Гуля лежала на больничной койке в женской пятиместной палате и очень хотела пить – сегодня утром ей предстояла операция по-женски, и пить было уже нельзя. Чтобы отвлечься от жажды, Гуля стала думать о своей уже почти закончившейся женской жизни. Бабий век – сорок лет. В ближайшее воскресенье Гуле исполнялось тридцать девять.
Интересно, почему нельзя любить того, с кем живешь, а с тем, кого любишь, нельзя жить? – думала Гуля уже который день.
Гулю называла Гулей ее покойная мама; им обеим, когда Гуля болела, маленькой, очень нравилось читать книгу «Четвертая высота» про Гулю Королеву.
Собственное имя – Антонина Егоровна Тарасова – Гуля терпеть не могла, считая его тяжеловесным и грубым, поэтому представлялась всегда просто Гулей.
Гуля играла на втором фаготе в оркестре детского музыкального театра. Теперь так случается, а двадцать два года тому назад, когда Гуля поступала в Консерваторию, Мефодий Глебович Ястребов, импозантный профессор и заведующий кафедрой духовых музыкальных инструментов, смотрел на нее примерно как солдат на вошь – она была единственной абитуриенткой женского пола. По какой-то негласной традиции на духовом, кроме разве что флейты, в нашей консерватории обучались исключительно мальчики. Гуля тогда блистательно сдала вступительный экзамен, но балл ей занизили нарочно, пришлось подавать на апелляцию. И вся ее дальнейшая профессиональная жизнь потом была сплошной борьбой за место под пультом. Хорошего места Гуле так и не досталось, а уехать попытать счастья за границу она не могла из-за больной мамы. Впрочем, с давних уже пор о работе думать Гуле было некогда.
Последние двадцать два года думала Гуля по большей части про Шаха. А что было про него думать?
Они могли подолгу не видеться, но Гуля из всех своих неудачных заплывов неизменно возвращалась к нему. Прижила двоих детей, сама не помнила уже от кого. Кажется, кто-то из оркестра, а, может, из хора? Монтировщик? «Восьмая, шестнадцатая, какая нахрен разница?», - как говаривал ее единственный друг-виолончелист. Дети ее мало интересовали: сын жил с бабушкой, пока она была жива, потом уже сам, в бабушкиной квартире. Дочь по конюшням с тринадцати лет. Конница.
Когда они познакомились с Шахом, Гуле было семнадцать, она только-только поступила в Консерваторию. Подружка-арфистка позвала ее позагорать на пляж в Терийоки. Там они и познакомились: «Имя мое Александр, а зовут меня – Шах», - представился он ей.
Из всего того дня Гуля запомнила на всю жизнь яркое солнце, песок, блестящую воду и Шаха.
Быстро двадцать два года пролетело. А начнешь вспоминать – воспоминаний с ладошку: земляничная поляна на Длинном озере, лосиная шкура на продавленном диване, бархатные дюны в преддверии Балтики, теплая, нагретая солнцем кожа, нежное туше пальцев и младенчески-нежный запах тела.
«Тарасова, на операцию!», - Гуля вздрогнула и уныло поплелась к каталке.