Маршрутка затормозила на знакомой остановке. Сашка встал на тротуаре, чувствуя волнение. Перед глазами была знакома и одновременно незнакомая картина, на которой старые, запечатленные в памяти с детства, элементы пейзажа сочетались с новыми, которых раньше здесь не было. Однако эти новые постройки никак не могли скрасить небольшую площадь с ямами и полностью раздолбанным старым, пожалуй, еще “советским” асфальтом. Но Сашкины глаза быстро нашли то, ради чего он здесь оказался.
Он шел на встречу школе, в которой провел свой первый урок музыки и волнение нарастало с каждым шагом. Боковая стена почти потеряла не только свой привычный желтый цвет, но вместе с ним и значительную часть штукатурки, что свидетельствовало о нелегкой судьбе, постигшей Пятую школу за последние 10-15 лет. Но только ли Пятую школу?
Он зашел во двор во время перемены. Шумная возня отнюдь не удивила, потому что была вполне обычной. Необычно было то, что никто не только не сказал ему “Добрый день”, но даже не посмотрел в его сторону. Стало грустно... Здесь его никто не знал и не мог помнить, ибо дети, которые бегали во дворе, в лучшем случае являются детьми тех пацанов и девушек, которых он, Сашка когда-то здесь учил... А учителя? Сашка не пошел ко входу с тремя ступеньками. Он был уверен, что и среди учителей школы не удастся встретиться с бывшими коллегами...
* * *
Отпуск стремительно шел к финишу... Спортивное слово всплыло неспроста: весь мир еще три недели назад следил за событиями Московской олимпиады и в памяти у всех еще не выветрился образ символического медведя, летевший над стадионом в Лужниках.
Но даже Олимпиада-80 не могла отвлечь Сашку от размышлений о будущем. Год назад он закончил Дрогобычское музыкальное училище и мечтал учительствовать в Бориславской музыкальной школе. Но когда Сашка пришел с новеньким дипломом к директору, то услышал следующее: “Места преподавателя-баяниста нет и в ближайшие годы не предвидится...”. Почти такие же фразы он услышал и от директоров Дрогобычской и Стебницкой музыкальных школ. “Что они там придумали? Сговорились, что ли?” – с отчаянием думал Сашка. Лишь в конце августа 1979 Сашке почти случайно удалось найти работу баяниста-концертмейстера народного ансамбля песни и танца “Трускавчанка” Трускавецкого дворца культуры. Работа была совсем не той, о которой мечталось, но все же, как-никак, связана с музыкой. Ничего удивительного в этой работе не было: выполняй задания хормейстера во время репетиций хоровой группы, и аккомпанируй танцорам на вечерних репетициях балетной группы. На первых порах самым интересным в этой работе были сводные репетиции хора и оркестра. Здесь было чему поучиться не только от старших коллег-музыкантов, но и у заслуженного деятеля искусств Украины Юлиана Алексеевича Корчинского...
* * *
Первый Сашкин концерт с “Трускавчанкой” пролетел на одном дыхании. Подробности концерта с годами выветрились, но запомнилось состояние, в котором Сашка находился практически весь концерт, как говорят, от занавеса до занавеса. Это состояние легко формулируется одним метким словом “мандраж”.
Далее был удивительно долгий год с десятками концертов, с участием в различных фестивалях, с записью пластинки-гиганта во Львове, съемки для телепередач областного, республиканского и всесоюзного уровня. С одной стороны, казалось, что это успех, но с другой стороны внутренний голос нашептывал: “А при чем здесь ты? Где твои мечты о творчестве? Где твоя индивидуальность? Ты – только почти незаметная крошка большого и славного ансамбля, а работа твоя, за которую ты получаешь смехотворную платню, это работа, которую никогда не увидит зритель в концертном зале. С одной стороны, ты, жив здоров, можешь себя потрогать и убедиться, что это действительно так, а с другой стороны, – тебя нет, ты существуешь лишь теоретически, на практике же тебя никто не замечает и не заметит, пока ты занимаешься этой бесперспективной рутиной “.
Короче говоря, юноша с небезосновательными амбициями не хотел больше спокойного загнивания. Он стремился к новым творческим достижениям, к самостоятельному музыкальному мышлению.
За несколько дней до конца отпуска произошло почти незаметное событие, которое, в конце концов, привело к крутому повороту в Сашкиной жизни.
* * *
Как-то утром Сашка шел с рынка домой с сеткой картошки. Неожиданно с ним поздоровалась бывшая завуч вечерней школы Софья Абрамовна Мищенко, которая хорошо знала Сашку уже не один год. Она сказала, что совсем недавно стала директором Бориславской средней школы №5 и там есть вакантное место учителя музыки. «Не хотите попробовать свои силы на педагогическом поприще?” – спросила Софья Абрамовна. Сашка от такого предложения не то, что растерялся – он явно почувствовал, как где-то у него внутри что-то разбилось на мелкие кусочки. Софья Абрамовна, видя, что Сашка сейчас не способен дать какой-то разумный ответ, сказала, что он может подумать день-два, в крайнем случае, три.
Придя домой, Сашка рассказал маме о встрече с С.А.Мищенко. Обсуждали это событие недолго. Мама не стала категорически убеждать Сашку идти учительствовать, хотя эта идея ей нравилась, но советовала еще хорошо взвесить, как говорится, все “за” и “против”. И Сашка пытался “взвесить”. Целый день и весь вечер до самой ночи в его голове проносились самые разные мнения и воспоминания. Он вспомнил всех трех учителей музыки, в свое время учивших его. Среди них была Мария Николаевна Парийчук и два преподавателя мужчины. Сашка вспомнил, что дисциплину на уроках музыки кое-как еще могла удержать Мария Николаевна и только потому, что учила Сашкин класс в начальной школе, а вот “певцы” (как за глаза их называли ученики с ударением на первом слоге: пЕвец) с Сашкиным классом никак не могли справиться. Сашке порой даже было жаль тех “певцов”, так как по рассказам учеников из других классов получалось, что эти “певцы” у них тоже были такими же беспомощными. “А я? – думал Сашка, – я смогу удержать дисциплину в классе? Смогу заинтересовать учеников так, чтобы им не хотелось безобразничать?”
Вопросы оставались без ответа. Сашка достаточно неплохо представлял себя в роли преподавателя по классу баяна в музыкальной школе, потому что и методику и педагогическую практику проходил, учась в музыкальном училище. Но он совершенно не представлял себя в роли учителя музыки общеобразовательной школы, ибо кроме детских впечатлений о незавидном положении “певца” он понятия не имел, что там должно быть и как.
* * *
На второй день утром на вопрос мамы Сашка далеко не уверенно ответил, что попробует себя в новой роли. Дотерпит до конца учебного года, а там, может, и место в музыкальной школе освободится. Словом, Сашка сам себя настроил на то, что идет в Пятую школу только на один год. Он еще ни в чем не был уверен, но ему казалось, что больше года ему просто будет не выдержать.
Позавтракав, Сашка поехал в Пятую школу. Во время недолгого разговора с Софьей Абрамовной Сашка понял, что попадет в коллектив, где его поддержат, помогут и не дадут “съесть” школьникам. О поддержке и помощи Сашка как-то сразу поверил Софье Абрамовне, а вот в отношении “съесть” уверенности не было. Но что делать? Сомнения были большими и, как Сашке показалось, длинными, но решение было принято, а он не любил менять своих решений. Однако приступать к работе с начала учебного года Сашка не мог, ведь прежде всего надо было рассчитаться с работы в “Трускавчанке”. Софья Абрамовна это понимала лучше Сашки и сказала, что не видит в данной ситуации ничего страшного, потому что по действующему в то время законодательству, после подачи заявления на расчет надо было отработать еще 2 недели.
В тот же день Сашка написал заявление директору Трускавецкого дворца культуры, но подать это заявление смог только через 5 дней, потому что сначала господин Чичула был в командировке, потом ему постоянно не хватало времени, чтобы поставить свою закорючку на Сашкином заявлении. Наконец заявление было подписано и был назначен день, в который Сашка мог забрать у секретарши свою трудовую книжку.
Известие о том, что Сашка решил уйти из “Трускавчанки” мгновенно долетело до хормейстера Зиновия Михайловича Хомышинца. Он долго возмущался Сашкиным поступком. Хомышинец дал ясно понять Сашке всё его ничтожество, мол, мы тебя здесь всему научили, а ты такое делаешь. Сашка даже не пробовал доказывать, что ничему такому, чего не знал раньше, он от Хомышинца не научился. Ясно было только одно: Хомышинец жалел не о том, что Сашка решил уйти из ансамбля, а о том, что ему, Хомышинцу, надо будет искать нового концертмейстера, а этот поиск мог затянуться на неопределенное время, поскольку за 100 рублей «грязными» в то время найти желающих работать было чрезвычайно проблематично.
Наконец наступил день, когда трудовая книжка была у Сашки и он, сев в автобус “Стебник-Борислав”, проехал не весь привычный маршрут, а вышел на остановке “Школа №5”.
Сашка неторопливо шагал в школу, где-то глубоко в душе чувствуя, что вот сейчас еще не поздно все изменить, хотя хорошо понимал, что никакой альтернативы этой Пятой школе просто не было. И он переступил порог...
Учительская тогда находилась на втором этаже слева от достаточно широкой лестницы, а кабинет директора на третьем этаже. Софья Абрамовна поздоровалась с Сашкой, взяла его трудовую книжку и сказала, чтобы он подошел к завучу за расписанием уроков.
– А когда мне выходить на работу? – спросил Сашка, слабо надеясь, что у него еще есть пару дней для “вхождения в учебный процесс”.
– Да завтра и выходите, – ответила Софья Абрамовна, – чего оттягивать? Только зайдите к завучу по расписанию.
Завуч школы Александр Алексеевич Фарыма – человек, разменявший шестой десяток лет, с седеющими висками и густой черной шевелюрой, но не менее густыми бровями, взглянул на Сашку как-то просто и обыденно, будто знал его уже много лет, хотя Сашка точно знал, что раньше их пути нигде не пересекались.
– Значит так: заведешь себе три тетради. Одну для расписания уроков, вторую для планов уроков, а третью для программы. Планы будешь писать и показывать мне каждый день, потому что без них я имею право тебя не допускать к урокам. – Фарыма говорил это все просто, не слишком громко, но таким тоном, что Сашка сразу почувствовал властную руку человека, на котором держался весь учебно-воспитательный процесс школы. – Нарисуешь себе вот такую таблицу и запишешь свое расписание в неё. Вопросы есть?
– Кажется, есть... – как-то неуверенно произнес Сашка. – Вот завтра у меня уроки с третьего по пятый. Приходить на работу обязательно утром, или можно сразу на нужный урок?
– Конечно, на свой урок по расписанию.
Лишь на следующий день Сашка смог сполна оценить личность Александра Алексеевича и его место в школьной жизни. Для учеников школы – от младших до самых старших – не было большего авторитета чем Фарыма. Его и уважали, и опасались одновременно. А его голос, который при первом знакомстве показался Сашке властным, хотя и не очень сильным, оказался в повседневной школьной жизни мощным и громоподобным и был прекрасным дополнением к коренастой фигуре Александра Алексеевича. Сашка даже прозвал про себя Фарыму Зевсом-громовержцем, хотя, конечно, никому об этом не сказал.
* * *
Свой первый учительский день Сашка не смог запомнить в подробностях... Какие там к лешему подробности – непрерывный стресс! Ибо на школьных переменах было не до отдыха. Детская суета и очень сильный шум, от которого почти лопались ушные перепонки, вышибали из головы всякие разумные воспоминания. Три урока истощили не на шутку. Сидя после уроков в учительской, Сашка некоторое время тупо смотрел в окно, наслаждаясь тишиной. Открылась дверь и в учительскую зашел худощавый среднего роста человек.
– Ну, как первый рабочий день? – спросил он спокойным баритоном.
– Уф-ф-ф, – выдохнул Сашка, словно просыпаясь от сна, – вся эта суета... какая-то круговерть... особенно на переменах... Неужели и мы такими были?
– Никакой разницы! А что до круговерти и суеты, то за какую-то неделю привыкнешь и перестанешь ее замечать. Вот водитель – едет себе, рулит, думает о чем-то своем и не обращает внимания на шум двигателя, ну, может, разве когда там что-то начинает работать не так, как надо. Кстати, меня зовут Нестор Николаевич, историк.
– Очень приятно, Саша, пев... учитель музыки. – Он чуть не сказал “певец”, потому что в этот день много раз за своей спиной слышал это необычное для себя слово, и краем глаза видел, как ученики показывали друг другу на него и говорили: “Вон, идет наш новый певец!”.
Очень медленно, день за днем подошла к концу первая четверть учебного года. Правду говорил Нестор Николаевич: школьный шум и суета уже не впечатляли своими децибелами. Ученики быстро привыкли к новому учителю. Дети издалека кричали: “Добрый день!”. Ученики 4-7 классов здоровались кто вежливо и с улыбками, а кто и вовсе не здоровался. Старшеклассники почти не замечали Сашку, их взгляды мелькали мимо него так, будто он был прозрачен. Но Сашка знал, что просто так уважение и авторитет заработать у учащихся не удастся. Тем более, что он был всего на 3-4 года старше учеников 9-10 классов: им шел 17-год, а ему скоро должно было исполниться 20.
Первые признаки пресловутого авторитета пришли к Сашке во второй четверти. В ноябре состоялся конкурс комсомольской патриотической песни, в котором приняли участие старшеклассники. А так, как всех классов было всего 6 (вообще в школе было по 2 класса на параллели), то по условиям конкурса каждый класс исполнял по 3 песни. Вся репетиционная работа легла, конечно, на Сашку и вот здесь он показал себя настоящим баянистом-профессионалом. Под его четкое и выразительное сопровождение юноши и девушки пели легко и красиво. Уже потом классные руководители выдавали положительные “рецензии” на Сашкину игру, непременно сравнивая ее с игрой предыдущего учителя музыки Николая Анисимова, уволенного за пьянство во время работы и прогулы без уважительных причин. Тот баяном едва владел, поскольку в свое время смог “героически” преодолеть трехлетний курс обучения в Самборском культпросвет училище за... четыре года.
На зимних каникулах директор школы Софья Абрамовна вызвала Сашку в свой кабинет.
– Ну что? Две четверти прошло. Вижу, втянулись в учебный процесс. С детьми познакомились. Ваши уроки им нравятся, хотя, честно говоря, методический уровень у вас еще очень низкий. Надо вам походить на уроки к вашим коллегам из других школ, пусть они поделятся опытом. Но это, так сказать, дальняя перспектива. А вот на мартовских каникулах во Дворце культуры состоится городской смотр школьной самодеятельности, так называемая олимпиада по художественной самодеятельности. Наша школа в последние годы плелась в хвосте, уровень был низкий. Хотелось бы чего-то лучшего. Сможете?
– Ну, не знаю, а что надо подготовить?
– Не что, а кого.– поправила Софья Абрамовна. – Хор младших классов, пионерский хор, возможно какой-то ансамбль, пару-тройку солистов... Этого будет достаточно. Прочитайте требования смотра и приступайте к работе, потому что времени уже осталось мало.
* * *
С началом третьей четверти Сашкина работа с хорами закипела. Он вспомнил то время, когда сам был учеником первой школы. Вспомнил, как в школе в течение учебного года никто не вспоминал ни о какой художественной самодеятельности. И только за полторы-две недели до олимпиады по художественной самодеятельности начиналась бурная деятельность, причем всегда в авральном порядке. Классные руководители и завучи буквально загоняли всех, кто попадал под руку, в спортивный зал и, выстроив эту случайную массу в 4 ряда, следили, чтобы эта масса не расползлась, кто куда, еще до начала репетиции. Это был так называемый хор. Постоянного состава у него не было, потому что не могло быть в принципе из-за системы принудительно привлеченных случайных учеников. Но это, казалось, никого сильно не интересовало, потому что главной целью школьной администрации и учителя музыки было собрать кое-как хотя бы кого-нибудь и как-то “оттявкаться” на этой проклятой олимпиаде, чтобы не получить выговор за пропущенное мероприятие городского уровня.
Таким образом, держа в памяти живой пример того, как не следует работать со школьным хором, Сашка решил сначала прослушать детей на наличие голоса-слуха и лишь потом предложил исключительно желающим записаться в хор. Такой подход помог в достаточно короткое время сделать постоянно действующими два хора – октябрятский (1-3 классы) и пионерский (4-7 классы). Кроме того, отпала необходимость в посторонней помощи со стороны директора, завучей и организатора внеклассной работы: дети с удовольствием шли на регулярные репетиции 2 раза в неделю и пропускали занятия только по уважительным причинам. Из числа участников Сашка смог выявить наиболее яркие голоса и сделать их солистами, а из числа участников пионерского хора выделил еще и вокальный ансамбль из 9 девушек, которые в отличие от младших уже могли справляться с двухголосным и трехголосным пением.
До мартовских каникул октябрятский хор уже имел хорошо выученную конкурсную программу, а вокальный ансамбль и пионерский хор, кроме конкурсной, уже имели и концертную программу, с которой успели выступить у своих шефов на так называемом “Ацетиленовом заводе”.
Накануне олимпиады по художественной самодеятельности, которая обычно проходила в городском Дворце культуры нефтяников, Сашка зашел в кабинет директора.
– Софья Абрамовна, тут у меня просьба есть по завтрашней олимпиаде...
– Да, я хотела вам сказать, но вы меня опередили. Завтра в два часа шефы пришлют два больших автобуса, а в самом Дворце культуры вам будет помогать Любовь Ивановна Станько и восемь наших учителей. Они уже не первый год помогают во время Олимпиады, так что не волнуйтесь. Да и программу наши дети исполняют неплохо – сама слушала.
– Ой, что-то я сильно волнуюсь. – как-то неуверенно пробормотал Сашка.
– Ну, это нормальное состояние творческого человека. Идите и не берите себе дурное в голову.
Сашка вышел в коридор и чуть не столкнулся с организатором внеклассной работы Любовью Ивановной Станько, которую и ученики, и коллеги чаще называли Любой Ивановной.
– О! А я вас ищу, но вам, наверное, Софья Абрамовна уже все сказала о завтрашнем дне.
Любовь Ивановна была красивой женщиной в расцвете лет. Сашка без малейших усилий нашел с ней общий язык с первых минут знакомства еще осенью при подготовке к конкурсу комсомольской песни. Работалось ему с Любой Ивановной очень легко, а под конец учебного года они уже понимали друг друга с половины слова. Сашка даже удивлялся, что между ними не возникало никаких споров, потому что как только появлялся малейший намек на какой-то спор, то почти сразу приходило компромиссное решение, которое всех устраивало. Любовь Ивановна не помогала Сашке с хоровой работой, потому что в этом не было никакой необходимости, но он твердо знал: как только потребуется – Любовь Ивановна мгновенно придет на помощь. К олимпиаде Любовь Ивановна подготовила хороший “Украинский танец”, в котором танцевали 8 пар старшеклассников, а костюмы были взяты в доме культуры, что находился почти напротив Пятой школы и в который ученики ходили по железному мостику через реку Лошань. Сашка с удовольствием аккомпанировал танцевальному ансамблю и даже помогал Любови Ивановне в постановке танцевальных движений. Опыт работы в “Трускавчанке” очень пригодился сейчас. Среди танцоров выделялся сын Любы Ивановны Николай – высокий красивый юноша, школьный активист, которому давали различные поручения и он с ними легко справлялся.
Итак, к олимпиаде по художественной самодеятельности как будто все было готово. Однако какие-то смешанные чувства не давали покоя. Сашка тогда еще не знал, что покоя у него уже не будет ни перед простыми концертами, ни перед ответственными мероприятиями. Наоборот, со временем эти сомнения и предконцертные волнения будут только расти, а нервы, что металл о камень, будут стачиваться чем дальше, тем больше, а владеть своими эмоциями будет все труднее.
* * *
И вот он настал – день олимпиады, первой в Сашкиной педагогической практике. Во Дворце культуры нефтяников учителя Пятой школы заняли уже привычные позиции перед входом на сцену и за кулисами. Сашка заранее продумал, как выводить хоры на сцену, чтобы это выглядело красиво, организованно и вместе с тем быстро. Он встал перед хором, заиграл вступление и детские голоса понесли в зал красивые мелодии.
Младший хор пел свою программу и так же четко, как вышел на сцену, так и сошел с неё обратно за кулисы. Далее выступал вокальный ансамбль девушек 5-7 классов и тоже все прошло удачно.
Следующим номером шел “Украинский танец” и Сашка вновь был в напряжении, потому что аккомпанировать танцорам – это тоже дело нелегкое, особенно, когда часто меняется темп. В начале танца вышли девушки и, выполнив необходимые движения, отошли на заднюю линию. Далее с правой кулисы выбегали юноши все такие красивые, с легкими улыбками на лицах. Вот они делают поворот, чтобы сомкнуть круг и вдруг... Коля Станько поскользнулся, не удержался и со всего маху громко упал на сцену. У всех, кто был за сценой и наблюдал за танцем, замерло сердце, а в зале уже разливался идиотский хохот – это ученики из других школ так обрадовались чужой неудачи! Через секунду Николай уже был на ногах и дальше танец прошел по-задуманному.
Следующим номером программы шел длинный стих и у Сашки было несколько минут чтобы сделать передышку. Он зашел за кулисы, снял с плеч баян и тут услышал, как злым, раздраженным шепотом, что чуть не переходил на крик Люба Ивановна ругала своего сына за падения в танце. Такой злой Любы Ивановны Сашка больше никогда не видел. Коля стоял навытяжку перед мамой весь красный от стыда и чуть не плакал. Еще мгновение назад Сашка и сам был зол на Николая, но, увидев его состояние и состояние Любы Ивановны, понял, надо немедленно спасать пацана и всю ситуацию в целом. Он отозвал Любу Ивановну в сторону и постарался убедить её в том, что такая чисто случайная неприятность могла постигнуть кого угодно, и вместо того, чтобы распекать сына, пусть она лучше посмотрит, не получил ли он какую-нибудь травму, так как такие падения, да еще на скорости редко проходят бесследно. Как оказалось позже, на левой ноге у Николая выше колена проявился огромный синяк, а на левой ладони через ободранную кожу начинала сочиться кровь.
Однако выступления продолжались и через несколько минут на сцене уже выстроился пионерский хор. Будто солнышко заглянуло в концертный зал дворца культуры – так светло и заливисто звучали песни в исполнении Сашкиного хора.
Наконец все закончилось, дети под присмотром учителей были отпущены по домам, а Сашка еще остался послушать конкурентов из других школ. Уровень выступлений был разнообразным: от великолепного исполнения до “помоги, Господи, то добраться до конца”. В коридоре дворца культуры Сашка встретился с коллегами – учителями музыки из других школ, которые поздравили его с дебютом и даже дали положительные отзывы. Для Сашки особенно ценной были похвала и некоторые критические замечания от наиболее авторитетного в то время учителя музыки Юрия Григорьевича Цыгалова.
Итоги олимпиады подводили несколько дней. За повседневной работой Сашка уже начал забывать о той олимпиаде, ибо новые дела звали вперед. И, наконец, однажды утром в учительской появилось сообщение, написанное цветными фломастерами:
“Объявляется
БЛАГОДАРНОСТЬ
учителю музыки за подготовку
школьной самодеятельности к городской олимпиаде.
НАША ШКОЛА ВПЕРВЫЕ ЗАНЯЛА ВТОРОЕ МЕСТО !!! “
Новость была хотя и несколько неожиданной, но все же приятной, однако носиться с ней, как с писаной торбой Сашка не стал. Он рассказал об этом на репетициях своих хоров, поздравил учеников с высоким достижением, а в последующие дни спокойно, без лишнего напряжения продолжил работу над концертной программой пионерского хора, с которой вновь хотелось выступить перед шефами на “Ацетиленовом заводе”...
День за днем как-то совсем незаметно подошел к концу учебный год. И если первые две его четверти проходили с ускорением, с втягиванием в учебный процесс, то, начиная с третьей четверти, а именно с начала подготовки к олимпиаде по художественной самодеятельности Сашкина школьная жизнь проходила быстро, напряженно и интересно. Он понимал, что стремление к творчеству начинает тем больше воплощаться в жизнь, чем больше становятся его успехи в работе со школьными хоровыми коллективами. Появлялись новые планы, рождались хорошие идеи, которые требовали сценического воплощения и Сашка понимал, что он живет школой и на каждых каникулах с нетерпением ждет возобновления учебного года, так как соскучился по своим солистам, хористам, школьной суете и шуму. О том, чтобы после первого года работы в школе уйти и снова искать место в музыкальных школах Сашка уже и думать забыл. Общеобразовательная школа поглотила его, как говорится, с головой.