С.Ф.Ширяева рассматривали приемы увода ценностей из владения невнимательных граждан и действия по маскировке самого факта похищения или причастности к нему конкретного вора. Распределялись роли участников группы захвата и отрабатывались способы задержания карманников с поличным.
Предусматривалось силовое обеспечение «операции», в котором ведущую роль играл сам Мэтр. Двое девчат из группы иногда выступали в роли приманки «с оттопыренными карманами». Одна из них – Алла Дурниян, жаловалась мне на невозможность вволю поспать по воскресеньям. В выходные и праздничные дни группа во главе с Мэтром начинала действовать в 6 часов утра (вот так «бонвиан», «сибарит» и «эпикуреец») на Центральном рынке или на загруженных маршрутах общественного транспорта. «Пустых» рейдов, как правило, не было. По результативности этот коллектив лишь немного уступал специализированному отделению городского Управления по ловле карманных воров. Упомянутой милицейской единицей в то время руководил капитан Казначеев.
Пойманных воров доставляли в отдел милиции пешим ходом или привозили на милицейском транспорте, прибывавшим по звонку Мэтра из ближайшей будки телефона – автомата. Требования латиниста в подобных случаях выполнялись быстро и неукоснительно. Этому способствовали его связи с руководящим составом городского и областного управлений, часть которого прошла у Сергея Федоровича курс латыни на юридическом факультете РГУ.
Непринужденное общение Мэтра с милицейским начальством способствовало возникновению в воровской среде легенды о том, что и сам латинист тайно занимает высокую милицейскую должность. Позже, в период работы следователем милиции, я слышал подобные утверждения от некоторых обвиняемых. На этот миф клюнул и Л. Григорян, сославшийся в воспоминаниях на ходившие в интеллигентской среде смутные слухи о тайной связи С.Ф. Ширяева с «органами» и о том, что он «ловко маскирующийся сексот».
Воры, знавшие С.Ф. Ширяева в лицо, старались выявить его появление в местах «работы» заранее. Поэтому Мэтр предпочитал руководить ребятами, используя методы изменения внешности. Благо, необходимые приемы эти детально описаны в учебнике 20-х годов, выдававшемся читателям университетской библиотеки. Свидетельствую, что содержавшиеся в пособии советы по гриму, изменению голоса, фигуры, походки и т.п. были остроумными, простыми и надежными.
Членов группы Мэтра карманникам запомнить было трудно, так как коллектив обновлялся ежегодно, с каждым новым набором первокурсников.
Моя вторая неформальная встреча с Сергеем Федоровичем произошла в отделении уголовного розыска Кировского РОМ весенним днем 1962 года. Его группа доставила в отдел очередного карманника. Для написания соответствующего документа начальник отделения уголовного розыска (ОУР) Г.К. Петровский поместил Мэтра за свободный стол в кабинете оперуполномоченного Валентина Васильева. Я зашел туда случайно. С.Ф. Ширяев еще не остыл от азарта задержания. Увидев меня, он заговорил о неожиданно наглом поведении задержанного, который в ответ на предложение выйти из троллейбуса «пригласил» Сергея Федоровича «на перпендикуляр». Этот врезавшийся в память термин, Мэтр сопроводил выразительным жестом. Поведение вора было опрометчивым и объяснялось неосведомленностью о личности визави.
«Из троллейбуса мы все-таки вышли,- продолжил Сергей Федорович – Потом я взял его на «мельницу» (бросок через плечо) и приложил спиной к тротуару. Может быть, жестковато. Звук раздался, будто ящик упал».
Оставив Мэтра за писаниной, я уехал вместе с А. Смолой на очередной вызов. По возвращении стало известно о случившемся в кабинете В. Васильева скандале. Суть его, рассказанная позже обеими сторонами конфликта, заключалась в следующем. Валентин, молодой опер, отличавшийся гонором и вздорным нравом, посчитал незнакомого ему С.Ф. Ширяева начинающим дружинником. Мэтр же вместо уважительного принятия советов «бывалого опера» по поводу составлявшегося заявления отнесся к ним пренебрежительно, и , по словам Валентина, вел себя в кабинете по-хозяйски.
Не придумав иного способа одернуть неучтивого гостя, Васильев сообщил, что должен уехать из отдела по службе и попросил Мэтра освободить кабинет. Сергей Федорович отвечал, что уйдет после того, как завершит писанину. Оставив продолжение диалога за скобками, перейдем к главному. Васильев исчез из отдела в неизвестном направлении вместе с ключом от кабинета, предварительно заперев Мэтра в служебном помещении.
Обнаружив этот факт, Сергей Федорович не стал утруждать жалобами Г.К. Петровского, а сообщил о своем незаконном задержании напрямую начальнику городского Управления охраны общественного порядка (тогдашнее название УВД) В.П. Космину. Благо служебный телефон Васильева стоял на столе.
Дальнейшие события разворачивались без задержки. Мэтра освободили, воспользовавшись запасным ключом. Служебное расследование в отношении Васильева было завершено в течение следующего дня. По итогам разбирательства «бывалый опер» получил от начальника Управления трое суток ареста без освобождения от исполнения служебных обязанностей. Наказание, за неимением гауптвахты, отбывал во внеслужебное время в пустующем общежитии рядового состава, располагавшемся на первом этаже райотдела. Там его навещали сочувствующие, в числе которых были Саша Иванов и я.
В записках Л. Григоряна мельком упоминается о странной погоне Сергея Федоровича по улице за карманным «воришкой». На самом деле то был лишь один из эпизодов фанатической борьбы Мэтра с представителями карманной специальности. Время окончания участия Сергея Федоровича в этом противоборстве мне неизвестно.
В последний раз я встретился с Мэтром в начале 1967 года, будучи следователем УООП Ростовского облисполкома по Пролетарскому району г. Ростова-на-Дону. В тот день группа Сергея Федоровича привела в наш отдел очередного пойманного вора.
Склонность Мэтра к перемене мест, помноженная на некоторый авантюризм в выборе направления и средств передвижения позволяли встретить его в непредсказуемых местах при необычных обстоятельствах. Оставляя в стороне описанные друзьями - биографами приключения Сергея Федоровича во время его поездок по достопримечательным местам области, сообщу о неожиданном (вероятно, и для самого Мэтра) посещении им столицы ныне иностранного государства Тбилиси в ночь на 5 ноября 1962 года.
Об этом событии мне в середине восьмидесятых рассказал Юра Казаров, выпускник филологического факультета РГУ, затем ростовский, мурманский и, наконец, столичный журналист.
В тот далекий осенний день Юра, испытывавший горячее желание провести ноябрьские праздники с проживавшими в Тбилиси родителями, совершил рискованный поступок. Железнодорожных и автобусных билетов из Ростова в Тбилиси в канун праздника, как обычно, не было, однако имелся шанс добраться на автобусе до Владикавказа, отстоящего от дома родителей на какие-то 200 километров. Решившись на этот вариант, уставший от опостылевших общепитовских хлебов студент надеялся преодолеть остаток пути на попутном транспорте. Однако по прибытии в конечную точку автобусного маршрута обнаружилось, что регулярных рейсов в столицу соседней республики не будет до следующего утра. Денег на автомобилиста-частника или на ночлег в гостинице у путешественника не было. Вечерело, холодало, опускался сырой туман. Юра бесцельно бродил по безлюдной площади у запертой на ночь автостанции, периодически согреваясь пробежками.
Около 22-х часов неожиданно послышался ладный дуэт, исполнявший строевую песню кафедры военной подготовки Ростовского госуниверситета. Припев этого музыкального произведения о нелегком марше пропыленных, усталых солдат, утверждал, что, несмотря на «лишения и тяготы военной службы», строй идет «нога-вно, нога-вно-гу». Вслед за согревшими душу Юры раскатистыми пассажами из темноты прилегавшей улицы к автостанции вышли Мэтр и молодой преподаватель криминалистики юрфака РГУ Б.Н. Звонков, по прозвищу БЭН (Борис Николаевич). Оба приехали «знакомиться с достопримечательностями Владикавказа» и были слегка навеселе.
-Ты чего здесь делаешь?- воскликнул Сергей Федорович, узнавший в Юре одного из своих студентов.
Выслушав печальную историю неоконченного путешествия, Мэтр и БЭН провели совещание, по итогам которого объявили, что Тбилиси также достоин их внимания и посему друзья проследуют в этот славный город, как только найдут подходящий транспорт. Естественно, захватив с собой Юру.
Устроившим Мэтра и БЭНа средством передвижения оказался стоявший неподалеку роскошный черный «ЗиМ». В какую сумму обошелся вояж, Юра не знал. Глубокой ночью наставники привезли студента к отчему порогу, однако заходить в дом отказались и отбыли в гостиницу Иверия.
Печальная весть о кончине С.Ф. Ширяева от рака легких дошла до меня летом 1968 года. Ему было 46 лет.
Несомненно, представления окружающих о нестандартной личности Мэтра были результатом его целенаправленных действий, рассчитанных на внешний эффект. Стремление «перетянуть» внимание окружающих на себя не оставляло его в самых неподходящих обстоятельствах, включая судебные заседания. Об одном известном мне и описанном Л. Григоряном случае речь пойдет ниже.
Вначале укажу на существовавшую во времена нашего студенчеств тесную связь между Кировским судом г. Ростова-на-Дону, располагавшимся напротив главного корпуса университета, и юридическим факультетом. Эта ячейка судебной системы использовалась факультетом в качестве неформального научно-практического центра. Судьи были выпускниками юрфака РГУ. Некоторые из них со временем возвращались на факультет в качестве преподавателей. Наши наставники, и Мэтр в том числе, избирались народными заседателями. К слову, в этом суде проходил бракоразводный процесс ректора университета Ю.А. Жданова (сына А.А. Жданова)и С.И. Аллилуевой (дочери И.В. Сталина).
Вернемся к эпизоду, упомянутому Л. Григоряном. В тот раз Мэтр участвовал в судебном процессе в качестве народного заседателя. В зале присутствовали заранее приглашенные им друзья. Ошарашив молоденькую судью напористым поведением, Сергей Федорович перехватил инициативу и принялся допрашивать свидетеля, заставляя оторопевшего мужчину дословно повторять непечатные призывы сексуального характера, которые подсудимый, согласно обвинительному заключению, высказывал в дежурной комнате РОМ сотруднику милиции. Выслушав сбивчивые ответы стесняющегося очевидца, Мэтр, окинул взором публику, оценил произведенный эффект и продолжил глумление над участниками процессуального действа. Второй этап он посвятил дотошному выяснению вопроса о том, насколько категорично страж порядка отказывался принять бесстыдные предложения хулигана. В результате этой эскапады женская часть зрителей спешно покинула зал.
Случай вошел в «избранные судебные речи» Мэтра и стал легендой нескольких поколений ростовских юристов, в первую очередь, сотрудников городской милиции. Потерпевшего по этому делу, кровно обиженного выходкой «кивалы» , я знал лично. Надо сказать, что в мемуарах Л. Григоряна бывший дежурный Кировского РОМ упомянут под вымышленной фамилией.
Подводя итог собственным впечатлениям о С.Ф. Ширяеве, не могу избавиться от мыслей о двойственности его натуры, объединившей, с одной стороны, стремление к показушности, с другой – малозаметную для посторонних, самоотверженную, иногда с риском для жизни и здоровья, борьбу со специфическим видом преступности .
Учеба на первом курсе окончилась в конце июня 1962 года успешно сданной сессией. Завершился период устройства и привыкания к новому образу жизни. Определилось время аудиторных и библиотечных занятий, тренировок и работы в качестве внештатного оперуполномоченного уголовного розыска. Выявились предпочтительные точки общепита.
Учебный материал усваивался без усилий. Отсутствие трудностей на первых порах учебы вызывало легкую тревогу. Детальное конспектирование лекций, чтение учебников и дополнительно рекомендованной литературы не избавляло от опасения, что я упускаю неведомый пласт задач. Всякий раз, выполнив намеченную библиотечную программу, я замечал , что другие однокурсники продолжают корпеть над учебной литературой до позднего вечера. Усердие друзей было живым укором, пока не выяснилось, что усилия тратятся большей частью на выполнение заданий по иностранному языку в виде переводов «тысяч». Я же от этой нудьги освободился на условиях рассказанных выше. Ощущению избытка свободного времени способствовало отсутствие привычной трехсменной работы на заводе. И все же тревога оставалась до окончания первой сессии. Ее итоги (три предмета «отлично» и один «хорошо» - помешал сильный грипп) подтвердили, что мои усилия распределялись правильно.
Физкультура и спорт
Спортивные занятия на первых порах ограничивались гимнастикой в зале главного корпуса. Тренировки с парнями вел преподаватель кафедры физподготовки Николай Григорьевич Рябцев (внутри студенческой братии – «Коля»), подвижный мужчина лет пятидесяти, доброжелательный любитель спортивных афоризмов и прибауток. Кроме работы на кафедре; «Коля» выполнял на общественных началах обязанности председателя профсоюзного комитета университета. Многолетнее пребывание Н.Г. Рябцева в спортзале выработало привычку обращаться ко всякому заглянувшему на занятия, со словами: «Заходи, раздевайся!». Это означало предложение облачиться в спортивную форму. Со временем присказка «Коли» стала для окружающих настолько привычной, что превратилась в его второе имя. Незаметно для самого себя он распространил и на посетителей профкома, включая женщин. В последнем случае неосведомленные о смысле высказывания сотрудницы и студентки впадали в кратковременный ступор, особенно в теплое время года, когда верхняя одежда женщин оставалась дома.
Еще одной особенностью «Коли» было легкомысленное отношение к приемам страховки подопечных при выполнении упражнений.
Моя подготовленность к силовой работе на перекладине и брусьях пришлась ему по душе на первом же занятии. Далее следовало осваивать вольные упражнения. «Давай сальто вперед»,- скомандовал «Коля», указывая на акробатическую дорожку с придвинутым подкидным мостиком.
Признавшись, что не выполнял этого упражнения ни разу, я попросил преподавателя воспользоваться страховочными ремнями, которые видел на вечерних занятиях акробатов.
«Ерунда это, - беззаботно ответил «Коля».- Прыгай, подстрахую». И действительно, пролетая мимо него после наскока на мостик с разбега, я почувствовал точный шлепок, после которого уверенно приземлился на ноги.
Далее оказалось, что такие приемы срабатывали не всегда. На том же занятии чуть не закончилось бедой сальто однокурсника и впоследствии товарища, аварца Гунаша Набиева. Этот парень отличался необыкновенной старательностью во всем, в том числе в выполнении спортивных упражнений. Получив, задание подтянуться десять раз, он преодолевал этот рубеж и продолжал упражняться, пока в изнеможении не срывался вниз.
Сальто вперед у него не получилось дважды. Оба раза, оттолкнувшись от мостика, Гунаш летел вперед параллельно дорожке и приземлялся плашмя. Третья попытка совершилась после разъяснений «Коли» о необходимости сделать траекторию вылета покруче.
Выслушав наставления, Гунаш взлетел с мостика «свечой». Затем, поменяв в апогее направление движения на 180 градусов, спикировал головой на дорожку. Страховочный шлепок Рябцева исправить траекторию не смог. Гунаша спасла от беды мощная шея. Но даже для него это было слишком. Поднявшись на ноги в сумеречном состоянии, мощный горец произнес извиняющимся тоном: «Сегодня больше прыгать не могу».
«Коля», побледневший не менее Гунаша, с облегчением затараторил: «Конечно, конечно, Гена! Отдыхай, дорогой! Отдыхай!».
Кстати, судьба и уникальные качества Гунаша заслуживают отдельного описания. Об определяющих фактах биографии он рассказал во время вечерних посиделок в период работ в подшефном колхозе летом 1962 года. Раннее детство прошло в глухом горном ауле. В начальной школе преподавание шло на аварском языке. По задумке родителей образование сына должно было завершиться окончанием четвертого класса. Средней школы в ауле не было. Далее предстояло освоение практики овцеводства. Но Гунаш, проявив неожиданное упорство, уговорил отца отправить его для продолжения учебы в райцентр. Там, на собеседовании со школьным директором, выяснилось, что преподавание в десятилетке ведется на впервые услышанном Гунашом русском языке. Для полноценного овладения незнакомой речью директор поставил условие: вернуться в первый класс и повторить программу начальной школы. Гунаш согласился.
До призыва в армию он успел окончить семь классов. После срочной службы вопреки желанию родителей Гунаш обосновался в Ростове, устроился на завод в качестве разнорабочего и продолжил учебу в школе заводской молодежи. Получив аттестат, поступил на вечернее отделение юрфака, с которого впоследствии перевелся на наш курс. Учился старательно, но с напряжением. Отличался благоговейным отношением к печатному научному слову.
В конце второго курса одновременно с ним мы писали курсовые работы о причинах преступности под руководством В.Г. Беляева (о нем далее). Плоды трудов Гунаша, представленные на суд научного руководителя, поначалу вызвали у Валерия Григорьевича возмущение. По содержанию работа слово в слово повторяла главу рекомендованной для изучения монографии А.Б Сахарова.
Правда, выслушав горячие пояснения Набиева, руководитель понял суть происшедшего. «Это же в книге написано! – откровенно недоумевал Гунаш. –Что я могу добавить? Кто я такой? Все равно лучше Сахарова не напишу!».
На поверхностный взгляд, в его словах можно было усмотреть скрытую насмешку над сутью задания. Однако, обстановку проясняли искренние интонации горца. Задав уточняющие вопросы, В.Г. сумел разглядеть за отрывочными объяснениями «плагиатора» гипнотизирующее воздействие на него печатного текста и парализующий эффект излишней самокритики. После дополнительных консультаций с научным руководителем, Гунаш все-таки преодолел внутреннее напряжение и вдруг обнаружил, что имеет собственные соображения по заявленной теме.
По окончании учебы, категорически отказавшись возвращаться в родные края, Гунаш Набиевич Набиев получил направление в заполярный Мурманск. Затем работал в прокуратуре Тульской области. Удостоился классного чина государственного советника юстиции 3-го класса (соответствует званию генерал-майора юстиции). А в декабре 1999 года занял должность члена Верховного суда Республики Дагестан.
Вернемся же в университетский спортзал. Случай с Гунашом, похоже, не исправил суровых воззрений Н.Г. Рябцева на методы тренировок.
Одновременно с нами занимались девчонки1-го и 2-го курсов. Их тренировала преподаватель Людмила Константиновна Конушкина, Мастер спорта СССР по спортивной гимнастике, лет 50-ти, поражавшая девичьей фигурой и непринужденным исполнением вертикального шпагата. Иногда ее подменял наш «Коля». В один из таких дней девчата отрабатывали кувырок на бревне. Это несложное упражнение не давалось второкурснице из Болгарии, по имени Румяна. После нескольких гулких падений спиной на жесткие маты девушка в сердцах объявила «Коле» о прекращении дальнейших попыток, ссылаясь на ушибы и врожденную неспособность удерживать равновесие. «К чему такой пессимизм, Румяночка! – воскликнул преподаватель. – Продолжай, пожалуйста. Сто раз упадешь, а на сто первый – получится».
Со мною у Рябцева отношения были отличными, пока я не объявил о начале занятий в секции бокса в ДЮСШ №1. Полагая, что после этого я прекращу занятия в его группе, «Коля» явно обиделся. Он перешел на подчеркнуто официальный тон и неожиданно потребовал сдать зачет по бегу на 10 километров. О том, чтобы этот норматив сдавал кто-то, кроме меня, я не слышал. Поначалу казалось, что «Коля» обратит ультиматум в шутку. Однако он не отступал и назначил конкретную дату мероприятия. Просить о поблажке я не стал.
Сейчас это выглядит забавно, но Николай Григорьевич не пожалел для исполнения прихоти личного времени. Забег состоялся в середине дня на пустующих дорожках стадиона «Динамо». Мы приехали туда вдвоем на троллейбусе. Устроившись на тренерской скамье, «Коля» невозмутимо ждал окончания дистанции, выкрикивая бодрым голосом сообщения о количестве оставшихся кругов. Похоже, ожидал, что я остановлюсь до финиша. Не дождался. И время забега оказалось неплохим. На обратном пути Николай Григорьевич, как ни в чем не бывало, дружелюбно беседовало всякой всячине.
Впоследствии, когда выяснилось, что тренировки в ДЮСШ не мешают занятиям гимнастикой, безоблачные наши отношения восстановились.
К боксу я вернулся по воле случая. К этому времени мне исполнилось 20 лет. Было понятно, что время ушло и вряд ли я представляю интерес для секции. К счастью, это было заблуждением. Начинающий тренер ДЮСШ №1 Г.И. Янов набирал команду из учеников средних школ, профтехучилищ и студентов вузов. Группа занималась по утрам. Этот распорядок мне подходил, поскольку учеба в университете начиналась в 13 часов. Мой возраст и скромные спортивные достижения тренера не смущали. После первых занятий между нами установились товарищеские отношения. Этому способствовала небольшая (четыре года)разница в возрасте .По мнению Гены (с его подачи мы были на «ты»), кое-какие спортивные перспективы у меня оставались. На первой тренировке он с удовольствием отметил приличную силу моих ударов. В целом же моя устаревшая манера ведения боя, по его словам, вызвала воспоминания о былых временах. Наша совместная работа двинулась в направлении совершенствования приемов защиты движениями корпуса и техники передвижения. Кроме того, Гена поделился «секретом» хлестких ударов и методами их отработки. Ранее я знал о них лишь из учебных пособий. Предыдущий тренер – А.Г. Тричев, будучи отменным силовиком с замечательной выносливостью, таким оружием не пользовался. Его мощные «толкающие» удары требовали избыточного расхода сил.
Усовершенствованные с Геннадием ударные навыки я сохранил до сих пор, подобно умению езды на велосипеде. Некоторые спарринг-партнеры и противники признавались, что не всегда успевали их заметить.
Силу хлестких ударов, несмотря на внешнюю легкость, Геннадий многократно демонстрировал в поединках и в работе на снарядах. Гул и вибрация зала от его удара по мешку вызывали представление о попадании в цель былинной палицы.
Несколько слов о самом Геннадии. Он родился и жил в Астрахани. До призыва на срочную службу выполнил норматив второго разряда по боксу. В армии вырос до Мастера спора СССР. Проходил сверхсрочную службу в спортивной роте СКА Ростова-на-Дону в звании старшины. Был действующим боксером, чемпионом Вооруженных Сил СССР в полутяжелом весе и тренером в ДЮСШ №1. Учился заочно на факультете физвоспитания Ростовского пединститута.
После нашей первой встречи я вспомнил, что в 1959 году читал о нем в спортивной рубрике какой-то из центральных газет. Сообщение было с элементами сенсации: перворазрядник Г. Янов выиграл нокаутом бой у трехкратного чемпиона СССР Заслуженного мастера спорта СССР Б. Назаренко. Специалисты отнесли эту победу к воле случая. Однако последующие бои Геннадия это предположение опровергли. Во время нашего очного знакомства появилась еще одна статья, автор которой (на фамилию не обратил внимания) укорял Г. Янова за отказ от техники искусного боя в пользу силовых приемов.
Это было явным оговором. Во время совместных тренировок было видно, что кроме необычно «сухой» для полутяжа мускулатуры, чрезвычайно мощного (хлесткого) удара, он обладал уникальной реакцией, подвижностью, обширным набором атакующих и защитных приемов и умением предугадывать замыслы противника.
Занятия нашей группы проводились по стандартной схеме. После разминки и работы на снарядах – спарринги с подходящими по весу партнерами. Время от времени роль моего спарринг-партнера брал на себя Гена. Это были мастер-классы, учившие подмечать просчеты даже у таких асов, как он. Однажды, поймав его в крайней точке на отходе, я не рассчитав силы, здорово рассек губы тренера. Поскольку сам Гена вел спарринг в щадящем режиме (он превосходил меня в весе на 16 кг), у меня возникло ощущение, что я совершил хоть и случайный, но неприличный поступок. Однако в ответ на извинения спарринг-партнер невозмутимо произнес: «Работать с тобой становится труднее».
Иногда на тренировках появлялись сослуживцы Геннадия по спортроте тяжеловес Лев Мухин (серебряный призер олимпиады 1956 года) и легковес Анатолий Лагетко (бронзовый призер той же олимпиады). Они кое-что подсказывали Геннадию со стороны.
До наступления лета 1962 года, участвуя в турнирах и квалификационных соревнованиях, я выполнил норматив второго разряда. Большинство встреч происходило на ринге ДЮСШ. Секундировал ребятам из нашей команды лично Гена, которого сильно раздражали крики болельщиков. Однажды во время перерыва между боями он громогласно обратился к одному из них со словами: «Чего орешь, бздиловатик? Надевай перчатки и выходи на ринг!».
На штангистов, которые приходили взвешиваться в зал бокса из подвала (иногда среди них появлялся и наш латинист «Костя» - К.Ф. Блохин), Гена смотрел свысока, называя их «дутиками». Согласно теории Геннадия, чрезмерная нагрузка на мышцы и сосуды мозга во время поднятия тяжестей замедляла движения и отупляюще влияла на умственные способности любителей «железной игры».
Однажды, вступив с «дутиками» в теоретический спор о влиянии различных видов нагрузок, Геннадий предложил выбрать для спарринга с ним самого мощного штангиста. Желающих не нашлось.
Крайне отрицательно Генадий относился к спиртному. Однажды, построив группу перед началом занятий, он неожиданно объявил об отчислении из школы члена команды за нарушение спортивного режима. Оказалось, накануне вечером, проходя мимо кафе-стекляшки, Гена увидел, как этот парень выпил стакан вина в компании приятелей. Решение о расставании осталось в силе, несмотря на то, что виновник сослался на уважительный повод – вчерашний день рождения.
За отчислением нарушителя последовало другое неприятное событие. Нашего «штрафника» принял в свою группу тренер Школьников (бывший боксер легковес). Его коллектив занимался вслед за нами. По этому поводу состоялось скандальное объяснение между «старым» и «молодым» тренером. Геннадий назвал Школьникова непорядочным человеком, пояснив, что намеревался принять виновника обратно после испытательного срока.
Отношение Геннадия к спиртному, как к помехе в достижении спортивных результатов, распространялась на все виды напитков, включая «безвредное» пиво. Однажды он поделился со мной собственным отрицательным опытом употребления напитка. По словам Янова, выпитая за компанию кружка «пенного» обернулась для него ведром пота на тренировках, снижением скорости реакции и резкости удара на неделю. Возможно, такой результат объяснялся стечением обстоятельств, но Геннадий решил, что пиво содержит «какую-то надолго расслабляющую гадость».
К весне 1962 года наша команда превратилась в дружный коллектив со своими планами и надеждами. Однако май стал последним месяцем существования группы. Геннадий внезапно уволился с военной службы и с тренерской работы и готовился к отъезду на родину, в Астрахань. Ребят распределили по другим командам. С подачи Гены меня брал к себе тренер Соколов.
О причине увольнения Гена рассказал мне накануне отъезда. Событию предшествовало участие команды боксеров СКА в отборочных соревнованиях на первенство СССР, проходивших в Тбилиси.
По словам Гены, одним из его соперников был некий грузинский боксер. Перед боем начальник команды СКА (тоже грузин), по имени Отар (наверное, Отари, фамилию не знаю), убедительно просил подчиненного не злоупотреблять силой, поскольку соперник сильно уступал ему по всем характеристикам. Чтобы не огорчать местных болельщиков, его надо было обыграть по очкам.
В итоге уговор завершился обманом. Несмотря на то, что Гена на протяжении всей встречи обрабатывал противника сравнительно легкими ударами и был готов в любой момент уложить соперника на настил, судьи бесстыдным образом присудили победу по очкам местному спортсмену.
О единогласной оценке этого решения, как наглого судейского произвола, я слышал от членов команды СКА, собравшихся в вестибюле ДЮСШ в день возвращения коллектива из Тбилиси. Далее последовало объяснение Геннадия с «Отаром», а за ним и подача рапорта на увольнение.
Надо сказать, обоснованные сомнения в подлинности достижений некоторых грузинских спортсменов возникали и в других известных мне ситуациях.
В 1962 году на нашем факультете, при содействии кафедры физвоспитания, появились два грузина с удостоверениями мастеров спорта по классической борьбе. Оба обязались прославить юрфак борцовскими победами. Одного «мастера» звали Гиви. Имя другого не помню. В период последующих лет учебы Н.Г. Рябцев тщетно пытался заявить этих «мастеров» на соревнования. Однако, это не удалось ему ни разу. Объяснялся феномен бесконечными травмами и недомоганиями, всякий раз приключавшимися с Гиви и его другом накануне спортивных мероприятий.
Я не склонен думать, что их удостоверения мастеров спорта были липовыми. Подлинность документов проверялось сравнительно легко. Скорее всего, прежние спортивные победы эти ребята добыли тем же способом, что и противник Геннадия.
Расставание с ДЮСШ
К сожалению, договору о моем переходе к тренеру Соколову осуществиться было не суждено. Причиной стал перелом левой руки на занятиях по гимнастике. Удар во время соскока с перекладины был не сильный, но «не под тем углом». Травма пришлась на локоть. Для бокса это было хуже, чем повреждение лучевой кости. После двадцатидневного гипса сустав надолго потерял подвижность. Через месяц болезненных упражнений рука стала двигаться относительно свободно. Однако попытка удара левой отдавалась «электрическим разрядом», особенно в случае промаха. О тренировках пришлось забыть до начала нового учебного сезона.
Однако осенью 1962 года я решил, что мое время серьезных занятий боксом прошло по причине «преклонного» возраста. Здраво оценив ситуацию, я переключился на «самодеятельность» в виде систематических спаррингов с однокурсником Женей Шимширтом. Перчатки были куплены за свой счет. Занимались мы по утрам в университетском спортзале.
Правда, в 1970 году желание хоть ненадолго вернуться в боксерский зал появилось снова. Уверенность, что возраст не помещает, возникло после неожиданных для меня результатов в беге на средние дистанции. Дело в том, что бег меня никогда не привлекал, однако осенью 1969 года пришлось им заняться в оздоровительных целях. Благо, стадион был рядом с домом. В августе 1970 года, поддавшись уговорам руководства, я выступил на первенстве Хмельницкой области по легкой атлетике, уложившись в норматив второго спортивного разряда на дистанциях 1500 (2-е) и 3000 метров (3-е место). С такой «дыхалкой», да еще подкрепленной постоянной силовой подготовкой в служебном спортзале, подумал я, еще не все потеряно и в боксе. Так и оказалось. Подробнее об этом дальше.
Забегая вперед, расскажу о дальнейшей судьбе Г.И. Янова. Зимой 1978 года, будучи следователем КГБ СССР, я приехал в Астрахань в служебную командировку. Начальником следственной группы тамошнего управления КГБ был Вадим Титов, отличный волейболист, хорошо знавший спортивную жизнь Астрахани. На просьбу разыскать боксера по фамилии Янов, Вадим ответил: «Зачем искать! Его весь город знает. Он тренирует команду в «Динамо».
В тот же вечер, открыв двери спортзала, я услыхал знакомый гул ударов: по мешку бил Гена. Увидев меня, он ничуть не удивился, будто мы расстались вчера, а не 16 лет назад. Не прекращая работы, Гена повторил обычную фразу «Коли» Рябцева: «Раздевайся. Поработать хочешь?».
С этой встречи шесть вечеров до окончания моей командировки мы провели вместе. Геннадий познакомил меня с женой. Он, действительно, был известен многим горожанам, особенно из числа молодежи. В этом я убеждался каждый вечер. На нашем пути из зала «Динамо» к нему домой или ко мне в гостиницу его приветствовал едва ли не каждый встречный.
На мой шутливый вопрос, действительно ли его знает всё население Астрахани, Гена серьезно ответил: «Сейчас уже не всё». Далее пояснил. Недавно в окрестностях города разместили колонию-поселение для расконвоированных зэков- «химиков», работающих на строительстве химического предприятия. Эта чума по вечерам заполоняла улицы, терроризируя местное население. Мне подобная ситуация была знакома по Хмельницкой области. Там жители двух сел Теофипольского района, спасаясь от вечерних нашествий и бесчинств размещенных неподалеку «химиков», бросали дома и уезжали, кто куда мог.
Так вот, по рассказам Гены, на днях по дороге домой его встретили семеро таких «колонистов». Они шли по противоположной стороне центральной улицы Кирова. Сначала «химики» обратили внимание на незнакомого одинокого «мужика», по виду бюрократа, с портфелем, в длиннополом пальто и ондатровой шапке. Затем Гена услышал: «Эй, ты ….! Иди сюда!».
«Я сначала хотел убежать, - признался Геннадий. - Потому, что справиться со всеми сразу не получится. А в толчее можно получить удар ножом. Но в пальто далеко не убежишь. Кроме того, в портфеле находились журналы спортшколы с расписанием занятий и списками боксеров. Бросать их постыдился. Пока раздумывал, трое пошли ко мне. Хорошо, что с небольшим интервалом. Уложил всех по очереди. Удивительно, что третий продолжал идти на удар даже после того, как предшественники прилегли на асфальт. Другие четверо смылись, угрожая скорой встречей. Пока шел домой, копилась злость. Там переоделся в куртку, надел шингарды (снарядные перчатки) и вернулся на местный «Бродвей» (отрезок ул. Кирова). Стал из переулка высматривать недобитую четверку. Ждал недолго. Они шли в толпе гуляющих, не обращая на меня внимания. Пока «химики» поняли, что происходит, двоих сбил с ног. За другими пришлось гнаться».
Перспективы тренерской работы Гены в Астрахани, по его словам, потускнели после триумфального возвращения на малую родину «Кузи». Речь шла об олимпийском чемпионе 1972 года боксере полулегкого веса Борисе Кузнецове. Прославленного земляка обласкали местные власти. Борис основал и возглавил собственную школу бокса, перетянул на себя финансирование и всех перспективных воспитанников.
Геннадий рассказал, что время от времени встречается в Ростове с бывшими сослуживцами по СКА. Некоторые из них стали слабаками из-за дружбы с «зеленым змием». Прошлым летом бывшая команда ездила по приглашению в Кабардино-Балкарию. Там, во время отдыха в горах, перебравший сухого вина Лев Мухин, по незнанию помочился на священный камень, за что чуть не лишился жизни. Его, бывшего тяжеловеса, серебряного призера олимпиады, едва не задушил сухопарый 70-летний горец.
«Еле оторвали от шеи», - уточнил Гена.
Напоследок Гена приглашал приехать летом для совместной рыбалки в дельте Волги. Это была наша последняя встреча.
Ныне упоминание о Геннадии я нашел лишь на одном из астраханских интернет-форумов. Автор записи, датированной 5-м августа 2011 года, сообщил, что когда-то в «Буревестнике» (видно, перешел из «Динамо») тренировал боксеров Геннадий Иванович Янов.
Его соперник по тренерскому цеху «Кузя» - Борис Георгиевич Кузнецов, 1947 года рождения, умер в 2006 году. Из материалов форума известно, что основанная олимпийским чемпионом школа бокса и турнир его памяти пришли в упадок из-за отсутствия средств. Исчезли бывшие воспитанники и почитатели. А на могиле боксера-самородка, даже спустя три года после смерти, не было ни памятника, ни ограды.
Уголовный розыск
Возвращаясь в прошлое, с благодарностью вспоминаю о знакомстве изнутри с кухней оперативно-розыскной деятельности в качестве внештатного оперуполномоченного отделения уголовного розыска Кировского РОМ.В те годы областное и районное милицейское руководство рассматривало внештатников из числа студентов юрфака, как весомую вспомогательную часть оперативных сил. Поощрительное отношение к взаимодействию штатных сотрудников со студентами – юристами определялось партийными установками на расширение участия общественности в охране порядка. К тому же, студентам старших курсов, обладавшим правовыми познаниями и навыками подготовки документов, можно было доверить часть доследственной писанины по проверочным материалам, высвободив время оперов-практиков для других насущных задач. И наконец, к студентам присматривались, как к возможным кандидатам на пополнение милицейских рядов.
Доверие со стороны милицейского руководства подтверждалось выданными нам удостоверения на стандартном бланке сотрудника органов внутренних дел. Единственное отличие этого документа от удостоверения штатных милицейских работников заключалось в содержании графы «состоит в должности». В ней перед словами «оперативного уполномоченного» была малозаметная для посторонних приписка «внештатного», которую не всегда замечали и сами сотрудники милиции.
Специфические знания и опыт мы приобретали, участвуя вместе с операми-напарниками в выездах на происшествия во время вечерних и воскресных дежурств. Были также совместные рейды по притонам и злачным местам, профилактические беседы с «подучетным контингентом» из числа судимых и других антиобщественных персонажей, участие в поисковых мероприятиях, а иногда и в засадах. Я работал в паре с младшим лейтенантом милиции Сашей (Александром Алексеевичем) Смолой. Во время срочной службы в армии на Александра долю выпало участие в венгерских событиях 1956 года.
По рассказам напарника, накануне этой переделки его мотострелковая часть, выехала на уборку колхозной картошки и стояла лагерем у села в Смоленской области. Однажды последовали сбор по тревоге, погрузка в товарные вагоны на ближайшей станции и движение в неизвестном направлении. В дороге личный состав получил погоны и петлицы пограничных войск, которыми было приказано заменить знаки различия мотострелков. На одной остановке рядом оказался встречный санитарный эшелон, из окон которого что-то кричали раненые. Иногда можно было разобрать призывы «дать им!». Однако, смысл происходящего был не понятен. Через несколько минут санитарный эшелон ушел.
О прибытии в Венгрию узнали после занятия обороны на Австрийской границе. На тот момент разделявший государства рубеж не охранялся. В Венгрию беспрепятственно валили тысячи вооруженных фашистских недобитков, «добровольцев», «легионеров» и «волонтеров». Из рассекреченных теперь на Западе материалов известно о переброске в эту страну через «нейтральную» Австрию двадцати с лишком тысяч бывших солдат и офицеров хортисткой (союзной фашистскому рейху) армии, прошедших специальное обучение в лагерях ФРГ, Франции, Канады, Англии и некоторых других государств. Еще 11 тысяч человек «экспедиционного корпуса» сосредоточились вблизи венгерской границы. Нелегальные «прогулки» в Венгрию для встреч с «повстанцами» совершили шеф ЦРУ США У. Донован и будущий президент США Р. Никсон.
Немногочисленные подразделения Советской Армии, выведенные на улицы Будапешта на помощь венгерской милиции с оружием, но без патронов, были разоружены «добровольцами». Кстати, «революционный порыв свободолюбивого венгерского народа» совпал с резкой активизацией враждебного СССР вещания разных радиоголосов. Кроме того, воздушные течения занесли на территорию Союза воздушные шары с листовками из «свободного мира». Эти шары долетали не только до Белогородки. Летчики 562 истребительного авиационного полка (ИАП), по словам Ф.П. Федотова, вылетали на их перехват и в окрестностях Крымска.
Подразделение Александра закрывало венгерскую границу с боями. Правда, «хортисты», обнаружив, что Советские войска получили приказ открывать огонь на поражение, не упорствовали. В боях с этой публикой Саша получил отметину – шрам на лбу вследствие касательного пулевого ранения.
На должность оперативного уполномоченного уголовного розыска Саша попал через 4 года службы, пройдя ступеньки рядового милиционера и участкового уполномоченного. Продвижению способствовали прирожденный талант сыщика, азарт и доля везения. Правда, уже тогда я заметил, что удача сопутствует таким как он, напористым энтузиастам. У него не раз получалось раскрывать «висяки», на которые махнули рукой пессимистичные коллеги. В активе Смолы числился лично выслеженный и задержанный в одиночку рецидивист-убийца, вооруженный пистолетом. При задержании Саша получил огнестрельное ранение в руку, но, несмотря на потерю крови, сумел привести душегуба в отдел. Было множество, вроде бы случайно раскрытых краж, грабежей, разбоев и телесных повреждений.
При мне Саша поступил на заочное отделение нашего факультета, но вскоре оставил учебу. Сидение над книгами, контрольными и курсовым работами не было его стихией. Не хватало времени и терпения. Усидчивости мешала и бьющая через край энергия. Поговорка «опера кормят ноги и глаза» - это про него. Бо;льшую часть служебного времени Саша проводил в «поле», общаясь с т.н. подучетным контингентом своей зоны. Пользовался у этой публики уважением за справедливость и твердое слово. Внимательно наблюдал, чутко подмечал, и по мере умения предупреждал «замышляющих». Такой режим работы одобрял и поддерживал начальник ОУР сыщик с довоенным стажем майор Г.К. Петровский.
Открытый и дружелюбный характер Саши не портили спартанские условия быта. Побывав в гостях, я поразился перенаселенности жилища семьи. В крохотной однокомнатной квартирке- «Хрущевке», кроме Саши, жены Евдокии и двух малолетних детей, жили брат-студент и древняя старушка – бывшая нянька Саши. Старушка не была родственницей, но оставлять ее на одинокую жизнь в поминаемой теперь недобрым словом станице Кущевской, братья считали неправильным. Единственная комната с отгороженной пологом двуспальной кроватью днем использовалась в качестве гостиной. Ночью в ней базировались супруги с детьми. Местом ночлега няньки была кухня. Брат спал в закутке-прихожей на раскладушке, упираясь ногами во входную дверь. Для того, чтобы выйти из квартиры ночью (а вызовы случались часто) следовало предварительно поднять брата со спального места. Поскольку предшествующая жизнь опера тоже прошла в условиях скромного достатка, обойденным судьбой он себя не чувствовал. Был уверен в наступлении обещанных партией лучших времен.
Из многочисленных примеров сыскной удачи Саши укажу на первое из запомнившихся событий. Речь идет о случае, в котором переплелись пресловутое везение с постоянной работой по сбору оперативно значимой информации.
В один из слякотных вечеров февраля 1962 года, во время оперативного дежурства Саши по райотделу, из неотложки сообщили о поступлении пациента с тяжким телесным повреждением - проникающим ножевым ранением в полость грудной клетки. Потерпевший - курсант Ростовской мореходки, рассказал (протокол заявления по причине нелюбви Саши к писанине, составлял я), что на углу улицы Энгельса и проспекта Соколова заступился за пожилую супружескую пару, над которой измывался подвыпивший детина. В ответ на замечание курсанта тот достал финку. Потерпевший использовал для обороны форменный ремень с латунной бляхой. Защититься от ножа, будущий моряк не сумел, однако это не помешало курсанту «достать» нападавшего ребром пряжки по лбу (на бляхе остались следы крови). Детина скрылся в сторону улицы Суворова. Мореход указал, что шею неизвестного украшал длинный белый шарф.
В коридоре неотложки Саша заметил: «Вчера ко мне на профилактику (беседу) «Орел» приходил, с белым шарфом. Поехали, посмотрим на эту птицу».
«Орел», парень лет 20-ти по фамилии Орлов, жил на улице Суворова. Этот недавно вернувшийся из мест лишения свободы тип имел статус «авторитета» у окрестных «неблагополучных» подростков.
Предположение Смолы о причастности к преступлению «Орла» оказалось верным. «Авторитет» вышел из комнаты с забинтованным лбом. В нанесении ножевого удара курсанту признался сразу. Далее, не успев доехать до райотдела, затеял торговлю, подобострастно именуя Смолу «дядей Сашей». Опустивший перья «Орел» просил оставить его на свободе. В обмен обещал назвать участников других нераскрытых преступлений.
В кабинете и вовсе расплакался, заявив, что повторения тюремной эпопеи не переживет. Решение об избрании меры пресечения от Смолы не зависело. Однако он обещал просить следователя о возможном снисхождении к виновному.
После этого «Орел» назвал трех «шестерок», совершивших накануне семь грабежей в соседнем Ленинском районе города. В этот вечер послужной список Смолы пополнился 8 раскрытыми преступлениями за одно дежурство.
Потом были наши с Сашей совместные засады, погони и задержания. Некоторые из этих мероприятий вызывали неуместным усердием снисходительную ухмылку сослуживцев. Однажды мы просидели половину зимней ночи на холодном чердаке многоэтажки, рядом с ковром, украденным из квартиры этого дома. Ждали вора, который должен был прийти за добычей. Ковер он умыкнул рано утром, пока хозяйка выносила мусор. Затем, поднявшись на чердак, оставил похищенное до наступления темноты и спустился на улицу через соседний подъезд.
Способ таких краж не отличался новизной. Смола нашел пропажу сразу, но попросил хозяйку подождать с возвратом имущества. Узнав о намерении Саши устроить засаду, коллега по отделению В. Васильев откровенно недоумевал: «Ну и ну! Хочешь из-за тряпки на чердаке ночевать? Отдай эту «красоту» хозяйке и успокойся».
Саша отвечал убедительным доводом: «Хочу знать, кто в моей зоне гадит. Сегодня «тряпку» уволок, а завтра сотворит что-нибудь похуже».
Вор пришел с напарником. В момент, когда он поднял рулон на плечи, Саша выстрелил из служебного «ПМ» в деревянное перекрытие, отметив такого рода салютом завершение мероприятия. Затем последовали неприятности. С вором случилась «медвежья болезнь» (эмоциональный понос). Смола получил выговор за нарушение порядка применения оружия.
К слову, существовавшее в то время в милиции взгляд на применение оружия совпадал с отношением черта к ладану. Во избежание последующих процедур служебного или уголовного расследования сотрудники предпочитали идти на преступников с голыми руками. Я не раз удивлялся сообщениям печати о сотрудниках, которые гибли от удара ножом или топором, не воспользовавшись имевшимся при них табельным пистолетом. Как правило, такие заметки завершались «утешительным» сообщением о посмертной награде неразумного смельчака медалью «За отличие в охране общественного порядка» или даже «За отвагу».
Саша к их числу не относился. Второй известный мне случай его стрельбы с нарушением правил произошел весенним вечером на улице Социалистической. Тогда тройка бесшабашных молодцов, двигаясь от парка Октябрьской революции в сторону проспекта Соколова, грабила по пути состоятельных, по виду, прохожих. Едва первый потерпевший успел добраться до райотдела, как на телефон дежурного стали поступать звонки последующих бедолаг. Таких было пять.
Дежуривший в ОУР Смола, не раздумывая, посадил потерпевшего в «Волгу» отбывавшего повинность частника и выехал навстречу обозначившемуся маршруту грабителей. Наш экипаж, не спеша, двинулся со стороны проспекта Соколова вверх по улице Социалистической. Штатный «ГАЗ-69» («раковая шейка») должен был катиться нам навстречу со стороны парка.
Обнаглевших гопников потерпевший опознал без колебаний. Они не спешили покидать район преступного промысла. Однако, услышав требование Саши остановиться, бросились вверх по улице. Смола же, вернувшись в машину, дал команду двигаться за ними. Затем, опустив стекло, трижды пальнул под ноги бегущим. Я обратил внимание на искры из булыжников и запоздалые подскоки бегущих. Остановившись, у забора, троица стала выкрикивать кляузные слова о неправомерном применении оружия. «Помалкивайте, законники», - невозмутимо отвечал Смола. Наказания в тот раз он избежал. Дело было замято. Поощрения не было тоже.
У меня нет цели перечислять список раскрытых Сашей преступлений. Рассказываю о наиболее памятных. Среди них убийство на Пушкинской улице, при раскрытии которого Смола продемонстрировал не только оперативный талант, но и прицельную наблюдательность.
Дело было прохладным весенним вечером. Убитый лежал на газоне разделявшего улицу бульвара. Свидетелей появления тела на этом месте не было. Следы борьбы на одежде и на прилегающем пространстве отсутствовали. Колото-резаную рану в верхней части живота закрывала пола пиджака. Поврежденные ткани не кровоточили. От погибшего шел запах спиртного. Документов при нем не было. Дежурный следователь прокуратуры Лифшиц и судмедэксперт Ю. Гарибян занялись осмотром трупа и местности.
Оперативнику предстояло устанавливать личность погибшего и искать свидетелей. По сторонам участка улицы стояли одноэтажные хибары с небольшими внутренними дворами.
С установлением личности Смоле повезло. Погибший недавно освободился из мест заключения и накануне обращался за разрешением на прописку. В соответствии с «Положением о паспортах» прописаться в Ростове он мог только с согласия начальника райотдела милиции. Процедура предусматривала предварительную беседу с зональным работником ОУР, которым в том случае оказался Саша. Заявитель рассказал Смоле о планах на будущее. Намеревался завести семью, как только найдет подходящую женщину (желательно с жильем). Посетовал, что бывшая сожительница, не дождавшись его возвращения, ушла к директору продуктового магазина.
Вспомнив детали общения с погибшим, Саша вместо подворного обхода в поиске возможных свидетелей, избрал путь покороче.
-У тебя поблизости директора продмагов живут?- спросил он участкового Романова.
- Знаю одного, - ответил тот. – В этом доме обитает. - Участковый показал на ближайшее строение.
К директору мы пришли втроем. Этот невзрачный человек лет 60-ти, с отвисшим животиком и в сильных очках, по виду не был способен на агрессивные действия. Кроме директора с молодой женой, в квартире никого не было. Супруги вступили в брак недавно. На вопрос, известно ли им об убийстве мужчины, ответили отрицательно.
Тем не менее, версия о причастности мужа или жены к убийству не исключалась, однако проверка предположения требовала участия следователя. Мы направились к выходу, и тут Саша внезапно остановился.
- А это что такое?- спросил он директора, указывая на обвязку двери. – Давно появилась?
Там, на высоте полутора метров, гладкую структуру торца пересекала поперечная зарубка с бурыми кромками.
Запираться далее директор не стал. Пока следователь с экспертом заканчивали осмотр, он успел рассказать о случившейся трагедии. Оказалось, бывший сожитель жены директора ломился в дверь, угрожая убить их обоих. Силы были неравны. Запор держался из последних сил. Отчаявшись, директор схватил нож. Это орудие, прежде использовавшееся в магазине для нарезания колбасы, лежало на кухонном столе. Узким, сточенным до обуха лезвием, оно напоминало штык. Этим штыком, приоткрыв на мгновение вход, директор, якобы слегка ткнул ревнивца. Нападавший охнул и вышел во двор. Куда мужчина делся впоследствии, супруги не знали. Зарубка на обвязке появилась после того, как горе тореадор, потянул на себя лезвие, защемленное торопливо захлопнутой дверью.
Еще один случай, о котором речь пойдет далее, стал пиком наших с Сашей заслуг в борьбе с преступностью. Тут, на самом деле, присутствовало чистое везение.
В конце января 1964 года в Ростове произошли два групповых разбойных нападения. Преступления совершили трое молодых парней, вооруженных пистолетом, похожим, по словам свидетелей, на советский «ТТ» калибра 7.62 мм. Впоследствии оказалось, это был «Кольт»45 калибра (11, 43 мм). Действовали нагло, не скрывая лиц. Первый налет состоялся в 17-ть часов. Объектом стал небольшой продовольственный магазин на углу улицы Социалистической. Зайдя внутрь, налетчики повернули обратной стороной висевшую на двери табличку, превратив объявление «открыто» в «закрыто», и заперли помещение изнутри. После этого, не спеша, приступили к неправомерному завладению государственной собственностью. В магазине, кроме трех продавщиц, присутствовал один покупатель, смакующий купленный на разлив стакан крепленого вина. Обернувшись на дружеское похлопывание вошедших, любитель «красненького» увидел направленный в лицо ствол и потерял способность к связанной речи. По воспоминаниям продавщиц, мужчина сначала повторял, как заведенный: «Я только конфетку …».А затем остановился в ступоре. Свидетельствую, что от появившегося в тот вечер заикания бедолага не избавился до поимки налетчиков. На протяжении этого времени ему пришлось участвовать в наших рейдах. Удалось ли устранить дефект речи впоследствии, не знаю.
Добыча преступников оказалась незначительной, так как выручку незадолго увезли инкассаторы. Уходя, троица вернула табличку на двери в положение «открыто» и приветливо пригласила скопившихся у входа покупателей в торговый зал. Граждане, видевшие через застекленную дверь, как парни расхаживают за прилавком, решили, что наблюдают рейд представителей «народного контроля». Войдя в помещение, покупатели не могли понять причин заторможенности продавщиц.
Сообщение в милицию поступило не сразу. Телефона-автомата поблизости не было. Тревожными кнопками в те времена оснащались только конторы и отделения «Сберегательных касс» (нынешнего «Сбера»).
Группа оперативников перекрыла предполагаемые пути ухода налетчиков. На углу ул. Энгельса задержали по приметам троицу парней с пистолетом. Однако к разбою эти люди отношения не имели.
О расчетливой дерзости разыскиваемой преступной троицы свидетельствовали последующие действия налетчиков. После набега на магазин преступники, вопреки предположениям оперативников, «уходить на дно» не спешили. Пока милицейская группа работала на улице Социалистической они, поднявшись через центральную Энгельса, ограбили столовую на Суворова и лишь затем бесследно скрылись.
По воспоминаниям ветеранов уголовного розыска таких преступлений в Ростове не было с 1947 года. Оперативный состав и патрульно-постовая служба милиции были переведены на усиленный режим несения службы. Начальник УООП области комиссар милиции 3-го ранга П. Стрельченко через руководителей структурных подразделений объявил, что сотрудники, раскрывшие преступление, «получат золото». Это обещание звучало не совсем понятно. На мой вопрос, будут ли это золотые часы, портсигары, коронки или что другое, Смола ответил: «Я уже про такое «золото» слыхал, когда убийцу искали. Я его задержал, получил от него пулю, а от начальства премию 30 рублей».
Каждый вечер со дня налета оперативный состав уголовного розыска районных отделов и городского управления милиции патрулировал улицы, сидел в засадах в помещениях магазинов и других торговых точек. Преступников искали по приметам и с участием опознавателей, видевших налетчиков воочию. В нашу со Смолой компанию попала продавщица ограбленного магазина. Иногда ее сменял ставший заикой любитель «красненького». Нашей группе поиска отводился отрезок «Брода» между Ворошиловским и Буденновским проспектами.23 февраля 1964 года компанию пополнил дружинник-энтузиаст Женя Тарасов, рабочий НИИ Технологии машиностроения. В половину одиннадцатого, проклиная стылую сырость и грязную жижу под ногами, мы проходили мимо ресторана «Московский». Внезапно, продавщица, охнув, указала взглядом в сторону заведения. Затем, преодолев спазм, прошептала: «Он!».
Один из налетчиков стоял на ступеньках у входа в ресторан. Как оказалось в дальнейшем, это был не работавший, судимый за кражу, А. Левейкин. По показаниям свидетелей, именно этот парень орудовал пистолетом.
Далее по команде Смолы Женя Тарасов (сильно близорукий, не отличавшийся здоровьем)и продавщица устремились на поиски сотрудников милиции в форме. Мы с Сашей оставались на месте под прикрытием немногочисленных гуляющих. Внезапно из толпы появился соучастник Левейкина, по фамилии Зыков. Вместе они вошли внутрь «Московского». Милиционера в форме еще не было, однако ждать далее представлялось опасным. Не исключено, что налетчики замышляли новое нападение на ресторан. Это предположение впоследствии подтвердилось. Наметив на ходу план действий, мы со Смолой вошли в вестибюль. Левейкин и Зыков, не раздеваясь, стояли у двери зала, спиной к гардеробу. Расстегивая на ходу пальто, я прошел мимо них в сторону гардеробщика. Саша направился в сторону Левейкина. Тот, чутьем уловив опасность, опустил руку за полу пальто. Моей первоначальной задачей было удержать стоявшего рядом Зыкова, к которому я подошел сзади. Однако в этой ситуации задумка менялась. Обойдя Зыкова, я (каюсь, рефлекс) ударил Левейкина сбоку в челюсть. На борьбу времени не оставалось, к тому же, налетчик был тяжелее и выше меня ростом. Левейкин повис на поручне «маятниковой» двери и стал раскачиваться с нею внутрь зала и обратно. Саше удалось вытащить у него из-за пояса пистолет и сунуть оружие в карман своего утепленного плаща. Зыков стоял не шелохнувшись. Находившиеся в вестибюле посетители молча прижимались к стенам. В это время появился Женя Тарасов с милиционером.
Страж порядка действовал непредсказуемо: взмахнув телескопической дубинкой, отчего длина спецсредства увеличилась втрое, нанес хлесткие удары по спине и руке Смолы, удерживавшего в объятиях Левейкина (рубцы сохранялись долго). В какой-то мере действия постового можно было понять. Одеждой и лицом Левейкин выглядел представительнее Саши. Понять сходу, кто из них опер, милиционер не смог.
Позже, во время допроса в качестве свидетеля следователь информацию об обоих ударах (по челюсти Левейкина и спине Саши) обошел молчанием. В протоколе мои действия назвались борцовским захватом (а в благодарственном письме милиции - находчивостью). Левейкин на меня не жаловался, согласившись, что таким способом я уберег его от большой беды- возможного применения оружия. Третий участник разбойной группы, Н. Мищенко, в тот вечер остался дома.
Забавный факт. Впервые услышав фамилию Смола, Левейкин констатировал: «Удачный псевдоним себе выбрал, опер».
Сообщения о задержании преступников опубликовали несколько газет. Смолу и меня наградили денежными премиями (по 100 рублей). Из этих денег я купил галстук, а Саша кофточку своей Евдокии. Остальное было потрачено на совместный вечер сотрудников отделения уголовного розыска Кировского РОМ в ресторане. В завершение застолья опер - скандалист Валентин Васильев стал утверждать, что наше везение было несправедливым, и на самом деле задержать преступников предстояло ему. Спор едва не перерос в драку, но Васильева осадили сослуживцы.
В университет пришло благодарственное письмо, после которого секретарь парткома Евгений Николаевич Осколков, преподававший на нашем курсе нелюбимый мною предмет - историю КПСС, неоднократно дарил мне билеты на престижные мероприятия. Эти знаки внимания вызывали чувство неловкости, так же, как и газетные утверждения о том, что мой поступок является результатом воспитательных усилий партии и комсомола.
Впоследствии приязненное отношение Евгения Николаевича испарилась после моего опрометчивого высказывания на семинаре, посвященном хрущевским новеллам в партийном руководстве экономикой. Во время обсуждения решения Пленума ЦК КПСС о разделении партийных организаций на промышленные и сельские я предположил, что следующая специализация разделит обкомы и райкомы на мужские и женские. По выражению лица Е.Н. Осколковая понял, что сморозил нечто, выходящее за допустимые пределы.
Новочеркасские события июня 1962 года
В начале 1962 года соседом А. Смолы по кабинету стал стажер Слава Гальчун. Родился Вячеслав в Кубанской станице, где жил до окончания средней школы. Срочную службу в Армии прошел в должности воздушного стрелка-радиста окрестностях Мурманска. Демобилизовавшись, в 1962 году, поступил на заочное отделение нашего факультета, устроился на службу в милиции. Поначалу был зачислен в штат группы оперативного дивизиона борьбе с карманными ворами капитана Казначеева. Там прошел в «курс молодого бойца», получил начальные знания и практический опыт. Неоднократно пересекался по службе с самодеятельной группой «Мэтра» - С.Ф. Ширяева. Делясь впечатлениями о службе в дивизионе, Слава признался, что мысль о ее сходстве с работой ассенизатора возникла в самом начале в день поимки карманницы – цыганки. Эту Ромалэ-Чавалэ Слава и напарник держали за руки, не позволяя выбросить украденный кошелек. Не имея возможности вырваться, воровка беспрерывно выкрикивала ругательства, перемежая слова плевками в сторону Гальчуна .
«Представляешь, - вспоминал он. – Вся левая сторона плаща блестела от слюней, как елка с игрушками».
После обкатки в оперативном дивизионе, Славу перевели в ОУР Кировского РОМ. Офицерского звания Вячеслав не имел и числился рядовым милиционером.
Слава уволился из милиции в начале 1963 года по причине, о которой расскажу далее. Затем работал слесарем на заводе. В 1965 году стал следователем прокуратуры граничащего с Ростовом г. Аксая. В конце концов судьба свела нас в системе КГБ.
Днем 2 июня 1962 я пришел в райотдел для участия в накануне оговоренном субботнем мероприятии. К удивлению, здание было непривычно безлюдным. Дежурный рассказал, что личный состав всех подразделений направлен в Новочеркасск для обеспечения общественного порядка. Что там происходило, никто не знал. По приказу областного руководства табельное оружие было оставлено в отделе.
Первое известие с места событий пришло к вечеру того же дня, когда в Ростов привезли и с тяжелой травмой головы участкового уполномоченного Кировского РОМ Лешу Чернобровкина. Алексей прибыл в Новочеркасск в числе сотрудников, одетых в милицейскую форму. Местом развертывания группы был городской стадион. Собравшаяся там толпа стала забрасывать находящихся в открытых грузовиках милиционеров булыжниками. Увесистый камень попал в голову нашего участкового, не успевшего даже спуститься на землю.
О других событиях, происходивших в эти дни в бывшей столице донского казачества, я узнал из рассказов возвратившихся оттуда А. Смолы и В. Гальчуна. Ныне трагедия Новочеркасска описана в многочисленных публикациях, в основе которых лежат разрозненные воспоминания очевидцев и по;слухов событий. Рассказы эти окрашены авторами текстов в цвета предпочтительных идеологических воззрений, от антибольшевистских до просталинистских. Кое-кто не гнушался использованием фальшивок. На одном из интернет-сайтов, например, размещена фотография «погибших на площади горожан – жертв большевистского расстрела в Новочеркасске». Однако погибшие почему-то одеты в форму солдат вермахта, рядом с которыми валяются немецкие винтовки.
Спонтанный и быстротечный характер действий толпы, непредсказуемое перемещение очагов напряженности из района в район города, появление и исчезновение отдельных групп участников не позволяли свидетелям воспринять события целиком. Детальной картины происходившего и сведений о ряде ключевых участников, как видно из рассекреченных теперь материалов, не удалось установить даже следствию.
Приговор по уголовному делу, описывая значимые эпизоды нападения толпы на административные и производственные здания, избиения солдат и попытки завладеть оружием, ссылается на участие в них неких «хулиганов и бандитов», оставшихся безымянными.
Надо учесть, что в начале 60-х годов по инициативе Хрущева органы КГБ были основательно сокращены. Во многих областных управлениях ликвидировались службы наружного наблюдения и оперативно-технические подразделения. Аппарат уполномоченного КГБ в г. Новочеркасске состоял из пяти сотрудников и технического оснащения не имел. На этом фоне утверждения авторов теперешних журналистских расследований о многочисленных «агентах КГБ», фиксировавших происходившее на фото- и киноаппаратуру, выглядят сильным преувеличением. Обращает на себя внимание отсутствие материалов таких съемок в числе доказательств на следствии и в суде.
В этой ситуации бесспорный интерес представляют даже отрывочные свидетельства очевидцев. Такими были личные наблюдения А. Смолы и В. Гальчуна. Ребята делились со мной впечатлениями непосредственно по следам событий. Обоих потрясло происшедшее. Слава Гальчун, возвратившись в Ростов, уволился из органов милиции и предпочел заняться слесарным делом на заводе.
Саша Смола продолжал службу, отмеченную неоднократным чередованием поощрений и взысканий. Отличался несдержанностью в общении с хамовитыми представителями руководства. Однажды в моем присутствии, в ответ на ненормативное высказывание по его адресу куратора из городского управления, незамедлительно выдал чинуше «зеркальный» ответ. В острых ситуациях руководствовался, собственными соображениями справедливости, которые не всегда совпадали с мнением начальников.
По словам Валентина Васильева, Смолу надо было давно уволить за взбрыки, да уж очень он был везучий в делах розыска. Закончил Саша милицейскую карьеру дежурным городского управления в звании майора. Я в это время проходил службу в г. Хмельницком. Будучи пенсионером, он периодически предавал привет «Борисовичу», через наших общих знакомых.
Обстановка накануне событий
К весне 1962 года в краткий перечень достижений бестолковой продовольственной политики вздорного «Персека» можно было записать разгром личных хозяйств колхозников, дававших потребителям до 40% мяса, молока и овощей (запахивание огородов, «добровольное» обобществление крупного рогатого скота, повышение налогов на владельцев приусадебных участков и личного скота и др.) и перевод под кукурузу (даже в тех регионах, где она не вызревала) земельных площадей, на которых ранее выращивалась пшеница. Список подобных глупостей можно продолжить.
Эти «судьбоносные» решения повлекли обвальное опустение продовольственных прилавков. Начались перебои с хлебом. В мае того же года власти объявили о 30% -м повышении цен на мясо и 25% -м на масло. Однако эта мера не смогла ликвидировать дефицит продуктов не только в государственных магазинах, но и на рынках.
Одновременно продолжилась политика немотивированного снижения заработной платы рабочих. В механическом цехе Крымского консервного комбината в 1961 году нас ударили «срезанием» разрядов и переходом на «повременку», что обернулось потерей до трети заработка. До Новочеркасского электровозостроительного завода (НЭВЗ) эта политика дошла в мае 1962 г. Там подняли нормы выработки на 30%. Эта мера, совпавшая с повышением цен на продукты, спровоцировала рабочих ряда цехов завода на «волынку», которая в результате конфликтного поведения директора завода переросла в забастовку.
Далее, из-за глупости заводского, областного, а затем и союзного руководства из мирного вначале выступления случился тот самый «бессмысленный» русский бунт. «Беспощадными» же стали последующие действия трусливых и мстительных властей.
По воспоминаниям друзей, толпа протестующих была неоднородной. Основную массу составляли «просители» справедливых расценок и снижения цен на продукты. Лозунги этих демонстрантов дополнялись красными флагами и портретами Ленина. Единым для всех объектом неприязни был «Хрущ кукурузный» . По мере накалявшейся обстановки отношение к «вождю» толпа демонстрировала путем «срывания», «топтания» и «сожжения» его портретов. «Оскверненные» лики заменялись изображениями Ленина. Появились листовки с ностальгическими воспоминаниями о снижениях цен в эпоху «разоблаченного» Хрущевым Сталина.
Провоцирующей закваской событий стали отдельные кликуши и многочисленные нетрезвые личности. Под их прикрытием занялся погромами магазинов криминалитет. В рядах асоциального отребья, как выяснилось позже, оказались и представители «подучетного контингента» из числа ростовчан, непонятным образом оказавшихся в новочеркасской толпе до прибытия сил правопорядка.
Задачей друзей и других милицейских оперативников было «склонение» (с использованием доводов по обстановке) участников стихийно возникающих групп к прекращению насилия и (по возможности) негласное задержание предводителей. Дело требовало изобретательности. Откровенные призывы к прекращению мародерства закончились зверским избиением неудачливого агитатора – знакомого Гальчуну сотрудника КГБ, крепкого парня в красной тенниске. У толпы чекиста отняли жалостливые женщины.
Встретив в сборище нескольких знакомых «подучетников» из Ростова, Саша по-доброму «склонил» их скорее возвратиться домой, предупредив, что дело может закончиться «зеленкой» (согласно уголовному фольклору, этой дезинфицирующей жидкостью мазали лоб перед расстрелом – «во избежание заражения»). В материалах следствия есть показания о том, как некий пьяный участник беспорядков, отколовшись от толпы, горько сетовал на новость о том, что «теперь его расстреляют».
Была опасность, что кто-нибудь из «подучетного контингента» выдаст Сашу беснующейся толпе, но этого не произошло. Позже один из предупрежденных при мне благодарил Смолу за вовремя данный совет. Кстати, ни один из негласно задержанных (их тайно отправляли в КПЗ (ныне ИВС) Батайска) не стал фигурантом первого судебного процесса, по которому осуждены четырнадцать человек, в том числе семеро к расстрелу.
Нет смысла пересказывать многократно описанные картины нападений на горотдел милиции и горком КПСС. Материальный ущерб, причиненный учреждениям, составляли поломанная мебель, сорванные замки и уничтоженные, в том числе публично, портреты «Хруща кукурузного».
Славу Гальчуна поразило о трусливое поведение первого секретаря Ростовского обкома партии Басова, намеревавшегося выступить перед толпой с балкона горкома. Когда в ответ на заявление о невозможности выполнить требования протестующих в сторону партийного начальника полетели бутылки из-под молока и камни, Басов бросился к двери, но запутался в проводах микрофона, упал и уполз в помещение на четвереньках.
Антиподом партсекретаря оказался городской прокурор Ф.Е. Проценко, летчик-фронтовик, инвалид Войны, имеющий в числе многих боевых наград Орден Ленин, врученный в 1942 году в Кремле М.И. Калининым. Федор Елисеевич не оставлял попыток утихомирить толпу даже после того, как некий молодой парень, поднявшийся на балкон по опоре, нанес ему сильный удар в лицо.
Толпе было известно о прибытии в город группы членов Президиума ЦК КПСС во главе с А. Микояном. Однако эти руководители встречаться с народом побоялись. Убегая от приближавшейся толпы, Секретарь ЦК КПСС А.Н. Шелепин (бывший председатель КГБ СССР) выпрыгнул из окна тыльной стороны горкома, повредив при этом ногу (о характере травмы вспомнить не могу). При эвакуации Шелепина в военный городок опять отличился Саша Смола. Об этом говорили другие сотрудники Кировского РОМ. Однако подробности происшествия уже забылись. В прессе оно не упоминалось.
Бесчинства толпы постепенно нарастали. Почувствовавшие безнаказанность хулиганы вытаскивали наружу экипажи танков и БТРов, избивали солдат, перевернули военную автомашину с радиостанцией.
Слава Гальчун видел, как облепленный этой публикой танк дал холостой выстрел из пушки. Бесчинствующие посыпались с бортов на землю, однако разобравшись в происшедшем, тут же полезли обратно. Толпа утвердилась в мысли , что стрелять в людей на поражение никто не посмеет.
Это было заблуждением. В. Гальчун стоял в гуще людей, когда из шеренги солдат от горкома КПСС раздались первые очереди. Слава решил, что пальба холостая, пока не начали падать стоявшие рядом люди. Среди них была женщина. Врезалась в память картина: по белой коже незагорелых ног обильно льется ярко красная кровь. Рот стоявшего рядом сильно нетрезвого крикуна запечатали сразу две пули.
«Как во сне было, - вспоминал Слава. – Только что призывал бить коммунистов, начальство, очкариков, и другую чушь кричал. Пули будто на крик прилетели. Да две сразу».
Еще не веря в неслучайность стрельбы, Слава из осторожности метнулся за стоявший поблизости БТР, а затем за угол кирпичной трансформаторной будки. Там увидел, как после новых очередей от укрытия летят в стороны осколки кирпича. Упали с деревьев взобравшиеся на них подростки. Кто дал команду стрелять, неизвестно. Бо;льшую часть разношерстной толпы представляли мирные «просители» и зеваки. В людской массе присутствовали рассредоточенные дружинники, комсомольские активисты, отдельные солдаты, оперативные сотрудники милиции и КГБ, не предполагавшие такого поворота событий.
Далее о состоянии Славы рассказал Саша Смола. Разбегавшаяся после выстрелов толпа вынесла их в разные стороны. Вернувшись через некоторое время на площадь, Саша увидел Гальчуна. Сослуживец брел, куда глаза глядят, разговаривая сам с собой. В босоножках хлюпала кровь. Откуда она взялась, Слава пояснить не мог. Ранения у него не было.
Убитых и раненых спешно увозили с площади, используя подручный транспорт, вплоть до грузовых мотороллеров с будками.
В 1970 году служба свела меня в трехмесячной командировке с участником следственной группы КГБ СССР, расследовавшей Новочеркасскую трагедию. Это был Владимир Тихонович Ковалев, следователь Курского управления КГБ. Подобно коллегам-следователям из ряда областных УКГБ, Владимира Тихоновича подняли по тревоге, перебросили в Ростов, а оттуда в Новочеркасск. Во время штурма горотдела милиции Тихонович находился на 3-м этаже здания, в помещении уполномоченного КГБ. Когда толпа, захватившая второй этаж здания, ринулась вверх по лестнице, ведущей к кабинетам КГБ, возникла угроза захвата оружия, а главное, совершенно секретных бумаг, в том числе личных дел агентов. В этой ситуации уполномоченный, руководствуясь Уставом гарнизонной и караульной службы и соответствующими инструкциями ведомства, раздал сотрудникам пистолеты (у прибывших оружия не было) и дал команду на открытие огня. После первых предупредительных выстрелов штурмующие покатились вниз. Убитых на лестнице, ведущей в помещение КГБ, не было. Один нападавший погиб на первом этаже здания в дежурной комнате горотдела от автоматной очереди оборонявшегося солдата.
О числе убитых на площади перед горкомом никто из членов следственной группы не знал.
По воспоминаниям Владимира Тихоновича, накануне завершения следствия в Новочеркасск прибыл Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко.
В выступлении перед следственной группой глава органов прокуратуры рассказал, что Н.С. Хрущев одобрил действия военных (читай расстрел) и похвалил за решительность командующего Северо-Кавказского округа И. А. Плиева, заявив: «С такими командирами можно служить!».
Тогда же один из следователей сообщил Р.А. Руденко, что к членам группы периодически обращаются за информацией родственники пропавших без вести людей. Однако ответить на запросы невозможно из-за отсутствия необходимых данных. По этой причине следователь предложил составить общий список погибших и раненых. Ответ Генерального прокурора дословно звучал так: «Не суйтесь, куда не просят».
На совещании формировался список подсудимых на первый (показательный) судебный процесс. Р.А. Руденко не скрывал, что речь шла о кандидатах, которые в 30-х годах назывались «подлежащими суду по первой категории», т.е. расстрелу.
В.Т. Ковалев вспоминал, как по ходу мероприятия Генпрокурор, ознакомившись с деталями биографии молодого парня, отец которого погиб на фронте, вычеркнул «кандидата» из списка со вздохом: «Безотцовщина!».
В 80-х годах рассказ В.Т. Ковалева об этом совещании и роли Р.А. Руденко в формировании списка обвиняемых с заранее известным приговором подтвердил еще один бывший участник обсуждения – В.А. Медведев, мой сосед по кабинету в Лефортово.
Приговор
Следствие и суд явились скорым и неправедным продолжением новочеркасской трагедии. Эти действа заняли немногим более 2-х месяцев. Доступный теперь для ознакомления приговор по первому (показательному) делу от 14-20 августа 1962 года служит доказательством совершения Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РСФСР преступления, предусмотренного статьей 177 УК РСФСР «Вынесение заведомо неправосудного приговора».
На скамье подсудимых оказалась группа разношерстных, не связанных между собой лиц, пятеро из которых были судимы по общеуголовным статьям. Следствие не установило ни одного факта совершения подсудимыми насильственных действий.
Каждому из них вменялись в вину некие «провокационные призывы», «враждебные выпады и угрозы в адрес руководителей КПСС и Советского правительства».
Двое подсудимых «клеветали на материальное положение трудящихся в СССР, заявляя, что сами живут плохо и испытывают материальные трудности, в то время как один из них имел собственный дом и мотоцикл, а другой дом и автомашину».
Подсудимая Левченко, 27-ми лет отроду, с тремя классами образования, судимая за кражу кофты у соседки по общежитию, работавшая охранником на строительстве, согласно приговору «возглавила группу бандитов и хулиганов и привела их к зданию горотдела милиции, где бандиты совершили погром».
Если верить приговору, это атаманша из Бременских музыкантов или Жа;нна д’Арк. Что представляла из себя группа возглавляемых ею «бандитов и хулиганов»? Откуда она взялась и куда исчезла? Фамилии? Имена? Какими харизматическими качествами обладала возглавившая их малограмотная похитительница ношеной кофты?
Проявления неправового подхода Судебной коллегии Верховного Суда РСФСР (во главе со Смирновым Л.Н.) к изложению событий начинаются с многократного употребления в описательной части приговора понятий «бандиты» и «бандитское нападение», несмотря на полное отсутствие в действиях подсудимых признаков бандитизма, исчерпывающий перечень которых установлен законом.
Отсутствие доказательств объективной стороны бандитизма компенсируется рассыпанными по тексту митинговыми ярлыками «злобно», «нагло», «кощунственно».
Судом не установлены виды и размер причиненного действиями подсудимых материального ущерба.
Подсудимый Щербан Г.Н. (расстрелян по приговору) в числе первых ворвался в здание горкома КПСС, где «хулиганы и бандиты срывали двери, разбивали стекла, ломали мебель, срывали портреты и т.д.». Что именно «т.д.»?. (в других абзацах встречается «и прочее»). Чьи портреты? Срывали лик одного и того же персонажа. Изображение Ленина, например, несли перед собой. Где описания повреждений, количества портретов и подсчет материального ущерба?
Кстати, кто были эти «хулиганы и бандиты»? Совершал ли подсудимый Щербан Г.Н. какие-либо действия в помещении горкома?
Виновными в бандитизме суд признал 8 из 14 подсудимых. Семеро из них расстреляны. Согласно закону под бандой следует понимать организованную, устойчивую, вооруженную группу, заранее объединившуюся для совершения нападений…В действиях осужденных к расстрелу ничего этого не было.
Правовую неряшливость суда подтверждает тот факт, что, несмотря на неоднократное упоминание в описательной части приговора «хулиганов» и «хулиганских действий» ни одному из подсудимых обвинение в хулиганстве не предъявлялось.
Через 30 лет, 27 марта 1991 года Пленум Верховного Суда СССР установил, что в материалах описанного уголовного дела «отсутствуют какие-либо данные, что осужденные в период совершения инкриминируемых им деяний состояли в банде или приняли участие в нападениях, совершаемых такой бандой. Не приведено каких-либо указаний на этот счет и в самом приговоре».
Все осужденные реабилитированы в связи с отсутствием в их действиях состава преступления.
В современных публикациях, посвященных Новочеркасскому расстрелу, периодически обсуждается вопрос о том, давал ли Н.С. Хрущев санкцию на это побоище. Мнения разделились, достоверного ответа на это нет.
Всем сомневающимся в положительном ответе следует обратить внимание на упомянутый выше показательный процесс, по итогам которого в угоду вождю расстреляны 7 человек. Ведь если допустить, что стрельба в горожан случилась в результате трагического стечения обстоятельств (а «персек» одобрил происшедшее задним числом), то расстрел подсудимых планировался заранее по указанию «кукурузника». Именно такого приговора Пресек требовал от Генерального прокурора (и очевидно, от председателя Суда). Именно в угоду этому мстительному пузану в деле заведомо неправосудно возникла «расстрельная» статья «бандитизм». Дорого заплатили протестовавшие за «Хруща кукурузного» и порванные портреты с его ликом.
Следует учесть, что приверженцем расстрела (в том числе и внесудебного), как инструмента управления государством и обществом этот разоблачитель культа личности Сталина был с 30-хгодов. Об этом свидетельствуют многочисленные воспоминания осведомленных лиц и архивные документы. Подробнее об этом – далее.
Глумление над законом и его служителями с целью добиться показательного «расстрельного» приговора во время правления Н.С. Хрущева также не было единичным фактом.
В 1961 году, следуя вздорным прихотям, он заставил Верховный Суд РСФСР дважды нарушить положение статьи 6 УК РСФСР (ныне закрепленного в ст. 54 Конституции РФ), согласно которому преступность и наказуемость деяния определяются законом, действующим во время совершения этого деяния. Закон же, усиливающий наказание, обратной силы не имеет.
Речь идет о деле валютчиков Рокотова, Файбишенко и Яковлева, осужденных весной 1961 года по статье 88 УК РСФСР к максимальному наказанию – 8 годам лишения свободы.
Посчитавший такое наказание излишне мягким, Хрущев инициировал последовательное принятие двух указов об усилении ответственности за совершенное ими преступление. По первому из Указов, выполняя личные требования «персека», суд придал закону обратную силу и увеличил наказание осужденным до 15 лет лишения свободы.
В связи с тем, что этот срок по-прежнему не удовлетворил Н.С. Хрущева, суд снова нарушил принцип недопустимости придания обратной силы более тяжкому наказанию и вынес третий приговор в отношении дважды осужденных за одно и то же преступление. На этот раз одобренная Хрущевым мера наказания стала исключительной – расстрел. Из общения с расследовавшим это дело А.М. Петренко я узнал, что смягчить позицию Хрущева не смогли ни обращения А.И. Микояна с А.Н. Шелепиным, ни письмо КГБ СССР с просьбой помиловать сотрудничавшего со следствием Яковлева.
Учёбе время – шабашке час
Проза денег, о которой мало думали во время вступительных экзаменов, стала ненавязчиво напоминать о себе после возвращения из колхоза осенью 1961 года. Сентябрь стал последним месяцем беззаботной жизни на полном обеспечении жильем и продовольствием.
Далее предстояло самостоятельно налаживать быт с учетом личных возможностей. При упоминании источников доходов в памяти по созвучию возникает название статьи В.И. Ленина «Три источника и три составных части марксизма».
Это к тому, что студенческий бюджет большинства однокурсников также формировался из «трех источников и трех составных частей»: стипендии, переводов из дому и сторонних заработков.
Стипендия на первом курсе составляла 22 рубля 80 копеек.15 из них уходили на плату за «угол». Еще 3 рубля «Бабу;ша» брала за стирку белья (включая постельное) и рубашек. Свободными оставались4 рубля 80 копеек, из которых следовало оплатить комсомольские и профсоюзные взносы.
Главным источником моего бюджета стали переводы мамы. К этому времени она оставила должность заведующей лабораторией по состоянию здоровья (в связи с изнурявшей болезнью печени неизвестного в те годы происхождения) и ее оклад на новой работе не превышал 100 рублей (о сумме я узнал позднее). Сегодня мне стыдно за инфантилизм, позволявший на первых порах принимать ежемесячно почти половину этих денег. Во время работы на Комбинате часть токарного заработка по инициативе мамы откладывалось для будущей учебы. Однако существенная доля этих накоплений потратилась на приехавшего двоюродного брата Витю Левина, периодически прекращавшего работать «по собственному желанию».
Вместе с однокурсниками в начале каждого полугодия я представлял в деканат справку о семейных доходах, которые учитывались комиссией при распределении стипендий. Поделенный на двоих размер оклада мамы (50 рублей) выглядел вызывающе. Мало кто из однокурсников «дотягивал» до отметки в 20 рублей. Некоторые, согласно документам, имели душевой доход, не достигавший 10 рублей. Таким бедолагой был Анатолий Малыгин, по прозвищу «Лаврентий Павлович». Его одинокая мать получала пятирублевую колхозную пенсию. Толя, на самом деле, жил скудно. Соседи по общежитию не раз жаловались на запахи приготовленных им на кухне «фирменных» блюд из жареной и вареной камсы.
Однако, двое других обладателей пятирублевых доходов жили свободнее. Один владел новеньким мотоциклом «Чизетта»стоимостью800 рублей. Другой купил за 600 целковых магазинный «ИЖ-56». У меня денег на такие покупки не было даже во время работы на комбинате.
Основные траты иногородних коллег приходились на еду. Трехразовое посещение столовой со студенческим рационом, «оставляющим чувство легкого голода», обходилось в полтора рубля. Итого – 45 денежных единиц в месяц. Дополнить столовскую еду лимоном можно было по цене 35 копеек штука.О конфетах и печенье не упоминаю.
Кроме еды заявляли о себе другие потребности тела и души.
Приходилось тратиться по мелочам на одежду и белье, мыло и пр. Благо, расходы на баню отсутствовали. Ее заменял душ (иногда дважды в день) в спортзале университета и в ДЮСШ. Расходов требовали посещения кино и полюбившегося Ростовского театра музыкальной комедии.
Третьим источником средств для удовлетворения студенческих потребностей служили сторонние заработки - шабашка. В полном соответствии с происхождением этого термина (от еврейского «шаббат» - суббота, когда иудеи нанимают для неотложных работ неевреев) шабашки, как правило, начинались в субботу. Мы с готовностью продолжали работу в воскресенье, а еще лучше (доходнее) в праздничные дни. Благо, эти дни отсутствовали в учебном расписании.
Коллектив шабашников нашего курса сложился сам собой сразу с началом учебы. Численность группы менялась от 8 до 10 человек. Непременными членами бригады состояли Анатолий Сапин (в 1966 г. референт областного суда, затем помощник 1-го секретаря Ростовского горкома КПСС, теперь адвокат), Гена Лозовой, Слава Лановой (имевший внешнее сходство с киноартистом Василием Лановым и называвший последнего двоюродным братом), Женя Ляхов (Бэби, впоследствии- доктор наук, профессор), Саша Иванов (в начале 70-х атташе посольства СССР в Бельгии), Юра Белявский (сотрудник КГБ, а затем адвокат)и Анатолий Курилех (следователь милиции).
Привычным поприщем ударного труда была станция Ростов-Товарная. Вид работ – разгрузка овощей, камня (бута и плитного), щебня и т.п. Осенью чаще работали с картошкой, засыпанной в крытые вагоны. Клубни перегружали в машины, а затем ссыпали в хранилища овощных баз или магазинов. В таких случаях часть бригады оставалась на станции, а другая выезжала в конечную точку. Работа начиналась в 6 утра и шла без перерыва. Вечером, накануне работ, артель созванивалась по телефону-автомату из вестибюля главного учебного корпуса со станционным диспетчером, который любезно информировал студентов о возможных работодателях и предстоявших видах разгрузки.
Оплата колебалась от одного до полутора рублей за тонну груза. Цена устанавливалась в ходе переговоров между представителями грузополучателя и делегатом бригады. В нашу пользу играли сжатые сроки разгрузки, особенно при отсутствии конкурентов. Сверхнормативный простой вагонов оборачивался для грузополучателей драконовскими штрафами со стороны железнодорожников. Однажды 6 ноября 1962 года, в предпраздничной ситуации «ой-ой-ой» – полного отсутствия «рабсилы» и перспективой двухдневного простоя, магазинно - овощные армяне оплатили нашу работу по исключительной расценке 3.50 руб. за тонну картошки. В тот раз наш доход за 12 часов непрерывной работы (с 6-ти до 18-ти) составил по 35 рублей на человека. После завершения трудов торговые армяне дополнительно премировали каждого грузчика авоськой картошки.Этот, по образному выражению Л.И. Брежнева, «приварок к столу трудящихся», душевно обрадовал «Бабушу».
В обычные же выходные дни доходы от разгрузки картошки не превышали 18 рублей.
Конкуренты делились на добросовестных и непорядочных. В числе первых на «Ростов-товарной» мы постоянно пересекались с крепкими студентами–медиками. Отношения с ними строились по совести: работа доставалась тому, кто нашел ее первым, цену друг другу не сбивали, несмотря на провокационные предложения грузополучателей. Иногда, наши группы сливались в одну артель.
К непорядочным относилась стая забулдыг. Работали алкаши слабее, но зато соглашались на заниженную оплату. Начало разгрузки отмечали возлиянием из припасенных бутылок.
Однажды представитель «литрболистов» перехватил у медиков уже состоявшийся уговор на разгрузку вагона картошки по полтора рубля за тонну. Забулдыги подкупили торгаша – грузополучателя согласием на рубль за тонну.
После того, как недобросовестные конкуренты, загрузив инвентарь (вилы с шишкообразными наконечниками и лопаты), забрались в кузов автомашины, к борту подошел будущий эскулап (хромой, но крепкий парень) и доверительно поманил лидера этой компании. Казалось, что будущий врач намерен высказать деликатный упрек. Однако недовольство студентов «меда» выразилось в мануальной форме. Кулак представителя этой гуманной профессии пришелся в левую скулу, наклонившегося к нему конкурента.
«Фонарь» под глазом потерпевшего сохранился до следующего воскресенья, дня - когда вдобавок к телесному повреждению пострадавший получил общепризнанное прозвище «Боксер».
Однажды в начале осени мы, вместе с медиками, нанялись на разгрузку арбузов с баржи в торговом речном порту. Заработок оказался ничтожным, а за расчетом пришлось много раз ходить в торговую контору. Вследствие этого наши отношения с арбузными грузополучателями прекратились навсегда.
Работу по разгрузке бутового камня из крытых вагонов (муторную) и щебня из полувагонов (повеселее) находил Слава Лановой, приглашавший меня в долю. Справлялись вдвоем. Платили «не шибко»: открытый вагон стоил 8 рублей, крытый больше (точной суммы не помню). Поэтому брались за этот вид занятий при полном отсутствии других работ.
Не гнушались и непредвиденными заработками. Однажды в холодное ноябрьское воскресенье, проходя с Сашей Ивановым мимо диетической столовой, мы откликнулись на просьбу разгрузить в подвал машину лука.
Гена Лозовой и Анатолий Сапин выступили в роли кровельщиков: герметизировали битумом крыши сараев во дворе их ночлежки. Эту работу через квартирную хозяйку «Бабу Паню» им предложила начальница домоуправления. Я вспомнил об этом редком виде деятельности в связи с трагикомическим случаем, произошедшим в момент нахождения приятелей на кровле хозяйственного строения.
Предыстория события такова. Двор, где трудились Анатолий и Гена, соседствовал с упомянутым ранее гвоздильным заводом. На территории предприятия, вблизи забора, стояла цистерна с горючим для производственного транспорта. Очевидно, эта емкость использовалась с нарушениями, поскольку часть пролитого на грунт топлива (бензина или солярки) просачивалась в выгребную яму общественного туалета во дворе дома друзей. Летом запах топлива в sortir (е) ощущался сильно.
В момент, о котором идет речь, один из соседей, мужчина средних лет, направился по естественным надобностям в дощатое строение общего пользования. По случаю жары и выходного дня жилец «вышел в народ» в домашнем одеянии в виде семейных трусов. Кроме единственного предмета одежды, его облик дополняла деталь в виде горящей папиросы.
Как выяснилось позже, усевшись в позу «орла», посетитель нужника бросил догоравший бычок вниз. Выгребная яма ответила негодующим огненным выдохом.
С крыши друзья успели увидеть, как рухнула, обнажив «подиум», фасадная стена туалета. Это обстоятельство спасло жизнь вылетевшему вслед соседу. Скорая помощь увезла его в больницу с ушибами и ожогами в неподходящих местах. Если бы строение было капитальным, мужчина, по словам специалистов, мог погибнуть от удара взрывной волны.
Некоторые из однокурсников, не размениваясь на шабашки, находили постоянную работу.
Нина Рыженкова (до поступления на юрфак стенографистка-машинистка) печатала бумаги в профкоме университета.
«Лаврентий Павлович» устроился ночным сторожем конторы. По вечерам он штудировал в охраняемом помещении учебники и конспекты, а затем ложился спать на сдвинутые столы.
Староста курса Миша Барановский с компаньонами по съемному флигелю (Валентином Басалаевым и Виктором Николенко) устроились на «Ростсельмаш» пескоструйщиками: очищали литье от окалины струей воздуха с песком. На заводе представителей этой специальности, облаченных в защитные скафандры, именовали «космонавтами». Документально троица (с согласия мастера) числилась единственным рабочим, носившим фамилию старосты. На радость мастеру и коллегам по цеху трехликий «Барановский» работал только в ночную смену. Ребята трудились поочередно с интервалом раз в три дня (с учетом выходных этот промежуток увеличивался). Для прохода на завод пользовались одним пропуском. Их тяжелая и вредная работа давала денежную добавку по 80 рублей на человека.
По мере продолжения учебы на последующих курсах доля стипендии в структуре доходов однокурсников росла. На втором курсе стипендия составляла 28 рублей, на третьем и четвертом – 35, на пятом – 40 (а моя повышенная -50 рублей).Несмотря на это, дополнительные заработки были не лишними.
Последняя шабашка состоялась в начале лета 1965 года. Подробнее о ней расскажу далее.
Учеба продолжается. Новые предметы, новые наставники
Наиболее яркой фигурой из числа преподавателей, с которыми нам довелось общаться на первом курсе, представлялся Сергей Федорович Ширяев. Однако в дальнейшем, по мере профессионального развития (и просто взросления) мы научились ценить наставников иного типа, незаурядные качества которых не сразу замечались за внешне неброским поведением. Это были те, кто учил студентов не только науке права, но и готовности отстаивать одинаковость требований закона для всех и в любых ситуациях. Их служение делу нашей профессиональной подготовки и воспитания, непоказные проявления гражданской позиции остались в памяти навсегда.
Примером бескорыстного выполнения профессионального и гражданского долга стала преподаватель трудового права Е.М. Акопова. О ней чуть позже. Для начала упомяну об общих настроениях и особенностях мировоззрения, преобладавших в коллективе юридического факультета1961- 1966 годов.
Речь идет о годах начала обещанного властью прорыва страны к всеобщему благоденствию, времени надежд и готовности большинства граждан участвовать в создании справедливого и процветающего общества. На фоне тогдашних ожиданий населения с 1961 года пошли вниз показатели преступности. В 1965 году цифры достигли исторического минимума 496,9 тыс. преступлений на 15 республик СССР (в 2014 году число зарегистрированных только в России преступлений составило 2 млн. 190,6 тыс.).
В октябре 1961 года состоялся 22 съезд КПСС, Принявший программу построения коммунизма к 1980 году. Прозвучал призыв Н.С. Хрущева: «Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!». Этот призыв, ставший из-за многократного повторения расхожей фразой, употреблялся в самых неожиданных ситуациях. Я им пользуюсь на протяжении жизни на работе и в быту. Эффект сравним с «настроями» Сытина.
Ерники из числа аполитичных студентов сочли возможным начертать его в виде чернильной надписи на внутренней стороне двери одной из кабинок мужского туалета на 4-м этаже главного корпуса. Надпись располагалась на уровне глаз вошедшего посетителя (Никакого диссиденства в этом не было. Такова судьба многих навязчивых словосочетаний). При переходе в положение «присед» зона действия призыва заканчивалась. На этом горизонте визитер встречался взглядом с идеологически нейтральной рекомендацией спортивно-ортопедического характера: «Не горбись!»
Главной задачей факультета признавалась подготовка правоведов, способных по профессиональным и нравственным качествам обеспечить соблюдение норм права всеми, без исключения, гражданами и организациями.
Съездовский доклад Н.С. Хрущева вновь всколыхнул тему беззакония сталинской эпохи. Время «оттепели» расковало языки жертв репрессий и бывших партийных функционеров. Заведующий кафедрой международного права профессор Н.М. Минасян рассказывал на факультетских собраниях и лекциях о том, как в 30-е годы его несправедливо сместили с должности министра иностранных дел Армении и направили учителем в сельскую школу.
Преподававший политэкономию проректор В.А.Тищенко, в былые времена 2-й секретарь Ростовского горкома ВКП (б), в порыве откровенности делился на лекции воспоминаниями о том, как поручал проверенным активистам выкрикивать «одобрительные возгласы из зала» по ходу докладов на партийных форумах. Для этого горланы снабжались текстом, отпечатанным на полосках бумаги, и рассаживались на заранее отведенные места.
В актовом зале главного корпуса университета выступал хор ростовского общества старых большевиков, подвергшихся незаконным репрессиям.
Старые большевики вошли в руководство народной дружиной Кировского района, на территории которого располагался университет.
Принципы демократии привольно утверждались в организации общественной жизни студентов. Иногда при принятии коллективных решений случались анекдотические ситуации. Осенью 1961 года комсомольское собрание выбирало секретаря факультетской организации. Мероприятие предваряли отчеты и выступления. Затянувшийся форум вогнал участников в состояние легкого обалдения. Народ равнодушно согласился с выдвижением кандидатуры третьекурсника Авербуха, выслушал положительные характеристики доверенных лиц и готовился поднять руки «за». Но участников собрания вывел из сонной одури неожиданный возглас Анатолия Малыгина, (нашего «Лаврентия Павловича»): «Я против!».
После чего произошло мгновенное пробуждение народа от вязкой скуки. Присутствующие повернулись в сторону «Лаврентия Павловича» в ожидании продолжения.
«Его нельзя выбирать, потому, что он – хам!» - не заставил себя ждать Анатолий.
Далее возмутитель спокойствия рассказал, что на днях проходил по коридору общежития мимо комнаты Авербуха. Будущий кандидат в секретари лениво развалился на кровати и оценивающе рассматривал жильцов общаги, появлявшихся в проеме распахнутой двери. Цель наблюдений обнаружилась, когда третьекурсник увидел первокурсника Малыгина.
«Эй, салага!- властно крикнул Авербух.- Закрой дверь!».
«Ну, разве не хам?» -спросил Малыгин.
«Хам!» - отозвался народ.
На этом секретарская карьера Авербуха завяла, не начавшись.
Ученые о некоторых причинах репрессий 30-х
Учебный процесс не оставался в стороне от исследования негативного наследия прошлого. Преподаватели уголовного права, процесса и криминалистики высказывали собственные соображения о причинах и механизме репрессий 30-х.
Одним из условий, способствовавших совершению беззаконий, кроме разоблаченных Н.С. Хрущевым идеологических заблуждений и злой воли И.В. Сталина, признавались правовая безграмотность сотрудников органов госбезопасности, помноженная на постулат «Признание царица доказательств». Авторство этого положения, побуждавшего следователей к выбиванию признательных показаний, по словам Н.С. Хрущева, принадлежало бывшему Генеральному прокурору СССР А.Я. Вышинскому. Возникала, однако, заковыка. Как быть с тезисом о правовой безграмотности? Академик, ведь, бывший Генпрокурор, доктор юридических наук и даже ректор МГУ.
Развею недоумение любопытных. Неблаговидную роль в репрессиях А.Я Вышинский в самом деле сыграл. Однако авторства известного со времен древнего Рима принципа «regina ргоbationum» себе не присваивал и, более того, клеймил в научных трудах «царицу доказательств», как порочный принцип буржуазного права. Настаивал на недопустимости его применения в советском уголовном процессе по причине возможных злоупотреблений со стороны следствия. Однако в годы моей учебы труды и речи Януарьевича в библиотеке отсутствовали.
Приходилось верить на слово Первому секретарю КПСС, который, как выяснилось позже, в одних случаях отличался нечистым языком (сознательно врал), в других – страдал недержанием речи и публично выбалтывал империалистам подлинные государственные секреты, нанося серьезный ущерб интересам безопасности СССР.
До сих пор «липу» о «царице доказательств» Вышинского тиражируют не только малограмотные преподаватели и журналисты, но даже профессиональные юристы высокого ранга. Например, бывший заместитель генерального прокурора РФА.Г. Звягинцев в основательном труде «Роковая Фемида. Драматические судьбы знаменитых российских юристов. Москва, 2010». Согласно утверждению автора: «Среди многих научных трудов академика Вышинского особенно высоко в те времена ценилась монография «Теория судебных доказательств в советском праве». Именно в ней получил подтверждение один из главных постулатов древних, который активно и гипертрофированно эксплуатировался репрессивной машиной: «Признание обвиняемого — царица доказательств»«.
Забавно. Проштудировавший огромное количество архивных документов и литературных источников (начиная с Петровских времен), бывший заместитель генпрокурора не удосужился заполнить пробел вузовского образования и «посмотреть в святцы» - приснопамятную монографию. А там о «царице доказательств» дословно говорится следующее: «Этот принцип совершенно не приемлем для советского права и судебной практики».(А.Я. Вышинский. Теория судебных доказательств в советском праве. Издание третье дополненное. Государственное издательство юридической литературы. Москва – 1950).
Главным направлением формирования личности будущих юристов, наряду с получением профессиональных знаний, на факультете считалось воспитание готовности отстаивать законные права и интересы граждан и общества.
Идея служения закону постоянно обсуждалась на лекциях, собраниях и диспутах. О ней вели речь преподаватели во главе с заступником юристов деканом Александром Тихоновичем Гужиным, преподававшим общую часть уголовного права. Особое внимание этой теме уделял на встречах с юристами признанный покровитель студентов ректор Юрий Андреевич Жданов.
Примеры воплощения на практике идей закона и справедливости показывала преподаватель трудового права доцент (позже - профессор) Елена Михайловна Акопова. Бывшая полевая медсестра, награжденная на фронте орденами и медалями, которые я видел однажды в День 9 Мая. К сожалению, мне не известна девичья фамилия Елены Михайловны, ставшей Акоповой после замужества. По этой причине не могу найти ее наградные листы военных лет. О том, что такие материалы существуют, свидетельствует факт награждения Елены Михайловны (уже под фамилией Акопова)Орденом Отечественной войны 2 степени в 1985 году. Эта награда вручалась в ознаменование 40-летия Победы участникам Великой Отечественной войны (и тете Лесе тоже),уже имевшим боевые ордена и медали.
Решительный характер Елены Михайловны проявился летом 1942 года, когда она, прервав учебу в университете, ушла на фронт, и не изменился и ко времени нашего общения. Такой же твердости и энергии она требовала в отстаивании правовых позиций от нас.
В рамках правового просвещения граждан Елена Михайловна систематически выступала с лекциями на предприятиях города, привлекая для участия в таких встречах студентов. Ее усилия, с одной стороны, были тесно связаны с выявлением и разрешением конфликтных ситуаций между рабочими и администрацией. С другой, давали добротный материал для курсовых и дипломных работ, научных статей и диссертаций
Обычно такие встречи проводились на рабочих местах во время обеденного перерыва. Непродолжительная вводная часть лекций, как правило, принимала форму ответов на вопросы присутствующих, по ходу которых выявлялись неправомерные действия руководителей. Наиболее распространенными были жалобы по поводу обоснованности установления объема сверхурочных работ и их оплаты, признания вредными тех или иных условий труда, предоставления соответствующих льгот и т.д.
По итогам встреч, как правило, следовали предложения о способах восстановления нарушенных прав. Рекомендации по этому поводу давались, в первую очередь, заводскому профкому и руководству. В случаях недальновидного отказа должностных лиц от восстановления справедливости Елена Михайловна и студенты помогали рабочим составлять жалобы в Областной совет профсоюзов. Наш преподаватель имела удостоверение внештатного инспектора этой организации, однако, несмотря на официально малозаметный статус, пользовалась среди работников Совета бесспорным авторитетом. В этом я убедился, в разговорах с сотрудниками тамошнего отдела правовой защиты и законодательства во время ознакомительной практики.
Иногда у администрации предприятий, привыкшей решать споры волевым путем, играло ретивое, и представления Облсовпрофа оставались невыполненными. В таких случаях Елена Михайловна готовила от имени Совета исковое заявление о защите нарушенных трудовых прав, а затем выступала в качестве представителя истца в Кировском или ином районном суде. Припоминаю несколько таких случаев. Надо ли спрашивать, доводы какой из сторон были более убедительными для судей, бывших студентов юрфака РГУ? Проигранных исков не было.
Следствием такой правозащитной (не путать с нынешними истерично политизированными «правозатычниками») деятельности стал неофициальный запрет руководства некоторых предприятий, на посещение Е.М. Акоповой производственной территории.
Помню рассказ преподавателя об одном из таких случаев. Директор Радиаторного завода (лидера по числу нарушений) аргументировал причину запрета словами: «Мы таких лекторов не приглашали». Елена Михайловна отвечала просто и доходчиво: «Тогда встречайте меня, как инспектора Облсовпрофа». Возражать совету директор не решился.
Кое- кто из администраторов пытался жаловаться в партийные и советские органы на чрезмерно активного лектора, создающего «кляузную атмосферу» среди рабочих. Однако эти поклепы поддержки не получили. По некоторым признакам защитную роль от административного произвола в подобных ситуациях играла позиция Ю.А. Жданова, к мнению которого в обкоме КПСС прислушивались внимательно.
Наиболее близкий нам случай прикладного использования свежих познаний в области трудового права был связан с нашим студентом Леней Баевым. Событие получило огласку в университете и выплеснулось скандальной публикацией на страницы ростовской газеты «Комсомолец».
Суть дела заключалась в следующем. Леонид, имея музыкальное образование, по вечерам играл на трубе в оркестре Первомайского парка, неподалеку от главного корпуса университета.
Музыканты работали по временному трудовому договору, заключенному с администрацией места отдыха. Срок этого соглашения истекал в конце сентября (а может, позже, ) одновременно с закрытием платной танцевальной площадки. Однако тот знаменательный год оказался непривычно теплым и сухим, и руководство парка предложило оркестрантам продолжить работу «пока тепло», не удосужившись оговорить конкретный срок окончания этого периода.
Музыкальный коллектив играл до наступления непогоды, а затем, получив уведомление администрации об окончании сезона и оплату за дополнительно проработанные дни, покинул площадку выступлений до следующей весны.
Завершение работы оркестра совпало с изучением темы «Трудовой договор». По ходу занятий у Леонида возник ряд вопросов относительно вида и сроков действия договора, по которому в том году играл его оркестр.
С подачи Елены Михайловны обсуждение проблемы было вынесено на семинар. В итоге применения приема, объединившего обучение, воспитание и моделирование условий профессиональной деятельности (в современной педагогике этот метод получил наименование контекстного подхода),участники занятий пришли к следующим выводам.
Первоначальный договор между ансамблем и администрацией парка заключался на определенный срок и, согласно части 2 ст. 17 Кодекса законов о труде (КЗоТ), относился к категории «срочных».
Однако в связи с продолжением фактических трудовых отношений и после истечения изначально оговоренного срока, ранее действовавший договор (контракт), исходя из содержания ст. 33 КЗоТ, следует считать продолженным «на неопределенный срок», оговоренный ч.2 ст.17 КЗоТ.
Далее возник наиболее интересный для оркестрантов вывод исследователей. В случае, если договор, заключенный на неопределенный срок, расторгался по инициативе администрации без предварительного уведомления за две недели (как это и произошло), музыкантам, согласно статье 36 КЗоТ, полагалось выплатить выходное пособие в размере не менее двухнедельного заработка.
В целях доведения темы семинара до логического завершения Елена Михайловна поручила Леониду истребовать с администрации парка недополученную сумму, а в случае отказа обратиться с исковым заявлением в суд.
Ради объективности следует отметить, Леонид посчитал, что его притязания на выходное пособие в этом случае будут выглядеть не этичными, и поначалу выполнять поручение преподавателя отказался. Я его мнение разделял.
Однако после соответствующих внушений и вопросов о том, как он намерен отстаивать в будущем права граждан, если не может защитить свои собственные, трубач вынужденно смирится. Этому способствовало и обещание Елены Михайловны засчитать описание события с приложением копий соответствующих материалов в качестве курсовой работы.
О дальнейших перипетиях расскажу кратко.
Шаг первый – администрацию парка требования Леонида ожидаемо возмутили. Пособие осталось невыплаченным.
Шаг второй – исковое заявление было рассмотрено и удовлетворено Кировским районным судом. Деньги Леонид получил.
Шаг третий, ответно-административный – в областной молодежной газете «Комсомолец» появился фельетон под названием «Леониди играет на трубе и выдувает 80 рублей в месяц». Неприязнь автора произведения к герою изначально усматривалась в перелицовке имени трубача на иностранный манер. Очевидно, журналист намекал на приверженность Леонида к западному культу наживы, чуждому советским людям. Далее публицист порицал постановку воспитательной работы на нашем факультете, готовившем не советских юристов, а крючкотворов - стяжателей.
Шаг четвертый – опровержение той же газеты по поводу фельетона с извинениями перед юридическим факультетом и университетом. Покаяние было опубликовано после общения ректора Ю.А. Жданова с секретарем обкома на тему отсутствия противоречий между советской моралью и правом.
В завершение воспоминаний о Елене Михайловне отмечу ее сугубо человеческие качества. Предшествующее описание может создать о ней искаженное представление, как о бесстрастном функционере-общественнике, лишенном эмоций сухарем.
В действительности, это не так. За пределами формального общения наш доцент была жизнерадостным открытым человеком с признаками сангвинического темперамента с развитым чувством юмора. Эти черты проявлялись летом1963 года в университетском спортлагере «Лиманчик», где Елена Михайловна с готовностью участвовала в совместных затеях студентов и преподавателей.
За соблюдение прав наемных работников она, судя по материалам сайта Университета, неустанно боролась до конца дней. Умерла Елена Михайловна в возрасте 89-ти лет в 2012 году.
Теперь о главном, что осталось от нашего общения в годы учебы. Благодаря творческому подходу Елены Михайловны к построению учебного процесса наука трудового права воспринималась большинством однокурсников, как некое увлекательное произведение. А полученные в те далекие времена знания (с оценкой «отлично» на экзамене) неоднократно помогали мне разобраться в сложных правовых коллизиях.
И еще. Со временем я не раз задумывался о роли, которую сыграли в нашем становлении такие столь непохожие по характеру и делам люди, как «Мэтр» и Елена Михайловна.
С.Ф. Ширяев (как и коллега – латинист «Костя» - К.Ф. Блохин) вносил в процесс обучения острую эмоциональную приправу. Использовал иронию и юмор (иногда соленый), демонстрировал возможность существования иной точки зрения по любому поводу, подкалывал с мнимой серьезностью «дураковатых» персонажей (вспомним характеристику Л. Григоряна и письма «Кости» в «инстанции» включая радио «Свобода»).
Елена Михайловна – сдержанный и невозмутимый профессионал-полемист, поставляла ценные ингредиенты в котел нашей правовой и нравственной подготовки без излишних всплесков эмоций.
Я не настолько близко общался с обоими педагогами, чтобы детально понять истоки их несходства. Общими для наставников были дата (1922 год) и месторождения (Ростов-на-Дону), а также учеба и последующая работа в нашем университете.
Главная точка расхождения жизненных установок, на мой пристрастный взгляд, выявилась летом 1942 года, когда Елена Михайловна, прервав учебу, добровольно ушла на фронт. «Мэтр» же, как я теперь узнал, уехал в эвакуацию, где до конца Войны писал работу, оставшуюся незавершенной.
Кто знает, может быть пребыванием Сергея Федоровича на «Пятом Украинском» объяснялись истоки отмеченных Л. Григоряном «напыщенного шарлатанства и хулиганства», приправленных неким «трагизмом».Не этот ли груз прошлого давил на сознание латиниста, побуждая к проявлению черт «демонстративной личности», а заодно и к самоотверженной борьбе с ростовским криминалитетом? Ответа на эти вопросы у меня нет.
Так или иначе, К.Ф. Блохин, С.Ф. Ширяев и Е.М. Акопова навсегда остались в памяти студентов моего времени, как неотъемлемая часть самобытного коллектива наставников тогдашнего юридического факультета.
Необычным подходом к преподаванию сугубо гуманитарного предмета – политической экономии социализма – отличался Ричард Петрович Корниевский. Он открывал нам экономические законы страны Советов через систему им лично созданных математических моделей. Не скажу, что, мы подзабывшие точные науки студиозы, были в восторге от его новаций. Лекции «Рича;рда» (он произносил свое имя с ударением на первое «а») вместо устного изложения материала превращались в бесконечный конвейер неустанно наносимых на доску математических символов. Временами стук мелка прерывался словами преподавателя: «Из этого следует бесспорный вывод …». Что являлось итогом рассуждения, я не могу вспомнить по той причине, что всякий раз у моего уха раздавалась идеологически незрелая перебивка соседа по скамье Анатолия Сапина: «…Что надо потуже затянуть пояса».
Так или иначе, на лекциях «Рича;рда» приходилось сильно «напрягать извилины». Утешая «инвалидов умственного труда», наш политэконом сообщал: «Вникайте в суть. На экзамене сами попросите, чтобы Рича;рд Петрович, позволил вам вывести формулу основного экономического закона социализма в обмен на «четверку».
Его прогноз оказался для меня пророческим. Не к ночи упомянутая формула (объемом в тетрадную страницу), которую, благодаря проявившемуся феномену фотографической памяти, мне удалось воспроизвести на экзамене, действительно, помогла выдержать это испытание на «хорошо».
Судя по имеющимся в Интернете данным, разработки Ричарда Петровича были востребованы не только в учебном процессе. Определенная их часть имела прикладное значение и использовалась управленцами ряда промышленных отраслей в качестве методик определения экономической эффективности производства, научной организации труда, планирования и управления производством и др. В 1966 году Р.П. Корниевский стал заведующим кафедрой политэкономии.
Его увлечение наукой и погруженность в мир экономических теорий неожиданно сочетались с простодушным отказом от соблюдения условностей в одежде и непосредственностью во внеаудиторном общении со студентами.
Как сегодня вижу его в один из летних дней со стопкой книг в сетке-авоське, одетого в тенниску, коротковатые («подстреленные» - по терминологии мамы) брюки и обутого сандалии на босу ногу.
Несколько необычным для его занятий и возраста (40+) было увлечение ученого мужа мотоциклом. При нас Ричард Петрович стал обладателем двухколесного «ИЖ-56». Это обстоятельство неожиданно сблизило его с моим однокурсником Володей Федоренко, владевшим точно таким же железным конем. Однажды, остановившись у мотоцикла «Отца Федора» на углу главного корпуса РГУ, Рича;рд Петрович не менее часа обсуждал с Володей преимущества «ИЖа» а перед «Явой». Симпатиям Рича;рда Петровича к коллеге по мотовладению ничуть не мешали весьма скудные политэкономические познания Володи. Однажды, используя расположение «Рича;рда», «Отец Федор» по моей просьбе спас от «неуда» экзамене знакомую девчонку с мехмата. Уговорив Корниевского поставить ей «удовлетворительно», он вышел из экзаменационной аудитории заметив, что получить согласие на «трояк» было очень трудно, поскольку юная математичка (школьная медалистка), по мнению «Рича;рда», была «очень тупая».
Несколько иные представления о «Рича;рде» оставил в своих мемуарах упомянутый выше В.И. Марцинкевич: «Экспансивный и неуравновешенный до фанатизма мой приятель, инженер по образованию, доцент Ричард Корниевский мог вообще всей группе поставить двойки за математические задачки собственного изобретения, которыми он, по моему мнению, совершенно неоправданно подменял благородную науку политической экономии» .
Уголовный процесс у нас преподавал И. И. Малхазов. Это был обрусевший армянин в возрасте за 60, с бритой головой. Его неизменной доброжелательности не мешали даже периодически досаждавшие боли в области печени. Иван Иванович помог нам разобраться в довольно скучной, так казалось в то время, материи своего курса. На мой теперешний взгляд, его лекции были несколько академичны. Им явно недоставало связи с практикой, с отработкой навыков составления процессуальных документов и прикладной канцелярщиной. К несомненным заслугам преподавателя надо отнести сформированное у нас твердое убеждение в том, что пунктуальное соблюдение норм уголовно-процессуального кодекса служит не только гарантией от судебных ошибок, но и инструментом защиты самого следователя от необоснованных обвинений в предвзятости и злоупотреблениях. В этом я впоследствии не раз убеждался на практике.
Я благодарен Ивану Ивановичу за его усилия по закреплению в нашем сознании положений правовой логики, за жесткие требования к усвоению основных терминов и системы понятий его науки – этих индикаторов качества подготовки специалистов любой области. Кстати, такой же подход к изложению своих предметов исповедовал и декан А.Т. Гужин (общая часть уголовного права).
Вспоминаю их школу всякий раз при встречах с терминологическими и понятийными «перлами» журналистов, писателей и даже титулованных правоведов. Время от времени коробят слух «открытые» и «закрытые» уголовные дела, «следователь, ведущий дознание» (явление, невозможное по определению, вроде периодически всплывающих обоймы револьвера или барабана пистолета). Всех переплюнул писатель-детективщик Д. Корецкий, полковник милиции, доктор юридических наук, профессор, действительный член Академии экономики и права, окончивший наш факультет в 1972 году. В его, без сомнения, увлекательных книгах о современном криминалитете то и дело встречаются мифические «ордер на обыск» и «ордер на арест», исключенные из российского уголовного процесса в 1960 году.
Ордер на обыск и ордер на арест не заменяли соответствующих постановлений, а выписывались в дополнение к этим документам. Основным отличием ордеров от постановлений было отсутствие в них сведений об основаниях проведения следственных действий. Такой порядок устанавливался в интересах тайны следствия. С содержанием постановления обвиняемый мог ознакомиться только по окончании следствия.
На этом фоне кажутся мелочью его же «полковник госбезопасности» (Специальные звания отменены в 1954 году. С тех пор аттестованным сотрудникам этого ведомства присваиваются обычные воинские звания) и «господин генерал» (Читайте Устав внутренней службы ВС РФ, Даниил Аркадьевич, в нем нет «господ». Все военнослужащие - «товарищи», даже Верховный Главнокомандующий).
Кто-то сказал: «Существуют некоторые обмолвки, говорящие о произносящем их человеке если не всё сразу, то сразу многое». Ехал я как-то в70-х годах в автобусе по городу Шепетовка. Рядом два солдатика с умными лицами обсуждали сравнительные достоинства музыкальных коллективов Бони М иАББА.
Внезапно один из них, взглянув в сторону кинотеатра, воскликнул: «Смотри! И тут Анна КарИНа идет!». Реакция второго служивого на перевранное имя хрестоматийной героини Карениной удивила не меньше: «Она везде сейчас идет»,- откликнулся боец. Это к тому, что «Анна Карина», «ордер на обыск» и т.п. сигналят об одном и том же. Верхоглядстве.
Вернемся к Ивану Ивановичу. Вспоминая о нем, не могу удержаться от описания забавного казуса. Однажды во время лекции, собравшись что-то написать, он обнаружил на доске нестертые материалы предшествующих занятий.
Поручив дежурному, которым оказался Женя Шимширт, привести доску в порядок, Иван Иванович углубился в какие-то записи. Надо сказать, что Женя, с которым мы к тому времени сдружились на почве обоюдного увлечения боксом, был разносторонне одаренным парнем. В свое время он окончил музыкальную школу и отлично играл на баяне. Кроме того, рисовал занятные шаржи. Действуя скупыми карандашными линиями, Евгений был способен в считанные секунды изготовить юмористический рисунок, имевший несомненное портретное сходство с прототипом.
В тот раз, выйдя к доске по требованию И.И. Малхазова, «Шимр» (прозвище друга, закрепившееся за ним после оговорки одного из преподавателей), пользуясь влажной тряпкой, придал черному полю первозданную нетронутость. Затем, дождавшись, когда с «мольберта» исчезнут остаточные следы сырости, мгновенным росчерком пальца через мокрый обтирочный лоскут изобразил узнаваемый профиль нашего процессуалиста. Аудитория отреагировала дружным хохотом. Пока Иван Иванович с недоумением всматривался в наши лица, его черты на доске бесповоротно испарились. Не поняв сути происшедшего, он не посчитал нужным выяснять причины смеха и приступил к занятиям.
Один из вариантов профиля И.И. Малхазова, выполненных» Шимром» на листке из блокнота, случайно сохранился в моем фотоальбоме. Этот рисунок, несмотря на некоторую утрированность, довольно узнаваемо воспроизводит черты внешности нашего преподавателя.
Определенное представление о рисовальных способностях «Шимра» позволяет составить выполненный им карандашный «портрет» нашего однокурсника В. Захарченко. Для сравнения привожу фото Виктора в приложении.
Ярким представителем кафедры уголовного права и процесса был Валерий Григорьевич Беляев, сравнительно недавний выпускник нашего факультета, преподававший особенную часть уголовного права. По окончании курса он отработал три года следователем железнодорожной милиции. Широкая эрудиция, оригинальность мышления, творческая энергия и готовность к широкому общению сделали Валерия Григорьевича популярной личностью не только в университете, но и за его пределами.
Впервые он увлек меня своими идеями в январе 1963 года, выступив с лекцией в университетской библиотеке. Мероприятие проводилось без учета желания посетителей. Читальный зал был переполнен студентами, лихорадочно штудирующими библиотечные учебники. Очередь за некоторыми из них занимали ранним утром. Неожиданное объявление администрации о предстоящем выступлении вызвало гул недовольства. Раздраженные насмешки породила и предложенная лектором тема «Вопросы права в творчестве Шекспира».
Однако, надо было видеть, как менялось настроение посетителей читального зала по ходу мероприятия. Вначале - глухой ропот. Затем - намерение (и мое в том числе) продолжать подготовку к экзамену, не обращая внимания на лектора (уходить было некуда: второй зал и даже диваны в коридорах были до отказа заполнены читателями). И наконец – пробуждение неподдельного интереса и чувства сопричастности будущих юристов, филологов, историков, физиков, химиков и биологов к увлекательному раскрытию неявной связи средневекового права ссюжетными ходами, событиями и действиями героев.
Лектор предложил слушателям рассмотреть произведения великого драматурга, как источник информации о системе и использовании норм права в социальном регулировании общества в различных временных и географических обстоятельствах. По сути это было эссе, открывшее нам доселе неизвестные переплетения сведений исторического, литературного и правового характера.
Выступление началось с «убойного» заявления, заставившего обратить внимание на лектора даже прожженных зубрил. Валерий Григорьевич откровенно признал, что, на первый взгляд, заявленная тема вызывает ассоциации с неким докладом из категории «Реформы Екатерины Второй в свете решений XXII съезда КПСС». Далее последовал совет не поддаваться первому впечатлению и принять участие в извлечении качественно новых смыслов из общеизвестных произведений. Лектор умело завладел вниманием присутствующих. Само действо напоминало по насыщенности информацией, ясности и непринужденности изложения монологи Ираклия Андроникова. В итоге осторожные подозрения о частичном затмении разума при выборе темы выступления отпали сами собой.
К сожалению, память не удержала деталей текста. Сохранилось лишь общее впечатление. Помню набор ссылок на фрагменты шекспировских произведений, содержание которых проливало свет на некие нормы государственного права, положения военной юрисдикции, законодательный порядок регулирования хозяйственных и наследственных отношений и даже воззрения драматурга на истоки преступности. Обосновывалась версия причин неопределенности в изложении обстоятельств смерти Офелии. По мнению Валерия Григорьевича, они вытекали из особенностей римского и канонического права, нормы которого признавали самоубийство (даже совершенное в состоянии психического расстройства) особо тяжким преступлениям и предусматривали крайне нежелательные юридические последствия для родственников покойного. В частности, тело самоубийцы пронзалось колом, а наследственное имущество подвергалось конфискации.
Легкой подначкой был отмечен «ляп» некоего переводчика, по воле которого один из героев исторической драмы «воспользовался короткой рукой». Инвалид что ли, подумал лектор, и обратился к английскому изданию. Оказалось, на самом деле речь шла о «Brevi manu» (лат.) – термине римского права, означающем неотложное действие.
Лекция завершилась искренними аплодисментами. Кстати, по ходу обмена впечатлениями об услышанном я познакомился с очень начитанными ребятами и девчонками с мехмата, сидевшими за соседними столами. Это стало началом добрых товарищеских отношений, которые продолжались вплоть до отъезда математиков по распределению на работу в Вузы Москвы (в том числе военную академию) и НИИ Московской области.
В дальнейшем обнаружилось, что научные интересы Валерия Григорьевича не ограничиваются связкой «право-литература». Другим неожиданно проявившимся предметом его устремлений стала идея использования в сфере правотворческой и правоприменительной деятельности средств и методов кибернетики. Собственные предложения и прогнозы на эту тему, возникшие у него после знакомства с труднодоступными в то время трудами Н. Винера , были опубликованы в университетской газете «За науку». Статья получила уважительные отзывы маститых специалистов мехмата. Сегодня я могу сказать со всей определенностью, что это была первая публикация по теме использования кибернетики в области права и криминалистики. Сходные работы других отечественных авторов появились лишь в начале 70-х годов.
Впоследствии, когда Валерий Григорьевич стал преподавать на нашем курсе, мы познакомились поближе, и я узнал о еще одном его увлечении. Это было коллекционирование минералов. Основным источником пополнения его собрания служили обломки образцов, добытых во время учебной полевой практики друзьями и знакомыми с геолого-географического факультета. Кое-что он выменивал у других собирателей. Один из предметов своей коллекции он подарил мне. Это был красивый кусочек лабродорита с глубинными синими переливами.
Надо сказать, многомерность личности Валерия Григорьевича позволяла ему органично сочетать «службу» и «дружбу». Будучи в одних случаях строгим экзаменатором и жестким руководителем, в других – он, не чинясь, дурачился на студенческих самодеятельных концертах.
Мне запомнились два знаковых проявления его характера. В первом случае, летом 1963 года, исполняя обязанности руководителя университетского спортивного лагеря «Лиманчик» (в ущелье у поселка Абрау-Дюрсо), Валерий Григорьевич без колебаний отчислил из личного состава (с отправкой домой) двух нарушителей дисциплины.
Второе событие состоялось десятком дней позже на концерте по поводу окончания смены. Наш руководитель в паре с аспирантом математиком Г.Г. Мермельштейном, откликавшимся на дружеское прозвище Мермеля (впоследствии замдекана факультета математики, механики и компьютерных наук РГУ-ЮФУ), исполнял «Танец маленьких лебедей».Aplomb – (постановка корпуса) и позиции рук «лебедей» отражали влияние классической школы. Оба наряженных в «пачки» исполнителя на зависть присутствующим проворно и слажено работали ногами.
В заключение номера высокорослый (около 180 см.) В.Г. Беляев, крякнув, поднял на плечо упитанного среднерослого Мермелю, и под бурные аплодисменты унес его со сцены (за пределы освещенного костром круга). Думаю, что впервые увидев Валерия Григорьевича во время этого действа, вряд ли кто-либо из неосведомленных наблюдателей мог усмотреть присутствие в его характере признаков высокой взыскательности.
Демократизм и непринужденность Валерия Григорьевича в отношениях с коллегами и студентами неоднократно проявлялись и в его шутливых репортажах, интервью, заметках и стихах на полосах факультетской стенгазеты «Юрист», которую он, кстати, редактировал.
Однажды факультет облетела весть о присвоении ученой степени доктора юридических наук заведующему кафедрой международного права Н.М. Минасяну. Решение это, согласно лётной терминологии Гены Лозового (бывшего штурмана бомбардировщика ТУ-4), состоялось после ухода соискателя «на второй круг»: ранее по рекомендации Высшей аттестационной комиссии (ВАК) диссертация возвращалась для доработки. Источником новости о положительном решении Комиссии для большинства из нас была помещенная в стенгазете эпиграмма В.Г.:
«Веселиться не устану,
Счастлив я теперь вполне.
Ай, спасибо ВАКу –джану[ ,
Утвердил он степень мне».
Стихотворная форма новости о присвоении степени навсегда закрепила ее в моей памяти. Однако новоиспеченный доктор наук, человек с непростым характером, по дошедшим до нас сведениям, посчитал эпиграмму недопустимо фамильярной.
По предложению Валерия Григорьевича я время от времени писал для этого издания полемические заметки на правовые темы и шуточные интервью.
По поводу заочной полемики со спецкором «Известий» О. Чайковской получил нелицеприятные (и юридически неграмотные) рукописные возражения ее сторонников на полях нашего «издания». Комментарий В.Г. был кратким: «Не обращайте внимания. Это будущие журналисты (они учились в соседних аудиториях). Не надо требовать от них чрезмерных умственных усилий». В духе признания права на свободу мнений неодобрительные замечания «журналистов» редакцией не удалялись.
Обучая нас приемам эффективной работы с учебными материалами, Валерий Григорьевич временами был не прочь блеснуть собственными достижениями на ниве аналитической обработки информации.
Хорошо запомнился такой факт. В годы нашей учебы в подходящих случаю официальных сообщениях неоднократно упоминался таинственный Генеральный конструктор космических кораблей. По неведомым соображениям его фамилия оставалась неназванной.
Однажды, году в 1964-м, отвлекшись от темы занятий, В.Г. пояснил: «Фамилия Генерального – секрет для нелюбознательных. Ее можно узнать, сопоставив материалы открытых источников разных лет. Запишите, кому интересно. Придет время - сличите…».
Затем он продиктовал персональные данные главного ракетчика. Я записал их в тетрадь для конспектов, под шепот сидящего рядом Анатолия Сапина: «Ну, фантаст!». Сосед не в первый раз утверждал, что по способности выдавать не поддающиеся проверке идеи наш преподаватель не уступает однофамильцу – широко известному писателю-фантасту А. Беляеву.
Фамилия генерального конструктора стала известна всей стране в январе 1966 года. К сожалению, она была опубликована в сообщении о кончине этого феноменального человека.
Вспомнив о давнем предложении В.Г. проверить его догадку, я пролистал свои прежние тетради. Найденная запись, содержание которой к тому времени уже стерлось из памяти, полностью совпадала с данными официального сообщения: «Генеральный конструктор ракетно-космических систем Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец г. Житомира». Правда, сообщенные преподавателем сведения о том, что генеральный был репрессирован в 30-е годы, в некрологе отсутствовали. Они появились значительно позднее.
Отличительным направлением преподавательской методики Валерия Григорьевича были приемы, способствующие системному осмыслению учебных материалов и привитию навыков их творческого использования для решения конкретных задач.
Своеобразие его методов наглядно проявилось в необычной процедуре экзамена по итогам курса. Испытание проходило без традиционных «билетов».
«Полагаю, материалы учебника вы знаете на «отлично», - говорил он экзаменуемому. – Подготовьте на их основании Ваше определение понятия…».
Далее назывался некий термин, использующийся в различных статьях УК, однако не имеющий официального определения. Суть задания заключалась в необходимости раскрыть сущность объекта путем построения системы его признаков, «разбросанных» законодателем по различным разделам и главам УК.
В учебнике ответов на подобные вопросы экзаменатора не было. Такой подход требовал не только хороших знаний законодательства и учебника, но и способность их целостного осмысления. Одно из подобных заданий требовало дать определение понятия судимости и ее правовых последствий. Закон и учебник готовой формулировки не давали, а для раскрытия ее смысла требовалось учесть более 10-ти признаков, включенных законодателем в отдельные статьи УК.
Мне досталось задание сформулировать уголовно-правовое определение понятия оружия. Действующий УК упоминал этот предмет в тринадцати различных ситуациях. Кроме того, с ним были связаны некоторые положения административного законодательства. Признаки оружия, логически вытекающие из этих разрозненных фрагментов, следовало сложить некую цельную картину, не упускающую ничего существенного и не содержащую лишнего.
Надо сказать, что детального перечисления законодательных предписаний при этом не требовалось. Достаточно было общего смысла. Мои усилия получили оценку «отлично», а результаты «мозгового штурма» совпали с положениями Закона «Об оружии», который впервые появился в России в 1996 году.
Ради объективности следует сказать, что экзаменационные приемы Валерий Григорьевича нравились далеко не всем. Кое-кто жаловался в деканат на произвол и каверзные вопросы экзаменатора, прямые ответы на которые отсутствовали в учебном курсе.
Мои же отношения с Валерием Григорьевичем постепенно становились товарищескими. Под его научным руководством я написал две курсовых работы. Последняя из них, посвященная проблемам совершенствования мер уголовно-правового характера в борьбе с хулиганством, переросла в научный доклад. С ним в начале 1966 года по рекомендации научного руководителя я был командирован на межвузовскую студенческую научную конференцию в эстонский г. Тарту (до 1893 г. Дерпт, в 1893 - 1918 гг. Юрьев). Там после выступления получил удостоверение почетного студента Тартуского университета. Конференция продолжалась четыре дня. Нас поселили в отличном студенческом общежитии (время было каникулярное). Неформальное общение с отдельными участниками мероприятия из числа прибалтов открыло мне картину явного недружелюбия (если не вражды) в отношениях между эстонцами, латышами и литовцами. Случилось так, что каждый из представителей этих народов успел высказать мне в частном порядке весомый перечень отрицательных черт двух других национальностей. Брань же в адрес русских последовала от случайного прохожего, который, услышав нашу речь, выкрикнул из темного переулка: «Русские, вы - дураки!». Комический оттенок происшедшему придали детсадовский (по ростовским меркам) вариант оскорбления и проникновенный призыв сопровождавшего нас эстонца, по имени Томас: «Не слушайте его! Он сам дурак!». Кроме того, серьезному восприятию инцидента мешал комический акцент нашего провожатого.
Сам Тарту оставил впечатление ухоженного университетского города с четырьмя музеями, десятками ресторанов, кафе торговых и развлекательных точек. На сто с небольшим тысяч горожан приходилось 11 ВУЗов. Среди них крупнейшие Государственный университет, Сельскохозяйственная академия и Академия культуры. Со стороны представлялось, что большинство горожан представляют студенты. Учащиеся вузов выделялись из постоянных жителей обязательными к ношению корпоративными фуражками с жесткими лакированными козырьками и двуцветным верхом. Каждый ВУЗ имел неповторимое сочетание цветов тульи и околыша. Факультеты отличались цветами галстуков. А годы обучения – перстными-печатками из белого металла. Требования к ношению корпоративной одежды жестко соблюдались на младших курсах, но постепенно смягчались для старшекурсников. Прикрепленный к нам, трем ростовчанам, Томас учился на четвертом курсе юридического факультета и поэтому позволял себе некоторые отступления от правил. Во время совместных экскурсий по городу гид носил студенческую кепку в портфеле, и надевал головной убор, приближаясь к университету.
Не таким, как у нас выглядел досуг студентов. Многие проводили вечера в ресторанах за распитием кофе и усиленным курением сигарет местного производства. По крайней мере, залы подобных заведений, куда нас приводил по вечерам Томас, заполнялись большей частью студентами. За некоторыми столами шли научные споры. Алкоголь продавался свободно, однако на ближайших столах спиртное не замечалось. Между администрацией ресторана и руководством ВУЗов, по словам Томаса, имелась «горячая линия», а некоторые официанты манерой обращения напоминали классных руководителей. На доске информации юридического факультета университета висел приказ об объявлении выговора некому студенту «нарушившему правила поведения в ресторане». Этот экзотический документ я просил подарить для демонстрации однокурсникам, но принимающая сторона сделать подарок отказалась.
Местное население относилось к приезжим из России, радушно. В торговых точках давали полезные советы. В одном магазине я купил изящный и недорогой вязаный шерстяной костюмчик для нашей с Людмилой новорожденной Веры. В другом – дефицитный в России болоньевый плащ. Покупка заняла два дня. В первый день экземпляра нужного роста не оказалось. Мы с Женей Ляховым (он тоже выступал с докладом) гадали вслух, можно ли подшить полы этой одежды. Услышав наш разговор, продавщица посоветовала отложить покупку до завтра, пообещав заказать плащ нужного размера на складе. Днем позже, при встрече в торговом зале, женщина произнесла с мягким акцентом: «Вы вчера хотели болоньевое пальто (наверное, слово плащ забыла). Пожалуйста, вот подходящий размер».
Обращала на себя внимание склонность местных жителей к тщательному соблюдению правил приличия, неизвестных в нашем городе, а то и противоположных ростовским.
Однажды наша компания зашла пообедать в городскую столовую самообслуживания. Продвигаясь вдоль линии раздачи, Женя, подражая голливудским киногероям, отхлебнул пиво из горлышка стоявшей на подносе бутылки. Зрительный эффект этого жеста превзошел ожидания. Окружающие эстонцы ахнули и на минуту затаили дыхание. Затем, будучи воспитанными людьми, сделали вид, что ничего вопиющего в поступке будущего доктора наук не заметили. Наш верный Томас пояснил, что «стесь этто неприличчно».
Вечером швейцар ресторана не пускал «Бэби» в зал без галстука, однако предложил в качестве компромисса аренду этого предмета одежды на выбор из собственного обширного ассортимента. Пришлось Жене раскошелиться на рубль.
Вернемся же к докладу. В дальнейшем материал стал основой дипломной работы, защищенной на «отлично». Занимаясь темой причин и мотивов хулиганства, я по совету В.Г. перелопатил значительный объем материалов, в том числе, выходящих за пределы правовой науки. Среди них присутствовали работы по психологии и дореволюционные публицистические статьи А.М. Горького, сильно отличающимися по духу от хрестоматийных школьных произведений «Буревестника революции». Я впервые прочел работы классика «О разрушении личности», «О цинизме», «Несвоевременные мысли» и ряд других, в которых Горький приходит к выводу о «неуклонном процессе духовного обеднения человека» под влиянием объективных факторов развития капиталистического общества, об утрате таким человеком социальных чувств, порождающей аморализм, нигилизм и типичное для хулигана озлобление. Классик считал, что хулиганы вреднее, чем бациллы заразных болезней, ибо эти особи «представляют собой психически заразное начало».
Мнение Алексея Максимовича о болезнетворности хулиганских мотивов мне было понятно. С яркими примерами передачи этой заразы большим и малым группам людей через эмоции мне приходилось сталкиваться в качестве внештатного оперуполномоченного уголовного розыска. Эти случаи я использовал в работе в качестве примеров, полученных в результате непосредственного наблюдения.
Вытекающие из работ А.М. Горького мысли о неготовности российского пролетариата противодействовать тенденциям мещанского разложения и обузданию хулиганства раскритиковал В.И. Ленин.
Показательно, что через пять с лишним десятков лет, в 1965 году, аналогичные рассуждения о тревожных признаках разложения современного общества повторил, на факультетском диспуте, ректор РГУ Ю.А. Жданов. Публично высказанное мнение Юрия Андреевича в корне противоречило бодрой партийной пропаганде. Однако, руководитель нашего Вуза, доктор химических и кандидат философских наук, умница и любимец студентов, был, самостоятельным и смелым в суждениях человеком.
Кстати, не менее «ершистые» по тем временам результаты исследования о наличии в стране социальной базы преступности в виде некоторых общественных противоречий опубликовал в 1963 в кандидатской диссертации и мой научный руководитель. За это Валерия Григорьевича критиковала газета «Известия». Корифеи юридической мысли того времени обходили тему отрицательного влияния на граждан объективных факторов социального характера стороной и глубже погружались в изучение психологических особенностей преступников.
Обращало на себя внимание и заявление диссертанта о неправомерности предоставления прямых и косвенных льгот преступникам по таким основаниям, как партийная принадлежность и служебное положение. Однако, суждения ученого власть в этом случае не интересовали, а проявления указанной «неправомерности» встречались мне на протяжении следственной работы, с первых до последних дней.
Научное руководство моей работой со стороны В.Г. было лишено опеки. Главное направление исследования определялось задачей найти основополагающее отличие состава хулиганства от остальных преступлений, описанных Уголовным кодексом.
Для тех, кто не в курсе, Уголовный кодекс РСФСР (да и нынешний тоже) определял хулиганство, как «умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу».
По сути дела, указанная диспозиция представляла собой тавтологию (отождествление общего с единичным), противоречащую логике схему, применимую к любому общественно опасному деянию. Ибо преступления, которое не «нарушает общественный порядок» или не выражает «явного неуважения к обществу» попросту нет в природе.
Изучение свидетельствовало, что отсутствие четких критериев состава хулиганства, с одной стороны, приводило к произвольной оценке общественно опасных действий. Этим составом правоприменительная практика компенсировала пробелы действующего законодательства. Как хулиганство, например, в одно время стали расценивать неожиданно распространившиеся угоны автотранспорта, ответственность за которые в то время отсутствовала.
Отсутствие единых представлений о мотивах хулиганства и хулиганских побуждениях (сохраняющееся сих пор), приводило к исключению из обвинения признаков, отягчающих вину преступника.
Удивительным примером тому служит постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1. Согласно его материалам Верховный Суд РФ не усмотрел хулиганского мотива в действиях пьяного Роговцева, беспричинно пытавшегося задушить в лифте незнакомую гражданку Соколову. Суд пояснил, что хулиганский мотив в действиях обвиняемого отсутствует, поскольку Роговцев «не нарушил общественный порядок, не учинил шума, не нарушил покой граждан, проживающих в доме, не ругался нецензурно». Все понятно? Души; без шума, не выражайся, не беспокой при этом остальных жильцов. В таком случае признаков нарушения общественного порядка в деянии Верховный Суд РФ не усмотрит. И это мнение не одинокого, запутавшегося в суждениях светоча юридической мысли, а Пленума Верховного Суда в полном составе.
Однако, вернемся в 1966 год. В «дипломной» были высказаны предложения по уточнению формулировки хулиганского мотива, его взаимосвязи с другими элементами состава преступления, о необходимости введения в УК дополнительных составов, направленных на предупреждение ранее неизвестных общественно опасных деяний, о необходимости детализации объективной стороны хулиганства и устранении способствующих ему условий.
Работа получила оценку «отлично». Дальнейшие события показали, что некоторые высказанные мною предложения совпали с решениями законодателя.
Забегая вперед, скажу об итогах работы под руководством Валерия Григорьевича. В начале лета 1966 года, после защиты «дипломной» я готовился к государственным экзаменам. Встретив меня в коридоре учебного корпуса, научный руководитель с удовлетворением сообщил: «Ваш вопрос решен!». Затем, видя недоумение, пояснил: «Вы остаетесь на нашей кафедре!».
Вежливый ответ о том, что я предпочитаю занятию наукой работу следователя, слегка разочаровал научного руководителя. Через неделю В.Г. предложил мне содействие в назначении на «штабную» должность в аналитическом подразделении областного управления милиции (тогдашнего УООП). Руководил этим отделом аспирант-заочник Феликс Мельников. Искренне поблагодарив Валерия Григорьевича за заботу о моем будущем, я отказался и от этой стези.
Товарищеские отношения с Валерием Григорьевичем. сохранялись и после окончания университета. Иногда я встречал бывшего научного руководителя на факультете, заходя навестить бывших однокурсников, оставшихся в аспирантуре. Аспирантов было семеро. В декабре 1967 года я перевелся в г. Хмельницкий (УССР). Валерий Григорьевич в то же время перешел в Волгоградскую Высшую следственную школу МВД СССР (теперь Волгоградская академия МВД России).
В 1973 году бывший научный руководитель стал в этом Вузе основателем кафедры уголовного права и бессменно руководил ею по 1996 год. Отдавая должное вкладу Валерия Григорьевича в становлении научного коллектива, сайт Вуза сообщает, что он вошел в историю академии, как оригинальный мыслитель, эрудированный ученый, хороший организатор, заботливый наставник молодежи.
Надо сказать, что особое отношение ко мне со стороны кафедры уголовного права, процесса и криминалистики, по тематике которой я писал курсовые и дипломную работу, однажды проявил другой преподаватель. Смысл события остался неясным по сей день. Было ли это проявлением приязни или демонстрацией своенравного характера преподавателя, сказать не могу.
Криминалистику преподавал уже упоминавшийся Борис Николаевич Звонков (по прозвищу БЭН), друживший с «Мэтром» - Сергеем Федоровичем Ширяевым. Выше упоминался совместный вояж этих искателей приключений из Владикавказа в Тбилиси в ночь на 5 ноября 1962 года. БЭН, сравнительно молодой человек симпатичной внешности, судя по всему, копировал манеры «Мэтра». В прошлом криминалист работал следователем железнодорожной милиции. Затем, после женитьбы на дочери начальника Управления Северо-Кавказской железной дороги, перешел на преподавательскую работу. Злые языки намекали, что его непринужденность в общении с руководством кафедры и факультета объясняется наличием могущественного тестя, восседавшего в здании Управления СКЖД на Театральной площади.
Криминалистика была моим любимым предметом и никаких шероховатостей в процессе двухлетнего изучения курса между мною и БЭНом не возникало. Правда, казалось, что в общении со мной преподаватель проявляет признаки многозначительности, а может быть, настороженности, причин которых я не мог понять.
Последний диалог между нами состоялся на экзамене, предшествовавшем преддипломной практике. Впустив в аудиторию очередную группу студентов, БЭН раздал вопрос всем, кроме меня. Я ожидал дальнейших событий в недоумении, периодически напоминая экзаменатору, что уходит время на подготовку. В ответ слышал невнятное бормотание.
Дождавшись, когда мы останемся наедине, преподаватель пояснил, что поставит мне «отлично» без экзаменационных вопросов. И делает это из соображений, что дипломник кафедры не должен получить иной оценки. Более низкий результат, по его словам, кафедру огорчит. Может быть, это была «хохма» в духе С.Ф. Ширяева. С таким подходом я столкнулся впервые. Ранее послаблений на экзаменах мне не делал никто, включая научного руководителя.
Углядев в словах Б.Н. Звонкова признаки подначки, я заявил, что в снисхождении не нуждаюсь, поскольку предмет знаю на «отлично» и готов подтвердить это немедленно. «Ну, вот видите, - парировал БЭН. – О чем же спор?. Если вы так уверены, получайте оценку и не задерживайте тех, кто ожидает очереди за дверью».
Признаюсь, за время учебы был еще один случай нескромности в оценке собственных знаний. Это произошло на государственном экзамене по уголовному праву. Однако, на этот раз мое бесцеремонное заявление было вызвано противоположной ситуацией. Отвечать на вопросы экзаменационного билета пришлось единственному члену комиссии – маститой представительнице Всесоюзного НИИ из Москвы, по специальности криминологу. Второй экзаменатор , декан факультета А.Т. Гужин, отлучился. Завершив ответ, я заметил, что дама, не задавшая ни одного вопроса, рисует в заметках символ в виде квадрата, означавший» четверку».
Меня намечавшаяся несправедливость возмутила. Надо сказать, что несколькими минутами ранее я убедился, что сама представительница всесоюзной науки в сфере УК не корифей. Только что на вопросы билета отвечал «Шимр». Женя допустил принципиальную ошибку в описании состава спекуляции, которую дама не заметила. Сидевший тут же декан (научный руководитель Жени) сделал вид, что конфуза не заметил.
Обратив внимание дамы на злополучный квадрат, я заявил, что с на «четверку» не согласен, поскольку знаю предмет на «отлично», темы билета раскрыл до конца и готов ответить на дополнительные вопросы.
Представительницу клана криминологов эта дерзость озадачила. Она пояснила, что нарисованный ею знак к оценке не относится, и что в полноте моих знаний не сомневается. Правда, затем исправила квадрат на кружок.
Я не ставлю перед собой цели описать всех преподавателей нашего факультета. Память извлекает образы этих людей из прошлого произвольно, преимущественно в соответствии с уровнем профессионализма наставников, неприятием школярства и наличием подобающих человеческих качеств. Увлекательными, с яркими примерами из собственной практики, запомнились занятия преподавателя спецкурса «Основы оперативно-розыскной деятельности» Шамраева (имя и отчество, увы, забыл) и преподавателя судебной медицины Людмилы Борисовны Гутниковой.
Шамраев, в недавнем прошлом начальник областного отдела БХСС, щедро делился сведениями о способах совершения и маскировки хищений социалистической собственности в отраслях экономики, передавал личный опыт выявления признаков преступлений и рассказывал о непредвиденных административных вмешательствах, препятствующих, раскрытию воровства.
Служебная карьера преподавателя завершилась разработкой цеховиков, производивших неучтенную продукцию на базе Художественного фотокомбината г. Ростова-на-Дону.
Этой продукцией были открытки популярных артистов кино, пользовавшиеся большим спросом ценителей (отдельные изделия тех серий по сей день продаются на Интернет-аукционах).
Неучтенка сбывалась через государственные торговые организации и приносила баснословные доходы. Расходные материалы списывались на изготовление средств наглядной агитации по заказам и из фондов Ростовского Обкома КПСС.
Некоторые участники и покровители «бизнеса», утратив осторожность, вели себя, как угоревшие герои И. Ильфа и Е. Петрова. Днем компания совершала авиаперелеты для омовения в море на сочинском пляже. Вечером приземлялась в московском ресторане «Арагви». Ночевать возвращалась на берега Дона. Предчувствовавший беду директор комбината Бернштейн, тщетно умолял покровителей об осторожности.
Справедливо полагая, что в случае провала ему придется отвечать в одиночку, дарил представителям «крыши» дорогостоящие подарки со спрятанными в них сообщениями для будущего суда. Таким подарком c подвохом послужила роскошная шуба, в подкладке которойсуд по наводке бывшего директора обнаружил лоскут материи с сообщением о том, что осматриваемый предмет одежды «Я – Бернштейн» передал NN за обещание защиты от уголовного преследования.
Разработка и реализация дела требовали профессионального мужества, поскольку «крыша» дельцов обосновалась в кабинетах руководителей идеологического отдела обкома КПСС и городского управления милиции.
По словам Шамраева, перед принятием окончательного решения он уточнил расчет выслуги на пенсию. И убедившись в наличии необходимых 25-ти календарных лет, дал подчиненным «добро» на завершение операции.
Дело вышло громким. Бернштейн получил 15 лет лишения свободы. Начальник городского управления милиции Сорокин убыл в следственный изолятор № 1 … на должность заместителя начальника этого учреждения. Заведующий идеологическим отделом обкома КПССИ. Ф. Рябко стал заведующим кафедрой теории и истории государства и права юрфака РГУ, где сперва читал студентам лекции о коммунистической морали и нравственности, а с 1967 года занял должность декана нашего факультета.
Виновник потрясений Шамраев отправился на пенсию. Такой поворот судьбы внешне не отразился на его характере и поведении. На занятиях перед студентами появлялся бритоголовый, не знающий уныния, подвижный человек с симпатичных лицом и выразительной мимикой. Его лекции пролетали в мгновение ока. Мне кажется, преподаватель торопился рассказать на лекциях то, о чем вынужденно молчал в течение многих лет службы. Значительная часть полученных от него профессиональных знаний прочно закрепилась в памяти, и не раз пригодилось мне в дальнейшем.
Надо сказать, последствия деятельности Шамраева (в виде разгрома цеховиков и их «крыши») вышли юрфаку РГУ боком. Появление нового декана привело к тому, что факультет, по выражению преподавателей, «почернел» за счет небывалого притока представителей закавказских республик. На доске объявлений появились невиданные в прошлом списки не сдавших в срок экзамены хвости;стов с характерными фамилиями (эти объявления, поражающие количеством задолжников, я видел лично). Обнаружились неприятные изменения морального состояния коллектива преподавателей и студентов. Однако эта тема выходит за пределы воспоминаний.
Людмила Борисовна Гутникова, худощавая симпатичная женщина лет сорока, читала курс судебной медицины на одноименной кафедре Ростовского Меда. Полученные под ее руководством знания о возможностях использования средств и методов медицины в интересах правосудия пригодились мне с первых дней самостоятельной следственной работы. Рекомендации Людмилы Борисовны не раз помогали в выборе верных процессуальных решений, осмотрах мест происшествия, потерпевших и вещественных доказательств. Важную роль играли советы относительно постановки вопросов судебно-медицинским экспертам и критической оценки полученных заключений.
С участием Людмилы Борисовны курс впервые испытал стресс присутствия при экспертном исследовании тела погибшего человека. Это был молодой водитель самосвала, работавший ночью в безлюдном карьере. Парень решил исправить неполадку, подняв кузов автомобиля. Далее, игнорируя броскую надпись о запрете работы под кузовом без упора, шофер лег на раму грузовика. Очевидно, сосредоточенность на ремонте помешала заметить момент закрытия западни. Бесшумно опустившийся кузов сжал его грудную клетку, остановив таким образом ее движения. Открытые дыхательные пути позволяли потерпевшему выживать некоторое время. Несчастный, по оценке Людмилы Борисовны, погибал от удушья в течение сорока минут. Повреждений скелета у него не обнаружилось.
Надо сказать, перед проведением вскрытия Людмила Борисовна приняла предупредительные меры психологического и организационного характера.
Во-первых, посоветовала отрешиться от эмоционального восприятия процесса и рассматривать исследование исключительно с профессиональной точки зрения.
Во-вторых, ей ассистировала незнакомая женщина, не принимавшая непосредственного участия во вскрытии. Отведенная незнакомке роль обнаружилась позднее. После первых манипуляций преподавателя с прозекторским ножом, стоявший поблизости Анатолий Курилех, бывший старшина пограничник, отошел к окну. Через минуту из открытой створки потянуло сырым холодом. Людмила Борисовна, не отрываясь от исследования, попросила окно закрыть. Однако Курилех не реагировал. Он лежал без сознания на подоконнике, головой во двор.
В этот момент в дело вступила помощница Людмилы Борисовны. Достав из кармана флакон с нашатырным спиртом, женщина отработанным движением поднесла пузырек к носу нашего однокурсника. Бывший защитник государственных рубежей после возвращения в реальность не сознался в минутной слабости, пояснив, что «хотел подышать свежим воздухом». Оспаривать это заявление никто не стал. Наше эмоциональное состояние было немногим лучше, чем у Анатолия. Другие однокурсники, присутствовавшие на вскрытии (и я в том числе), позже не раз переживали увиденное в тяжелых сновидениях.
Исследование внутренних органов умершего выявило типичные признаки механической асфиксии. Наше внимание было обращено на одутловатое синюшное лицо, множественные точечные кровоизлияния в оболочку глаз, в плевру легких, мышцы сердца и другие внутренние органы. Наличие пены в мелких бронхах, свидетельствовало о медленном умирании.
Не отрываясь от исследования, Людмила Борисовна напомнила, что точечные кровоизлияния в оболочку глаз могут служить признаком опасности для жизни в момент их причинения, даже если человек остался в живых.
С подобной ситуацией я встретился в первый же год работы следователем. В тот раз в мое производство попали материалы доследственной проверки по факту бытового хулиганства некоего начальника строительного управления.
Начальник этот, употребив спиртное, систематически избивал тещу. Последний эпизод дополнялся попыткой удушения женщины в присутствии дочери потерпевшей. Беду предотвратил посторонний мужчина, увидевший происходящее через открытое окно первого этажа.
Районный прокурор, сразу заинтересовавшийся этими материалами, усмотрел в происшедшем признаки нанесения побоев без расстройства здоровья и дал «товарищеский» совет отказать в возбуждении уголовного, разъяснив потерпевшей право непосредственного обращения в суд. Как выяснилось позднее, необычная осведомленность младшего советника юстиции о заурядных побоях объяснялась звонком секретаря райкома КПСС, которому РСУ ремонтировало квартиру. Состава хулиганства в действиях начальника РСУ не было. Намерение душить потерпевшую начальник управления категорически отрицал, объясняя происшедшее желанием пошутить. Однако беседуя с жертвой зятя, я обратил внимание на точечные кровоизлияния в белки глаз. Возникшие догадки пострадавшая дополнила описанием ощущений в момент прекращения дыхания.
Дальнейшие мои действия совершались без учета мнения прокурора. Посоветовавшись по старой памяти с Людмилой Борисовной, я возбудил уголовное дело по факту умышленного причинения тяжких телесных повреждений. Благо, никаких согласований с начальником следственного отделения в то время не требовалось. А в прокуратуру копия постановления приходила на третий день.
Срочно проведенная судебно-медицинская экспертиза мои предположения подтвердила. Согласно ее выводам, «сдавление органов шеи, сопровождавшееся объективно выраженным комплексом угрожающих жизни явлений» относилось к категории повреждений, опасных для жизни в момент нанесения. Указанная ситуация соответствовала соответствующему пункту «Правил судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений»
Отвечать за указанные действия «шутнику» следовало по статье 108 УК РСФСР, предусматривающей наказание в виде лишения свободы на срок до восьми лет. Мое решение по материалам вызвало негодование прокурора. Наши служебные отношения испортились самого начала. Подробнее об этом расскажу в следующей главе.
Содержание предыдущих разделов воспоминаний может создать впечатление о том, что по причине воспоминаний о временах молодости я невольно приукрасил отношения между студентами и преподавателями юрфака, представив их в исключительно благостном духе. Такое допущение справедливо отчасти. Память сохранила и другие впечатления, о тех, кто не вызывал симпатий студентов по причинам особенностей характера и своеобразия педагогических методов.
Кафедру гражданского права два с лишком десятилетия возглавлял профессор М.А. Тарасов. В 1946-47 годах он занимал должность декана. В наши годы был признан одним из столпов факультета, чему способствовал ореол основоположника «науки транспортного права». Об этой заслуге профессора свидетельствует официальный сайт факультета.
Правда, само существование упомянутой «науки» мне представляется сомнительным, поскольку с точки зрения формально-юридической тут обнаруживаются неприятные факты.
Первый – отсутствие отрасли (и понятия) «транспортного права», как таковых, в системе советского и теперешнего законодательства.
Второй–невозможность обнаружить и саму «науку транспортного права» в действующей номенклатуре юридических наук, утвержденной Министерством образования.
Кроме того, при оценке содержательной стороны «науки» возникает сомнение в соответствии работ основоположника критериям научности. В первую очередь такому, как решение проблемных ситуаций. На мой взгляд, его публикации представляют собой обычный комментарий к нормам законодательства различных уровней, регулирующих ситуации, связанные с перевозками.
Надо сказать, что вопрос о существовании «транспортного права» и одноименной с ним «науки» для воспоминаний не так важен.Я упомянул о них потому, что ореол «основоположника», кажется, способствовал формированию, или более явственному проявлению не самых лучших черт характера его обладателя.
Несмотря на мягкую внешность и некоторое сходство с добродушным комическим артистом И. Ильинским, это был властный персонаж с жесткими, если не тираническими, приемами управления аудиторией, сотрудниками и аспирантами кафедры. Своенравию профессора способствовало то, что его педагогический каток во время оно прошелся по большинству наших преподавателей, включая декана. И, пожалуй, никто из них не был психологически готов поправить прежнего наставника, нарушавшего в угоду собственному нраву не только принципы педагогики, но и нормативно установленные правила.
Слухи о непонятных критериях оценки знаний и непредсказуемых результатах экзаменов, которые принимал М.А. Тарасов, дошли до нас задолго до того, как мы встретились с ним в аудитории.
По рассказам наших предшественников, процедура экзаменов выглядела следующим образом. Профессор выслушивал ответы на вопросы билета с благодушной улыбкой и иногда задавал дополнительные вопросы. Затем предлагал подождать результата испытания в коридоре. Таких ожидающих накапливалось человек 5-7. Некоторое время спустя ассистентка экзаменатора из числа молодых преподавателей выносила зачетки. И тут часть студентов обнаруживала в строке «Гражданское право» пробел, означающий «неуд». Поначалу ребята возвращались в аудиторию со словами: «Михаил Александрович, вы забыли поставить оценку!».
Затем происходил диалог, ставший на факультете легендой.
М.А. (со сладкой улыбочкой). - Нет, не забыл. Вы хороший студент. Мне нравится вас слушать. Зайдите еще разок. О дате и времени узнайте на кафедре.
С. - Скажите, пожалуйста, в чем я ошибся?
М.А.(так же улыбаясь). - Я же вам ответил. Мне хочется встретиться с вами еще раз.
Отвратительность ситуации заключалась в том, что некоторые, попавшие в такой переплет бедолаги, были вынуждены приходить на подобные «встречи» с экзаменатором неоднократно, всякий раз получая зачетную книжку с пустой графой. Уходило в песок время на подготовку к другим экзаменам. Впереди маячило лишение стипендии.
Причина иезуитского поведения профессора оставалась непонятной. Неудачники, как правило, отличались добросовестным отношением к учебе и успеваемостью по другим предметам. Некоторые из них стали нашими преподавателями. Аспирант кафедры уголовного права, а затем кандидат юридических наук Феликс Мельников, признался, что «заходил» на пересдачу экзамена к М.А. Тарасову 18 раз, и в семнадцати из них слышал загадочную мантру «вы хороший студент, вы хороший студент». Произвол пошел на спад после принятия «Порядка проведения курсовых экзаменов и зачетов», запрещавшего пересдачу в течение сессии более двух раз.
С учетом предупреждений предшественников о памятливости профессора и экзаменационных перспективах, студенты вели себя на его лекциях, как новобранцы перед строгим старшиной.
Сами лекции заключались в пересказе глав учебника, без выхода на проблемные вопросы практики. Однако за ходом конспектирования профессор следил ревниво. Помнится, однажды, оторвавшись от заметок, он обратился к Лиде Колесник и Тане Юрасовой со словами: «А вы – болтушки! Вижу, у вас двоечка в глазах витает!». И, вытянув руку в сторону «болтушек», сопроводил зловещее пророчество движением пальцев, известным под названием «идет коза рогатая». Надо ли говорить о шоке, который пережили девчата, и с каким трепетом они шли на экзамен.
Некоторым из однокурсников, в том числе специализировавшемуся по гражданскому праву Ю. Белявскому, выпало пройти пересдачу экзамена у М.А. Тарасова по тем же непонятным причинам. К счастью, число количество таких повторов было уже ограничено приказом.
Я же, выходя из экзаменационной аудитории, был уверен, что попал в число неудачников. Такое представление возникло в момент, когда после ответа на три основных и один дополнительный вопрос услышал широко известное: «Хороший студент!». Однако, профессор оценил мои знания на «отлично».
Кафедру уголовного права, процесса и криминалистики возглавлял доцент (позже профессор) П.Т. Некипелов (по прозвищу ПТН). О преподавательских способностях ПТН могу сказать мало. Глядя на него, я почему-то вспоминал киноартиста Э. Гарина в фильме «Каин 18-й». Занятия на нашему курсе ПТН провел лишь однажды, подменив В.Г. Беляева. Это была лекция по особенной части уголовного права. Не выпуская из рук УК, Некипелов дословно пересказал содержание нескольких статей. Некоторые из них, не углубляясь в анализ элементов состава, зав. кафедрой для убедительности прочел по 2-3 раза. Тогда же, по ходу занятий, ПТН совершил поразивший нас поступок. Не стесняясь присутствия студентов (том числе девчат), преподаватель расстегнул ворот рубашки, достал из кармана брюк носовой платок и вытер им подмышки (день стоял жаркий).Затем осторожно пронюхав этот непременный аксессуар культурного человека, невозмутимо возвратил его в карман.
Мои впечатления об оригинальных манерах шефа кафедры позже дополнил сослуживец по Пролетарскому РОМ Женя Руденко, окончивший университет двумя годами ранее. Дело было на экзамене. Подойдя к столу преподавателя, Женя увидел, как ПТН, не отрывая взгляда от ведомости, протянул навстречу раскрытую ладонь. Удивленный столь неожиданным проявлением демократизма, Евгений ответил деликатным рукопожатием. Эффект оказался ошеломляющим. Заведующий кафедрой выдернул руку из пятерни студента и стал тщательно протирать собственную конечность носовым платком. Оказалось, вместо рукопожатия следовало передать зачетку-.
Были среди преподавателей и нейтральные персонажи, запомнившиеся отдельными деталями поведения и дальнейшей судьбой.
Один из них, по фамилии Режабек (имя отчество, к сожалению, забыл), в течение двух лет учил нас диалектическому и историческому материализму. Вращая вокруг большого пальца правой руки цепочку карманных часов, убеждал слушателей лекций в истинности марксистско-ленинской философии, а затем, совершил неожиданный поступок – бросив питомцев на произвол судьбы, эмигрировал в Израиль. До этого события никто из однокурсников об иудейских корнях «истматчика» не подозревал.
Еще одно запомнившееся действо с участием этого бывшего наставника произошло накануне его отъезда в страну обетованную на пляже левого берега Дона. Встретив там нашего однокурсника Юру Белявского, «Бек» (Сокращение слова большевик, употреблявшееся недолгое время после возникновения фракций большевиков и меньшевиков в Российской соц.-дем. Партии) протянул руку для мнимого приветствия, однако, на самом деле захватил пятерную студента, которого затем опрокинул через подножку на загорающую девушку. Этот поступок суховато-корректного проповедника марксизма-ленинизма надолго запомнился Юре неожиданностью. Возможно, таким образом «Бек» подвел итог опостылевшему общению со студентами на поприще утративших привлекательность партийных наук.
Другой – Бондарь (имени и отчества тоже не вспомню) читал курс государственного устройства стран социализма и писал кандидатскую диссертацию, подтверждавшую правильность решения партии и лично Никиты Сергеевича Хрущева о создании Совнархозов. Накануне завершения научной работы эти органы управления прекратили существование, а решение об их создании было признано ошибочным. Мой легкомысленный товарищ Виктор Захарченко сказал, что никакой катастрофы для соискателя в этой ситуации не усматривает. Диссертацию легко исправить, заменив по тексту в нужных местах частицы «да», выражающие согласие с первоначальным решением партии, на служебное слово «нет».
Наособицу от других преподавателей стоял заведующий кафедрой международного права профессор Н.М. Минасян. Это был вполне доброжелательный человек в возрасте за 50. Его наука имела отдаленное отношение к будущей служебной деятельности большинства из нас. Восприятие речи профессора затруднялось недостатками дикции и сильным акцентом. Правда, погрешности устной речи преподавателя компенсировались полным совпадением лекций с соответствующими разделами учебника. Чтобы избежать невнятного пересказа общедоступных материалов студенты без зазрения совести использовали присущую профессору слабость к воспоминаниям о репрессиях 30-х годов. Однокурсники систематически подводили преподавателя к этой теме, используя для этого цепочку изобретательно подготовленных вопросов. Рассказы Николая Михайловича мрачных годах, как правило, занимали значительную часть лекции и неизменно завершались воспоминаниями о несправедливом обрушении органами НКВД его карьеры министра иностранных дел Армении и высокой оценкой роли Н.С. Хрущева в восстановлении демократических принципов руководства страной. Я не переставал удивляться готовности, с которой этот зрелый человек реагировал на шаблонный, прием отвлечения от намеченных учебных планов.
Надо сказать, что упоминание о Никите Сергеевиче к тому времени по многим причинам, в том числе из-за безудержного славословия в СМИ и документальном кино, вызывало нарастающее раздражение большинства населения страны. И вот, на лекции в начале октября 1964 года, после упоминания профессором о роли Первого секретаря в разоблачении культа Сталина, прямодушный до наивности Гунаш Набиев вдруг произнес: «Николай Михайлович, скажите, пожалуйста, не создается ли теперь в стране культ личности самого Хрущева?».
Профессор отреагировал негодующей тирадой: «Встаньтэ! Ви откуда приехал? (Вопрос объяснялся яркой кавказской внешностью Гунаша). Зайдетэ на кафедру после лекции!».
Затем лектор напомнил присутствующим о рабочем происхождении и шахтерском пути Никиты Сергеевича, которые дали первому секретарю мощную прививку от идей узурпации власти и служат действенным противоядием от восхвалений подхалимов и карьеристов.
Выполняя, требование профессора, Гунаш встретился с ним на кафедре сразу по окончании лекции. На мой вопрос о сути состоявшегося разговора прямодушный горец ответил: «Заставил взять тему курсовой по его кафедре. Больше ничего не говорил».
Надо же было тому случиться, что накануне следующей лекции Н.М. Минасяна Пленум ЦК КПСС освободил «Дорогого Никиту Сергеевича» от всех руководящих должностей.
Я узнал об этом утром 15 октября 1964 года от встретившегося у главного учебного корпуса студента-заочника - участкового уполномоченного Ленинского РОМ Стрельцова. Этот известный мне по университетской библиотеке неунывающий персонаж, имевший в послужном списке пребывание на гауптвахте за задержание пьяного дебошира, оказавшегося депутатом райсовета, выкрикнул на ходу: «Ну, что? Кинули Хруща!». Огорчения случившимся в поведении участкового не замечалось. В реакции других людей признаки душевной боли тоже не усматривались. По моим впечатлениям, новость заметно обрадовала население страны, включая партийных чиновников. О рабочих, служащих, военных, милиции, ученых и представителях других профессий и говорить нечего.
Естественно, первый вопрос профессору на состоявшейся 15 октября лекции касался причин столь неожиданного (хотя давно желанного) события. Отвечая на него, Николай Михайлович, язвительно рассмеялся: «Ха! Тоже шахтер нашелся! И шахты такой не было, где он работал!».
Последовавший за пояснениями дружный хохот курса профессор принял за реакцию на изреченную «остроту», упустив из виду собственные слова недельной давности о шахтере-пролетарии.
Кстати, В.Г. Беляев, не таясь, высказывал нелицеприятные суждения о Н.С. Хрущеве и его новациях в области права задолго до свержения вождя. Однажды на лекции Валерий Григорьевич иронично предположил, что Международной Ленинской премией первый секретарь награжден за исполнение главной роли в документальном фильме «Наш дорогой Никита Сергеевич». Эта лента, безудержно восхвалявшая героя повествования, появилась на экранах в 1963 году.
Итоги же правления Н.С. Хрущева, по словам Валерия Григорьевича, укладывались в краткий перечень:
-Разделил партию (на промышленную и сельскую).
-Объединил санузлы (в малогабаритных «хрущевках»).
-Намеревался соединить пол с потолком (намек на уменьшение высоты потолка «хрущёвок»).
-Планировал разделить Министерство путей сообщения на «туда» и «обратно».
Два последних пункта плана реализовать не успел.
Из пересказа Валерием Григорьевичем впечатлений знакомого ему участника Пленума 14 октября 1964 года, вел себя бывший вождь на этом партийном форуме трусливо. Узнав об окончательном решении, демонстративно аплодировал вместе со другими участниками. Видно, опасался повторить судьбу Берии.
По моим же тогдашним впечатлениям, несмотря на наступательную риторику в адрес США, в поведении и характерных оговорках ПерСека усматривалась скрытая зависть к этому оплоту империализма. В нынешние времена тайную мечту «Кукурузника» реализовали его дети и внуки, уехавшие на ПМЖ за океан. Как тут не вспомнить «яблоко от яблони». Это не сын «английского шпиона» Л.П. Берии, репрессированный Хрущем и лишенный решением Политбюро права на отцовскую фамилию – Сергей Гегечкори. Тот до конца дней оставался на Родине и внес большой вклад в ее обороноспособность в качестве ракетного конструктора.
Известные и знаменитые
Надо сказать, что учеба в университете, кроме общения с незаурядными личностями из числа преподавателей, позволила мне воочию увидеть других интересных людей, вошедших в историю науки, литературы, да и страны в целом.
Первым из них, естественно, стал Ю.А. Жданов.
Фамилию ректора нашего университета я узнал лишь с началом учебы. Ее обладатель представлялся «нематериальным по типу далекой звезды» (Т. Шаов). Этому способствовали родственные связи ректора с другими «нематериальными» историческими личностями – А.А. Ждановым и И.В. Сталиным. На дочери последнего - Светлане Аллилуевой - он был когда-то время женат.
Впервые я увидел Юрия Андреевича в октябре 1961 года. В перерыве между лекциями вместе с однокурсником Сашей Ивановым мы прогуливались по коридору четвертого этажа главного учебного корпуса. Навстречу шел мужчина лет сорока, ниже среднего роста, непримечательной внешности в халате-спецовке синего цвета. Я решил, что это электрик, вызванный для ремонта барахлившей розетки в аудитории № 401. Поравнявшись, «электрик» обратился к Саше со словами: «Ну, как, осваиваетесь?». Услышав утвердительный ответ, одобрительно кивнул. После ухода «электрика» прокатился приглушенный шелест окружающих: «Жданов!». Я в недоумении обратился к Саше: «Где они увидели Жданова?». «Да вот же он подходил» - ответил товарищ.
Тут надо пояснить, что Саша Иванов первоначально поступил на географический факультет РГУ, конкурс на котором отсутствовал. Затем, наделенный от природы уникальными обаятельными способностями, сумел пробиться на личный прием к Ю.А. Жданову, «обаяв» которого добился перевода на юридический факультет. Об этом я узнал от самого Саши.
В дальнейшем видеть и слышать Ю.А. Жданова мне приходилось на студенческих диспутах, да в университетской колонне первомайской демонстрации 1963 года, где я запечатлел его на фото в кругу преподавателей.
Последняя встреча произошла на собрании нашего курса по поводу распределения для обязательного трудоустройства. В тот раз Валентин Басалаев попросил ректора заменить направление следователем в милицию Калмыкии назначением в Краснодарский край, где ему предлагали аналогичную должность. Ответ Юрия Андреевича привожу дословно: «Понятно. Кубань – это Сочи-мо'чи. Но надо же кому-то и в Элисту ехать». Правда, насчет Элисты ректор проявил оптимизм. Для Валентина столица Калмыкии оказалась недосягаемым «градом на холме». По склону этого холма Басалаев закатился в отдаленный степной райцентр, куда воду для бытовых нужд привозили два раза в неделю. Мыться приходилось дома в корыте. Там, в отличие от цивилизованных мест, следователи тянули повседневную службу райотдела наравне с оперативным составом, хотя формально должны были заниматься исключительно процессуальной деятельностью. Валентина я встретил (и не сразу узнал) в темном коридоре УООП по Ростовской области летом 1967 года. Однокурсник имел облик заскорузлого (прокаженного, по терминологии В. Захарченко) мента. На его форменной фуражке красовалось пулевое отверстие – визитная карточка, полученная при задержании убийц, укрывшихся в колхозной кошаре. В день встречи Валентин вел переговоры о переводе в Ростовскую область.
Надо отметить, что отношение ректора к просьбе Валентина не носило личной окраски. Его ответ отражал устоявшуюся точку зрения. Я сужу об этом по рассказу Тамары Филипповой - школьной подруги моей Людмилы. Речь идет о дочери бывшего начальника Владикавказского суворовского училища, о семье которого я упоминал ранее. Ю.А. Жданов был руководителем дипломной работы девушки, результаты которой оценивал положительно. Тамара – школьная золотая медалистка, увлеченная наукой студентка – «краснодипломница», обратилась к Юрию Андреевичу с просьбой посодействовать в направлении на работу по распределению в НИИ.
«Знаете, Тамара,- ответил Юрий Андреевич. – По-моему мнению, дельный человек не пропадет нигде. Если ваше желание заниматься наукой серьезно, вы этого добьетесь и без посторонней помощи. А пока соглашайтесь с тем, что будет предложено на распределении».
Как в воду смотрел ректор. После окончания факультета Тамара без поддержки со стороны стала кандидатом наук и сотрудником «химического» московского НИИ, в котором проходила преддипломную практику.
Получить относительно полную информацию о масштабе личности Ю.А. Жданова, его весомом вкладе в науку, в подготовку специалистов, в экономику Северного Кавказа и укрепление межнациональных связей этносов этого региона стало возможным после окончания учебы благодаря воспоминаниям его соратников, диссертационному исследованию Н.А. Степаненко и вездесущему Интернету.
Привожу выжимку из этого массива.
Жданов Ю.А. выпускник химического факультета МГУ. Участник Великой отечественной войны в должности инструктора Главного политуправления РККА с 1941 по 1945 год. 1 декабря 1947 года после двух бесед с И.В. Сталиным о проблемах отечественной химии и биологии был назначен на должность заведующего отделом науки ЦК ВКП(б).
Весной 1953 года, после смерти Сталина, секретарь ЦК П. Поспелов, ссылаясь на некое мнение, рекомендовал Ю.А. Жданову «получить опыт местной партийной работы» за пределами Москвы. Юрий Андреевич выбрал Ростов-на-Дону. С 1953 по 1957 год – не прерывая научных исследований и преподавательской деятельности, руководил отделом науки и культуры Ростовского обкома партии.
С 1957 по 1988 годы работал ректором Ростовского государственного университета, затем заведующим кафедрой органической химии этого ВУЗа. Ученый с мировым именем. Доктор химических и кандидат философских наук. Действительный член Российской академии естественных наук, Академии гуманитарных наук России, Академии энергоинформационных наук, Международной академии экологии и безопасности жизнедеятельности, почетный член ряда зарубежных академий. Почетный гражданин города Ростова-на-Дону (1997 г.).
Автор фундаментальных открытий в области органической химии, сформировавший понятие информационной емкости молекул, служащее основой единой классификации биоорганических соединений.
Автор работ в области биохимии, биогеохимии, генетики, выполнивший исследования в области микроэлементов, имеющие большое прикладное и народнохозяйственное значение.
Обладатель 20 с лишком авторских свидетельств, фиксирующих приоритеты в области синтеза важных биологически активных веществ (антидепрессантов, психостимуляторов, антиаритмиков), а также фотохромных соединений, люминофоров и своеобразных полимикроудобрений. Разработчик и инициатор применения длительно действующих керамических полимикроудобрений (фрит), производство которых было налажено на химзаводе в Ростове-на-Дону.
Автор исследований, давших практические результаты в области химической эволюции и теории ноосферы.
Удостоен Государственной премии СССР 1983 г. засерию работ, связанных с экологическим развитием Северо-Кавказского региона, завершившихся созданием математической имитационной модели Азовского моря. Результаты моделирования использованы при определении прогноза рыбопродуктивности водоема, его солености и самоочищения и при разработке проекта Керченского гидроузла.
Ю.А. Жданов инициатор создания в структуре Ростовского университета научно-исследовательских институтов: физической и органической химии, механики и прикладной математики, физики, нейрокибернетики, социальных и экономических проблем.
Под руководством Юрия Андреевича разработаны региональные программы развития энергетики Северного Кавказа, развития экономики Ростовской области и Краснодарского края, комплексная программа научно-технического прогресса Северного Кавказа, сформирована программа экономического и социально-политического развития Северного Кавказа.
Ректором предложена «Концепция кавказской политики России», включающая: взаимовыгодное сотрудничество, укрепляющее мир, межнациональное согласие; совместные усилия в области человеческих взаимоотношений, науки, культуры, образования, экологии, спорта.
Признание научных заслуг и высоких человеческих качеств Ю. А. Жданова вышло далеко за пределы университетских кругов. Свидетельством этого стали результаты голосования горожан, согласно которым нашему ректору посвящена первая звезда, заложенная на «Аллее Славы» в городе Ростове-на-Дону.
Юрий Андреевич увлекался историей мысли, классической литературой, живописью и музыкой. По воспоминаниям известного математика проф. А.Б Шидловского наш ректор свободно говорил на двух иностранных языках, прекрасно играл на рояле, держался без зазнайства.
Студенческая молва характеризовала его как доброжелательного, доступного к общению и готового оказать человеческую поддержку руководителя. Известны неоднократные случаи заступничества Юрия Андреевича за студентов и преподавателей от необоснованных претензий чиновников.
Мои личные впечатления о Ю.А. Жданове связаны с его мыслями о проблемах разума, познания, становления личности и насущных задачах совершенствования общественного устройства страны, высказанными на факультетских собраниях и диспутах. Таких встреч за время моей учебы было две или три.
Сейчас не могу воспроизвести выступления нашего ректора в цельном виде. Приведу по памяти некоторые из запомнившихся тезисов.
О познании
Задача науки и практики – познавать неведомое в известном . Некоторые обыденные проявления сознания и поступки значительно таинственнее, чем это представляется. Их надо изучать, а не сочинять космические влияния на судьбу человека.
Каждый человек видит мир по-своему, в зависимости от уровня сознания. Чем оно выше, тем более человек приспособлен к выживанию и различным видам деятельности.
О положении философии в системе наук
Образно говоря, все, что теперь содержится в дезоксирибонуклеиновой кислоте, было закодировано уже у Эмпедокла (древнегреческий философ430 год до н.э). А если серьезно, его идея выживания форм предвосхитила теорию Дарвина. Философу принадлежит ряд замечательных догадок в области физиологии и медицины.
Об источнике формирования разума.
По Эмпедоклу разум - высший критерий в познании человека, источник же формирования разума - в ощущениях.
Творческое применение методов марксистско-ленинской философии отечественными учеными позволило добиться уникальных достижений в формирования сознания и разума в условиях крайне ограниченного восприятия (ощущения) мира.
В данном случае Юрий Андреевич имел в виду достижения своих друзей - единомышленников психолога А. И Мещерякова, философов Э.В. Ильенкова и А. Н Лосева в работе со слепоглухонемыми ребятами. Усилиями этих ученых четыре пациента специализированного интерната, лишенные зачатков сознания, не способные к элементарному обеспечению процессов собственной жизнедеятельности, приобщившись через ограниченный канал тактильных ощущений к сфере идеального, получили возможность мыслить и говорить (не слыша сами себя), стали учеными, поэтами, преподавателями. Выступали на публичных лекциях. Двое из них, Александр Суворов (доктор психологических наук, педагог, и поэт) и Наталья Корнеева дружили с дочерью нашего ректора. До разработки описанного метода слепоглухонемые во всем мире вели «растительное» существование. В настоящее время метод успешно используется во многих странах.
О диалектике
Знание истории диалектики от Гераклита до Энгельса и Ленина и ее результатов, несомненно, полезно каждому в его поисках истины.
Не следует переоценивать достижения естественных наук в понимании тайн материи. Фотографирование атомов металлов с помощью электронного микроскопа дает представление лишь о структурных уровнях организации вещества, не расширяя наших познаний в категориях прерывного и непрерывного, бесконечного и конечного.
О состоянии экономической мысли в стране
Теоретическая мысль экономистов фактически не развивается. Наука подменена непродуманными опытами.
Истоки проблем сельского хозяйства
Собственность может быть крупная, а производство – мелкое. Это противоречие существует тысячелетия. В свое время оно взорвало римские латифундии и усадьбы французских помещиков. Необходимы новый уровень организации труда, управления, активное использование науки, высокой агротехники. Уровень обобществления определяется не размерами собственности или хозяйства, а внутренними условиями.
Формально-юридическое обобществление производства в виде объединения колхозов и «всякого рода кукуруза» (дословно) далеки от мер, обеспечивающих максимум преимуществ реального обобществления.
(Эти суждения были высказаны в разгар «реформаторских» потуг Хрущева, возлагавшего надежды на повышение эффективности сельскохозяйственного производства за счет укрупнения колхозов, упразднения МТС, расширения посевных площадей под кукурузу и проч.).
О признаках разрушения социума, сползающего к идеологии потребления и стяжательства.
Налицо дегуманизация искусства. Стремление его отдельных представителей подменить подлинную культуру суррогатами с пропагандой антигуманизма, мещанства, стяжательства, навязыванием молодежи низменных идеалов. Насаждение ограниченности и уродливого вкуса.
Распространение мелкобуржуазных тенденций в среде интеллигенции и части партийных работников.
Проявление у части социума «комплекса Эрисихтона» (персонажа, наказанного богиней плодородия Деметрой чувством неутолимого голода), предрекающего печальную участь общества, основанного на парадигме потребления и стяжательства. Тупиковость цивилизации с подобными идеалами.
Об исследовании причин преступности
Каждый случай противоправного поведения является проявлением человеческой деструктивности, антагонизма и отчуждения. Основным инструментом исследования этих составляющих служит применение метода диалектики.
Важнейшая черта русской культуры - стремление к социальной справедливости. Отступление от этого принципа в виде неравноправия и привилегий разрушает морально-нравственное состояние социума, провоцирует формирование у части граждан антиобщественных установок, которые в определенных условиях выливаются в совершение правонарушений.
Некоторые из припомненных мною высказываний ректора были явно не по душе партийным функционерам различных мастей. Однако, возражать ему открыто, они не решались.
Травля ректора, побудившая его уйти в отставку, началась на заре перестройки. Первопричиной послужила убежденность Юрия Андреевича в правоте марксизма и неизбежности возрождения идеалов коммунистического общества. Кроме того, по свидетельству бывшего заместителя ректора проф. В. И. Седлецкого, «эта шайка» сводила счеты с Ю.А. Ждановым «как с носителем ненавистной фамилии». Одновременно шел вал нападок на его отца – А.А. Жданова.
Позволю небольшое отступление о некоторых особенностях этих нападок. У меня нет цели исследовать методы и результаты военной, политической и хозяйственной деятельности бывшего секретаря Ленинградского обкома партии А.А.Жданова, соратника И.В. Сталина, умершего в 1948 году. Однако хотел бы сказать о явных фальшивках, «разоблачающих» порочащие его «факты» личного поведения.
Временами мне попадались на глаза некие писания по поводу пиров и «обжорства» А.А. Жданова в умирающем от голода блокадном Ленинграде. Однажды прочел о купаниях секретаря в ванне с шампанским. Судя по стилю, уровню фантазий и лексике писали газетные маргиналы. Однако недавно наткнулся на подобную «бульбу» книге доктора филологических наук Е.Г. Водолазкина «Инструмент языка. О людях и словах». Филологический доктор шагнул дальше идейных сподвижников-разоблачителей, «кормивших» секретаря обкома апельсинами и пирожными с причудливыми французскими названиями. Согласно его информации, А.А. Жданов объедался Ленинграде ананасами. Тропические плоды доставлялись к столу спецрейсами. Откуда, интересно? В меню Сталина ананасов не было.
Измышления разоблачителей блокадного рациона А.А. Жданова неоднократно опровергнуты серьезными исследованиями. В дополнительных усилиях эти работы не нуждаются. Однако поделюсь двумя версиями о возникновении в воспаленном сознании Водолазкина такого диковинного в тех обстоятельствах предмета обжорства, как ананас.
Предположение первое. Ананас – это признанный символ «безумного» кутежа. Будучи филологом, Водолазкин узнал об этом, исследуя двустишие В.В. Маяковского «Ешь ананасы, рябчиков жуй…». Посему этот плод идеально подходил в качестве символа эгоцентрического разложения руководителя умирающего в блокаде города. От обличения А.А. Жданова в поедании рябчиков Водолазкин воздержался, опасаясь упреков в явном заимствовании образа у поэта-футуриста.
Версия вторая – филологический доктор по рассеянности перепутал ананасы с анчоусами (хамсой).
Мое же собственное убеждение в порядочности и личной скромности А.А. Жданова основывается на народной мудрости о яблоне и яблоке. Не мог отец такого человека, как наш бывший ректор Ю.А. Жданов быть циничным обжорой и участником кутежей в блокадном городе. Генетика.
Другой, прежде «нематериальной» личностью, на встрече с которой мне выпало присутствовать, стал Михаил Александрович Шолохов. Дело было в конце весны 1963 года. Наш курс (40 человек, а по факту присутствовало менее 30-ти), предупредив о предстоящей встрече с автором «Тихого Дона», неожиданно собрали в малом актовом зале. Классик появился через 20 минут ожидания в сопровождении секретаря парткома Е.Н. Осколкова. Его внешность совпадала с каноническими портретами. Небольшого роста, худощавый, лицо много повидавшего человека и задорный кок надо лбом.
Признаюсь, я ожидал стать свидетелем неких откровений, и словесных конструкций, соответствующих масштабам личности гостя. Увы, ожидания не оправдались. Михаил Александрович сообщил простенькими фразами о том, что нам предлагается стать инициативной группой, ходатайствующей о присвоении степени почетного доктора РГУ английскому писателю Чарльзу Сноу. Это был ответный жест Шолохова, избранного годом ранее по предложению англичанина почетным доктором права университета Сент-Эндрюс.
Вскоре Ученый совет РГУ нашу «инициативу» реализовал. Осенью того же года англичанин приехал в Ростов вместе с женой Памелой Джонсон, тоже писательницей. Вручение диплома доктора происходило в театре им. Горького («Тракторе»). Кроме заветной книжицы, Ю.А. Жданов вручил Чарльзу символы причастности к казачьему сословию: черную бурку и милицейскую фуражку, внешне совпадавшую с головным убором Донского казачьего войска.
Со времен горбачевской «перестройки» на Шолохова было вылито много грязи. «Забойной» темой стало утверждение о присвоении им рукописи «Тихого Дона». Активное участие в продвижении этой темы принял составитель текстов из лагерного фольклора Солженицын (выпускник нашего университета).Главным доводом обличителей было отсутствие рукописи романа. В конце концов, подлинник текста нашелся.
Оставляя в стороне подготовленную ЦРУ США (о чем рассказал бывший сотрудник радиостанции «Свобода» Г. Климов) возню вокруг М. Шолохова, хочу отметить черты Михаила Александровича, свидетельствующие о человеческих качествах писателя, не связанных с литературными достижениями.
Это, прежде всего, безоглядная смелость в «заступничестве за народ» - земляков из казачьих станиц.
Много сказано о жестокости Сталина и кровавых репрессиях 30-х. Но именно в это время (4 апреля 1933 года) М.А. Шолохов обратился к «тирану» с подробным описанием преступлений поименно названных представителей власти, пытками выбивавших подчистую хлеб у станичников. Ссылаясь на невозможность обойти молчанием то, что «в течение трех месяцев творилось в Вешенском и Верхне-Донском районах», писатель просил «послать в Вешенскую доподлинных коммунистов, у которых хватило бы смелости, невзирая на лица, разоблачить тех, по чьей вине смертельно подорвано колхозное хозяйство района». Сейчас с этим письмом можно ознакомиться в Интернете. Заметим, что Шолохов в те годы не был в фаворе у Сталина, которому опубликованные части «Тихого Дона» не понравились.
Сталин ответил Шолохову двумя телеграммами, которых сообщил о срочном выделении районам - Вешенскому 120 000 и Верхне-Донскому 40 000 тысяч пудов ржи, а также о направлении комиссий для проверки достоверности упомянутых писателем случаев преступлений ретивых уполномоченных по заготовке.
Однако в последовавшем за телеграммами письме он с заметным раздражением отметил: «Ваши письма производят несколько однобокое впечатление… Хлеборобы Вашего района (и не только Вашего района) проводили «итальянку» (саботаж)… по сути, вели «тихую войну» с Советской властью. Войну на измор… дорогой тов. Шолохов...» . Другая знаменательная черта – бескорыстие. Все литературные премии писатель передал на благие дела:
Сталинскую первой степени (1941 г.) – в фонд обороны.
Ленинскую (1960 г.), Нобелевскую (1965 г.) и три других международных премии – на строительство школ и больниц в станицах Вешенского района.
На те же нужды была потрачена подавляющая часть гонораров. Дело доходило до того, что у писателя порой не было денег на оплату партийных взносов и на железнодорожный билет для поездки в Москву. Об этом мне рассказал при встрече бывший староста нашего курса Миша Барановский. Его распределили в Вешенский суд. В станице Миша лично общался с Михаилом Александровичем во время совместных выездов на охоту.
Еще одна пикантная подробность, характеризующая безоглядную лихость Вешенского казака, стала известна мне в конце 80-х. Это было время массового пересмотра уголовных дел 30-х годов. Проходя по коридору 10 (архивного) отдела КГБ СССР (теперь УРАФ), я встретил участника «пересмотровой» группы следователя центрального аппарата Н. Гаруса, знакомого со времен совместной работы на Украине. Николай, доверительно поманив меня в кабинет, показал материалы архивного дела по обвинению Ф. Каплан (покушавшейся на В.И. Ленина) и дело по обвинению «Кровавого карлика», бывшего наркома НКВД Н. Ежова.
Первое дело было интересно тем, что приобщенные к нему вещественные доказательства - патронные гильзы, не подходили к пистолету, принадлежавшему террористке. Чем объяснить такой феномен, следователи не знали. Я заметил Николаю, что при теперешнем «бардаке» с вещдоками и иными материалами на следующем изгибе истории, возможно, будет сделан вывод о том, что подлинной жертвой выстрела была Каплан, в которую стрелял вождь революции.
В деле же наркома имелась стенограмма «прослушки», зафиксировавшая факт интимного общения в гостинице «Москва» «лихого казака» М.А. Шолохова с женой запятнанного кровью Н. Ежова. Стенограмма докладывалась Сталину, но поведение станичника осталось без последствий.
Интересно, найдется ли среди брызжущих слюной обличителей «приспособленца и плагиатора» М.А. Шолохова хоть один индивид с набором похожих человеческих качеств и поступков?
Третьим известным человеком, с которым довелось встретиться во время учебы в университете, стал заочно знакомый с детства «главный следователь страны», Лев Романович Шейнин. В подростковом возрасте я зачитывался его увесистой книгой «Записки следователя».
Прочтение «Записок» в зрелые годы оставило впечатление «олитературенного» изложения материалов «Следственной практики», периодического издания ВНИИ криминалистики Прокуратуры Союза ССР, пособия для следственных работников. Доступ к успешно расследованным делам у автора был неограниченным. Ведь с 1935 года Лев Романович занимал должность начальника следственного отдела Прокуратуры СССР.
Пригласительный билет на мероприятие с участием Шейнина мне дал В.Г. Беляев. Встреча проходила зимой 1965 года в малом зале здания театра им. Горького.
Л.Р. Шейнин – рыхлый мужчина с одышкой, располагался в кресле на возвышении. Оттуда, не прекращая курить, известный стране юрист рассказывал об участии в Нюрнбергском процессе и в работе Советского комитета защиты мира. Об этой встрече осталось смутное воспоминание.
В середине 80-х годов мой тогдашний начальник Ю.А. Замараев дополнил первые впечатления о бывшем «Главном следователе Прокуратуры СССР» рассказом об участии этого человека в репрессиях 30-х годов и об изворотливости «Льва» в описании событий того времени. Допросы в рамках инициированного Хрущевым второго по счету расследования убийства С.М. Кирова проводил Юрий Афанасьевич. Первое следствие, как выяснилось, вел автор «Записок…», подписавший и обвинительное заключение по делу 1934 года.
Подробнее об этом расскажу далее.
Учебная и преддипломная практика
Практик во время учебы было три. Первая – ознакомительная, летом 1963 года. Местом ее прохождения стали Кировский РОМ, Народный суд Железнодорожного района и Юридический отдел Областного Совета профсоюзов. В памяти застряли пыльная комната архива районного суда, в которой наша группа из трех человек знакомилась с рассмотренными делами.
Производственную практику 1964 года я проходил в Крымской Межрайонной прокуратуре Краснодарского края в качестве следователя-стажера.
В этот период случились два ярко запомнившихся события. Первым по значимости было убийство 22-летнего рабочего РСУ, по имени Виктор (фамилии не помню), совершенное в воскресенье 19 июля 1964 года в безлюдном Мичуринском переулке г. Крымска.
Дело принял следователь Виталий Александрович Тетеркин, один немногих профессионалов, доброжелательные уроки которых я с благодарностью вспоминал на протяжении профессиональной карьеры. Оперативные мероприятия выполняли ребята из группы уголовного розыска во главе с Игорем Мельником. Через три дня эту группу возглавил старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска УООП Кубани майор милиции Василий Передрий.
Я участвовал в расследовании, начиная с осмотра места происшествия. Тело Виктора обнаружил на рассвете случайный прохожий. Одежда на лежавшем ничком убитом состояла из рубашки и брюк. Шнурок на правой туфле был развязан. Смерть наступила от удара ножом под левую лопатку. Следы борьбы на одежде и теле отсутствовали. Кровь на месте раны слегка проступила через ткань рубашки. Прохожий сперва принял Виктора за пьяного.
Подготовить постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы, присутствовать на вскрытии и помогать судмедэксперту Кузьме Ивановичу Соленову в ведении записей В.А. Тетеркин с согласия прокурора поручил мне. Это первое в профессиональной практике вскрытие оказалось эмоционально тяжелее учебного мероприятия на кафедре мединститута.
Давила обстановка. Маленькая клетушка прозекторской во дворе санчасти консервного комбината. Грубо сколоченный стол с бортиками, обитый изнутри оцинкованным железом с отверстием-стоком посередине. Два ведра. Одно на табуретке с водой для прозекторских процедур. Другое - под отверстием стола. Из второго ведра по мере наполнения летят кровавые брызги на халат и незащищенные штанины эксперта
Для ответа на вопрос о наличии в организме погибшего алкоголя, Кузьма Иванович, как и требовалось по методике, взял пробы крови на биохимический анализ. Однако для неотложного предварительного вывода обошелся методом времен своей молодости: исследовал содержимое желудка на запах. Результат объявил немедленно: « Был пьян, как …». Предлагая убедиться в истинности этих слов, протянул вскрытый желудок: «Понюхай!». Запах алкоголя исходил и от мозга покойного.
Вряд ли предложение эксперта было сознательным испытанием моей устойчивости к стрессу.На обратном пути в прокуратуру Кузьма Иванович поделился мыслями об отношении к работе с покойниками: «Знаешь, занимаюсь ими больше 40 лет, и кажется, привык. Но вот поеду на недельку на море, возвращаюсь обратно и думаю, как же ВЫ надоели. Приходится себя пересиливать».
Согласно заключению, смерть наступила от проникающего ранения сердца колюще-режущим предметом длиной не менее 5 сантиметров. По мнению Кузьмы Ивановича, в момент нанесения удара убитый, сильно наклонился вперед. У меня мелькнула мысль о том, что Виктор нагнулся завязать шнурок. Однако ответа на этот вопрос эксперт дать не мог. Это выходило за пределы компетенции Кузьмы Ивановича.
Но, вернемся к поискам преступника.
Орудия преступления участники осмотра не нашли. Следов убийцы тоже. Опрос жителей домов, прилегающих к месту происшествия, значимой для раскрытия убийства информации не дал.
Погибший жил в общежитии, одноэтажном здании, метрах в 50-ти от угла переулка, на выходе из которого было обнаружено тело.
Активную помощь в установлении виновника гибели Виктора оказывал Григорий Кулик, сосед убитого по двухместной комнате общежития.
По показаниям Кулика, вечером накануне убийства они с Виктором зашли выпить по кружке пива в буфет железнодорожного вокзала. На выходе к ним беспричинно пристал незнакомый пьяный мужчина, по некоторым догадкам, рабочий Мостопоезда. В ходе возникшей потасовки незнакомец порвал Григорию рубашку. Кулик же оставил на лице дебошира синяк.
После этого инцидента Григорий направился на танцы в клуб консервного комбината, а Виктор свернул в переулок в сторону общежития. Незнакомец же до расставания приятелей сопровождал приятелей на отдалении, выкрикивая угрозы. В какое-то время Кулик потерял мужчину из виду.
Выходило, что Виктор стал жертвой пьяного хулигана, который догнал его в переулке.
В тот же день описанного Куликом мужчину установили оперативники. Им оказался трижды судимый, командированный из Ростова шофер Николай Табунщиков, крепкий мужчина лет сорока, обильно украшенный наколками. Кулик уверенно опознал в нем драчуна. Показания Кулика подтверждались ссадиной на лице шофера и порванной рубашкой самого Григория. Среди вещей Табунщикова обнаружился складной нож приличных размеров с бурыми разводами на лезвии.
Табунщиков, признав факт потасовки с Куликом, причастность к убийству отрицал. По словам шофера, в тот вечер он крепко выпил, но ни к кому не приставал. Инициатором конфликта у буфета вокзала стал Кулик, затеявший с ним ссору без видимой причины. Григория шофер после стычки не сопровождал, а пошел спать в барак Мостопоезда.
Табунщикова задержали и поместили в КПЗ (ныне ИВС). Через двое суток в результате напористых уговоров Передрия он написал заявление, в котором признался в убийстве, однако вспомнить подробностей преступления не мог.
Упомянутые беседы оперативника с Табунщиковым проходили в моем присутствии в кабинете уголовного розыска. Их смысл заключался в том, что единственным выходом из сложившейся ситуации для Табунщикова является смягчающее вину обстоятельство - признание. В противном случае шоферу грозит исключительная мера наказания. Оправданиям же Табунщикова, трижды судимого за кражи и хулиганство, никакой суд не поверит. Свидетельствую, столь мастерского психологического нажима, какой продемонстрировал Передрий, мне в дальнейшем не приходилось видеть ни разу. Табунщиков плакал, писал, рвал «признание» и снова принимался писать. Угроз физического насилия со стороны Передрия не было.
Следов крови на ноже подозреваемого экспертиза не выявила. Тем не менее, межрайонный прокурор П.М. Сазонов продлил срок задержания шофера до 10 суток.
Надо сказать, проверяя причастность к убийству описанного Куликом мужчины мы с В.А.Тетеркиным обратили внимание и на некоторые непонятные обстоятельства в поведении самого Кулика. Однако их исследование отошло на второй план после появления подозреваемого Табунщикова, который «удачно» вписывался в событие преступления.
Вкратце суть неувязок заключалась в следующем.
Вернувшись день убийства из клуба в общежитие, Григорий, по его словам, обнаружил, что их с Виктором комната заперта, а сам сосед, у которого находился ключ от входной двери, отсутствует. Не дождавшись возвращения Виктора, Кулик влез в комнату через окно и лег спать. Утром он выбрался тем же путем наружу и направился на поиски соседа в сторону Мичуринского переулка. Причину выбора этого маршрута поисков Григорий объяснить не мог. Перейдя через улицу Маршала Жукова, на которую выходил переулок, он увидел следственно-оперативную группу, проводившую осмотр.
Мичуринский переулок протяженностью 70 и шириной 4 метра представлял собой кратчайший путь для возвращения Кулика накануне вечером к общежитию из клуба консервного комбината. Возник вопрос, почему, проходя по переулку, Григорий не заметил тела соседа, лежавшего в белой рубашке на пешеходной тропинке. Нелогичным было и то, что поиски соседа он отложил до утра.
Кроме того, я вспомнил, как увидев тело Виктора, Григорий сначала пытался прорваться убитому через ограждение места происшествия, а затем стал выкрикивать угрозы в адрес неизвестного убийцы. Поведение Кулика в обстановке молчаливой и сосредоточенной работы нашей группы вызвало ощущение фальши. В тот момент я решил, что Кулик пытается компенсировать показной реакцией чувство вины за то, что не уберег товарища от смерти.
В ходе дальнейшего расследования количество вопросов к Григорию увеличивалось.
Согласно детективной литературе, место происшествия, нередко притягивает к себе преступника. Очевидно, этот феномен в определенной мере распространяется и на следователей. Пытаясь вжиться в обстановку места убийства, я дважды приходил вечерами в Мичуринский переулок. Меня не оставляла надежда обнаружить какие-то новые обстоятельства, хотя бы намекающие на суть случившегося. Об этих потугах, опасаясь насмешек старших коллег, я никому из членов следственно-оперативной группы не рассказывал.
В последнее посещение сведения для новой версии в расследовании обнаружились неожиданным образом. В сумерках, задумавшись, я сидел на скамейке у ворот двора с мазанкой (теперь на месте этого домика не осталось даже следов фундамента). Неожиданно рядом устроился незнакомый парень.
«К Любке пришел?- доверительно спросил он. – Смотри, опасное дело. Тут из-за нее человека недавно убили».
Я ответил, что оказался здесь случайно, и парень продолжил , что в этом дворе живет Любка Хуторная, «красивая девка» пятнадцати лет. В этом году из-за любовной связи с ней сел натри года «один парень-грек». После с Любкой связался Виктор из РСУ. За это его и убили.
« Не может быть «- усомнился я.
«Еще как может» - продолжил сосед по скамейке.
«Тебя как зовут? -спросил я. - Живешь где?»
Услышал ответы, назвался следователем и пригласил нового знакомого на утро завтрашнего дня в прокуратуру. Парня такой оборот поразил до крайности. Он сбивчиво объяснил, что ничего достоверного об убийстве не знает и высказал всего лишь случайное предположение о причине события. Так мы и записали на следующий день в протоколе допроса. Однако сведения о связи погибшего с «Любкой» оказались кстати. Кулик об этом знакомстве Виктора промолчал. Любовь Хуторную в прокуратуре знали. Дело об уголовно наказуемой связи с ней «парня - грека» расследовала Майя Дыкленко, выпускница нашего факультета 1963 года.
На допросе по делу об убийстве Любовь рассказала, что погибший Виктор ей известен около месяца. Познакомилась с ним на танцах. Три или четыре раза он провожал девушку из клуба. Вечером накануне гибели Виктор пришел к ее дому вместе с соседом по общежитию «Гришкой Куликом» и предложил пойти на танцы. Было уже 22 часа, а танцы заканчивались в 23. Кроме того, оба приятеля были пьяны. К тому же, Кулик вел себя агрессивно, зло насмехался над приятелем и предлагал девушке Любови свою «дружбу».
Расставшись с Виктором и Куликом, Любовь вернулась домой и о дальнейших событиях того вечера ничего не знала.
Важные сведения сообщила буфетчица железнодорожного вокзала. По словам женщины, вечером накануне убийства Кулик приходил в буфет дважды. В первый раз в21 час вместе с Виктором. Обоих посетителей буфетчица опознала по фотографии. Они пили пиво, добавляя в кружки водку. Вторично Григорий появился около 23-х часов без Виктора. Кулик приставал к присутствующим, нецензурно выражался и устроил драку с Табунщиковым, которого женщина знала, как постоянного посетителя буфета. Эти показания опровергали последовательность и содержание событий того вечера, описанных Куликом.
По подсказке буфетчицы я нашел других свидетелей, которые подтвердили случай нападения Кулика на Табунщикова. Кроме того, Григорий, по их словам, оскорблял нецензурной бранью других посетителей за то, что пытались его утихомирить.
Жильцы общежития характеризовали Кулика, как любителя спиртного, агрессивного в состоянии подпития. В этой ситуации возникло предположение об убийстве Виктора Куликом. Мотивом могла стать вспышка агрессии или ревности.
Отвечая на вопросы о противоречиях между его показаниями и другими материалам дела Кулик нервничал, срывался на крик, требовал «не мучить допросами», а «лучше арестовать, если подозревают».
Прокурор П.М. Сазонов заметил: «Не торопитесь! Найдем основания, арестуем». При этих словах Кулик в сердцах произнес: «Так будет спокойнее».
-Будет еще спокойнее, - продолжил В.А.Тетёркин, - когда ты признаешься в убийстве Виктора».
-А вот тут вы загнули, - вяло возразил Кулик. – Как же я это мог сделать?
-Ударил в спину ножом, когда Виктор наклонился завязать шнурок, -вставил я.
На эти слова Григорий среагировал как на разряд тока. Помедлив , он произнес: «Ну, раз так, доказывайте. Я больше ничего не скажу».
Григория арестовали по обвинению в хулиганских действиях в вокзальном буфете вечером в день гибели Виктора. Одновременно продолжалась проверка его причастности к убийству. Однако доказательств вины Кулика в этом преступлении добыть не удалось. По показаниям свидетелей, у Григория имелся складной нож, который мог служить орудием убийства, однако мы его на нашли. Григорий утверждал, что потерял складник за неделю до трагического события. Следов крови жертвы на одежде Григория не было.
Дело по факту убийства приостановили. Кулик осудили на три года за хулиганство, и отправили в колонию.
Меру пресечения в отношении Н.И. Табунщикова отменили, а уголовное преследование в отношении него прекратили за отсутствием в его действиях состава преступления.
Впоследствии прокурор П.М. Сазонов возбудил уголовное дело по обвинению В.И. Передрия в принуждении Табунщикова к даче показаний. Это случилось после моего отъезда в Ростов. Василий приезжал ко мне с просьбой дать показания в его защиту. Я обещал рассказать все, как было. Однако следствие обошлось без моих свидетельств.
Эта история закончилась еще одной смертью. О финале я узнал впоследствии от В.А.Тетёркина. Кулик написал из колонии «явку с повинной», признался, что убил Виктора и не может себя за это простить. Убийство объяснил неожиданной вспышкой злобы после расставания с Хуторной из-за на мелкого замечания приятеля. Сообщил о готовности дать подробные показания. Однако постановление об этапировании заявителя в Крымск опоздало. Кулик неожиданно покончил с собой.
Следствие по делу об убийстве длилось до конца августа 1964 года. Я продолжал работать в следственно-оперативной группе, несмотря на то, что срок практики к тому времени окончился. Не мог оставить коллектив до прояснения ситуации. П.М. Сазонов и В.А. Тетёркин реагировали на это с пониманием. Их положительная оценка моей работы вышла за пределы формального одобрения. Накануне отъезда на учебу прокурор предложил мне занять свободную должность следователя межрайонной прокуратуры и завершить учебу на заочном отделении. В ответ я признался, что считаю очное образование более качественным и поэтому оставлять свой курс не хочу. Павел Михайлович отнесся к этому суждению с пониманием и добавил, что готов рекомендовать меня на должность по завершению учебы. Именно так я и планировал будущее. Правда, обстоятельства сложились иначе.
Попутно с участием в расследовании убийства я выполнял отдельные процессуальные действия по ряду других не столь значимых дел.
Вторым по яркости воспоминаний осталось участие в оперативно-розыскном мероприятии, о котором пойдет речь ниже.
История началась в субботний день 1 августа 1964 года. Следственно-оперативная группа, работавшая по делу об убийстве, собралась на совещание в кабинете уголовного розыска Крымского РОМ. Это был момент, когда после лихорадки розыска по «горячим следам» и получения данных о вероятной причастности к преступлению Н.И. Табунщикова, выяснилось, что эта версия ошибочна. Азарт поиска и предчувствие удачи сменились тупой усталостью.
После подведения итогов межрайонный прокурор П.М. Сазонов предложил провести предстоящий воскресный день на море. Начальник милиции обещал дать машину.
Однако эти радужные планы внезапно рухнули. Группа не успела разойтись, как из дежурной комнаты донесся сдавленный плач и громкий разговор. Начальник отделения уголовного розыска Игорь Мельник направился на шум.
На скамье дежурки примостилась невзрачная старушка, одетая, несмотря на жару, в мужской пиджакиз ранее черного, а теперь рыжего сукна. Через ее сбивчивую речь временами прорывались рыдания. Закрывшись ладонями, женщина раскачивалась, словно от боли.
Перед нами сидела жертва карманника. Украли много. Старушка продала корову. Недавно она похоронила мужа и решила, что настало время собираться вслед за ним. Задумала деньги на похороны и на памятник заранее собрать.
- Ето Господь наказал,- вдруг ровным голосом выговорила потерпевшая.
-Как родная была. С дитеночка ее растила. Вдвоем на хозяйстве остались. Веду её с ночи из дому, а она жалобно замычала: «Не продавай меня, бабка!».
Дело возникло тухлое – «глухой висяк». Розыску препятствовали несколько обстоятельств.
Во-первых, потерпевшая ничего не могла сказать о внешности вора. Никого подозрительного вблизи себя не замечала.
Во-вторых, карманник, по-видимому, приезжий. В Крымске эта публика не приживалась. В таких городках для них нет простора. Скорее всего, этот любитель содержимого чужих карманов больше здесь не появится.
В-третьих, отсутствовали свободные сотрудники. Отделение уголовного розыска состояло из трех человек, включая начальника .
В-четвертых, даже если» ЕГО» поймают с поличным на новом преступлении, прежняя карманная кража почти недоказуема.
Несмотря на пессимистические прогнозы, оперативники отвели воскресенье рейду по вероятным местам нового появления карманника. Группе придали сотрудников других подразделений. Я решил помочь ребятам посильным участием.
На нашу долю с оперуполномоченным ОУР Александром Ведашевым выпал автовокзал. Мы встретились там в шесть утра следующего дня. Александр, недавно переведенный в Крымск из милиции Горьковской области, имел опыт предстоявшей специфической работы и охотно делился ее основами.
«Сначала подготовим рабочую площадку», - пояснил он, приглашая за собой в диспетчерскую. Там опер представился дежурной, предупредил , что на вокзале проводится оперативное мероприятие и попросил запомнить участников группы на случай повторного посещения, когда снова предъявлять удостоверение будет недосуг. Диспетчер согласно кивнула, хотя вряд ли догадывалась о сути мероприятия.
По возвращении в зал, мы расположились на передней скамье, лицом в сторону касс. Слева через открытый выход просматривался посадочный перрон
После первых попыток выделить из обстановки что-либо важное для нашего предприятия у меня возникло чувство безнадежности. Спереди, с боков и сзади непрерывно двигался поток незапоминающихся лиц. Суета дополнялась монотонным гулом и неразборчивыми объявлениями через громкоговоритель.
Заметить в этой толчее замаскированные действия преступника представлялось невозможным. Ведашев же тем временем расслабился, с виду, до легкой дремы. Откинувшись на спинку скамьи, он рассеянно о смотрел в никуда.
-Сними напряжение, - чуть слышно посоветовал он. – Не всматривайся в каждого человека в отдельности. Постарайся видеть обстановку целиком. Место у нас верное. Если ОН на вокзале, будет мигрировать от касс к посадке и обратно.
-А как его распознать? - спросил я.
-Настороженного человека отличишь?
-Наверное…
-Ну, тогда и ЕГО должен увидеть. Только в глаза не смотри.
-Чтоб не загипнотизировал? – пошутил я.
-Нет, чтобы он интереса не засек, – объяснил Ведашев. Он не только глазами «сечет». Даже нутром чувствует тех, кто им заинтересовался.
Ближе к полудню я с удивлением обнаружил, что стал выделять из окружения не только отдельных лиц, но и особенности характера этих людей.
Вокзальная жизнь, несмотря на жару, не затихала. Люди периодически копились у касс, постепенно рассасывались, чтобы затем вновь сбиться в напористую кучу у двери подкатившего к перрону автобуса.
В какой-то момент я обратил внимание на парня, топтавшегося в конце очереди. Парень нервничал и постоянно оглядывался.
Посмотрев на меня, Ведашев отрицательно покачал головой: «Не ОН!- И пояснил вывод. – Заметный, угловатый. Карманник обтекаемым должен быть. А нервничает из опасения, что билетов не хватит. Оглядывается на жену. Она с ребенком у стены рядом с выходом».
Подходящий персонаж попал в наше поле зрения в начале первого часа пополудни. Это был худощавый мужчина среднего роста, лет 60-ти, одетый в ковбойку и соломенную шляпу. С перекинутым через левое предплечье пиджаком. «Ковбой», как я окрестил его для себя, плавал в нашем поле зрения, словно соринка в глазу. Я обратил на него внимание одновременно с Александром, когда мужичок вместе с толпой ушел на посадочный перрон, однако вскоре снова вернулся в очередь за билетами.
«Кажется, ОН, - сказал Александр. – Давай за мной с интервалом, без суеты».
Ведашев с лицом умаявшегося пассажира направился к кассе. Нагоняя его, я на мгновение отвлекся и вдруг услышал крик Александра: «Нет, вы посмотрите, что он делает!»
В моем сознании зафиксировался стоп-кадр: Ведашев, разведя в стороны потных женщин, указывал взглядом на «Ковбоя». Тот, застыл в мгновенном параличе и продолжал держать руку в наружном кармане блузки полной тетки. Далее завертелась карусель. Александр, выхватил мужчину из очереди,
«А ну, кто видел, давайте за мной» – крикнул он, открывая ногой дверь диспетчерской.
По плану моей обязанностью было «обеспечить» уговорами участие в дальнейших событиях потерпевшей и минимум двух очевидцев. В противном случае наши усилия могли пропасть даром: свидетели по такого рода делам и даже жертвы карманников порой просто сбегали из-за нежелания участвовать в следственных и судебных процедурах.
Но в этом случае эмоциональный заряд Александра сдела лдело. Потерпевшая и трое очевидцев ввалились вслед за ним в диспетчерскую.
Из-за короткой давки на входе я задержался снаружи. К моему приходу Александр занял место у стола, держа над ним сжатую в кулак руку «Ковбоя».
-Ой, боже! – кричала потерпевшая. Нехай вин подавиться тымы копийкамы. В мене ж там було 63 копийкы.
-Гражданин, покажите народу, что у вас в кулаке, - тормошил задержанного Ведашев.
Мужчина молча сопротивлялся. Внезапно из группы очевидцев взметнулся увесистый кулак пассажирки. За возгласом «высыпай, гад!» последовал гулкий удар по спине «Ковбоя». Мелочь из кулака карманника раскатилась по столу.
-А вот это ни к чему, - рассердился Ведашев.
-Звыняйте ,- смешалась пассажирка.- Я ж от души…
Ее извинения заглушил хохот окружающих.
Тем временем диспетчер посчитала мелочь. Сумма в самом деле составляла 63 копейки, приготовленных под расчет для покупки билета.
Через 20 минут участники событий сидели в милицейском УАЗике.
Задержанный оказался неоднократно судимым карманником «на пенсии». Отбыв последний срок, он недавно осел в теплых краях. Купил мазанку на хуторе «Первенец» в 7 километрах от Крымска. Завел кур и кроликов. Жил бобылем. Воскресное посещение Крымска объяснял желанием познакомиться с городом. С криминальной профессией решил «завязать», однако придя на автовокзал для отъезда домой, избежать соблазна «проверить» чужой карман не смог.
Причастность к субботней краже на рынке категорически отрицал. Правда, в этом случае его подвело нарушение профессионального кодекса карманников, предписывавшего немедленно избавляться от личных вещей потерпевших, украденных вместе с деньгами. Была ли эта его промашка проявлением жадности или тяги к коллекционированию, не известно. Возможно, мы столкнулись с синдромом Плюшкина. Дело в том, что при обыске в доме карманника милицейский следователь обнаружил возможные доказательства преступной деятельности. Среди набора хранившихся за настенным зеркалом разномастных женских кошельков, расчесок и зеркалец нашелся носовой платок с вышитыми инициалами обокраденной старушки. Именно в эту тряпицу, по показаниям потерпевшей, были завернуты деньги, вырученные от продажи коровы.
Как ни странно, арестовывать карманника следователь не стал. Доводом для избрания подписки о невыезде послужили наличие собственного жилища и домашние животные на подворье обвиняемого, за которыми не кому было присматривать.
Суд состоялся в конце августа. Ведашев и я присутствовали на процессе в числе других свидетелей. Карманник к этому времени избавился от кур и кроликов.
Во время перерыва накануне оглашения приговора он ушел обедать в чебуречную напротив суда (теперь в этом помещении посудный магазин). С обеда вернулся в «состоянии крайнего недоумения», отражавшем сомнения в реальности происходящего. Отвечая на вопросы судьи о самочувствии, чистосердечно признался, что в предвидении возможного лишения свободы, выпил напоследок крепленого вина. Восемь стаканов.
Предчувствие «Ковбоя» оказалось верным. Суд отправил его в места лишения свободы на 5 лет.
За период практики у меня появились друзья из числа сотрудников прокуратуры и милиции. С теми из них, кто не уехал в другие края, я общаюсь поныне. С бывшим следователем, затем прокурором, судьей и, наконец, пенсионером В.А. Тетеркиным и его детьми мы провели «вечер воспоминаний» в октябре 2016 года. Виталий Александрович умер зимой 2017-го.
Прежнего прокурора П.М. Сазонова назначили на такую же должность в Туапсинском районе. Он передавал мне из тех краев приветы через своего зятя Николая Губенко и Гену Лозового, бывшего студента нашего курса, а затем следователя туапсинской прокуратуры.
Среди сотрудников милиции, запомнившихся неординарными поступками и трагической судьбой, молодой участковый уполномоченный Николай Лукин.
Накануне моей практики он задержал на отдаленном хуторе бежавшего с этапа особо опасного рецидивиста. Связи с районом не было. Задержанию предшествовала перестрелка. Бандит имел при себе пистолет «ТТ», отнятый у конвоира. По ориентировке вероятность появления беглеца на родном хуторе была сомнительной. По этой причине Николая послали туда в одиночку, «на всякий случай». Сцена задержания, по словам участкового, напоминала оперетту «Свадьба в Малиновке». На финальном этапе участковый и беглец ползали по-пластунски по междурядьям огорода. Время от времени приподнимались над кустами картофеля и стреляли друг в друга. Затем Николай оказался за спиной рецидивиста.
«Знаешь, - рассказывал участковый,- Сменил обойму, поднимаю голову, а он в паре метров впереди смотрит в куда - то в сторону. Мелькнула жуткая мысль - сейчас я человека убью. Вопреки инстинкту крикнул, что стреляю. А он поднял руки. У него патроны кончились».
Этим поступком Николай компенсировал выговор, полученный тем же летом за вопиюще превратное использование доклада Н.С. Хрущева при исполнении служебных обязанностей.
Предыстория события такова. В соответствии с планом реализации мероприятий, предусмотренных Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 октября 1956 года «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством», пригородный колхоз им. В.И. Ленина в начале 60-х годов принял в коллектив артели табор ромал [2]. Для убеждения в преимуществах оседлого образа жизни этим гражданам предоставили коттеджи, построенные на окраине г. Крымска за счет хозяйства.
Ромалы признательности к благодетелям не выявляли. Желание вернуться к бродяжничеству сдерживала лишь оговоренная Указом угроза привлечения к уголовной ответственности. Однако от стремления сбиваться всем табором на ночевку в один коттедж их удержать было нечем. Районному и городскому руководству эта особенность не нравилась. Задачу убеждать цыган в недопустимости нарушать жилищно-санитарные нормы возложили на участкового уполномоченного милиции Николая.
А цыгане были неисправимы. Ежевечерние увещевания сбивавшихся в кучу ромал толку не давали. Уклоняясь от встреч с назойливым участковым, они периодически меняли место ночного сна.
Тут-то Николая осенила идея применить вместо метода убеждения иезуитскую пытку, какой представлялось прослушивание выступлений и докладов Н.С. Хрущева, инициатора приснопамятного Указа об одомашнивании кочевников.
Воплощая в жизнь задуманное, Николай запасся в Красном уголке райотдела сборником речей под названием «Современный этап коммунистического строительства и задачи партии по улучшению руководства сельским хозяйством». Затем, выследив очередное место ночного сбора ромал (благо, отходили ко сну рано), вламывался в коттедж. В коротком вступительном слове объяснял беднягам, что их антисанитарное поведение бросает вызов идеям Никиты Сергеевича, изложенным в речи на зональном совещании работников сельского хозяйства Кубани, а также в докладе на мартовском (1962 года) Пленуме ЦК КПСС. После этого переходил к чтению вслух соответствующих материалов.
Помню мстительное удовольствие, с которым он описывал реакцию цыган, вынужденное общение с которыми лишало его и без того редко выпадающего вечернего отдыха.
«У; – част - ковый, - тоскливо кричали ромалы лужеными глотками.- Уже читал! Не надо!».
«Нет, надо!- возражал Николай. – Ничего не поняли. Потому и собираетесь в кучу». Устное изложение идей Персека продолжалось не менее часа.
Эксперимент закончился жалобой цыган председателю колхоза Есину. Скандал докатился до райкома партии и от первого секретаря Скороходова спикировал на райотдел милиции. Николай, получив грандиозную выволочку и выговор, приобрел в коллективе титул чтеца-декламатора.
Он был смелым, душевным и жизнерадостным парнем. В пятницу седьмого августа 1964 года мы отвезли в Краснодар объекты для экспертного исследования. На обратном пути беззаботно болтали в кузове попутного грузовика. А через два дня, в воскресенье, он застрелился из табельного «Макарова »после глупой и пошлой истории с его невестой. Эксперт Кузьма Иванович Соленов сказал , что в момент смерти Николай был трезв.
Курс четвертый, новое жилье и последняя шабашка
Учеба на четвертом курсе прошла по накатанной колее. Я стал «круглым» отличником с повышенной стипендией в размере 50 рублей. 10 апреля 1965 года состоялась наша с Людмилой свадьба. Свидетелем в ЗАГСе были Саша Смола и школьная подруга Тамара Филиппова, дочь бывшего начальника Орджоникидзевского суворовского училища. Свадьбы мы хотели избежать, однако этого не позволили комсомольские активисты наших с Людмилой факультетов. Они организовали вечер в ресторане «Центральный».
После женитьбы мы Людмилой поселились в частном доме по Крепостному переулку, метрах в 50-ти от угла улицы Энгельса. Выбор жилья и хозяйки оказался неосмотрительным, что объяснялось отсутствием необходимого опыта и предсвадебной суетой.
Наше пристанище представляло собой выгородку из коридорного тупика. За него квартирная хозяйка Розалия Матвеевна брала 30 рублей в месяц.
Раньше в этом «пенале» за 15 рублей в месяц квартировал инженер НИИ по имени Толя. Затем хозяйку осенила мысль увеличить арендную плату вдвое и сдавать этот укромный уголок студенческим семейным парам.
Поскольку Толе такое повышение было не по карману, он освободил апартаменты, переместив кровать в коридор на проходе к ванной.
Сама хозяйка занимала две комнаты площадью 70 квадратных метров. Кроме того, неприкосновенной для жильцов территорией считалась бо;льшая часть коридора и просторная веранда. Иногда к Розалии Матвеевне приезжал живший отдельно взрослый сын, с которым хозяйка громко спорила по неведомым жильцам имущественным вопросам.
Историю квартирных перемещений Толи и его взаимоотношений с хозяйкой мы узнали позднее. Наш сосед, с виду крепкий парень лет 25-ти, занимался штангой в ДЮСШ. Выполнил норматив 2-го разряда в весовой категории 73 килограмма. Однако незадолго до нашего знакомства, решив побороть грипп ударной тренировкой и последующим горячим душем, заработал ревмокардит. При нас для него стали неподъемными даже пятикилограммовые гантели.
К Розалии Матвеевне Толя попал после недавнего расторжения брака. Причиной распада семьи заключалась в мизерной, по воззрениям жены, 120-ти рублевая зарплата мужа. Финал расставания супругов Толя описал так: «Обсудили положение. Вместе поплакали. Пошли в суд. Развелись». Чем занималась бывшая жена соседа, Толя не рассказывал. Иногда экс-супруга приходила к Толе и оставалась на ночь. На недоуменные вопросы о столь странных отношениях сосед отвечал: «Что поделаешь? Старый друг лучше новых двух».
В вечерних разговорах Толя обсуждал идею найти доходную работу на Севере или на Дальнем Востоке. После возвращения оттуда с большими деньгами, говорил сосед, бывшая жена «крупно пожалеет».
В начале лета 1965 года «Бэби» - Женя Ляхов, нашел для нас с ним временную (на месяц) работу в бригаде ремонтников трамвайных путей. Эта шабашка оказалась кстати. Учеба Людмилы еще не кончилась, а деньги требовались на поездку в милую жене Головинку Лазаревского района большого Сочи. Завершить каникулы мы планировали знакомством с Одессой, по приглашению старшей сестры отца тети Лизы.
Коллектив ремонтников, готовый принять нас с Женей на временную работу, трудился вблизи дома будущего профессора, на мосту у пригородного вокзала.
Наши трудовые обязанности относилась к категории «бери больше – бросай дальше». Трамвайные рельсы лежали в напластованиях асфальта толщиной 15-20 см. Пути следовало вырубить из плена дорожного покрытия с боков и посередине. После чего предстояло заменить старые рельсы на новые. В качестве инструментов использовались пневматический перфоратор с мотокомпрессором и набор ломов.
Как объяснил мастер, замена освобожденных рельсов выполнялась ночью, чтобы не перекрывать движение. Несмотря на небольшие по сравнению с вырубкой асфальта трудозатраты, эта операция была самым высокооплачиваемым этапом работ. Подготовительная часть, требовавшая гораздо больших физических усилий, оценивалась по смехотворным расценкам, утвержденным Постановлением СНК СССР в каком-то далеком году. По словам мастера, за вскрытие квадратного метра асфальта нашей толщины и последующую погрузку бывшего покрытия на автомашину следовало платить по 30 копеек. Несмотря на это, руководитель обещал нам с «Бэби» заплатить за месяц добросовестной работы по 100 рублей. Каким образом мастер намеревался обойти расценки, мы не спрашивали. Очевидно, речь шла о таком виде противоправных действий, как пресловутые «приписки». Вышестоящее руководство, пояснил мастер, смотрело на подобные уловки сквозь пальцы, понимая, что желающих работать по расценкам 30-х годов уже не найти. По нашему с «Бэби» мнению, такой подход к оплате труда не противоречил здравому смыслу и нормам официальной морали.
Позже, расследуя уголовные дела о хищениях в отрасли строительства, я внимательно отслеживал грань между приписками, устраняющими перекосы в устаревших расценках, и «дутыми объемами» работ, маскирующими хищения алчного начальства.
Зачисление в бригаду прошло без излишних формальностей. В Трамвайно-троллейбусном управлении приняли наши заявления, записали наши паспорта и выдали служебные билеты на проезд в трамвае и троллейбусе сроком на месяц. Мастер предупредил, что в случае прогула или прекращения трудовых отношений до истечения месячного срока оплатит отработанные дни в полном объеме, однако возврат после этого в коллектив исключит навсегда.
Постоянное ядро бригады составляли три жилистых, профессионально сутулых, словно скрюченных судорогой мужичка. Работало ядро без видимого усердия, однако мастер платил профессионалам по 120 рублей. Разницу в зарплате руководитель объяснил так: «Работаете вы усерднее. Но через месяц уйдете, а они останутся. Вот и доплачиваю им за постоянство». Это было правильно. Постоянным трудягам мы не завидовали.
Временно, кроме меня и «Бэби», трудились ребята из Ростовского художественного училища имени М.Б. Грекова .
Работа оказалась намного тяжелей, чем разгрузка вагонов. В первом случае непрерывный труд по 12 часов компенсировался недельным отдыхом. Тут же приходилось орудовать ломом с утра до вечера ежедневно. На перфораторе трудились попеременно. Вопреки ожиданиям, этот инструмент тоже требовал немалых усилий и изводил утомительной вибрацией. Недоставало опыта распределения сил. Рассматривая физические усилия как тренировочную нагрузку, я безрассудно усердствовал по максимуму. Кроме того, решив основательно загореть, работал на солнечном пекле обнаженный по пояс. В итоге под вечер морила слабость. А утром, преодолевая мышечную скованность, с трудом поднимался с постели.
Ко тому добавились козни квартирной хозяйки Розалии Матвеевны. Заламывая цену за нашу клетушку, длина которой соответствовала размеру кроватной сетки на кирпичных опорах (для спинки места не хватало), а ширина давала поставить журнальный столик, хозяйка напирала на разрешение пользоваться ванной в любое время. После начала дорожных работ это удобство пришлось кстати. Возможность смыть с себя дневной слой пыли и грязи, не выходя из дома, примиряла с недостатками временного жилища. Но однажды Розалия Матвеевна встретила меня печальной новостью об отключении горячей воды. Пару дней пришлось мыться холодной. Моя неприхотливость хозяйку разочаровала.
На третий день, не дождавшись «включения», сосед Толя взял дело в свои руки. Вечером мы услышали его радостный крик: «Дали горячую, Розалия Матвеевна! Дали!».
-Что вы говорите, Толя!- кисло обрадовалась Розалия.
В ответ будущий получатель северных зарплат еще раз подтвердил новость. Затем, заглянув в наш в «пенал», пояснил, что давно изучил не только натуру «этой обезьяны» , но и устройство водоснабжения квартиры. Причина отсутствия горячей воды объяснялась просто: Розалия перекрыла магистральный кран, спрятанный в коробе на веранде.
Моя работа на трамвайных путях закончилась досрочно по причине неожиданной травмы. Произошло это в момент погрузки в самосвал здоровенной плиты выломанного асфальта. Раскачав прямоугольник вдвоем, мы не смогли перебросить груз через борт автомобиля. Когда плита, заскользила по металлическому краю вниз, напарник отскочил в сторону. Пытаясь исправить положение, я удержал груз, подставив под него обе руки. Однако сделал это в неудобной позе. Подскочившие ребята помогли затолкать плиту на место. После этого в животе появились неприятные ощущения. С трудом доработав, я добрался домой. Вечером начался кровавый понос, который прекращался только в горизонтальном положении. Наутро, при попытке встать, недомогание возобновилось. Следующие два дня пришлось провести в постели. Мало-помалу боли затихли, но работу я продолжать не смог.
Вскоре наше жилище навестил «Бэби», не имевший представления о причине моих прогулов. Через день после рассказа о случившемся мастеру коллега принес переданные руководителем40 рублей.
Положительная оценка былых трудов на ремонте трамвайных путей неожиданно дошла до меня осенью 1966 года. В тот день, я, новоиспеченный следователь УООП по Пролетарскому району г. Ростова-на-Дону, встретил «свою» бригаду на углу улицы Горького и Ворошиловского проспекта. Ребята из училища искусств имени М.Б. Грекова, разбирали булыжную мостовую напротив кафе-молочной, высвобождая пространство для замены трамвайных рельсов. По сравнению со вскрытием асфальта на мосту работа была пустяковая. Один грековец, имени которого вспомнить не могу, узнав во мне бывшего «коллегу» (память художника), закричал: «Давай к нам! Мастер говорил, что возьмет, хоть ты ушел без предупреждения!». Признаюсь, такая немудреная похвала согрела душу больше, чем некоторые официальные поощрения в дальнейшем.
Наряду с перекрытием крана за приторно вежливой Розалией числились и другие забавы подобного рода. Перечислять их не буду. Противно. Последней каплей, разрушившей наши квартирно-съемные отношения, послужили молчаливые претензии к месту хранения повседневной обуви.
Возвращаясь домой, я и Людмила считали естественным оставлять туфли на просторной веранде в свободных ячейках находившейся там вместительной обувной полки. Однако стоило на минутку отлучиться из клетушки, например в ванную, как по возвращении обратно обувь уже стояла на видном месте крохотного пространства нашей суверенной жилой площади. В этих случаях Розалия действовала мгновенно и незаметно. Каких-либо слов по этому поводу она не говорила.
Уезжая из этого необычного дома к новому месту жительства, мы «забыли» попрощаться с хозяйкой. Позже «Бабуша» передавала, что Розалия неприятно удивилась этому проявлению нашей невоспитанности.
Покинув Розалию, мы с Людмилой согласились с предложением ее мамы Нины Ионовны поселиться в комнатушке на ул. Вяземцева площадью 10,5 квадратных метров. После «пенала» Розалии теснота этого жилья в коммуналке не казалась непереносимой. Компенсацией неудобств было объединение наших доходов на питание и коммуналку. Зарплата Нины Ионовны составляла 70 рублей. 30 декабря 1965 года родилась наша Вера. Таким образом, население комнатушки увеличилось до четырех человек. Спасибо Ростовской мебельной фабрике за неплохую и доступную складную тахту. Ее покупка позволяла в дневное время выкроить свободное для передвижений по комнате пространство. К тому же, в отличие от апартамента Розалии, в наше пользование отводились часть кухни и половина коридора. Слава Богу, соседями оказались симпатичные и доброжелательные Эдик Красников, слесарь-приборист авиаремонтного завода с женой Надей (сотрудницей неизвестной конторы) и двое девочек. К слову, во время моего первого приезда в отпуск из Хмельницкого Эдик искренне жалело времени нашего коммунального соседства. Вспоминал, как я вовлек его в занятия спортом в зале мореходного училища им. Седина (там вел секцию крымчанин Коля Губенко) и организовывал другие совместные мероприятия.
Преддипломная производственная практика
Полугодовую преддипломную практику, которая началась осенью 1965 года, я проходил в следственном отделении Кировского РОМ Г. Ростова-на-Дону. Мне здорово повезло с начальником этого отделения, майором милиции Дмитрием Никитовичем Самойличенко. Это был специалист с большим следственным опытом, скрупулезно блюдущий требования уголовного процесса, закаленный в противодействии неправомерным требованиям милицейского, советского (исполкомовского)и партийного руководства разных рангов. Среди начальства он имел репутацию занозистого формалиста и спорщика. На моей памяти ходил объясняться со вторым секретарем Кировского райкома, предусмотрительно захватив с собой Уголовно-процессуальный кодекс. Вынудил извиниться за хамскую выходку на городском селекторном совещании профессионально убогого начальника Управления внутренних дел города В.П. Кокина, назначенного на этот пост в 1964 году прямиком с должности секретаря ростовского горкома комсомола. То было время нашествия комсомольских функционеров на руководящие должности правоохранительных органов и органов КГБ. Начальником УКГБ при СМ СССР по Ростовской области стал первый секретарь обкома комсомола Ю.П. Тупченко. А председателем КГБ при СМ СССР - бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ В.Е. Семичастный
От «вытеснения» с должности начальника отделения Д.Н. Самойличенко защищал набор обстоятельств.
Во-первых, безупречная репутация, включавшая демонстративный отказ от «дружеских услуг» руководства райотдела, включая предложения «подбросить» домой на служебной машине после вечернего дежурства.
Во-вторых, положительные служебные показатели отделения.
В-третьих, твердая поддержка «крепкого руководителя», со стороны начальника следственного отдела УООП по Ростовской области полковника милиции В.В. Лашина (бывшего прокурора Ленинского района г. Ростова-на-Дону) и заместителя начальника отдела полковника милиции А. И. Кузьмина.
Немалое значение имело и то, что упраздненные в 1958, а затем воссозданные в 1963 году милицейские следственные подразделения вышли из подчинения начальников милиции районного и городского уровня. Прямым руководителем районных следственных отделений стал начальник областного отдела. Этот разумный шаг, укрепил процессуальную самостоятельность следователей, оградив от необоснованных служебных придирок и других каверз районного и городского милицейского руководства.
В неслужебном общении с подчиненными Д.Н. Самойличенко был отличным старшим товарищем. Добродушным, ироничным, благожелательным. Летом 1969 года, навестив меня проездом в г. Хмельницком, Дмитрий Никитович признался, что бо;льшая часть его служебных усилий уходит не на расследование уголовных дел, а на преодоление служебных конфликтов с начальником райотдела и неформальными «ходатаями по делам» -городскими и партийными чиновниками. Тогда же высказал намерение уволиться со службы в день достижения выслуги 25 лет. Так он впоследствии и поступил.
Следственное отделение УООП по Кировскому району г. Ростова-на-Дону состояло из 4 человек. Следователи загружались работой по маковку, и поэтому мое появление коллектив воспринял благожелательно.
В первый же день практики я получил отдельный кабинет, сейф и материалы с резолюцией Д.Н. Самойличенко: «Прошу рассмотреть вопрос о возбуждении уголовного дела». Речь шла о расследовании угона автомашины без цели хищения. Ответственность за это противоправное действие законодатель установил в июне 1965 года статьей 212.1 УК РСФСР. Однако, по причине недостатков правовой пропаганды значительная часть населения о появлении этой нормы не знало. Ранее правоохранители рассматривали угон как административное правонарушение.
«Мой» угонщик, в прошлом таксист, польстился среди бела дня на «Волгу» из таксопарка. Противоправные действия экс-таксист объяснял так: «Выпил. Хотел поехать домой. Свободных машин не было, а тут «рябуха» без шофера у кафе-стекляшки на углу Кировского и Энгельса. Сначала ждал возвращения водителя, а затем открыл машину ключом, оставшимся с прежней работы, и двинул потихоньку».
Водитель такси обедал в кафе. Увидев «Волгу», отъехавшую в направлении Ворошиловского проспекта, он выскочил к телефону-автомату и набрал номер «02». Угонщика засекли в районе пригородного железнодорожного вокзала, но догнали в тупике у его дома.
Находясь под подпиской о невыезде, участник судопроизводства исправно приходил на допросы. С готовностью рассказывал о деталях и мотивах правонарушения. Его раскованность несколько удивляла. Причина непринужденного поведения раскрылась в день предъявления постановления о привлечении в качестве обвиняемого.
Ознакомившись с документом, экс-таксист с ехидцей спросил: «А разве есть закон, чтобы за это привлекать к уголовной ответственности?».
После ответа с демонстрацией текста новоявленной статьи УК скис. Оказывается, он ориентировался на примеры подобных действий, совершенных знакомыми, которые обошлись административными штрафами.
Вряд ли правонарушителя утешило сознание, что уголовное дело по его обвинению открыло счет практике применения статьи 212.1 УК РСФСР в Ростове и области. Приоритет засвидетельствовала справка тогдашнего 1-го (учетно-архивного)спецотдела УООП. Утешением для осужденного можно считать сравнительно мягкое наказание- 1 год лишения свободы условно.
Другим запомнившимся делом явилась кража носильных вещей из квартиры на проспекте Чехова. Вора поймали с поличным на выходе из квартиры соседи потерпевшего. Это был молодой, но уже судимый за хищение парень. Оказалось, что сестра этого урода (в смысле персон, без каких не могут обойтись некоторые приличные семьи) успешно училась на филологическом факультете нашего университета. Она дала толковые показания о формировании личности непутевого брата. Процесс расследования запомнился особенностями общения с районным прокурором Старовойтовым.
После опыта работы под руководством Крымского межрайонного прокурора П.М. Сазонова этот человек с классным чином младшего советника юстиции воспринимался, как явление нереальное. При воспоминании о нем перед мысленным взором всплывают строки Льва Николаевича Толстого: «Товарищ (помощник – И.Т.) прокурора был от природы очень глуп …в высшей степени самоуверен, доволен собой…». Сверх качеств толстовского героя наш прокурор был перестраховщиком и откровенным хамом. Исключительно по причине нежелания общаться с ним из следственного отделения по Кировскому району уволился, не дослужив до пенсии, деликатный Эмиль Варшавский, выпускник юрфака РГУ, признанный дока расследования сложных хозяйственных дел.
Моя первая встреча со Старовойтовым состоялась для получения санкции на арест описанного выше «домушника». Д.Н. Самойличенко отправлял меня в прокуратуру с непонятной улыбой. Лишь по возвращении я понял, что он заранее предвидел мое впечатление он знакомства с этим персонажем. Прокурор оказался крупным мужчиной с густой, пробитой сединой шевелюрой, золотыми коронками на передних зубах верхней челюсти и оловянным взглядом.
Бегло просмотрев материалы дела, он задал удививший меня вопрос: « Где доказательства кражи?».
Решив, что это шутливая проверка познаний в уголовном процессе, я старательно перечислил протоколы допросов потерпевшего и свидетелей, вещественные доказательства и даже признания самого обвиняемого.
После этого прокурор небрежным жестом отмел лежащие перед ним бумаги в сторону и повторил: «Доказательства где, я спрашиваю?».
Затем диалог повторился еще дважды. Наконец, выйдя из заезженной колеи, Старовойтов спросил: «А что будет, если обвиняемый откажется от признательных показаний?».
Приведенные доводы, что доказательств хватит и на этот случай, на него не подействовали.
Решение было таково: «Избирай подписку о невыезде. Для ареста оснований нет». Это противоречило содержанию соответствующей статьи УПК. Аргументированные ссылки на то, что обвиняемый ранее судим, не имеет постоянного места жительства (из дома ушел), не работает и может скрыться, прокурор в расчет не брал.
Тогда, пользуясь советом коллег по следственному отделению, я попросил прокурора зафиксировать его указание в письменном виде на постановлении об аресте. Однако Старовойтов увековечить решение отказался.
О дальнейшем общении подробно рассказывать не хочется. Я не ушел из кабинета пока на бланке постановления об аресте не появился рескрипт: «Отказать. Избрать в качестве меры пресечения подписку о невыезде».
Очевидно, моя настойчивость приобрела дополнительный вес после случившегося накануне конфликта прокурора с дознавателем Володей Кощеевым. Скандал произошел по сходной причине. В ответ на требование Владимира санкционировать арест по одному из дел или письменно зафиксировать отказ на случай дальнейших разбирательств, Старовойтов в запале спора швырнул дело на пол. После этого Кощеев, не державшийся за службу, ушел из кабинета со словами «Вот ТЫ это дело поднимешь и принесешь! А я пошел рассказывать о ТВОИХ фокусах областному прокурору!».
Дело с письменным указанием прокурора в тот же день принес Кощееву помощник Старовойтова Глазков. Об этом событии я до похода в прокуратуру не знал.
Мне удалось закончить и направить в суд дело «домушника» до того момента, как тот ушел «в бега». Примерно через год после этого, будучи следователем по Пролетарскому району, я выслушал упреки работников Кировского суда. Мне пеняли за то, что я не арестовал сбежавшего вора, хотя для этого имелись законные основания. В ответ я предложил судье внимательнее прочесть мое постановление об аресте обвиняемого и обратить внимание на автограф прокурора на этом документе.
За время практики я расследовал четыре уголовных дела. Со Старовойтовым больше не общался. Кроме описанных выше дел, пришлось заниматься двумя малопримечательными случаями хулиганства.
Правда, по одному из них с требованием проинформировать о ходе расследования и показать материалы приходил заместитель руководителя народной дружины Кировского района из числа старых большевиков. Его интерес объяснялся тем, что обвиняемого задержали и передали в милицию дружинники. Уверенность посетителя в праве контролировать ход расследования от имени общественности основывались на том, что эту организацию формально возглавлял 2-й секретарь райкома КПСС Ананьев. Описав посетителю перспективы дела, я отказался знакомить его процессуальным документами, ссылаясь на тайну следствия. Поскольку ветеран партии не унимался, я проводил его к Д.Н. Самойличенко, который посоветовал непрошенному инспектору заняться решением задач, не выходящих за пределы его компетенции. Правда, после этого сам Дмитрий Никитович был вынужден посетить Ананьева для объяснения ряда положений УПК.
Одновременно с практикой по вечерам я писал и печатал на служебной машинке дипломную работу.
По завершении практики Д.Н. Самойличенко посоветовал В.В. Лашину направить запрос в университет о моем целевом распределении в распоряжение следственного отдела области.
Учеба завершилась
Обучение нашего курса на юридическом факультете РГУ официально завершилось 30 июня 1966 года.
Накануне защиты дипломной работы и последующих государственных экзаменов руководство факультета провело анкетирование, чтобы узнать пожелания выпускников по поводу юридических специальностей и ведомств, в которых они желали работать.
Объявленные деканатом результаты этого опроса меня удивили. Два выпускника – я и Володя Федоренко, хотели стать следователями в органах милиции. Наше решение вызвало горячее одобрение декана. Милиция жаловалась на нехватку кадров и с готовностью принимала наших выпускников. Однако кандидатуру Володи, тем не менее, отвергла по причине довоенной судимости за хулиганство его отца, погибшего на фронте. Об этом удивительном решении я уже писал. В конце концов, в распоряжение милиции «волевым порядком» было направлено 10 человек.
Несколько однокурсников попросились в нотариат и юрисконсульты. Мне их желание заниматься «бумагомаранием» было непонятно. Немногие пожелали связать себя с органами прокуратуры. Среди них оказался Виктор Захарченко.
Анатолия Сапина и нашего старосту Мищу Барановского, членов КПСС со времен срочной службы в армии, направили в распоряжение Ростовского областного суда.
Аварец Гунаш Нибиев и ингуш Руслан Хаджиев категорически отказались возвращаться в родные республики и соглашались ехать в другие регионы страны. В итоге Гунаш уехал в Мурманскую область, а Хаджиеву пришлось – таки стать следователем МООП Ингушетии. Года через два я прочел в Комсомолке о том, что он, пойдя на поводу у своего тейпа, принял неправомерное решение по одному из дел.
Меня направили в распоряжение УООП Ростовского облисполкома.
Поскольку свободной должности следователя Кировском районе не было, я получил назначение на должность следователя по Пролетарскому району Ростова-на-Дону. Начальник этого отделения Николай Касьянович Забудько был давним товарищем Дмитрия Никитовича.
Моя учеба на юридическом факультете РГУ завершилась 30 июня 1966 года.