Настроение было хорошее. Первые два урока пролетели почти незаметно. Где-то на десятой минуте третьего урока мобильник просигналил, что пришло SMS-сообщение. Продолжая урок, подхожу к мобильнику и вижу, что это мой брат прислал сообщение. «Дождусь перерыва и прочитаю», – подумал я про себя, потому что было как-то неудобно делать паузу во время урока ради чтения SMS-ки. Но я почувствовал в душе какое-то необычное волнение и желание прочитать эту SMS-ку с каждой минутой становилось все более непреодолимым. Наконец, терпение лопнуло и, воспользовавшись первой же возможностью, читаю текст: POMER PITSURA. Ученики, заметив, как я окаменел, переваривая новость, замолчали. В классе зазвенела тишина. Пауза начала затягиваться. Я пришел в себя.
– Прошу меня простить, – обратился я к классу каким чужим голосом. – Мне только что пришло сообщение о смерти моего учителя ...
Остальные уроков в этот день для меня закончились как-то невыразительно. Когда кабинет покинул последний ученик, друг за другом из далекого прошлого прилетели воспоминания...
* * *
На календаре апрель 1975 года.
Точное движение дирижера и оркестр дружно ... замолкает на середине такта.
– Ой, Вовчик-Вовчик, – обращается дирижер в валторнисту, хорошему высокому юноше Володе Щипко, – если ты мне сыграешь так завтра на конкурсе, то я на тебе эту валторну выравняю в прямую трубу. – Дружный хохот взрывается с такой силой, что кажется, если бы окна не были растворены еще до репетиции – весна же на дворе! – то они бы открылась от этого безудержного смеха. Вовчик краснеет, смущенно улыбается, но ничего не поделаешь – виноват, потому что вместо хорошего короткого соло получилось что-то неуместно смешное.
Симфонический оркестр Бориславской детской музыкальной школы проводил генеральную репетицию перед завтрашним выступлением на областном конкурсе. Уже потом, когда музыканты собирали ноты и инструменты, руководитель оркестра Григорий Иванович Пицюра сказал одну из своих крылатых фраз: «Если на генеральной репетиции все идет, как по маслу, значит, в концерте жди неприятностей». Из этого следовало сделать вывод: раз сегодня не все удалось безупречно, значит, завтра на конкурсе можно ожидать успеха.
Я – недавний выпускник этой школы, студент второго курса Дрогобычского музыкального училища, второй год с разрешения и по приглашению Григория Ивановича, стараюсь присутствовать на репетициях симфонического оркестра каждый раз, как только позволяет расписание моих занятий.
Еще обучаясь в выпускном классе музыкальной школы, я увлекся симфонической инструментовкой и, к моему великому счастью, самый авторитетный в этом деле музыкант Борислава дал согласие заниматься со мной, тратя на это своё свободное время. Тяжело словами описать наши практические занятия. И мелкие подробности стерлись под наслоением пролетевших с тех пор десятилетий. Однако, в памяти всплывает немногословная манера Григория Ивановича, его виртуозное умение найти точное слово, привести и продемонстрировать на фортепиано нужный пример. Его короткие реплики были наделены куда большим смыслом из-за своей конкретности и яркой образности, нежели «умные» учебники. Безупречно владея музыкальной терминологией, Григорий Иванович частенько пользовался и простыми словами, время от времени фаршируя их остроумными «перчинками» из не всегда литературного лексикона.
– Если ты оставишь кларнету такие штрихи, то он у тебя прозвучит, как петух с икотой. – Сказал однажды мне Григорий Иванович. Я потом шел домой и едва сдерживал смех, представляя петуха, взлетевшего на забор, приготовившегося петь, но тут на него напала икота. Уже позже я попросил одного прекрасного кларнетиста исполнить мелодию штрихами, забракованными Пицюрой. Пусть мне не поверят, но это действительно был голос икающего петуха в полной его красоте.
В другой раз я принес Пицюре оркестровку своего вальса. Удивительно было то, что те места, в точности которых я сомневался, были оценены учителем на «хорошо», а одно место, которым я был более всего доволен, потому что считал его своей удачной находкой, было разбито вдребезги такой фразой:
– Так тромбонам ни пиши, они у тебя прозвучат так, как будто в лужу пёрнут. – Ну что тут поделаешь? На следующий день в Дрогобычском музыкальном училище иду в подвал, где находилось духовое отделение, ловлю трех тромбонистов, даю им свои ноты и прошу исполнить сначала так, как хотел я, а потом так, как посоветовал Григорий Иванович. Стоит ли говорить, что мой учитель был абсолютно прав! Однако, когда тебе только 16 лет и ты хочешь чему-то научиться, воспринимать на веру красивые советы просто невозможно. Хочется же убедиться в том, что на самом деле оно все так! И теперь мне кажется, что Григорий Иванович своими «остроперчёнымы» фразами намеренно подталкивал меня к практической проверке этих теоретических знаний инструментовки, которые он мне давал. И на репетиции своего оркестра пригласил, зная, что это мне принесет больше пользы, чем мудреный учебник.
Ученики музыкальной школы, посещавшие репетиции симфонического оркестра, своего руководителя и уважали и побаивались. Причиной уважения и страха были меткие фразы и точные замечания, чаще всего перемешанные с юмором. Но время от времени на репетициях оркестра «грозно гремел гром» – это когда кто-то не выполнил домашнего задания и не мог справиться со своей партией так, как было написано. В этом случае высокоэмоциональная душа Григория Ивановича не выдерживала халтуры и вся музыкальная школа, а также значительная часть городского парка, на краю которого тогда находилась школа, вздрагивала от фраз, подобных этой:
– Ой, ты, горшок кастрюлевый! У тебя в голове мозги или опилки?! Как ты играешь?! Тебе же нарисовали фа диез, а ты режешь фа ...
– Лёвчик, а ну-ка глянь, может, у тебя ноты стоят кверхужописто? Нет? Ну, так играй так, как должно быть!
– Петя, ты так будешь дома перед своими родителями выступать! Еще раз так скажешь – дам тебе пендаль в задницу, залетишь под вот это фортепиано и будешь там кукарекать!
Дирижерской палочкой, а точнее, древком от ученического кисточки, маэстро Пицюра пользовался, в основном, на концертах. А вот на репетициях роль дирижерской палочки часто выполнял длинный, примерно 25-сантиметровый мундштук с непременно зажженной сигаретой «Верховина».
Пролетали года. Я уже окончил Дрогобычское музыкальное училище, сам начал учительствовать. Наши встречи с Григорием Ивановичем происходили уже редко. Моя недельная нагрузка учителя музыки Бориславской Четвёртой школы была небольшой и директор школы Е.М.Луцык догрузил меня уроками труда. Целый год я царствовал в столярной и слесарной мастерских. А, царствуя, решил, пользуясь возможностью, освоить различные станки, установленные в мастерских. Однажды после уроков, выполняя задание директора, я строгал на фуговальном станке доски. Работа шла быстро, станок своим гудением заполнил всю мастерскую. Вдруг я почувствовал на себе взгляд. Поворачиваюсь. На пороге столярной мастерской стоит Пицюра... Я выключил станок, наступила тишина.
– Я уже минут пять за тобой наблюдаю. – Вместо приветствия сказал Григорий Иванович. Легко у тебя дело идет. Не боишься пальцы повредить?
Я попробовал объяснить учителю, что пользуюсь специальными приспособлениями, никогда не забываю, что в первую очередь я – музыкант, а учителем труда стал лишь на один год и то по необходимости, потому что скоро должны достроить новую школу. На что Григорий Иванович чрезвычайно серьёзно и даже с некоторым сожалением сказал:
– Не твое это. Не твое ...
Более или менее регулярными наши встречи с Пицюрой стали после 1986 года, когда открыла свои двери вновь построенная четвертая школа. Путь Григория Ивановича из музыкальной школы домой проходил как раз через двор четвертой школы и он частенько заходил «на огонек» в мой кабинет музыки на первом этаже. Заходил на 5 минут, но наши разговоры, как правило, продолжались и по часу, и больше. Частым нашим собеседником становился бориславский поэт Богдан Драгуш. Мы много говорили о музыке и её разнообразных формах, о поэзии, слушали разные, как говорил Пицюра, «куски» с пластинок и магнитофонных записей, садились за фортепиано, подчеркивая свои мысли «живым» исполнением. Что интересно: у нас с Пицюрой почти всегда было полное взаимопонимание, а если мы и спорили, то по какому-то незначительному поводу. Мне приятно осознавать, что наше с ним взаимоуважение с годами только росло. Я рос, как музыкант, неторопливо, но уверенно идя к новым профессиональным высотам. Григорий Иванович это видел и старался помочь, как всегда метко и конкретно, словом и советом.
Однажды мы с моим другом детства Ярославом Гарматием, который часто бывал свидетелем наших с Пицюрой встреч и тоже когда-то играл в симфоническом оркестре, решили поздравить Григория Ивановича с очередным днем рождения и пригласили его в четвертую школу. Григорий Иванович поблагодарил за поздравления и утвердительно ответил на наше приглашение. В назначенный день, точнее вечер, мы со Славиком приготовились, как следует, чтобы и разговор шел хорошо, и чтобы, как говорится, не только душе, но и желудку было приятно.
Григорий Иванович пришел, бросил взгляд на накрытый стол, который чуть не прогибался от хороших закусок и того, что к ним положено.
– Ах, вы, значит, так меня встречаете? – полусерьёзно воскликнул Пицюра. – А вот вам! – и поставил на стол две бутылки прекрасного самогона. Где он его брал, я не знаю, но сделан этот самогон был качественно, на совесть.
За неторопливой беседой Григорий Иванович рассказывал и о своем детстве, и о том, как пас коров, и о том, как мечтал стать свадебным музыкантом, как поступил в Дрогобычское музыкальное училище, как пришел работать в Бориславскую музыкальную школу, как ушел служить «в войско» и там организовал ансамбль песни и танца. Обо всех перипетиях своего жизненного пути Григорий Иванович рассказывал с юмором, ярко и остроумно. Мы раз за разом хохотали от историй, рассказанных нам Пицюрой. Но вдруг настроение изменилось, когда Григорий Иванович вспомнил, как весной 1968 его срочно ночью вызвали в военкомат и уже через несколько дней он с такими же солдатами был в Праге. По дороге в столицу тогдашней Чехословакии мог погибнуть – снаряд взорвался перед бампером «УАЗика», а из шести человек, что в нем ехали, одного сильно ранило, четверо погибли на месте, а Григория Ивановича даже не задело – Бог спас.
Нам со Славой было интересно знать, что Григорий Иванович думает о том или ином известном Бориславском музыканте. У нас о них были свои мнения, но нам хотелось знать, что скажет сам Пицюра. Уже позже мы удивлялись Пицюриной деликатности. О ком-то Григорий Иванович высказывался в положительных тонах, о других просто молчал, но ни об одном музыканте не было сказано чего-то пренебрежительного или плохого. А это так не свойственно людям искусства, которые себя, любимых, пытаются возвеличить, а других втоптать в грязь. Этот факт лишь подчеркивает мудрость Пицюры, его большую душу настоящего музыканта.
В 1988 году я уехал из Борислава на постоянное место жительства в Ярославскую область. С Пицюрой мы встретились спустя 20 лет. Это была наша последняя встреча 8 ноября 2008 у него дома. В тот год я приехал на свадьбу к своему сыну и, пользуясь возможностью, навестил Григория Ивановича. Наша встреча длилась всего час. Но это было время приятных воспоминаний о давно прошедших событиях, печальных размышлений о невеселом настоящем и надежде на лучшее будущее.
Я не мог не отметить про себя некоторые изменения в манерах Григория Ивановича. Передо мной сидел мудрый философ. Он не жаловался на события последних лет: ни на то, как у него забрали его детище – симфонический оркестр и отдали случайному человеку, ни на то, как тяжело живется Бориславской школе искусств и культуре вообще. Однако, глаза Пицюры засветились знакомым блеском, когда он рассказывал о созданном им оркестре баянистов-аккордеонистов и о планах создать оркестр народных инструментов. Григорий Иванович рассказал, что его не забывают бывшие ученики – мои ровесники – валторнист Владимир Щипко, гобоист Иван Кулиняк (он называл еще с десяток фамилий, но я их не запомнил, потому что это были выпускники значительно моложе нас).
В заключение нашей встречи Григорий Иванович достал кассету, вставил в музыкальный центр и в комнате раздалось его «Скерцо».
– Помнишь? – спросил Григорий Иванович. Еще бы на помнить! Я сам по памяти сделал оркестровку этого произведения Пицюры лет 15 назад, когда только начинал осваивать музыкальные компьютерные технологии. Сделав эту компьютерную оркестровку, я выслал кассету с записью Григорию Ивановичу.
– Неплохая робота. – сказал Пицюра. – Так, наверное, можно оркестровать любое произведение?
– Наверное, все же не любое. – ответил я. – Есть много технических нюансов ...
– Если нет под рукой настоящего оркестра, то хорошо, когда есть хоть такой, как ты говоришь, виртуальный. – Как-то задумчиво сказал Григорий Иванович. – Да, к сожалению, я в компьютерах ничего не понимаю.
Мы попрощались, как оказалось, навсегда... Может, оно и слишком пафосно будет сказано, но Григория Ивановича я никогда не забывал и не забуду, пока живу, потому что некоторыми его точными и мудрыми фразами я пользуюсь и по сей день.
Летят года, плывут десятилетия, но Пицюрина мудрость не стареет и не теряет своей актуальности, потому что это – мудрость настоящего Музыканта с большой буквы.