В сентябре 1977 года в Дрогобычском музыкальном училище приступил к работе новый преподаватель, выпускник композиторского факультета Львовской консерватории Николай Адамович Ластовецкий. Благодаря ему немедленно возобновил работу и активно заработал студенческий композиторский факультатив, который до этого переживал свои не самые лучшие времена.
Как-то Николай Адамович собрал всех участников факультатива и предложил принять участие в композиторском конкурсе, а лучшие произведения исполнить весной 1978 года. Чуть позже на индивидуальном занятии по композиции Сашка получил от Николая Адамовича задание найти в журналах «Мир» или «Октябрь» новые стихи известных и начинающих поэтов и попробовать написать романсы.
Сашка потратил много часов, сидя в читальном зале городской библиотеки и перелистывая литературные журналы. Он выбрал 12 стихотворений разных авторов и работа началась. Вскоре Сашка столкнулся с неожиданной трудностью. Если мелодии новых романсов рождались сравнительно легко, то фортепианные аккомпанементы к ним Сашка создавал с огромным трудом. У него не было хорошей фортепианной подготовки. Для него самым главным инструментом был любимый баян, поэтому на фортепианную игру он всегда смотрел, как на едва преодолимую беду, с которой как-то надо бороться во время сдачи зачетов и экзамена по так называемому общему фортепиано. Обращаться к знакомым пианистам за советами по поводу аккомпанемента к своим романсам Сашка считал постыдным, поэтому пытался сделать всё максимально удобным для исполнения, чтоб не создавать лишних затруднений концертмейстерам. После зимних каникул, придя на урок композиции, Сашка решил показать своему педагогу только 6 романсов из двенадцати, так как вторую половину романсов он считал неудавшимися.
Николай Адамович, внимательно проиграв Сашкины романсы (он обладал прекрасной нотной читкой!), сделал довольно много существенных замечаний по поводу аккомпанемента и велел все их принести на следующий урок в исправленном виде и переписанными начисто.
На следующем уроке Ластовецкий мельком пробежал глазами качественно переписанные ноты и сказал:
– У нас получается неплохой уровень композиторского конкурса. Одних только романсов уже подано около 30. Пять студентов сдали мне свои романсы. Теперь дело за певцами-профессионалами: что они выберут – то и будет исполнено, а, значит, именно из исполненных произведений выберем победителей.
А время пошло своим чередом. За повседневными студенческими делами Сашка забыл о сданных на конкурс романсах. И вот как-то неожиданно на доске объявлений появилась красочная афиша, приглашающая в среду 19 апреля 1978 года всех желающих на концерт лауреатов Первого композиторского студенческого конкурса.
Придя на очередной урок композиции, Сашка был огорошен короткой, брошенной как бы вскользь информацией Ластовецкого:
– Из шести твоих романсов в концерте лауреатов будет исполнен только один – «Наваждение»…
– А что остальные? – робко спросил Сашка
– Остальные не так понравились исполнительнице, как этот. Но ты не отчаивайся… наоборот! Можешь немного погордиться.
– Чем же?
– Из более тридцати романсов, представленных на наш конкурс, исполнительница выбрала только один – твой!
– Ничего себе! – сказал Сашка, еще не зная радоваться этой новости или нет. – А кто эта исполнительница?
– А я разве не сказал? Крушеватская! – У Сашки перехватило дыхание…
– Сама Крушеватская??? Заслуженная артистка республики!
– Ты так спрашиваешь, как будто в нашем училище есть какая-то вторая Крушеватская, – с иронией сказал Ластовецкий.
И вот наступило 19 апреля. Зал училища был переполнен, в проходах стояли те, кому не досталось сидячих мест. Хорошо еще, что Сашка успел найти заранее 2 места и посадить туда свою маму и ее подругу, которые очень хотели присутствовать на этом концерте.
Торопясь куда-то по коридору училища, Сашка проходил мимо вокального класса и вдруг… Он услышал до боли знакомую мелодию. Это звучал его романс «Наваждение»! Сашка притормозил у дверей класса и, стараясь максимально тихо это сделать, приоткрыл дверь. В щелку он увидел Крушеватскую, стоящую к нему спиной. Она медленно пела Сашкин романс без сопровождения. «Господи, почему такой медленный темп?» – переполошился Сашка. На сердце стало сразу как-то тревожно. Он заторопился дальше и тут чуть не столкнулся с Ластовецким.
– Николай Адамович, там это…– волнение захлестывало Сашку.
– Что «Это»?
– Ну... я только что слышал краем уха свой романс… очень медленно… это же совсем не то, что надо!!!
– Зря волнуешься! Крушеватская сейчас еще только распевается, а вот петь будет скоро, в первом отделении. Не прозевай! Всё будет в порядке! – и Ластовецкий заторопился далее. Но его уверенный тон всё же не смог развеять Сашкины сомнения. Действительно нужно постараться не опоздать на премьеру своего романса. Дело в том, что Сашка должен был играть два своих виртуозных произведения на баяне, а романс «Наваждение» исполнялся сразу следующим номером. О своем исполнении, как ни странно, Сашка почти не переживал, так как был совершенно в себе уверен, но вот «Наваждение»…
Выйдя на сцену, Сашка увидел зал, сплошь заполненный зрителями. Все проходы были заставлены дополнительными стульями, а вдоль стен, плотно прижавшись друг к другу, стояли те, кому стульев не хватило. Лёгкое волнение было вскоре подавлено. Произведения – две части из его Сюиты для баяна – были выучены и отшлифованы, так что о технической стороне исполнения переживать не стоило. Сашка быстро окинул взором зал. Нашел маму с её подругой, потому Татьяну Михайловну, сидевшую ближе к выходу и, поняв, что самые дорогие ему зрители на месте, начал исполнение. Оно пролетело на одном дыхании. Зал взорвался аплодисментами. Поклонившись, Сашка торопливо зашагал со сцены, чуть не столкнувшись на выходе с Крушеватской. Аккуратно поставив баян на стол, Сашка стремглав побежал по коридору, чтобы успеть попасть в зал на премьеру своего романса.
Крушеватская вышла на сцену в шикарном концертном красном платье в сопровождении лучшего концертмейстера училища Владимира Ивановича Бабьяка. Сашка успел появиться в конце зала, когда Бабьяк уже закончил установку нот и начал вступление. Сашке было плохо видно из-за стоящих впереди его студентов. Он стал проталкиваться вперед, чтобы хоть краем глаза видеть происходящее, даже робко попросил:
– Ребята, мой романс поют! Дайте хоть одним глазом посмотреть… – студенческая стена нехотя чуть раздвинулась и этого было вполне достаточно, чтобы Сашка смог все увидеть и услышать…
Тут-то Сашка впервые в своей жизни узнал, что значит живое исполнение его музыки. Он, конечно, представлял, как она должна звучать, но это исполнение на высочайшем профессиональном уровне было куда качественнее всех Сашкиных представлений. Мощный красивого тембра голос Крушеватской заполнял весь зал, а концертмейстер Бабьяк играл настолько по-оркестровому, что, Сашка находился на седьмом небе от счастья…
Переполненный эмоциями, он не шел – летел в закулисье. В его голове искрились и перебивали друг друга слова благодарности, которые он хотел сказать Крушеватской… И вот она стоит в окружении концертмейстера, студентов и преподавателей, принимает восторженные возгласы в свой адрес и начинает потихоньку двигаться к выходу. Толпа, окружавшая её, оттесняет Сашку и он, к своему огромному сожалению, понимает, что пробиться к Крушеватской ему не удастся. Сашка остался в закулисьи в растерянном состоянии. Неспешно взял свой баян и побрел ставить его в класс Татьяны Михайловны, соображая на ходу, что надо бы подождать у выхода из училища Крушеватскую и сказать ей свои слова благодарности за чудесное исполнение. Но по дороге в класс его окружили однокурсники и стали горячо поздравлять с успехом. Когда эта жаркая волна схлынула, Сашка заторопился к выходу и встретил… Ластовецкого, который, как всегда, куда-то вновь торопился.
– Ты поблагодарил Крушеватскую? – торопливо спросил Ластовецкий.
– Еще нет, вот хочу сейчас это сделать.
– Опоздал. Она уже уехала: у нее сегодня вечером спектакль, она в главной роли…– Ластовецкий помчался далее, а удрученный неудачей Сашка вышел на крыльцо училища. Из всех эмоций, бушевавших еще несколько минут назад, осталось только сожаление о не сказанных словах… «А, может, это к лучшему, – подумал Сашка, – я бы, как всегда, разволновался, слова куда-то бы затерялись…».
Прошли десятилетия с того памятного концерта, но, вспоминая о нем, Сашка каждый раз испытывал чувство неловкости за свою излишнюю скромность и нерасторопность.