**-** 20**
По ночам я слышу далекие гудки поездов и храп Полковника. Если случается наложение, побеждает храп.
Здесь не лают собаки, не кричат птицы, не крадутся сквозь заросли кошки, не ездят машины и не живут люди.
Получается, что мы с Полковником - единственные млекопитающие на всю округу. В какой-то степени - также единственные пернатые, земноводные, пресмыкающиеся (мы пресмыкаемся гордо!) и даже членистоногие.
Вот такие дела.
Можете считать это записками натуралиста, дневником бесноватого Робинзона - да хоть просто бредом. . Мне плевать. Я вообще не уверен, что сия писанина попадется кому-то на глаза. Но если попалась -не обессудьте.
Да, вот еще. Где-то там меня как-то звали. Здесь это не имеет значения. Здесь я Лейтенант. Хотелось бы, конечно, подняться по служебной лестнице, но пока дело идет с большим скрипом.
Нет, все-таки нужно объяснить, что я вообще тут забыл. Или нашел.
Неделю пребывания в этих чудесных местах я бы приравнял годам к семидесяти обычной, размеренной жизни. Ладно, округлим до ста.
В таком случае, около сотни лет назад я появился здесь, имея при себе (на себе) здоровенный рюкзак, каковой набил всем, что счел нужным. Разумеется, не учел и не рассчитал.
Рюкзак вольготно расположился у меня на спине, елозил по лопаткам и постукивал по заду. Я возненавидел его практически сразу, казалось, что это не я куда-то собрался, а он собрал меня в дорогу и ткнул в спину: иди.
Нас останавливали дважды, и оба раза из-за него - в метро и на вокзале.
Справедливости ради замечу, что второй досмотр, возможно, спровоцировал я сам.
Когда мы встретились глазами с потным, багроволицым сержантом, я был устал, зол и не скрывал этого. Сержант понял меня превратно и приступил к исполнению служебного долга - с полагающимися расспросами, недоверчивым похмыкиванием и тщательным осмотром содержимого.
Изнасилованный рюкзак долго отказывался принимать обратно то, что было из него так безжалостно извлечено. Я пихал, надавливал, вкручивал, а с кончика носа одна за другой стекали капли пота. Сержант стоял рядом, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Моя возня его забавляла.
Электричка (разумеется, уже не та, на которую я планировал сесть), потом автобус, у которого дрожали, стучали и скрипели все возможные сочленения. Потом я приехал…
А знаете, что? Выберите, как говорится, из предложенного списка:
Вариант А. Я давно этого хотел. Уехать. Исчезнуть, раствориться где-то во времени и пространстве. Нет, не насовсем, конечно - насовсем пока рановато. Неделя, две, месяц. Выключить телефон и заставить себя не включать его. Потом узнаю, кто меня искал и зачем. Не обливаться холодным потом, случайно назвав женщину К. именем женщины N. или наоборот. Не вздрагивать, когда начальство дружески похлопывает по спине. Не отвечать на десятки идиотских вопросов, не пялиться на экран, где то орут друг на друга под сатанинские усмешки ведущего, то скачут козлами и разевают рты под фанеру, не… Наверное, достаточно. Вам ведь тоже иногда этого хочется, или я ошибаюсь?
Методика проста. Берем карту, тыкаем в условно случайную точку. Нам ведь не хочется оказаться за сотни километров в какой-нибудь дальней глуши? У нас и поближе найдется, в пределах часа-двух езды от города. Так что тыкаем случайно, но аккуратно.
Я сделал именно так.
Вариант В. Суть контракта: мне указывают место и срок пребывания. Я прибываю, пребываю и описываю. Записки публикуются на Интернет-портале N. Эксклюзив. Гонорар. Слава.
Вариант С. Последний покемон. Всех остальных я уже нашел, Еще немного - полная победа, мой блог в топах, друзья в восторге ( в смысле, отчаянно завидуют, но делают вид, что очень за меня рады).
Вариант D. Прячусь от тех, с кем лучше бы вообще не встречаться. Надежда на положительный исход очень невелика. Но если скроюсь на время, да так, чтобы никому в голову не пришло, где я, возможно, пронесет. Возможно, но…
В автобусе нас было трое: я и два печальных узбека. Они молча сидели рядом, обхватив здоровенные пакеты. На одном из поворотов ближайший к проходу пакет временно вышел из-под хозяйского контроля и выплюнул на пол несколько упаковок “Доширака”. Я было пожалел узбеков, но сразу вспомнил, что как минимум треть моего рюкзака занимают такие же упаковки.
А может быть, они были совсем не печальные., просто очень уставшие. Возвращались с какой-нибудь стройки в какое-нибудь временное жилище, молча наблюдали за изгибами дороги и привычным узором трещин и ухабов. Может быть… Да какая мне, в сущности, разница?
Остановившись там, где я попросил, водитель бросил на меня удивленный взгляд. Мол, мужик, ты в себе? Ты точно именно здесь хочешь выйти?
Выходя, я кивнул ему, улыбнулся, кивнул за компанию и узбекам.
Автобус постоял еще с минуту, словно приглашал меня вернуться, но я не принял приглашения. Не понял намека, не заметил предостережения - так или иначе, унылое транспортное средство отползло от обочины и затрюхало дальше. Две черные головы на фоне освещенного салона были видны еще долго. Потом автобус одолел поворот и исчез.
Белые ночи уже ослабли и почти сдались, а черные еще не набрали достаточно сил. Истекло время исполнения одних обещаний, но еще не наступило время других.
У художника, который в тот вечер расписывал небо, было скверное настроение.
Помните такую детскую книжку “Что я видел”? Не помните - и ладно, помните - тоже ничего страшного. Итак,вот что я видел:
По обеим сторонам дороги на некотором отдалении - как бы деревья. То есть, настоящие деревья, но какие-то выморочные, лишние что ли. Впрочем, деревьям так не казалось - росли себе, то сгрудившись так, что между ними не было просвета, то разойдясь на пару метров,,подворовывали друг у друга воду и скудное пропитание. Из-за деревьев тот тут то там высовывались некие постройки. Они давно умерли, так и не осознав своего предназначения.
Деревья и все, что находилось за ними, были надежно защищены от посягательств. Обочины наглухо заросли живой, непроходимой стеной. Огромные листья с острыми вырезами, высокие, толстые стебли с мощными соцветиями - десятки тысяч безмолвных воинов образовали строй длиною в километры. Щиты сомкнуты, мечи наготове. Кто хочет рискнуть, кто посмеет не то чтобы пройти - приблизиться?
Еще метров сто вперед по асфальту, и мне нужно направо - вежливо сообщил навигатор. Спасибо, родной. Мне-то, положим, нужно, да кто же меня пропустит?
Я прошел эти сто метров, и строй расступился. Слава тебе, о Навигатор, знающий все окрестные тропки!
На самом деле, тропка оказалось не такой уж узкой, а когда-то была шире и даже носила, наверное, звание дороги. Omnia transeunt (выпендриваюсь).
По краям тропки высились два ряда все тех же растений-воинов. Щиты нависали над головой, некоторые почти касались меня.
Страшно? Это не то слово. Привычная, городская версия, страх-лайт, прицепилась ко мне еще в самом начале пути, благодарно ухмыльнулась сержанту, который ковырялся в моем рюкзаке, и удобно расположилась вдоль позвоночника.
Когда я садился в автобус, немедленно загрузилась свежая версия - та была какая-то колкая, жесткая и холодновато-скользкая.
Здесь же, на темной тропе, неспешно ползущей сквозь заросли, я испытал совершенно иное чувство. Как будто влили в меня холодный, густой и тошнотворный напиток, влили насильно и неожиданно. И он растекся по всему телу, добрался до каждой клеточки и наполнил ее тоскливой беспросветностью, медленным ядом, останавливающим любое живое движение.
Это я сейчас какие-то слова нахожу. Отбираю те, что покрасивее, поточнее. Пытаюсь понравиться. А тогда просто чуть не помер.
Не убивайте меня, дяденьки. Я вам все отдам: и “Доширак”, и курево, и мобильник, и деньги - все, что есть, отдам. Хотите, буду по земле ползать, выть и умолять, хотите, еще что-нибудь хорошее или не очень для вас сделаю. Только не убивайте.
Слева возникла проплешина, а в ее центре - нечто недостроенное полутораэтажное. Черный зев входного проема, выеденные временем глазницы окон. Ишь ты, “выеденные временем”... Никто их не выедал - как бросили, так и осталось.
Здесь никто никогда не жил и даже не пытался. Человек пришел, разрыл, привез, высыпал, посуетился, поковырялся, плюнул и исчез.
Навигатор слабеющим, прерывающимся голосом предупредил меня, что до искомой точки осталось триста метров. Потом пропала сеть (странно, что она вообще столько продержалась). Зарядка была практически на нуле.
Все. Связь с внешним миром прервалась. Для него я исчез.
Этой ночью не видно ни зги.
В темноте каблуками стуча,
Ты идешь и считаешь шаги,
Чтоб хоть чей-нибудь голос звучал.
Стынут ветки, готовясь к зиме.
Тени щерят беззубые рты.
Кто бесстрашно шагает во тьме?
Это ты. Это ты. Это ты.
Негорящих ночных фонарей
Перезревшие гроздья висят.
Снежных мартов, гнилых ноябрей
Двадцать пять, сорок пять, пятьдесят…
Сединой по твоим волосам
Беспощадное время течет.
Как нелеп и смешон небесам
Этот счет, этот счет, этот счет!
Ухмыльнется беды полынья,
Содрогаясь до жадного дна -
Как безумна надежда твоя,
Как слаба и тщедушна она!
Но ты вряд ли оставишь ее,
Ибо сам с незапамятных дней
Доверяешь дыханье свое
Только ей, только ей, только ей.
Шепчешь, пот вытирая со лба:
“Как-нибудь. Как-нибудь. Как-нибудь…”
А по следу крадется судьба,
Чтоб тебя невзначай не спугнуть.
Я решил считать шаги. Вслух. Оказалось, что это очень страшно. Когда идешь один, в хищно клубящихся сумерках, лучше молчать. Молчать и вслушиваться, вслушиваться… Откуда этот шорох?! Что это за тень - вон там? Она движется… Ты должен слышать все, быть готовым ко всему. Ты должен…
“Раз. Два. Три...” - начал считать я, и сердце глухо заухало в такт. “Четыре. Пять, Шесть.” О, да у нас голос дрожит! Красота. Мы очень, очень смелые ребята. Мы считаем все громче, мы печатаем шаг, как римские легионеры - уверенно, спокойно. Расступитесь, тени! “Семь. Восемь. Девять”. А как там у римских легионеров в штанишках? Не чувствуют ли они некую сомнительную влажность? Нет, не чувствуют пока? Ну и славно. “Десять. Одиннадцать. Двенадцать.”
В общем, я как-то втянулся.. Где-то в района ста девяноста впереди обозначилось нечто.
Около двухсот пятидесяти подумалось, что я подхожу к какому-то поселку. Еще через сто - сто двадцать шагов стало ясно, куда я попал.
Самострой. Кладбище убогих, давно заброшенных домиков.
Много лет назад в никому не нужную, неплодородную почву посадили дощатых уродцев. Их любили. Их, можно сказать, принесли на себе - по досочке, по оторванной откуда-то фанерке, по украденному или подобранному где-то листу железа. Их растили, аккуратно прибивая свежепринесенное к притащенному ранее, аккуратно выпрямляли ржавые гвозди. Потом отходили в сторону, окидывали взглядом - хорошо!
Рядом с домиками вырастали парники, сколоченные из ольховых стволов.
Скупой на питательные вещества суглинок неохотно делился ими с кустами и цветочками. Местные сорняки тоже предъявляли претензии и по возможности душили новых поселенцев.
Но люди были упрямы. Они победили. Точнее, им так казалось.
А потом этих людей победили другие люди - или обстоятельства, что, в сущности, почти одно и то же.
Брошенным домикам закрыли глаза, заколотив их шершавыми досками. А некоторым и глаза не стали закрывать - так бросили.
Домики погоревали год, два и умерли.
В одном из них мне предстояло какое-то время жить.
Мило.
- Пошел на фуй. - отчеканили сумерки. Голос был громкий, с хрипотцой.
Я похолодел.
Прямо поперек тропы лежало тело - вполне себе живое, только вдрыз пьяное. Тело всхрапнуло и не открывая глаз снова послало кого-то на фуй. Меня?
Я замер.
- Не хочешь на фуй? Как скажешь. Третий дом слева не занимать.
Обойти тело не представлялось возможным, по обе стороны тропки дежурили хищные растительные твари с зазубренными листьями. Пришлось переступать.
Так я познакомился с Полковником.
Утро следующего дня просунулось в разбитое оконце халупы на самом краю самостроя. Нет, что вы, никакого “облюбовал”! Какое там - кривое, косое чудовище из неструганых досок, со щелями толщиной в палец. Зато единственное, в которое я смог попасть. Все предыдущие попытки, числом девять, потерпели неудачу. Двери не открывались, доски не отдирались,темнело, а с тропы периодически звучали месседжи одинакового содержания.
Единственный перемещаемый предмет мебели - трехногий табурет - я использовал в качестве замка. Сам же сбросил рюкзак и плюхнулся на кучу волглого тряпья, предварительно ощупав ее на предмет острого и выступающего. Спал без снов - провалился и ушел на самое дно.
**-** 20**
Продолжаю…
Хмурое утро явилось мне в обличье Полковника - собственно, это его голова осторожно просунулась в разбитое окно и не отрывала от меня своих подпухших глаз.
- Рота, подъем! - гаркнула голова и весело осклабилась. - Сколько можно дрыхнуть-то? Давай открывай. Знакомиться будем. А то ведь я могу и в окно влезть.
Черт возьми, он был прав! Об этом я как-то не подумал. С трудом выдернув ножку табурета из дверной ручки, я впустил гостя. Или хозяина?
Ниже среднего роста. Сухощавый. Удлиненное лицо, нос с горбинкой, глубокие складки вокруг тонкогубого рта. Из тех, чей возраст после сорока определить почти невозможно. Брюнет, ни одного седого волоса. Кожа темноватая, как будто слегка прокопченная, под глазами мешки (а что вы хотели?!). На голый торс наброшен полковничий китель. Кстати, китель-то по фигуре! Похоже, свой, не краденый. Погоны, конечно, потускнели, орденские планки сняты (а ведь были - явные следы остались), но в целом - ничего себе. Очень даже.
- Ну ты выбрал… - голос оказался высоким, резким, с неприятной дребезжинкой. - Забирай свое барахло, пойдем устраиваться. Если ты, конечно, не собираешься сразу на фуй отсюда. Как я вчера предлагал.
Я не собирался.
- Как тебе этот? Мой рядом. - Полковник указал на крохотный домишко, сохранивший на удивление приличный вид. - Там чисто. Я проверял.
- А что же сами-то…
- Мой еще лучше. - отрезал он. - Марш заселяться или шагай отсюда. Больше повторять не стану.
- Слушаюсь! - чуть было не гаркнул я, но ограничился коротким кивком.
Полковник был прав. Внутри было чисто, и даже имелась кое-какая обстановка: небольшой стол, два табурета, полка на стене, топчан в углу. Но самое главное - буржуйка. Рядом с ней лежала кучка аккуратно напиленных сухих досок.
- Тебе. На первое время. Лето холодное. - буркнул Полковник. - Если не сбежишь сегодня же. Жратва есть?
Я молча развязал рюкзак и начал выкладывать на стол запасы - в шеренги, как на строевом смотре. Когда последний рядовой - пятнадцатая пачка “Доширака” - занял свое место в третьей шеренге, Полковник подошел к столу, оглядел строй и поджал губы.
- Этим даже закусывать не советую. Вот что. Колбасу и консервы оставь, остальное спрячь. Увижу, что ты это жрешь, погоню отсюда *саными тряпками. Вернусь через полчаса. Приберись пока. Да, вот еще. Можешь называть меня просто Полковником.
Дверь за ним закрылась, а я так и продолжал тупо стоять у стола. Прибраться… Да, пожалуй, надо хотя бы подмести. Черт, я уже ему подчиняюсь! Получаса не прошло. OK. Is there a fucking веник? Yes, there is!
“Дорогая Лидочка! С днем рождения! Будь счастлива, будь здорова и скорее приезжай к нам!”
Эх, Лидочка, Лидочка… Добралась ли ты до Коктебеля? Что-то мне не верится. Почему? А вот не верится, и все.
Старая открытка с видом Коктебеля была выметена из-под топчана последней. Я несколько минут смотрел не отрываясь и все жалел неизвестную Лидочку.
Потом вздохнул - философски так, со стороны должно было выглядеть внушительно - и погнал кучу мусора к порогу. Куча нехотя переползала в указанном направлении и в конце концов уперлась в сапоги Полковника. Надраенные до блеска…
- Мог бы побыстрее. - Полковник был явно не слишком доволен увиденным. - И почище. Ладно, на первый раз сойдет. Это на стол.
Кастрюлька. Закутанная в тряпку. Горячая - еле донес. Рядом с кастрюлей на столе утвердилась бутылка с мутноватой жидкостью.
- Самогон. Нормальный. Сорок пять градусов. - прокомментировал Полковник. - Консервы открой. Колбасу нарежь.
Я молча повиновался. Более того, выполнял приказы быстро, четко и с неожиданной охотой. Полковник извлек из кармана брюк стакан и ложку, я достал из рюкзака ложку и кружку. Разливал Полковник.
- За новоселье. - первый тост тоже прозвучал как приказ.
Самогон обжег, ошеломил и медленно потек вниз, наполняя благодарный организм теплом и покоем. Полковник осторожно распеленал кастрюлю и приподнял крышку. Господи… Так пахла жареная картошка, которую продавали на станциях. Я с детства помню этот запах, я его никогда и ни с чем не спутаю. Густой, сытный, с ноткой чеснока и укропа… Это она. Она!
- Жри давай, не принюхивайся. - буркнул Полковник и налил по второй. - За знакомство. Как зовут?
Я открыл рот..
- Не нужно. Здесь имен нет. Только чины и должности. Будешь младшим лейтенантом. Понял?
- Так точно.
- Молодец. До дна, Младший.
До дна так до дна. Это мы можем. Кажется…
Полковник встал и молча вышел. Через минуту снаружи что-то с грохотом упало, потом, очевидно, было поднято под аккомпанемент комбинаций из фуя и его производных.
Наконец в дверь просунулся фанерный прямоугольник приличного размера.
- Принимай. - приказал Полковник. Прислони пока к стене. Не переворачивать без команды. Теперь следующий. И еще один.
Три одинаковых куска фанеры занимали слишком много места, смысл их пребывания здесь был не ясен, но я просто молчал и ждал.
- По третьей, Младший. . - Полковник махнул полкружки самогона не поморщившись. - Пей давай. И закуси хоть картошкой, что ли, а то окосеешь.
Он слегка раздвинул фанерные прямоугольники.
- Подарок к новоселью. Тут больше одного все равно нормально не поместится, так что выбирай. Вслепую будешь или подсказать?
- Подскажите, - бодро произнес я и вдруг почувствовал, что закусывать надо было после первой. Я окосел, как и предвидел Полковник.
- Подсказываю. Лев Николаевич, Николай Никитович, Виталий Иванович. Ну?
Нет. Только не Лев Николаевич. При всем уважении “Филипка” я ему никогда не прощу! М-м-м… Пожалуй…
- Ну, скажем, Николай Никитович.
- Отвечать надо уверенно. Повтори.
- Николай Никитович. - отчеканил я.
- Получите. Товарищ Слюньков Николай Никитович, член политбюро ЦК КПСС. Фотографический портрет.
Полковник перевернул фанерный лист.
- А тех двух можно посмотреть?
- Можно.
Зайков Л.Н. Воротников В.И. Ух ты, свезло-то мне как!
- Ну что, берешь Слюнькова, или кто другой больше по душе пришелся?
У Слюнькова злое лицо настоящего хозяйственника. У Воротникова - бесстрастный лик чиновника. Он вообще когда-нибудь улыбался? Вот Зайков улыбается, берите пример с товарища Зайкова! Только улыбка какая-то больно натренированная…
- Слюньков. - твердо сказал я. - А что с ним делать?
- На стену повесить. Вот сюда прямо. Видишь?
Там, куда указывал палец Полковника, на стене красовалось огромное сырое пятно. Как я его сразу-то не заметил?
- Отсыревает,. - пояснил Полковник. - Прикрыть надо. Была бы голая баба нужного размера, принес бы тебе бабу. Но есть только члены.
Он засмеялся, и смех показался мне неприятным. Лающий. Недобрый.
- Молоток и гвозди получишь у каптера, то есть у меня же. Но позже. Сейчас по четвертой. Закусывать обязательно.
Потом была пятая и, кажется, шестая. Дальше не помню.
*__* ____ 20**
- Фуевый из тебя собутыльник, Младший.
Опять утро?! Да, похоже. Боже мой, я был уверен, что стоит мне оторвать голову от подушки (точнее, от моей свернутой куртки), и она отвалится, скатится чугунной болванкой на пол и проломит его.
- Подъем. Дел много. На завтрак и сборы - 20 минут.
Какой там завтрак! При одной мысли…
Я кое-как собрал свой измученный организм, хотя во время сборки обнаружились лишние детали, и направился к двери. За нею меня атаковал безжалостный свет и больно ударил по глазам.
- Зажмуриться ты еще успеешь. - голос у Полковника был недовольный. Одет он был во что-то поношенное, серовато-сизого цвета. Никакого кителя, никаких звезд на погонах.- Шевели ногами, тут недалеко.
Мы вышли на дальнюю границу самостроя - туда, где начинались владения изрезанных листьев и толстых, самодовольных стеблей. Десятки, cотни тысяч. Ядовитое море.
Полковник остановился. На земле валялась старая коса, а рядом - нечто прорезиненное, похожее на комбинезон.
- Я тут уже начал. - Полковник указал на небольшой выкошенный участок, как будто врезавшийся в сплошную зеленовато-лиловато-бурую толщу. - Теперь твоя очередь. Костюм надеть, очки тоже, сапоги. Не снимать, голыми руками ничего не трогать. Косить...
- От забора и до обеда. - вяло пошутил я.
- Да хоть до ужина. Кстати. Можешь вообще не начинать. Дорога на фуй тебе известна, я тут силой никого не держу.
- Я никуда не собираюсь. Пока. Разрешите вопрос, Полковник?
- Один и коротко.
- Зачем?!
- Позже поясню, если сам не догадаешься. Ни пуха, ни пера, Младший.
Я с удовольствием послал Полковника к черту, посмотрел ему вслед (похоже, к шоссе направился) и начал натягивать резиновое облачение.
Господи. Какая мука. Грудь тут же сжало, все тело начало исходить потом, в глазах стоял туман. Коса показалась мне сначала невероятно тяжелой, но буквально через минуту стало ясно, что для боя с этими тварями она, наоборот, легковата. Да и косарь из меня тот еще. Идиот с бодуна, вооруженный ржавой, тупой косой, что ты тут забыл?!
Я буквально убивал их, рубил каждую тварь в несколько приемов. Они сопротивлялись, хватались за меня своими листьями, отвратительно поблескивали стеблями, но с хрустом рушились, падали к моим ногам!
Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, совсем немного. Показалось, что теряю сознание. Воды бы… В домике было немного - то, что на всякий случай захватил с собой из города.
Пришлось стягивать прорезиненные доспехи, ползти домой (ого, уже домой!). На столе стояла полупустая бутылка минералки. Я бы ее в один присест, родимую, но нужно экономить. Где тут воду вообще берут, и какая она?
Потом был еще один бой, и еще один. И последний, после которого я рухнул на землю и провалялся с полчаса. Там меня и нашел Полковник.
- Ты еще здесь?! Не ожидал.Думал, свалишь. На, попей.
Должно быть, я выхлебал половину пятилитровой канистры. Глотал до тех пор, пока вода не запросилась наружу. Вкуса ее не чувствовал, помню, что была тепловатая.
Полковник оглядел поле боя.
- Для начала неплохо. - пожевав губами, проговорил он. - Косу ты, конечно, отбивать, не умеешь? Ладно. Научу. Завтра вместе пойдем.
- Пойдем… - я позволил себе более свободную формулировку, чем “так точно” или слушаюсь”. - Только у меня вопрос…
- Какой в этом смысл? - сощурился Полковник. - Простой и очевидный. Делай, что должен. Если можешь, конечно. Когда кругом го*но, расчисти хоть клочок земли. Понятно излагаю?
- Так точно. - отчеканил я.
Следующие три или четыре дня мы с Полковником попеременно мочили тварей. Чем шире становился выкошенный участок, тем обширнее казалась территория,занятая врагом.
Вечерами мы на полчаса проваливались в сон, потом Полковник исчезал на пару-тройку часов. А я сидел дома (“дома” - ну надо же!) и потихоньку записывал впечатления в тетрадку, которую взял с собой. Есть у меня такая слабость… Собственно, то, что вы сейчас читаете, есть прямое ее следствие.
Полковник приходил заполночь, приносил что-нибудь пожрать, а иногда и выпить. Боже мой, я никогда в себя столько не заливал и, наверное, никогда не буду. Полковник же пьет, как будто оборону держит. Упорно, яростно, жестко. При этом сохраняет спокойствие и, в некоторой степени, человеческое лицо.
Где он все это достает? Откуда у него деньги?
**-** 20**
Иногда мне кажется, что я прожил здесь всю жизнь. Могу уйти в любой момент, но… не могу. Как будто заколдовали, честное слово.
За все это время Полковник ежедневно навещал меня, но ни разу не пригласил к себе. Странно, скажете? Не буду спорить, но и напрашиваться в гости не стану. Субординация, опять же.
Где он служил? Воевал? Ничего не рассказывает.
По ночам ужасно храпит, но ни разу не слышал, чтобы он кричал во сне, звал кого-то. Получается, кошмары его не мучают? А может быть, он просто плачет, но очень тихо. Ну- не буду же я всю ночь подслушивать! Нафига мне это сдалось.
Однажды ночью я вскочу и закричу.
Метнется кто-то, в жухлых листьях шелестя.
Я закричу, что уходить я не хочу,
И может быть, меня услышат и простят...
*__* ____ 20**
Настал день, когда меня произвели в лейтенанты.
Утро не предвещало ничего особенного. Полковник на разводе (участников двое - я и он) поставил задачу, выдал мне тщательно отбитую косу и обещал прибыть к вечеру.
Два ранее выкошенных участка были разделены широкой полосой, каковую занимал враг. Какой-то особенно омерзительный, жирный и высокий. Видно, оказался в особо благоприятных условиях, не иначе. Убивать его было вдвойне тяжело, но я старался, и освобожденная территория постепенно расширялась - этак к вечеру два фронта Сил Света встретятся.
Запах дыма проник в ноздри в тот самый момент, когда я победно оглядывал поверженных, раскрошенных, изуродованных. Горело где-то у нас, в самострое.
Вообще-то я не очень быстро бегаю, но в этот раз поставил личный рекорд.
Долговязая фигура в черной куртке отделилась от дома Полковника и кинулась наутек. Только в этот момент я осознал, что ору - утробно, страшно - и размахиваю косой.
Гнаться за ублюдком было некогда - дверь уже горела вовсю. Я отшвырнул косу, сорвал с себя резиновые доспехи и начал яростно сбивать огонь. Воды бы…
Вода, слава богу, имелась. В здоровенной яме, которую кто-то, когда-то и зачем-то вырыл, может быть, как раз из противопожарных соображений.
Мутная жижа стояла на дне, я зачерпывал ее ржавым ведром, которое имелось в моем домашнем хозяйстве. Зачерпывал, носил, выливал, снова и снова.
Огонь удалось остановить, хотя дверь теперь выглядела ужасно.
Я плюхнулся на землю и закрыл глаза. Итак, у Полковника есть враги. Кто? Почему? Сколько?
Кто? Почему? Сколько? Кто? Почему? Ско… Честно говоря, я просто уснул. Это было не только глупо, но преступно - заснул, можно сказать, на посту, да еще и после нападения противника.
- Какого фуя?! - Полковник орал так, что проснулся бы и мертвый. - Фуй ли ты тут дрыхнешь? Почему, плять, дверь вся обгорелая?!
Я вскочил на ноги и доложил. Получилось сбивчиво, но в целом понятно.
Так… - Он помрачнел. - Фуйня творится. Младший. Смиррно!!!
Я вытянулся в струнку. Можно сказать. Рефлекторно.
За проявленное мужество, смекалку и оперативность повышаю вас в воинском звании. Произвожу в лейтенанты. За последующий проступок назначаю взыскание. Потом придумаю. Поздравляю, Лейтенант. Вольно.
Он похлопал меня по плечу.
Вот что, Лейтенант. Ты сейчас к себе иди. Я попозже к тебе загляну. Кое-что принес, кстати.
Голос его звучал устало, да и сам Полковник как будто сжался, а лицо приобрело сероватый оттенок.
Я поплелся к себе. Оглянувшись, увидел, как он стоит, слегка сгорбившись, у своей обугленной двери - как будто не решается войти.
В тот вечер Полковник пришел поздно, при полном параде, но выглядел как-то смято и печально.
- Принимай. - буркнул он, вытаскивая из полиэтиленового пакета пузырь и закуску. - Посидим напоследок.
- Почему напоследок?!
- Потому что не фуй тебе тут больше делать. Помог немного - и на том спасибо. А с этими я сам справлюсь. Как-нибудь.
Он налил себе полный стакан и тут же опрокинул его - я вот так, целый стакан одним глотком, не могу. Это для меня высший пилотаж, высот которого, надеюсь, никогда не достигну.
- Кто это был? Откуда они знают, что Вы здесь живете?
- Живу? - с горечью переспросил Полковник. - Ну да, живу. Кто, зачем, чем я им насолил - не знаю. И знать не хочу. Придет еще раз - убью на фуй и в борщевиках закопаю.
Он говорил уверенно и твердо, но почему-то я не поверил. Знает он, кто это. И почему дом поджечь хотел, тоже знает.
- Так что, Лейтенант,, собирай завтра свои манатки и вали. А пока - еще по стакану. Возражений не принимаю.
Мне показалось, что за эти пару часов Полковник постарел.
Мы посидели еще с полчаса. Я окосел окончательно, он, кажется, тоже, хотя старался держаться.
- Все. - выдохнул Полковник, тяжело поднимаясь из-за стола. - завтра утром уйду рано. Когда вернусь - чтобы тебя тут не было. Считай это последним приказом ст-т-арршего по званию.
Я тупо кивнул. Полковник, пошатываясь добрел до двери, почти вывалился наружу, и это последнее, что я помню.
В ночь и темноту влекомый,
Брови горестно горбя,
Окликаю незнакомых,
Так похожих на тебя.
Возвращаюсь без надежды -
Тени маются в углу.
Дождь выстукивает “Где ж ты?”
По оконному стеклу.
Слышишь, где ты? Вышли сроки -
Сотни раз считал до ста!
Прожигают злые строки
Плоть бумажного листа.
Время, ты помочь должно бы,
Намотав за кругом круг…
Намертво прилипло к небу
Сладко-горькое “А вдруг...”
*__* ____ 20**
Утром у меня отвалилась голова. Я поднял этот тяжелый чугунный шар и кое-как приладил его на место. Во рту обосновалась пустыня Гоби. Или Сахара… Там было не просто безводно - там трескалось, слипалось, образуя непроглатываемый ком.
Господи… Действительно, пора уходить. Что бы меня сюда ни привело - хватит!
Через полчаса я покинул Самострой. Оставалось пройти несколько сотен метров, и пожалуйста: дорога-автобус-поезд-дом. Простите, Полковник.
- Значит, Щуплого кончаем здесь. Дождемся, пойдет мимо, прямо тут и замочим. Потом пи**еныша его, если найдем.
- Так что, будем тут до темноты сидеть? Жрать охота, да и горло бы смочить.
- Жрать ему… Не ссы, все есть. И пожрать, и смочить.
- Ну, тогда лады.
Двое. Прячутся в той недостроенной халупе. Эх, не зря мне в первый вечер показалось, что там кто-то может быть. Не зря. И что с этим делать?!
Лучше всего - сбежать. Тихо, незаметно.
А Полковник?!
А что Полковник?!
Я ему никто. Он мне никто.
И приказ есть соответствующий!.
Да, я трус. Мне не хочется умирать - и вообще, и в особенности здесь. Никто ведь не найдет, никто не узнает. Пусть я трижды пи**деныш - НЕ ХОЧУ!
Я сбегу, обязательно сбегу, вот только как? Мимо халупы не проскочишь, там ждут. Другой дороги нет - за Самостроем одни борщевики, не прорвешься. Можно, конечно, прокосить тропку. Километров этак на пять…
Тогда спрятаться где-нибудь. Пока будут обшаривать домики, успею - пригнувшись, ползком, да как угодно. Улизну, только меня и видели!
Я стал змеей, сороконожкой, червем - короче говоря, бесшумной ползучей тварью. Только такая могла вернуться в Самострой, не произведя ни единого шороха или треска. Уже подобравшись к своему дому, понял, что так еще хуже. Прислушиваться к каждому звуку, обмирать от страха. Метаться от сарайчика к сарайчику и слышать, как ухает сердце. В конце концов я своего дождусь....
Нож! Есть нож, а еще ржавая коса и ржавый топор. Неплохо..
Косой можно махать и при этом делать страшное лицо. Один раз сработало.
Косу положим здесь.
А сами - вперед, поближе к этим двоим. Чтобы все слышать (лучше видеть) и ничего не пропустить. С собой - нож и топор. В случае чего - немедленно отступаем, хватаем косу.
Вот какой я молодец. Стратег и тактик.
Червь уполз и вернулся, меня не заметили.
Двое вели какой-то бессмысленный, вязкий разговор. Он тянулся, как нитка пьяной слюны, почти достигал земли и обрывался. Потом еще один мерзотный тяж, еще, еще… Время исчезло. Его сожрали и выпили эти двое.
- Вот Танька дает, это да...Скажешь, не дает?
- Танька-то? Дает, вроде. Сам не ходил.
- Вот и я говорю - дает. А ты, бл…, не веришь.
- Да почему ж не верю-то? Я чё, неясно сказал? Вроде дает.
Господи, ну пусть они просто уйдут. Хотят прикончить Полковника - на здоровье, что тут, в округе, места для этого больше нет? Или пусть из стены вывалится кирпич, а еще лучше - сразу два. Нет, не надо двух кирпичей, пусть обвалится целая стена. Сейчас. Господи. Пусть она обвалится.
- Она меньше сотни за полчаса не возьмет. А где я ей найду?!
- Танька-то? Погодь, со Щуплым разберемся, будет тебе сотня, да не одна. Сначала его замочим. Потом п**деныша, а потом и черно***ых этих. Без Щуплого им хана. Не боись, Санек. Все будет чики-чики. Сержант мой так говаривал.
Поразительно, но я … заснул. Точнее, отупел от страха и мучительного до тошноты ожидания. Почему очнулся именно на этих словах? А то я знаю…
Было довольно светло - все-таки белые ночи законились совсем недавно, но цвета потреяли резкость и стали меньше отличаться друг от друга. Где Полковник?!
- Санек, слышь, идет он.
- Да слышу я. Дождались наконец.
Полковник был одет в какое-то странное длиннополое пальто, черная вязаная шапчонка налезала на глаза. Натуральный бомж.
Он шел довольно быстро, не глядя по сторонам, шаг пружинистый, уверенный.
Двое отделились от стены одновременно и загородили ему дорогу.
Их спины скрыли от меня невысокую фигурку Полковника.
- Здоровеньки булы. Шуплый. Не ждал?
- И тебе не болеть, Тимоха. Ждать не ждал, да и в гости не звал. Чего надо?
- А ты сам-то подумай. Если что, мы с Саньком напомним. Правда. Санек?
- Гы!
- Вот, значит, как. Играли мы тогда по-честному, разве нет? А раз по-честному, то какие ко мне вопросы?
- Какое ж это по-честному, сука! Пять раз подряд выигрывал. Пять, бл..! Так не бывает. Давай деньги назад.
- А Санек-то прав. Ты бабки-то отдай. Глядишь, и простим.
- Так я тебе и поверил. Кстати, колода ваша была.
- Да по х.. мне, чья. Деньги где?
- Считай, что пропил.
Удар Тимохи согнул Полковника пополам.
- Вот что Щуплый. Тебе каюк. Но даю один шанс. Просто так, по приколу.
- Да кончать его надо, Тимоха. Дай я его разок - и все дела.
- Погоди, Санек. Ща развлечение будет. Наша, говоришь, колода была? Верно. Вот она. Играем. Мой выигрыш - замочим. Медленно и жестоко. Твой - сделаем по-быстрому, пернуть не успеешь. Ну так что?
- Играем.
Наступила тишина. Я подполз чуть поближе.
- У меня двадцать, Шуплый.
- Поздравляю, Тимоха. Прет тебе. Но и мне поперло. Туз и десятка.
- Сука… Как ты это делаешь?! А ну, еще раз.
Полковник выиграл три раза подряд.
- Все, Санек. Меня достало. Мочим.
- Тимоха, у него….
Двое медленно пятились, приближаясь ко мне.Наконец я увидел Полковника. Он стоял, широко расставив ноги. Пистолет с длинным глушителем медленно перемещался то влево, то вправо. Как в боевике…
- Вот что, мужики.- он говорил негромко, почти ласково. - Ножи на землю. На счет “раз”. Иначе стреляю. Раз. Молодцы. Теперь оба вывернули карманы. На тот же счет. Раз. Ух ты, Тимоха, а откуда у тебя бабки? Ты же безработный, вроде. Клади. И ты, Санек, не стесняйся. Вижу, вижу, ты сегодня пустой. Ладно. Штаны снимайте.
Щуплый, да ты чё?!
Раз. Вот ведь можете, когда хотите. Лейтенант, выйди ты уже наконец на свет божий. Хорош… С ржавым топором… Свяжи им руки сзади. Штанами, да покрепче!
Я повиновался. Топор пришлось отбросить, но вряд ли бы он пригодился - Полковник держал Тимоху и Санька под прицелом.
Два неудачливых душегубца сопели и глядели на меня с ненавистью.
- Молчать. - тихо процедил Полковник. - Ни одного слова. Иначе обоих положу. Так и сдохнете без штанов.
У меня немного тряслись руки, но узлы получились тугие. Так просто не развяжешь.
- Неплохо, - одобрил Полковник. - Теперь слушаем меня внимательно. На фуй отсюда оба. Осторожными мелкими шагами, но быстро. Увижу здесь или еще где - пристрелю без предупреждения. Готовы испариться? Кивните, если готовы. Отлично. Лейтенант, проводите их до дороги. Я подожду здесь.
Две нелепых фигуры кое-как добрели до шоссе и свернули направо. Я осторожно выглянул - Тимоха и Санек плелись по обочине, даже не пытаясь развязать узлы. Можно было возвращаться.
Полковник сидел прямо на тропе, опершись на руку, и тяжело дышал.
- Все нормально, лейтенант. - проговорил он. - Это только в боевиках легко и просто. Сейчас отдышусь немного и пойдем. Эх, хотел тебя в звании повысить. Но придется подождать немного, не дотягиваешь ты пока до Старшего. Хотя в целом, молодец. Был уверен, что сбежишь, сам же тебе приказывал. Зачем остался?
Я молча пожал плечами.
У входа в свой дом Полковник задержался и пристально посмотрел на меня.
- За неисполнение приказа надо бы наказать. Вот что. Два дня домашнего ареста. На улицу не высовываться, разрешаю только по нужде, рядом и очень быстро. Провизией и водой обеспечу. Увижу дальше чем в пяти метрах от дома - выгоню на фуй, да так, что мало не покажется. Все ясно?
- Так точно. - отчеканил я.
Мне очень пригодились эти два дня. Все, что удавалось записать урывками, теперь приведено в порядок и причесано. Полковник, спасибо!
Назревает в небесах буча.
Все сияние и блеск - к черту.
Наползла на небосклон туча,
Заливая окоем черным.
Наливается. Урчит глухо.
Никому не совладать с нею.
Градом черное полно брюхо,
А с откормленных боков - снегом.
Тут, хоть молод иль давно стар ты,
Впору думать о лихой доле.
Слышь, старуха, разложи карты.
Погадай нам на судьбу, что ли.
Посули ну хоть чуть-чуть света,
Чтоб не стыли по углам хмуро.
Мы же верили во все это!
Смолоду, ну а потом -сдуру.
Что-то стало на душе зябко.
Хватит картами шуршать. Хватит!
Ты глаза не отводи, бабка.
Мы из тех, кто так и так платит...
*__* ____ 20**
Два дня домашнего ареста истекли. Еда и вода еще остались, а Полковника нет. Только сейчас понял, что ночью не слышал его храпа. Ушел? Куда? Зачем? И что теперь делать мне?
*__* ____ 20**
Тут не нужно никаких высших математик.
Царь наш батюшка велик, осиян венцом.
Что ж ты, братец, приуныл? Не грусти, солдатик.
Чай, негоже помирать с грустным-то лицом.
Разберутся без тебя в правых-виноватых
И решат, кому медаль, а кому - кирдык.
Так что, ты давай прими вид придурковатый
И с улыбкою - в огонь. Ты же, брат, привык.
После, если повезет, грянет перекличка.
Твой же, видно, как и мой, будет сон глубок.
Кто там станет горевать, что сгорела спичка,
Если их в запасе есть целый коробок?
Нашей жизни грош цена, хоть и грош - монета.
Так что, принимай, земля, горсточку монет.
Может, выйдем на врага, а врага и нету…
Может, нам и пофартит. Но, скорее, нет.
Всем в одной земле лежать - рыжим, белобрысым.
Ох, окажется она всякими полна.
Может, выживут одни тыловые крысы.
Может, только им одним не придет хана.
Как затеют запускать фейерверки в воздух,
Весь штабной боезапас расстреляют зря.
А с небес на них падут ордена и звезды
В благодарность от Него - батюшки-царя.
Нам же явно прямиком к черту или богу.
Тут, браток, как ни крути - не свернешь с пути.
А пока гремит оркестр, мы шагаем в ногу.
И единственный вопрос - долго ли идти….
Теперь я знаю, что мне делать…
И времени у меня сколько угодно: хоть два дня, хоть целый год.
Вчера я ждал его до полудня. Полковник не вернулся.
Уходить? Больше всего мне хотелось уйти, бросить все это к чертовой матери, вернуться домой. К уютно мерцающему монитору. К банке пива, которая всегда найдется в холодильнике.
И я ушел. Но не туда, куда хотел. Просто взял нож и поплелся к шоссе. Его нужно найти, хотя бы попробовать.
Почему-то мне показалось, что нужно идти направо - в ту сторону, куда тысячу лет назад уехал автобус с узбеками.
Вдруг где-то на обочине я увижу невысокую, худощавую фигурку в нелепом длинном плаще (знаю я теперь, зачем ему такой длинный плащ!) и дурацкой шапке?
Обочины были пусты. Тут что, вообще никто не ходит?
Должно быть, я прошел километра четыре. Вот остановка автобуса, вот какие-то строения… Они мне не понравились сразу. Нехорошие.
Запах… Мерзкий, тревожный. На самом деле, я почувствовал его за пару километров, но сейчас он стал нестерпимым. Что это?!
От остановки отделилась фигура и направилась ко мне. Нож, ты со мной? Со мной, со мной.... Похоже, пригодишься…
- Брат, курить есть, а? Очень хочется, денег совсем нет. Прости, брат.
Надо же, это один из тех самых узбеков. Удивительно, что лицо врезалось в память, хотя я видел в основном их спины - только когда выходил из автобуса, обернулся.
- Не курю,- угрюмо ответил я, поглаживая в кармане рукоятку ножа.
- Молодец. - вздохнул узбек. - Не надо курить… Очень хочу, а денег нет.
- На. - я порылся в кармане штанов и выгреб оттуда мелочь. - Хватит?
- Хватит! - лицо узбека излучало почти детскую радость. - Ай, спасибо, брат! Спасал меня.
- Слушай… А ты не видел…
Я только начал описывать внешность Полковника, а с лица узбека уже сошла улыбка.
- Дядя Коля?! Ай, какой хороший мужик.Бригадир наш. Бойня тут работаем. .Искали, не нашли. Два день нет. Хороший… Деньги нам давал, сам приносил. Детям шлите, говорил. Женам шлите. Где деньги брал, не знаю. Работа есть, зарплата нет…
- Откуда деньги у него, раз зарплаты нет?
- Из очка, говорил.
- Откуда?!
- Из очка… Говорил так и смеялся.
Мы помолчали.
- Уезжать надо. - вздохнул узбек. - Другой работа искать. Плохо тут. Дядя Коля хороший, хозяин говно. . Хозяин есть, а дядя Коля…
- Ясно… Пойду искать твоего дядю Колю.
- Сын, да?
- Нет. Лейтенант.
Узбек вытаращил на меня глаза. Я кивнул ему и повернулся, чтобы уйти.
- Лейтенант,.. Там люди ходили. Плохие. Деньги у нас отбирали. Дядя Коля приносил, они отбирали.
- Сколько их?
- Два.
- Спасибо, брат. Извини, больше денег с собой нет.
- С тобой пойду. - решительно сказал узбек.
- Нет. - отрезал я. - Не надо тебе никуда ходить. Вляпаешься во что-нибудь, не отмоешься.
Наверное, он долго смотрел мне вслед. Может быть, вздыхал, не знаю - я не обернулся.
Надо зарядить мобильник. Вернуться к себе, забрать мобильник и где-то зарядить. Что дальше - потом решим.
Может быть, он просто ушел? Нет, .. Это я бы ушел, а он - нет..
Полковник сидел на том же самом месте, где его поджидали Санек и Тимоха. Левой рукой он опирался о землю, а правой держался за бок. Кровь я заметил за несколько шагов - пальто было расстегнуто, а под ним…
Рядом валялась большая черная сумка,.
- Где же вы… Как…
- Тихо… - я едва расслышал его голос. - Не шуми. Я думал, там отлежусь.
Полковник мотнул головой в сторону халупы.
- Надеялся, что обойдется. А потом вырубился. Когда в себя пришел, выполз.
- Я “Скорую” вызову.
- Не надо. Смысла нет. И времени… Хорошо, что ты здесь. Присмотришь за ним…
За кем?!
- Сумку открой. Только осторожно.
На дне, свернувшись в клубок, спал рыжий котенок. Скорее, подросток. Месяца два или три.
- Там еще пакет… Молоко. Твой теперь будет.
- Кто вас так?! Они?!
- Они, не они… Какая теперь разница. Сам дурак. Думал, приду в последний раз, выиграю… Выиграл. Много. И котенка этого тоже выиграл, они его утопить хотели. - - Поздно топить-то. Большой уже. Когда уходил, остановили. Вот так…
- А пистолет?!
- Не взял. Я же говорю - дурак. Лейтенант… Ты меня потом… так не бросай тут, ладно?
- Не брошу.
- Спасибо… Потом сразу уходи. Это приказ. Понял меня?
- Так точно…
- И вот еще что. - Полковник говорил все тише, слова как будто приклеивались к его губам. - Я видел, ты там пишешь что-то. Писатель фуев. Если обо мне - сожги. Не приказываю - прошу. Не хочу…
- Полковник, я… У вас есть родные? Дети? Жена? Сослуживцы? Я найду.
Он помотал головой.
- Никого нет. И хорошо, что никого. Некому жалеть.
- Я буду жалеть! Я вас всю жизнь…
- Брось. - еле слышно проговорил он. - Не стоит того. Еще просьба. Ты, когда меня… Салюта не надо. Не выйдет. Просто хлопни в ладоши пару раз. Смешно, да?
Мне было совсем не смешно. Помолчав с минуту, Полковник заговорил снова.
- Ты только, Лейтенант, говном не будь. Говном просто быть, удобно. За это платят, хорошо платят. По экранам скачут… Рожи сытые… Полковники, генералы, прочие… Не надо. Слышишь?!
- Слышу. Я постараюсь.
- Вот и молодец… Вот и…
Его лицо, и без того бледное, стремительно теряло остатки цвета. Губы беззвучно шевелились, и мне показалось, что с них несколько раз слетеле женское имя. Оля? Аля? Я не разобрал.
- Кушать подано. - вдруг громко, отчетливо произнес Полковник и улыбнулся.
Через минуту улыбка осталась, но его уже не было.
А я заплакал.
Я давился слезами так, что саднило горло. Выл, кричал что-то, размазывал соленую грязноватую жижу по лицу.
Не знаю, сколько я просидел так.
Из сумки послышалось мурчание, потом тонкое, жалобное мяуканье. Котенок проснулся.
Я похоронил Полковника посреди поляны, которую мы с ним отвоевали у борщевиков. Самое подходящее место - он лежит среди поверженных врагов. В кителе, как и положено. Когда я переодевал его, заметил то, что можно было заметить сразу, а я тогда почему-то не обратил внимание. Род войск! Нашивки не было, да и на погонах… Полковник умел хранить тайны.
Стоило соорудить крест, но я просто воткнул в землю ржавую косу.
На следующий год поляна опять зарастет борщевиками. Жирными, мерзкими хозяевами здешних земель. Но коса останется!. Будет им напоминать, что рано или поздно управа найдется.
Когда все было закончено, я захлопал в ладоши. Хлопал до тех пор, пока не онемели руки.
Кстати он был прав. Салюта не получилось. Пистолет-то я нашел, но он оказался игрушкой. В натуральную величину, один в один. Ну и хорошо, что игрушка. Я все равно не умею стрелять.
Потом я вернулся в дом Полковника.
Там было чисто, аккуратно и пусто. Честно говоря, перерыл все, надеясь обнаружить хоть какую-то зацепку - имена, фотографии, адреса… Все, что удалось найти - рентгеновский снимок и несколько листков. Снимок я почему-то сжег, хотя проще было просто выбросить. Листки вложил в тетрадь. Вы же обратили внимание на то, что не все в ней написано одним почерком?
Мне кажется, теперь я многое понял.
Можно было уйти сразу, но я решил, что приведу в порядок все записи. Потрачу столько времени, сколько понадобится. Глупо? Наверное, глупо. Потому что я оставляю их здесь. С одной стороны, я опять нарушил приказ Полковника - ничего не сжег. Не могу! С другой стороны, можно сказать, что я этот приказ выполнил. Тетрадь, в которую я все аккуратно переписал, останется здесь, на его столе. И вряд ли кто здесь появится...
Вот, пожалуй, и все. Сейчас мы с Полковником уйдем отсюда, и в Самострое опять воцарится тишина, и новые борщевики постепенно захватят новые территории.
Полковник посапывает в своей сумке, только что умял последнюю порцию молока. Из него получится отличный рыжий кот, и я этому поспособствую.
Заканчиваю. Пожалуй, остался один вопрос.
Ну ладно, допустим мне хотя бы отчасти понятно, что делал здесь я.
Но вы-то… ВЫ-ТО ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТЕ?!
Тоха, здорово!
Блин, тут такая круть. Я тебе кое-что вышлю - сам увидишь..
Короче. У меня теперь 1000 баллов. Я вас всех сделал.
Помнишь то место, где мы разделились? Я направо тогда пошел, а вы дальше. Еще ржали надо мной, мол, борщевики мне яйца сожгут.
Ни хрена подобного. Там тропа была. А дальше развалюхи какие-то. Маленькие.
Я, короче трухнул слегка. Темно уже было, страшно. Сараи какие-то, ни души. И тихо, сука. Так тихо, что в ушах звенело.
Приметил я один домишко, самый приличный. Дернул дверь - не заперто.
Похоже, жил там кто-то, но ушел. Может, год назад, может два или даже три. Везде пылища, но никакого бардака.
На карте нашей, между прочим, этого пункта не было. Координатор о нем не знал. Плюс двести баллов сразу, прикинь!
У окна, значит, стол стоял. Самодельный такой, из дочек сколоченный. А на столе - пушка с глушителем и тетрадка. Вот, блин!
Пушка не настоящая, но просто один в один. Тяжелая. Пересечемся - покажу.. Может, скину кому за пару-тройку штук или себе оставлю. Но хрен с ней, с пушкой, хотя этот артефакт баллов на триста тянет. Координатор жмется, говорит, что больше двухсот не даст. Двести так двести.
А вот тетрадка… Я как начал читать, так даже и не присел. Хорошо, фонарик мощный, а то такая темень наступила.
Тоха, честно скажу, я здорово приссал тогда. Свалить хотелось, а куда в такое время свалишь?! Короче, сел на топчан. Спиной к стене прижался, пушку на дверь наставил - так всю ночь и просидел.
Утром пошел одну поляну смотреть. Ну, ты поймешь, когда прочитаешь. Какая там поляна - борщевики одни сплошные. Но кое-что я увидел. А что - пока не скажу.
Вот такие, Тоха, дела. За тетрадку шесть соточек баллов мне точно будет. Двести, да еще двести, да шестьсот - вот и тысяча.
Так что, призовой фонд - мой. Но я не жадный. Мы его с тобой попользуем, слово даю.
Я, как вернулся, все на комп перенес. И сканы сделал. Шлю и то, и другое.
Ты в сетях шаришь, может, придумаешь что-нибудь. Лишние лайки и перепосты никому не помешают.
Вот так вот! А ты говорил “яйца сожгут”.
До связи!
Уважаемая Галина Станиславовна!
Вчера видела Вас в “Леди Макбет Мценского уезда” и поняла, что не могу не написать. Признаюсь, очень давно хотела это сделать, да все никак не могла собраться с духом. Вот, наконец, собралась.
Прежде всего, скажу Вам то, что Вы не раз слышали и не раз услышите от других. Вы гениальная актриса… Всегда это знала, но все равно не ходила на спектакли с Вашим участием. Полагаю, Вы догадываетесь, почему.
На этот раз все же решила пойти. Все-таки, уже много лет прошло. Да и Вы у нас появляетесь все реже и реже… А до Москвы .я вряд ли в ближайшее или даже отдаленное время доберусь.
Я потрясена. Какая сила, какая страсть в каждом слове, в каждом жесте… Все это было в Вас, было - даже в самом начале, когда мы только вышли на сцену, совсем молодые, зеленые и глупые. Боже мой, как я Вам завидовала, ведь у меня нет и сотой доли Вашего таланта. А сейчас… Просто нет слов… Может быть, возраст, опыт, потери превратили алмаз в бриллиант? Может быть… Но самое главное - алмаз! Без него ничего не бывает. А у меня никогда не было алмаза… Так - дешевая подделка.
Простите, я даже сейчас завидую. Пишу и завидую, пишу и завидую… Простите! У вас будет еще много потрясающих ролей, Вы еще не раз всех удивите. И я искренне желаю Вам новых побед.
Если Вы еще не порвали мое письмо и дочитали до этих строчек, значит, поняли, что все вышесказанное - хоть и чистая правда, но все равно предлог.
Я хотела написать совсем о другом.
Коленька исчез. Не знаю, известно ли Вам об этом.
Он исчез через неделю после Вашего отъезда. Всю эту неделю я была рядом и могу сказать, что страшнее этих семи дней в моей жизни ничего не было. В театре Коленька. сказался больным. Спектакли с его участием пришлось отменить. Он ничего не ел, только курил, курил и пил. И говорил о Вас.
В тот вечер он прямо с вокзала пришел ко мне. Пьяный. Черный. Постаревший лет на двадцать. С потухшими глазами.
Я сказала, что никуда его не отпущу. И не отпустила.
Я уже написала, что это была самая страшная неделя в моей жизни, но не сказала главного. Она была и самой счастливой. Вы догадывались, что я любила его и люблю? Вряд ли. Вам тогда не было дела ни до него, ни до меня…
Боже мой, если бы он хотя бы раз посмотрел на меня так, как смотрел на Вас! Хотя бы один раз, всего один. Я могла сделать его счастливым, я бы все ему отдала. И никогда - НИКОГДА - ни о чем бы не пожалела.
Но Коленька выбрал Вас. Так бывает, я понимаю. И даже понимаю, почему Вас.
Он смеялся, когда Вы улыбались, и плакал, когда Вы проходили мимо, огибая его, как огибают табурет, оставленный кем-то посреди комнаты..
А Ваше презрительное “Кушать подано”... Помните, Вы так его назвали в шутку, за глаза. Но он услышал! Услышал… И снова плакал, и пил, пил!
Конечно, я субъективна, и это еще мало сказано. Но поверьте, я могу почувствовать настоящий талант, хотя у самой его и нет. Так вот. Коленька - талант. Огромный. Неожиданный. Невообразимый. И, скорее всего, загубленный.
Он ушел вечером за сигаретами и не вернулся.
Я обегала все соседние отделения, ломилась в морги, подняла на ноги весь театр.
Мы его не нашли. Иначе и быть не могло. Однажды он сказал мне “Оленька, если я захочу исчезнуть, я исчезну, и никто меня не найдет.” В тот момент он был сильно пьян, но произнес эти слова четко и раздельно.
Где он теперь? Жив ли? Может быть, его убили тем же вечером. Какие-нибудь подонки, которыми тогда кишели улицы. Но я не верю. Не верю!
Коленька ушел, потому что хотел. Растворился в огромном городе или вообще уехал. Он же совсем один, из детского дома. Приютский…
Я знаю, он может принять любое обличье - с его-то талантом!
Может быть, играет в каком-нибудь далеком провинциальном театре. Почем бы и нет?!
А может быть, на подмостках у самого Господа Бога.
В любом случае, ему аплодируют! Стоя.
Я еще не потеряла надежду его найти и буду искать, пока жива. Если после этой жизни есть хоть что-то еще, буду искать там. И найду! Обязательно.
Глупо просить Вас об этом, но я все-таки попрошу.
Если Коленька однажды возникнет из ниоткуда, он обязательно окажется где-то рядом с Вами. Я слишком хорошо его знаю. Конечно, он постарается быть незаметным - он это умеет! Но все же… Умоляю Вас, оглядывайтесь чаще. Вдруг в каколм-нибудь огромном зале, среди рукоплещущих Вам, вы увидите его лицо… Или, может быть, садясь в такси после очередного триумфа, случайно увидите его где-нибудь шагах в двадцати… Ближе он не подойдет.
Окликните его, остановите! Скажите ему, что есть человек, которому он нужен всегда. Скажите, что я его жду и всегда буду ждать.
Господи, как глупо…
Простите.
Успехов Вам, огромных, заслуженных успехов!
Простите еще раз и прощайте.
А я буду ждать.