Игорь ЧИКИНЕВ
НАДЕЖДА
драма
+7 (916) 547-40-97
E-mail: ichikinev@yandex.ru
Действующие лица:
Артём.
Анна Ивановна, мать Артёма.
Мила, гражданская жена Артёма.
Костик, друг Артёма.
Светлана Антоновна, потенциальная тёща Артёма.
Прохор, коллега Артёма.
Врач, медсестра.
Реаниматолог, фельдшер.
Картина первая
Кухня в обычной московской квартире. За столом сидит Артём, грустно ковыряя вилкой завтрак в тарелке. У плиты застыла, прильнув к телефонной трубке, Мила.
Артём (безнадёжно). Господи, Мила, ну когда ты уже научишься готовить? (Отодвигает дымящийся завтрак.) Можно хотя бы омлет поджарить так, чтоб он не сгорел напрочь!?
Мила (отрываясь от телефонной трубки). Тём, не ругайся, я сейчас быстренько другой сделаю. (Замирает, прислушиваясь к собеседнице на проводе.) Так и что он сказал, Николай Палыч-то?
Артём (нетерпеливо, но спокойно). Вообще-то я на работу опаздываю! В доме есть что-то съедобное и не требующее твоего кулинарного вмешательства? (Мила не реагирует.) Мил, с тобой разговариваю!
Мила (то ли Артёму, то ли подруге). Да-да. (В трубку.) Секундочку, Зось. (К Артёму.) Тём, две минуты – и я всё приготовлю!
Артём (вздыхает, философски). И с этой женщиной я живу уже пять лет. (Смотрит на Милу, которая погружена в телефонный разговор.) А красивая, чертовка! Но, видимо, по той же причине бестолковая в хозяйстве.
Мила наконец-то закончила болтать с Зоей и деловито соображала, чем накормить мужа.
Артём. Ты со своей Зосей и днём, и ночью треплешься. (Мешает остывающий кофе.) И хоть бы о чём-то путном говорили, всякую ерунду обсуждаете! И вообще она на тебя плохо влияет!
Мила. Не заводись, Тём. (Подхватывает шипящую на плите сковороду).
Артём. А я не завожусь, я в сотый раз говорю тебе одно и то же: я хочу нормальную семью! Хочу ребенка! Сына. Или дочку, всё равно. Тебе уже тридцать один, не девочка уже! И твои отговорки, что современная медицина позволяет женщине рожать и далеко за сорок, меня не утешают!
Мила (пытается пошутить). Напоминать женщине о возрасте неприлично. (Увидев выражение лица Артёма.) Тём, ну давай об этом поговорим через год. Сейчас мы с Зосей в новом проекте. Когда мне думать о распашонках!?
Артём (подняв указательный палец вверх). Вот, видишь: опять «поговорим» вместо «сделаем»! И причём тут ваш проект? Сколько людей рожают, так сказать, без отрыва от производства! А твоя Зося – лесбиянка. Ей вообще по барабану дети, семья и всё, что с этим связано!
Мила (вдохновлено). Зося – деловая женщина! Меня не интересуют её пристрастия, хотя я о них знаю. Согласись, деловая хватка у нее есть! И если бы не она, я вообще могла бы не реализоваться!
Артём (без энтузиазма). Ну, насчёт реализации я лучше промолчу. С тобой бесполезно говорить. Что с завтраком?
Мила. Тём, я тебе обещаю: закончим с проектом – займёмся детьми! И отношения оформим, а то неприлично как-то быть замужней женщиной без штампа в паспорте (Улыбается).
Артём (безапелляционно). Штамп – сразу после теста на беременность. (Улыбается, прижав к себе подошедшую с тарелкой Милу.) О, уже лучше! (Оценивая содержимое тарелки, смотрит на часы). Ладно, я убегаю! (На ходу глотает кусок омлета, запивает кофе и направляется на выход.) Когда вернёшься, питерская штучка?
Мила. В пятницу, вечерним Сапсаном. (Целует Артёма, стирая с его щеки след от помады.) Кстати, завтра мама в Москву приезжает. Не забудь её встретить, она до сих пор помнит, как ждала тебя на перроне полтора часа.
Артём (в сторону). Как про неё забыть! Мама! Какая она мне мама? Мама у человека одна. (Выходит из кухни).
Картина вторая
Типичная комната в типичной квартире с обычным набором мебели. Посреди комнаты в приглушённом свете стоит Артём.
Артём (смотрит вперёд поверх зрительного зала). Полгода назад умерла Анна Ивановна. (Смахивает слезу). Тот день я помню, будто это было вчера.
Артём остаётся на месте, смотрит также поверх зрительного зала. Комната освещается более ярким светом. Неторопливо входит пожилая женщина, закинув одну руку за спину и потирая поясницу.
Анна Ивановна (приговаривает, не замечая Артёма). Ох, всё равно в магазин идти, схожу сейчас. (Берёт и надевает шерстяную безрукавку.) Холодно сегодня. По радио передали – до двадцати градусов. Надо утеплиться, как следует.
Анна Ивановна выходит из комнаты.
Артём (со светлой грустью). Сегодня мама затеяла свой любимый гороховый суп со свиными ребрышками. Как нередко бывало, в самый неподходящий момент оказалось, что не хватает какой-то мелочи, ингредиента, без которого суп ну никак супом нельзя будет назвать! И эти вот походы по магазинам, как и прогулки с подругой по парку, сериалы, пресса, ожидание меня и составляли каждый её день. В общем-то, приятный день. На пенсии далеко не всем старикам не приходится думать о хлебе насущном. Поэтому мама на судьбу не жаловалась, и хотела больше всего на свете одного: чтоб у меня и Милы появился ребенок. Мы обещали, но шли годы, а внуков всё не было. И это было главной печалью мамы… (Более радостно.) Наверное, только пенсионеры знают, где и когда можно купить что-то подешевле! Мне никогда не приходило в голову прочесать весь район в поисках относительно дешёвых сосисок или помидоров. Для Анны Ивановны это было в порядке вещей. Она знала, что в одном магазине купит сахар, в другом – овощи, в третьем (часто – за пределами своего района) – ещё чего-нибудь нужное. Я даже посмеивался: «Вот почему нередко услышишь в метро: и куда эти пенсионеры постоянно ездят? Восемь утра – а их в вагоне больше половины». (С невыносимой тоской.) Боже, как же я её любил! Да её все любили. И родственники, и случайные знакомые. Было в ней что-то тёплое, душевное. К тому же, она так близко воспринимала чужие заботы и проблемы, что я за неё не на шутку беспокоился, говоря: «Мам, ну нельзя же так переживать за всех! Ну, жалко, конечно, человека. Но что ж рыдать-то по этому поводу?» А она только утрёт слезу и с деланной бодростью скажет: «Да я и не переживаю, вроде, а слезы сами текут». (Проводит ладонью по лицу). В час дня мама почувствовала себя неважно. Пекло в спине.
Входит Анна Ивановна, в домашнем халате. Артём остаётся на сцене, смотрит вперёд. Анна Ивановна его не замечает.
Анна Ивановна. Опять эти соли. (Вздыхает.) Надо бы прилечь. (Присаживается на диван).
Артём. Как любая мама, Анна Ивановна даже не подумала позвонить сыну. Ну, печёт немного, остеохондроз проклятый, наверное. Я в своё время долго приучал её к заботе о собственном здоровье. И мои усилия не прошли даром: Мама реально стала следить за собой. Чуть где что кольнёт – топает к врачу. И о своем возрастном наборе болячек знала. Поэтому она, как профессор, решила, что ничего страшного с ней не происходит, пройдёт…
Картина третья
Кухня квартиры Артёма. За столом сидят Артём и спортивный парень. На столе – обеденный минимум.
Артём. Вот ты говоришь, Костик, офис. (Артём откинулся на спинку стула.) Не очень понимаю, зачем тебе, профессиональному футболисту, идти работать в какой-нибудь офисный аквариум. Ты ж завоешь среди этого планктона!
Костик. Ну, я не такой уж мега-футболист. А деньги-то нужны. (Вздохнул). Ты же работаешь и одновременно пытаешься заниматься ещё чем-то. Тебя же всё устраивает?
Артём. Ну, в принципе, мне нравится моя работа. В меру обязанностей, в меру ответственности. И понимание своей нужности (в отличие от многих моих коллег) присутствует. Зарплата, конечно, не устраивает категорически, но я стараюсь работать и над этим: Мила во мне всё-таки культивирует мысль, что надо бы уходить в близкую ей сферу – в творчество. Я ж не так давно был вполне сносным закройщиком и даже пытался коллекции сочинять. А сейчас вот меня снесло в торговую рутину. С другой стороны – реальный сектор, постоянный доход. К тому же, менять свою жизнь никогда не поздно!
Костик (оживился). Вот-вот. Я ведь тоже хочу просто подработать. А футбол – это святое!
Артём. Ну, может, ты и прав. (Усмехнулся.) Присмотришь себе там секретаршу, на замену, когда со своей половиной в очередной раз поругаешься. Кстати, я заметил, что у большинства секретарш, когда они входят в дверь, сначала на горизонте появляется бюст, а потом она сама. Наверное, это главный критерий отбора, в объявлении ведь так и пишут: приятной внешности, без опыта работы. Хотя у нашей секретарши с опытом всё в порядке. Помню корпоративчик на восьмое марта. Ну и зажгла тогда Леночка! Стриптиз-клубы отдыхают!
Костик. Я вчера на собеседовании был, так там как раз такая суматоха была, все носятся, к пьянке готовились какой-то.
Артём. Ой, у нас про надвигающийся праздник женский вспомнили за пару дней до того. Естественно, кинулись заказать ресторан – мест нет. Нашли какой-то затрапезный ресторанчик с претензией на значимость. Во всяком случае, цены оказались как в «Метрополе». Когда директору нашему озвучили предварительный счёт, у него, бедного, даже испарина выступила. Но что уж тут делать, женщин-то надо поздравлять. Тем более, что уже было объявлено о походе в ресторан. Скрепя сердце, директор, конечно, согласовал меню, и накануне восьмого марта мы все отправились-таки на банкет.
Костик (смеётся). Ахах, Тёмка, я там такие экземпляры видел в так называемых вечерних платьях! Просто отпад!
Артём (с деланной серьёзностью). Это суровая московская действительность, Костик: в столице всё больше и больше приезжих. В принципе, в самом этом факте ничего особенного нет. Я тоже много лет назад приехал «покорять» Москву, не имея какого-то внятного плана, когда, где и как я смогу реализоваться. Но если мужчины как-то обходятся без эпатажа, то женщины идут просто на абордаж. На этих корпоративных вечеринках, действительно, так смешно видеть разукрашенных, как новогодние ёлки, провинциальных девиц! Видимо, в стремлении даже не покорить, а сразу убить потенциальных женихов, некоторые девушки заходят в своих нарядах так далеко, что удивлению нет предела: вот Нина Петровна, наш застенчивый бухгалтер, скромница и душка, а как её понесло! Её совершенно немыслимое платье с декольте, какими-то рюшечками и неприличной длиной помнит абсолютно вся мужская часть нашего коллектива! Знаешь, самое печальное в этой истории то, что в рядовых офисах принцы не водятся. И так вот они, эти потенциальные невесты, и сидят от звонка до звонка за пятнадцать тысяч рублей в месяц, мечтая о чуде на белом коне.
Костик (посмеиваясь). А секретарше твоей повезло в этом плане?
Артём. О-о, Леночка другая. Она приехала в Москву с конкретной целью: не мечтать, а брать. И взяла. Наш директор, хоть и семейный человек, а не смог устоять перед ее внешними аргументами. Дальше – немного шантажа, и Леночка в шоколаде! То жила в съёмной квартирке в Выхино, теперь вьет уже своё гнездо, хоть и в Подмосковье, но своё. Кстати, чем не принц в рядовом офисе? Плохо, что директор один, на всех желающих не хватит. (Усмехнулся.) Помню, Леночка эта хлопнула лишнюю рюмашку на банкете, и в пьяных слезах жаловалась мне: мол, любви охота.
Костик (оживлённо). И как, ты пожалел девушку?
Артём. Я посочувствовал, конечно, но пачкаться не стал. Как известно, на рабочих посиделках вечером бывает весело, а утром – стыдно.
Костик. Тём, возьми меня в свой аквариум? Во всяком случае, пока я не найду новый клуб, я б поработал какое-то время.
Артём (с деланной серьёзностью). Хорошо, мой смелый друг. Только подготовь нервную систему: у нас каждый день – как на войне.
Картина четвёртая
В комнате на диване полулежит Анна Ивановна. В центре стоит Артём. Они так же будто не видят друг друга.
Артём (глядя поверх зрительного зала). Боль не отпускала. Мама уже и полежала, и в кресле сидела.
Анна Ивановна (осторожно шевелясь на диване). Неужели что-то серьезное? (Без сильного волнения.) Да нет, должно пройти. Сейчас уже Артёмка позвонит.
Артём. Я действительно всегда звонил маме около трёх. Уже много лет по будням существовала эта традиция, и так было спокойнее и ей, и мне.
Звонит телефон. Анна Ивановна вздрогнула. Осторожно поднявшись с постели, она берёт трубку.
Анна Ивановна (через боль). Да, слушаю.
Артём (тревожно, глядя так же поверх зала). Что у тебя с голосом, мам? Что случилось?
Анна Ивановна (старается говорить бодрее). Да что-то спина печёт. Сейчас полежу, должно отпустить. Я таблетку выпила. Не переживай, сынок, всё нормально. (Кладёт трубку).
Артём (взволнованно). Я ещё раз набрал номер через двадцать минут. Я почему-то поймал себя на мысли, что нужно не звонить, а ехать. Поговорив с мамой пару секунд, я сказал: «Сейчас приеду!» Мама пыталась отговаривать, мол, ничего страшного, вроде, не очень сильно болит. Но я слышал только своё сердце в висках. Так, ехать на машине нереально, пробки везде. Быстро – в метро! В этот момент мама уже начала беспокоиться. Пекущая боль опоясала спину и грудь. Такой боли она не испытывала раньше.
Анна Ивановна (успокаивая себя). Желудок снова шалит, наверное.
Артём. Я в этот момент подумал об этом же. Ничего другого на ум не приходило, кроме как обострение после операции. Сердце мама проверяла периодически, с ним всё в норме. Я себе говорил: «Спокойно, Артём, всё будет хорошо. Надо позвонить Алексею Геннадьевичу». И мысленно подгонял вагон метро. С Алексеем, Алексеем Геннадьевичем, я познакомился, когда маме предстояла операция на желудке. Тогда Алексей был ещё не таким уж профи, но, тем не менее, практикующим хирургом. И лечащим врачом мамы. Улыбчивый, располагающий к себе, он не мог не обаять Ивановну, и она смело пошла на операцию, даже не сомневаясь в успехе. С тех пор я общался с Алексеем, в основном по праздникам и по медицинским вопросам иногда. Тем не менее, общение не прерывалось и сейчас я собирался консультироваться у кандидата наук (а кандидатскую Алексей защитил). Позвонила Милка, из Индии. Со своей верной спутницей Зосей они решили позагорать на Гоа. Пока я шёл от метро по знакомому до мелочей маршруту, я раз десять сказал, что пока не знаю, что случилось. Прибежав домой, я, несмотря на протесты мамы, вызвал скорую...
Картина пятая
Кухня квартиры Артёма. Голоса за сценой.
Артём. Входите, входите, Светлана Антоновна! У Вас в сумках кирпичи, что ли?
Светлана Антоновна. Гостинцы вам с Милой привезла. Не с пустыми же руками ехать!
Входит Артём, падает на стул. Следом входит, окидывая помещение хозяйским взглядом, женщина средних лет.
Светлана Антоновна. Артёмка, вот ты говорил, пока мы ехали, что у нас с тобой натянутые отношения. (Не давая возразить.) Но я ведь, как не посмотри, образцовая тёща!
Артём (неохотно). Я всего лишь говорил, что наши отношения - плоские: бугров нет, а сидеть неудобно. Вы женщина деятельная и Ваша деятельность проникает в абсолютно все сферы нашей с Милой жизни: от глобальных планов на эту самую жизнь до цвета кафеля в туалете. Поэтому я предпочитаю общаться с Вами на расстоянии, а если уж Вы приезжаете в Москву – так на один-два дня, не больше.
Светлана Антоновна (не принимая близко к сердцу слова Артёма). Так я на пару дней и приехала! Сейчас вот передохну, пройдусь по магазинам – и пораньше спать. Я ж сегодня практически не спала в поезде. Мужик в купе такой противный попался! Я ему говорю: Вы б не пили пиво, дышать и так нечем. Так он не только пива напился, но ещё и рыбу какую-то вонючую съел. Представляешь, какой аромат в купе был!? Всю ночь выходила в тамбур проветриваться!
Артём (улыбнулся). Слава богу! То есть, я хотел сказать, хорошо, что сегодня сладко спать будете. Вы только приготовить обещали всяких вкусностей, Мила-то никак не освоит кулинарию.
Светлана Антоновна. Да, конечно, наготовлю всего. Теперь я часто сюда приезжать буду. Хотя Питер все-таки уютнее, ты так не считаешь?
Артём. Питер – хороший город и я рад, что там Вам нравится. (Говорит с ударением на «там»).
Светлана Антоновна (в попытке сделать обиженную мину). Это ты так сказал, чтоб я вас реже навещала?
Артём. Да нет, Вы мне не мешаете. Только «вас» - громко сказано. Обычно Мила отсутствует, когда Вы здесь.
Светлана Антоновна. Тёма, вам с Милой надо определиться: Москва или Питер. Я не вмешиваюсь, но это не нормально. Если вы, слава Богу, создали семью, так и жить надо по-людски.
Артём (без особых эмоций). Мила – девушка творческая. И если за пять лет нашего общения у неё не возникло потребности создать нормальную ячейку общества, то и дальше всё будет примерно так, как есть. Хотя я очень ценю её попытку стать женой, а не боевой подругой. Ведь мы уже, простите, давно переросли тот период, когда интересует только секс.
Светлана Антоновна (испытывая неловкость). Я понимаю, Тёмочка. Я серьёзно поговорю с Милой.
Артём (вскидывает руки). Я Вас умоляю, Светлана Антоновна! Взрослый человек должен сам принимать решения! Не надо никакого экстрима! Время покажет.
Светлана Антоновна. Да, Тёмочка, да, пусть пройдёт немного времени. Милочка не привыкла ещё к самостоятельности. Я думаю, что у вас всё будет хорошо.
Артём. Давайте сменим тему. Так Вы сразу по магазинам или сначала делом займёмся? Борщом, например?
Картина шестая
В комнате на диване лежит Анна Ивановна. Возле неё суетятся врач и медсестра. Вокруг разложены медицинские принадлежности. Рядом с диваном – приспособленная под штатив для капельницы раскладная лестница. Справа от центра стоит Артём. Он так же будто виртуально присутствует в комнате.
Артём (глядя поверх зрительного зала). Мама всегда боялась врачей. Это был даже не страх, а какой-то природный мандраж перед белым халатом. Участковый терапевт не раз удивлялась, измеряя давление, что Ивановна так трясётся перед рядовой, в общем-то, процедурой. А она виновато отшучивалась, мол, у меня всегда так: увижу врача – давление под сто восемьдесят. (Артём оглянулся на врачей.) Когда приехала скорая, я с облегчением заметил, что хоть по вызову и приехали врачи, видимо, общей практики, но упакованы они были серьёзно. Из чемоданчиков извлекались какие-то медикаменты, приборы, пока мама, сбиваясь, рассказывала, что у неё случилось. Я то и дело вмешивался в её рассказ, добавляя подробности, о которых она от волнения не упомянула. (Поворачивается к залу.) Первой версией был желудок. Именно на него делала акцент мама, вспоминая особенности перенесённой операции. Я метнулся к телефону: надо предупредить Алексея, к нему могут привезти Анну Ивановну. В том, что Алексей Геннадьевич поможет, я не сомневался. Главное, чтоб доступен был. (Берётся рукой за голову, смотрит поверх зала, вслушиваясь в тишину.) Слава богу! На месте. Я достаточно спокойно изложил суть вопроса, и слушал Лёшку. Да, вези. Если хирургия – то ко мне в отделение. Я в отпуске. Скажи, что от меня. Всё будет хорошо.
Проверив капельницу, врач сосредоточенно рассматривает кардиограмму.
Врач (к Артёму). Где у вас городской телефон?
Артём растерянно указал на телефон, затем снова повернулся к залу.
Артём. Я знал, для чего нужен телефон. К маме иногда приезжала скорая и всегда, учитывая возраст, наверное, ей делали кардиограмму. Затем данные передавали по телефону дежурному кардиологу, и тот говорил, всё ли в порядке.
Треск пересылаемой кардиограммы режет тишину.
Артём (к Анне Ивановне). Не переживай, мам, если это желудок – полежишь у Алексея Геннадьевича недельку и будешь как новенькая.
.
Анна Ивановна (испуганно, негромко). Я не хочу в больницу!
Артём. Ну, у тебя ж было уже такое. Прокапают лекарства – и порядок.
Врач долго кого-то слушает по телефону. Затем, на секунду задумавшись, она что-то говорит медсестре. Медсестра открывает еще один чемоданчик. Артём в тревоге курсирует на переднем плане. Просмотрев очередную кардиограмму, врач приближается к Артёму.
Врач (тихо, глядя в глаза Артёму). У вашей мамы инфаркт. Сюда уже едет реанимация.
Артём обхватывает шею руками.
Картина седьмая
Явление первое
Кухня квартиры Артёма. Артём что-то пишет, листает бумаги, снова пишет. Рядом за столом сидит Прохор.
Артём (облегчённо отодвигает бумаги). Ух, Прошка, спасибо, что заехал ко мне. Теперь у нас с отчётностью всё нормально. Мне сегодня совсем не с руки было в офис переться.
Прохор (жеманно). Я всегда к тебе со всей душой, Тёма. Вот мы с тобой коллеги, а никогда не встречаемся. (Придвигается к Артёму). Как ты ко мне относишься, Тём?
Артём (озадаченно). Да как я к тебе могу относиться, Прош? Мы просто коллеги. Ты без пяти минут мой начальник. Правда, у тебя свои тараканы в голове, но это не моё дело.
Прохор. Какие ещё тараканы?
Артём. Половые. Иногда ты напрягаешь своей женственностью.
Прохор (слегка смутившись). Но я же не виноват, что ты такой идеальный. Я когда тебя вижу – теряю остатки целомудрия.
Артём. Глупости. Во мне нет ничего особенного. Вообще каждому человеку от природы выдаётся определённый набор: внешность, здоровье, способности. Редко получается идеальное сочетание, обычно процветает что-то одно. Кто-то умён, кто-то красив, а кто-то здоров, как бык. Я к себе отношусь с известной долей иронии, Прошка. Красавцем себя не считаю, хотя и умудряюсь окружать себя красивыми людьми. Никогда не увлекался правильным питанием, но пока неплохо сохранился. Не считаю себя умнее других, но, с переменным успехом, верчусь в борьбе за своё место под солнцем. Вроде, всё хорошо, никакого внутреннего напряжения. Но временами нет-нет, да и захочется вдруг каких-то выдающихся внешних данных или гонорара кинозвезды. К счастью, это быстро проходит.
Прохор. Вот-вот, я и говорю – идеал!
Явление второе
Звонок в дверь. Артём направляется на выход.
Артём (на ходу). Вот сейчас ты увидишь идеал. Наш новый сотрудник, поработает у нас какое-то время. (Шутливо.) Только не порть парня, маньяк.
Артём выходит, затем возвращается с Костиком.
Артём. Знакомьтесь: Костя – Прохор.
Прохор (окидывая взглядом Костика). Ладно, ребята, не буду вам мешать. (К Артёму.) Увидимся в офисе! (Собирает бумаги и выходит).
Костик. Кто этот Прохор? Он как-то загадочно на меня посмотрел.
Артём. А, не обращай внимания. Это наша местная достопримечательность. Милка говорит, что такие мальчики – идеальные подружки. Ну что, едем?
Костик. Да я-то готов, одевайся. Кстати, я в понедельник заезжал в «Атриум», видел твою Милу, с какой-то компанией. Подходить не стал, неудобно было навязываться.
Артём. Да, она любительница с друзьями-подружками поболтать. (На минуту задумался.) Хотя странно. Она в Питере должна была быть. (Подмигнув Костику). Подумаю об этом завтра, на свежую голову.
Картина восьмая
В комнате, где на диване лежит Анна Ивановна, те же. Затем в комнату стремительно входят реаниматолог и фельдшер. Окинув взглядом Анну Ивановну, реаниматолог задаёт вопросы первой бригаде: что вводили, давление, кардиограммы. Анна Ивановна испуганно смотрит на людей в медицинской форме. Реаниматолог что-то записывает, его фельдшер разворачивает на диване рядом с Анной Ивановной какой-то аппарат. В капельницу вводят ещё несколько лекарств.
Реаниматолог (громко). Как Вы себя чувствуете, Анна Ивановна?
Анна Ивановна (испуганно). Уже лучше.
Артём взволнованно смотрит на происходящее со стороны, обхватив шею руками. Реаниматолог подключает аппарат, затем, застыв на минуту перед экраном монитора, связывается с кем-то по рации.
Реаниматолог (подходит к Артёму, стоящему в стороне, говорит вполголоса). В артерии образовался тромб. Нам нужно срочно попытаться его растворить. Затем, когда состояние Вашей мамы будет позволять транспортировку, мы поедем в больницу. (Артём согласно кивнул.) Я обязан сказать Вашей маме, что у неё инфаркт. (Возвращается к Анне Ивановне, говорит очень громко.) Анна Ивановна, Вы меня слышите?
Анна Ивановна тихо кивает головой.
Артём (со стороны, поворачивая голову к залу). Мама была в ясном сознании, слегка затуманенном обезболивающим, и я увидел появившуюся слезу в её глазах. Наверное, её взволновал тон доктора. У меня всё перевернулось внутри!
Реаниматолог (так же громко). У Вас инфаркт. В артерии образовался тромб. Сейчас мы будем вводить лекарство, чтобы его растворить. Потом поедем в больницу. Вы должны сейчас мне дать согласие на срочную операцию, если такая необходимость возникнет.
Артём (так же, в зал). Мама переводила взгляд то на врача, то на меня, пытаясь понять, что с ней происходит. Её слезы. Я не мог смотреть на её слезы.
Анна Ивановна (робко). Нет, я не хочу в больницу. Мне уже легче. Только печёт под лопаткой, в одной точке.
Артём (в зал). Врач настаивал на ответе. Я, не в силах больше выносить эту моральную пытку для мамы, уверенно сказал доктору, что она пойдёт на операцию, если будет надо, я смогу её убедить. В капельницу ввели препарат, на который была вся надежда, предварительно взяв с меня расписку.
Реаниматолог обсуждает по рации предстоящую перевозку в профильный институт.
Анна Ивановна (чуть слышно, то ли к Артёму, то ли к врачу). Это конец?
Картина девятая
Кухня квартиры Артёма. За столом сидит Артём, Мила ходит по кухне, периодически заглядывая в духовку.
Мила. Тём, ну зачем тебе это нужно? Мы же давно договорились, что не вмешиваемся в деловую жизнь друг друга!
Артём (удивлённо). Причём тут деловая жизнь? Мне как раз всё равно, с кем ты встречалась там. Меня бесит, что ты мне сказала, что уехала в Питер! А сама в Москве развлекалась!
Мила (не понимая претензию Артёма). Нет, ну что такого невероятного произошло? Ну, не успела я на поезд в Питер. Ну, перекупила билет на вечер. Ну, договорилась с приятельницами убить как-то время. Ну, не стала тебе звонить. Чего зря беспокоить-то? Ну, пришла одна из подруг со своим благоверным. Что из этого?
Артём (вяло). Ничего, конечно. Просто мне иногда кажется, что мы с тобой люди с разных планет.
Мила. Тем не менее, мы уже много лет в одной орбите.
Артём. И всё-таки я считаю, что каждый человек несёт по жизни свою нагрузку со словом «должен». Должен заботиться о близких, переживать за детей. Думать о своих поступках, прощать, быть терпимым. Звонить, наконец, если твоего звонка ждут. Впрочем, у вас это семейственное. Что Светлану Антоновну ждёшь плюс-минус три часа, что сестра твоя, в одном ботинке девушка. Извелись в ожидании все, пока она отмечала выпускной. А позвонить у неё ума не хватило.
Мила (сосредоточенно). Оставим в покое родню. Утка вот что-то пригорает, тебе не кажется?
Артём. Да уж полчаса в копоти сидим.
Мила (задумчиво). Вроде, всё по рецепту мамы сделала. (Смотрит в листок.) Соль, перец, майонез.
Артём (поднимается со стула, берёт газету, размахивает). Может, просто газ поменьше сделать? Главное, чтоб пожарники на запах не приехали. (Обнимает озадаченную Милу.) Ничего-ничего. Два-три года практики – и научишься!
Картина десятая
Посреди пустой комнаты в приглушённом свете стоит Артём.
Артём (смотрит вперёд поверх зрительного зала). Аккуратно спускаясь по лестнице, я так сильно вцепился в ручку носилок, что пальцы онемели. Два пролёта показались мне вечностью, и я только повторял: «Всё будет хорошо, мам, всё будет хорошо». Из открытой двери подъезда обожгло холодом. «А мама без шапки, - думал я. – Ну, хоть машина рядом». Осторожно двигаясь к скорой, я упёрся в её заднюю дверь. Водитель перехватил носилки, врач побежал открывать дверцы изнутри. Я повернул голову, в глазах застыла эмблема «Мерседеса». Этот знак и те десять секунд, которые я держал на руках маму, я запомнил на всю жизнь. Я стоял у скорой, пока врачи что-то делали внутри. Наконец мы поехали в институт кардиологии. Мама спокойно лежала, я держал её руку с капельницей. Я спросил: «Как ты, мам?». Она кивнула головой. Чтобы как-то переключить её внимание, я завёл разговор с доктором. О том, почему возникает инфаркт, о симптомах и многочисленных случаях долгой и спокойной жизни после перенесённых инфарктов… Скорая въехала во двор института. Нас ждали. Я не успел опомниться, как мама уже была на больничных носилках. Укутав её прихваченным из дома одеялом, я пошёл вслед за уезжающей по коридору каталкой. Меня остановили: «Вам туда нельзя. Посидите здесь, Вам вынесут вещи». Я сказал маме: «Не переживай, мамуль, всё будет хорошо! Я завтра к тебе приеду!» И выпустил её руку из своей руки. Я стоял посреди тускло освещённого коридора, провожая дорогого человека. Где-то впереди открылась автоматическая дверь реанимации, и яркая вспышка света ударила в глаза. Люди в белом подбежали к маме. Дверь медленно закрылась, поглощая свет и погружая коридор в тягостный полумрак. Я ждал, пока медсестра оформит документы. Паспорт, полис, телефон. «Зачем нужен мобильный номер, если есть городской?» - подумал я. Медсестра спокойно сказала: «Езжайте домой. Завтра приедете к двенадцати часам, врач скажет, как дела у Вашей мамы, что ей принести и все дальнейшие действия. Сейчас Вам вынесут вещи, в реанимации ничего не нужно. Слегка успокоенный, я вышел в коридор. Я не видел, что там, за дверью отделения интенсивной реанимации, врачи боролись за жизнь мамы. Как и не знал тогда, что видел её в последний раз…
Комната освещается. Артём садится на диван.
Артём. Утром я рано поднялся и в очередной раз проверял список вопросов, которые хотел задать врачу. Уже скоро ехать. Мобильный телефон зазвонил совершенно некстати.
Звонит телефон, Артём берёт трубку.
Голос за сценой. Артём Николаевич? Это из больницы звонят.
Артём (замерев). Что случилось!?
Голос за сценой. Артём Николаевич! Мы сделали всё, что смогли. Но сегодня ночью Ваша мама скончалась. Примите наши соболезнования.
Артём (опускает трубку, в зал). В ушах стоял жуткий звон, заглушаемый бешено колотящимся сердцем. Сознание не воспринимало монотонную речь в трубке. Задыхаясь от слёз и пытаясь проглотить ком в горле, я не мог сосредоточиться. (В трубку.) Простите.
Голос за сценой. Я понимаю. Я подожду. Мне ещё надо сказать Вам нужную информацию.
Артём (откладывает трубку). Я отложил трубку, пытаясь взять себя в руки. Сквозь слёзы я ничего не видел. Сердце заглушало мысли. Виски сжимались так яростно, что в глазах темнело. Время остановилось. (Снова берёт трубку.) Как же так? Когда это случилось?
Голос за сценой. В двадцать три часа.
Артём (опускает трубку). Горло опять захлебнулось в удавке. «Дышать, глубоко дышать!» – говорил я себе. И набрал в лёгкие столько воздуха, что чуть не потерял сознание. (В трубку.) Но маме ведь легче стало, когда её привезли к Вам. Как же так?
Голос за сценой. Врачи могут многое, но, к сожалению, не всё. Вашу маму уже перевезли в морг института Склифосовского. Вам нужно позвонить туда после обеда. Ещё раз примите наши соболезнования.
Артём (опускает трубку). В тишине свистел кипящий чайник. (Поднимается с дивана.) Я ходил по квартире, беспорядочно беря в руки какие-то предметы и, не понимая, кладя их на место. Мама, мамочка. Как же так? Своему брату Степану я звонил накануне вечером, сообщил, что у мамы инфаркт и что она в реанимации. Слегка успокоившись, я решился позвонить брату. Набирая длинный набор цифр междугородней связи, я то и дело сбивался и начинал набирать снова. К моему потрясению, Степан слушал меня без видимого волнения и достаточно спокойно сказал, что приедет на следующий день утром. Ошарашенный реакцией брата, я сидел с трубкой в руках. Через час раздался звонок. «Может, ошибка? – вдруг подумал я. – Может, это не моя мама умерла?». Звонили из морга. Последняя надежда исчезла... Потом начали звонить друзья. Пока Степан сообщал родственникам о такой внезапной, скоропостижной смерти мамы и они приходили в себя, я, не имея сил звонить, отправил самым близким друзьям смс-ки. «Что нужно делать сейчас?» – напрягался я, стараясь рассуждать здраво. «Нет, не надо пока ничего, - в очередной раз говорил я кому-то по телефону. – Я не знаю, что нужно будет. Если что – я позвоню». Родственников в Москве у меня было очень мало, да и те не слишком активно общались с мамой при жизни. Так, иногда обменивались новостями, приветы передавали. «Сколько мне денег-то нужно на похороны? – думал я, направляясь в церковь. – Тысяч пятьдесят, наверное, должно хватить». Никто из моих друзей не хоронил своих близких, спросить было не у кого... Я никогда не ходил на службы в церковь, хотя верил в Бога, считая, что Бог должен быть в душе, а внешние проявления веры не так важны. Я знал, что мама всегда посещала храм возле дома на праздники церковные, и подружка её, Зинаида Ивановна, была её попутчицей в этих походах. «Надо позвонить Зинаиде Ивановне», - снимая шапку и собираясь с духом, я толкнул огромную дверь... От холода на улице и сильного напряжения меня трясло. Сбиваясь, я обратился к служительнице. Умерла мама. Она была верующим человеком. Ходила в Вашу церковь. Да, она крещеная. Отпевание. Каждый день, в одиннадцать… Я шёл из церкви, чувствуя дрожащие ноги и растирая то и дело примерзающие слёзы... Потом приехали мои старые друзья, Алла и Николай. Я благодарен им до сих пор и за моральную, и за материальную поддержку. Именно они вернули меня хоть как-то в действительность. Для меня настоящим потрясением была сумма, необходимая для похорон. Сто двадцать тысяч!.. Алла с Николаем уехали. Родственники отзвонились и отплакались. Я устал. Бесцельно перемещаясь по комнате, я не мог ни на чём сосредоточиться. И сейчас для меня главным было одно – пережить грядущую ночь…
Картина одиннадцатая
Кухня квартиры Артёма. Артём и Костик увлечённо разговаривают.
Артём. Ну и как тебе первый день-то в нашей корпорации?
Костик (собираясь с мыслями). Да, в общем-то, неплохо. Непривычно пока. У спортсменов жизнь немного другая. А тут надо вникать, кто, что, почему так, а не по-другому. Какие-то баталии карьерные.
Артём (подхватывает). Это ты в точку, Костик! Карьерные баталии всегда у меня вызывают внутренний смех. В любом коллективе всегда есть начальник и хоть один подчинённый, который хочет занять его место. И наш маленький отдел не исключение. Шеф нашего отдела, Пётр (Петрушка, как его называют за спиной), очень гордится тем, что он - руководитель.
Костик. Ага, это видно. Он с таким удовольствием втирает мозги и подчинённым, и всем вокруг, особенно по халявной мобильной связи.
Артём (усмехается). Ты наблюдательный, дружище. Да, он часами пережёвывает одно и то же, как учитель в младших классах. Кому-то, наверное, нравится такое внимание к себе, а меня - так раздражает. Мне приходилось работать с разными начальниками, поэтому я не парюсь его своеобразием. Место шефа меня не интересует по определению: зарплата мелкая (даже с учетом нелегальных бонусов), проблемы крупные.
Костик. А Прошка, похоже, метит на кресло Петрушки.
Артём. Абсолютно точно! Прошка не просто хочет, а жаждет этой власти. Он искренне считает, что это его место. Напряжение между Петрушкой и Прошкой иногда вываливается из нашего кабинетика, и народ с удовольствием слушает перепалку шефа отдела с подчинённым. Прошка то и дело взывает к народу: «Какой он тупой!». Понятное дело, рано или поздно Петрушка должен съесть Прошку. Иначе тот, самостоятельно посещая директора, может нашептать что-то нехорошее про него. А Петрушка в обозримом будущем не собирается терять свой пост.
Костик (выпуская воздух). Как всё запущено!
Артём (отмахиваясь). Да это обычное дело.
Костик. А куда тебя сегодня увёл Петрушка? У него был какой-то заговорщицкий вид.
Артём. Так на заговор и увёл! Тебе-то я могу сказать, ты человек не заинтересованный: появится возможность вернуться в футбол – пошлёшь куда подальше наш кооператив. (Улыбается.) И это прекрасно, Костик! Но пока тебе в общих чертах надо знать, в каком серпентарии ты работаешь. Так вот. А сказал Петрушка примерно следующее: «Директор, мол, от меня требует сокращения расходов. С другой стороны, у тебя совсем небольшая зарплата. Вот я и подумал: давай обязанности Прохора распределим между собой, его уволим, а половину его зарплаты прибавим тебе? И фонд зарплаты сократим, и тебе зарплату поднимем! Честно говоря, мне с тобой намного приятнее работать, чем с Прошкой».
Костик. Проворный товарищ!
Артём. Да, не перестаю удивляться его проворности. Пятый год человек сидит на своей должности, уж чего ему бояться Прохора? Ведь при всех амбициях Прошки его никто и никогда серьёзно не рассматривал в качестве замены Петрушке. Все знают, что Прошка - псих, заводится с пол оборота. Какой из него начальник? Да и никто в отделе его особо не любит, очень уж много в нём спеси, при отсутствии реальных-то способностей. Тем не менее, Петрушка вот хочет перестраховаться и аккуратно пнуть Прошку под зад.
Костик. Ну, прибавка к зарплате – вещь хорошая. А от тебя-то он чего хочет? Чтоб ты придушил Прошку? Сам-то Прошка вряд ли уволится.
Артём. Нет, два этих господина сольются в последней битве, надеюсь, без меня.
Картина двенадцатая
Посреди освещённой комнаты стоит Артём.
Артём (в зал). Я увидел в окно Степана. Он шёл уверенным, пружинящим шагом, излучая всем своим видом гордость за свой здоровый образ жизни. Меня давно напрягала эта деланная свежесть брата. Но сейчас я решил не ворошить перечень претензий к Степану. Горе должно было нас объединить хоть на время. Степан бодро ступил на порог. Я ещё подумал: «Будто не на похороны приехал, а на свадьбу». Увидев мою реакцию, Степан слегка напустил грусти. Получалось плохо, да и я это заметил. Бессонная ночь и переживания так меня измотали, что я заплакал. Я так надеялся, что приедет близкий человек, мы будем говорить и говорить о маме, и вспоминать, и не верить в её смерть, сожалеть о чём-то несделанном для неё. А Степан даже не спросил, как это случилось. В моей душе была такая пустота, что хотелось выть… Хорошо, хоть финансовые проблемы решились. Степан пересчитал деньги: того, что привёз он от себя и родственников, плюс мои деньги, нужная сумма набиралась. Завтра ехать в морг. Вынимая из шкафа мамины вещи, я никогда и представить себе не мог, что мне придётся когда-нибудь заниматься такой невыносимой процедурой. Каждая взятая в руки вещь переворачивала душу. Ещё позавчера все эти кофточки, юбки жили вместе с мамой, а сейчас они сиротливо и аккуратно укладывались на диван, провожая руки своим теплом. Наконец мы с братом подобрали одежду для мамы. Мы приехали в морг рано утром. Долго бродили вокруг здания. Никого, дверь конторы закрыта. «Туда ли мы пришли?» - спрашивал я то Степана, то Германа, своего друга, благородно решившего нас сопровождать на машине. Ровно в девять мы вошли в помещение. «Тяжелая работа у женщины, - подумал я, - целый день рядом с горем». Приёмщица терпеливо ждала. Привыкла, наверное, к этим слезам и несобранности посетителей. Я не мог что-то считать, финансовой стороной занимался Степан. Я только обозначал принципиальные моменты: какое кладбище, гроб, венки, транспорт. «Господи, как хорошо, что не нужно никуда больше ходить», - благодарил я ритуальную службу, понимая, что здесь помогут не только с главными атрибутами похорон, документами, но и с более мелкими, но важными, вещами. Санитар спокойно разобрал одежду мамы, привезённую нами. Сказал, что всё сделает, как положено. Потом решили съездить на кладбище: мало ли, какие нюансы есть, хотели всё посмотреть. Это было ещё одно потрясение для меня. Трактор медленно резал огромной пилой промёрзшую землю. Снова и снова проходя по ряду, пила заставляла землю поддаться. Могильщики, скинув фуфайки, тут же копали ямы. Я смотрел на происходящее, ошеломлённый масштабом новых захоронений. Я отправил Степана к бригадиру, узнать саму процедуру погребения. Но сейчас я всё видел сам. Один за другим, без остановки, подъезжали катафалки. Покойных везли-несли, везли-несли. Одного за другим, одного за другим. Прощание, опускание. Как жуткий конвейер, фабрика. Фабрика смерти. По возвращении домой Степан завёл разговор о наследстве. Отвратительная картина: человек с калькулятором в глазах вместо совести. Завтра предстоял страшный день. Я не представлял себе маму в гробу…
Картина тринадцатая
На кухне квартиры Артёма у плиты возится Светлана Антоновна. Заходит, зевая, Артём.
Артём. Доброе утро, Светлана Антоновна. (Наливает сок.) Что Вам не спится?
Светлана Антоновна (вытирая руки тряпкой). Ой, Тёма, я в расстроенных чувствах сегодня.
Артём (уселся на стул, подпёр рукой подбородок). Выкладывайте, Светлана Антоновна. Я весь внимание.
Светлана Антоновна (не стесняясь). Как ты знаешь, я женщина временно свободная. (Артём кивнул.) И не теряю надежды найти ещё достойного спутника жизни.
Артём. Да, и мы с Милой всячески поддерживаем Вас в этих начинаниях.
Светлана Антоновна (с деланной обидой). Возможно, вы рассчитываете, что получив новый объект для заботы, я буду не так часто вмешиваться в ваши дела. Но не важно. Короче говоря, как-то в поезде я познакомилась с одним немолодым мужчиной. Обходительный такой, культурный.
Артём. Ну, Вы женщина яркая, Светлана Антоновна. И с культурой у Вас всё в порядке. Вот на Вас обходительные и культурные и клюют.
Светлана Антоновна. Спасибо. Так вот этот мужчина позвонил мне сегодня ни свет – ни заря и заявил.
Артём (с интересом). Неужели замуж позвал?
Светлана Антоновна. Не совсем. Предложил переехать жить ко мне. Представляешь?
Артём (сочувственно). Да уж, не серьёзный вариант. Похоже, что жулик.
Светлана Антоновна. Я ему так и сказала. А тут ещё Дашка перед моим отъездом накрутила.
Артём. Чем провинилась Ваша младшенькая?
Светлана Антоновна (сокрушённо). Да вчера говорю ей: «Даша, сколько можно прохлаждаться? Ну, не поступила в институт, так надо работу подбирать. Что ж сидеть целыми днями в интернете?».
Артём (со знанием дела). Дашуля девушка практически богемная. Куда ж она работать пойдёт?
Светлана Антоновна. Да хоть продавцом. Овощами её никто не заставляет торговать, а в каком-нибудь бутике могла бы консультантом работать.
Артём. И что юная звезда бутика?
Светлана Антоновна. Так соглашается, вроде, но искать работу не спешит. И не потому, что не хочет работать. Как раз свои карманные деньги ей не помешали бы. Но лениво ей, понимаешь? Позавтракала – и опять в интернет. Вот ещё наказание, интернет этот!
Артём. Да, как мы вообще раньше жили без интернета? Как говорят: если вы начинаете утро с посещения интернета – вам пора с ним завязывать. А Дашка, как я понимаю, сидит там и днём, и ночью.
Светлана Антоновна (махнула рукой). Подруги – там, фильмы – там, музыка – тоже. Уж говорю ей: «Посидишь перед монитором ещё год – в дверной проём не поместишься». Обижается! Правда, на фитнес записалась. И подруг себе таких же нашла, модные аксессуары какие-то купила. Так фитнес-клуб виртуальный оказался!
Артём. Та ещё физкультура!
Картина четырнадцатая
Посреди комнаты стоит Артём.
Артём (смотрит поверх зала). В тот день на улице был сильный мороз. Я сосредоточенно натягивал подштанники, до этого загрузив в сумку какие-то шарфы и ещё одну шапку. В дверях уже стояла родственница с мужем, пора выезжать. Всё. Вроде, всё. Поехали. Утром родственники привезли ко мне несколько огромных пакетов с едой. Салаты, приготовленных кур, даже картошку сварили. А с вечера мы с братом тоже закупили продукты. После похорон собиралось приехать немало народа... С крыльца морга выносили гроб. Мы с братом и родственниками посторонились, пропуская печальную процессию. Степан сказал: «Пойдём, получишь документы. Наша очередь ещё через час». Меня трясло. От холода или от общего состояния, но вид у меня был, видимо, пугающий. Зинаида Ивановна заставила меня выпить три таблетки валерьянки и всё настаивала уйти в помещение, согреться. Степан с серьёзным видом бегал то в контору, то в здание морга. Остальные кто стоял со мной, кто грелся в помещении. Через какое-то время подбежал Степан, сказал: «Маму привезли. Можно к ней подойти». Ноги не слушались. Я не мог решиться войти туда. Близкие сочувственно смотрели, но помочь мне были не в силах. «Это надо пережить, Тёмочка, - причитала подружка мамы, - это надо пережить». Я сделал шаг: «Да, Зинаида Ивановна, да. Я постараюсь». Я вошёл в слабо освещённый зал. На лафете стоял гроб с телом незнакомого человека, с которым прощались его близкие. Я сквозь слёзы посмотрел налево. Кресты, венки, таблички с именами умерших. Затуманенный взгляд скользнул по стенам, натыкаясь на чужие лица. Впереди – ритуальный зал, отпевали ещё кого-то. Где же мама!? Навстречу подошёл Степан. Он тряхнул меня за плечи, мол, держись, и отошёл. Справа, в глубине помещения, на тележке стоял гроб. А там - она. Мама. В полутьме я не сразу узнал её. Такая она маленькая и беззащитная! Такая печально застывшая! Сердце сжалось до напёрстка. Мама, мамочка... Только после отпевания внутреннее напряжение слегка отпустило. Священник говорил много простых и правильных слов. Что все мы гости на Земле. Что у каждого свой час. Что душа вечна. Что дань живых – это память об усопших. Я слушал монотонную речь, молитвы, чувствовал запах ладана и свеч. И какое-то умиротворение во мне разлилось. «Это ты, Артёмка, отпустил маму в тот момент», - скажет потом Зинаида Ивановна... Катафалк приехал на кладбище. Там нас не торопили. Степан выполнил все православные обряды, простились, и какие-то мужики привычными движениями, наглухо заколотив гроб, опустили его в могилу. «Царствие Небесное Анне Ивановне, - повторяли на поминках близкие, друзья. – Она была светлым человеком!». У меня уже не было сил плакать. Я так устал за эти дни, что плохо воспринимал действительность. Гости с пониманием разошлись, не засиживаясь до полуночи. И я, впервые за четверо суток, заснул…
Картина пятнадцатая
Кухня квартиры Артёма. Звонок в дверь, Артём идёт открывать.
Артём (возвращается, следом входит Прохор). Что-то ты зачастил ко мне, Прошка.
Прохор (садится за стол, задумчиво). Я по делу, Тём, по делу. Поговорить надо.
Артём (тоже садится). О чём?
Прохор (недобро). О делах наших служебных, Тёмочка. О твоём назначении, например.
Артём (удивлённо). Но я всего лишь замещаю Петрушку, пока он в отпуске.
Прохор. Да, Тёмочка, я слышал ваш разговор с директором.
Артём. Уникальная ты личность, Прохор. Ты под дверью подслушивал, что ли?
Прохор (вызывающе). Да, подслушивал! И услышал много интересного, Тёма. О том, что я - самовлюблённый болван. Между прочим, с профильным образованием. И опытом работы соответствующим!
Артём (с издёвкой). Ну, это не я сказал. А если ты внимательно подслушивал, Прохор, то, наверное, расслышал, что директор сказал по поводу твоей предыдущей работы. А именно, что тебя оттуда уволили.
Прохор (энергично). Нет! Я сам ушёл!
Артём. Мне-то всё равно. Опять же, если ты хорошо расслышал, я отказался занять место Петрушки, навсегда, так сказать. Мы договорились с директором только о замещении на время отпуска нашего шефа.
Прохор (слегка остыв). Но ты как-то неубедительно отказывался, Тёмочка. О-о, как же я ненавижу этого Петрушку! Он мне всю жизнь отравляет! Я ж не новичок в своей сфере. И цену себе знаю. А начальником держат этого козла!
Артём (усмехается). Главное, что ты ещё и скромный.
Прохор (кривляется). Ха-ха. Сегодня видел твоего протеже на работе. Ходил по офису, излучал оптимизм. Девочки наши только и шептали, какой он миленький.
Артём. Да, Прошка, конкурент у тебя появился. Тебе теперь надо удвоить количество парфюма и пенки. Не то затмит тебя!
Прохор. Звезду затмить невозможно. (Игриво.) А если что – пристрелю. (Серьёзно.) Я ж пистолет купил. (Смотрит на реакцию Артёма).
Артём. Шутишь?
Прохор (отрицательно машет головой). Правда. Сейчас покажу. (Погружается в картонную сумочку с ручками, роется, вынимает завёрнутый в платок пистолет).
Артём (потрясённо). Блин, Прошка. Зачем он тебе?
Прохор (небрежно). А, пусть будет. Мало ли.
Артём. И разрешение есть?
Прохор. А как же! (Вынимает из сумочки бумажку.) Всё, как положено!
Артём (поднимается со стула, отходит в сторону, рассматривая бумажку, говорит негромко). И как выдают разрешение таким придуркам, как Прошка? Он же псих натуральный. Того и гляди, пальнёт в кого-нибудь.
Картина шестнадцатая
Посреди комнаты стоит Артём.
Артём (смотрит поверх зала). Весенняя распутица особо поражает городского жителя на кладбище. Я, человек, привыкший к асфальту и ухоженным газонам, клумбам, озадаченно смотрел на участок, где была похоронена мама. Снег только сошёл. Вода, ручьи, рыхлая мокрая земля. На кладбище приехали поздно, я ждал брата, который приехал с женой в Москву для похода к нотариусу. Планировали всё закончить и выехать в обед. Но долгие сборы и Степана, и его супруги закончились тем, что добрались до кладбища уже в начале шестого. Я предполагал, что могилка просядет, и спешил приехать раньше, чтоб застать рабочих. От абсолютного безлюдья на кладбище было не по себе. Вокруг – только могилы. С тех пор, как похоронили маму, весь огромный участок уже заполнили новые погребения. Бесконечные ряды, кресты, холмики, венки. Сколько же народа умирает в Москве, ужас! Где-то земля сильно просела, и зияющие пустоты смотрелись, как чьи-то смертельные раны. Степан оставил жену в стороне от участка. А мы, стараясь не провалиться в уходящую из-под ног землю, кое-как пробрались к маме. Слава Богу, здесь порядок, почти не просела могилка. Только холмик слегка подмыло. Степан перекрестился. Я, не очень умело, тоже. Помолчали. Зимние цветы огромной массой лежали на холмике. Едва дотягиваясь рукой, я собрал их в пакет. Живые цветы заняли их место. Поставили лампадку, всё по-людски, вроде. Загрузившись, наконец, в автобус, жена Степана повеселела. Она так беспокоилась, что транспорт, вдруг, закончит работу, и они не уедут с кладбища, что не дала даже как следует рассмотреть памятники у входа на кладбище. Деньги на памятник у меня были. Мама, так скоропостижно ушедшая, копила пенсию на ремонт в моей квартире. «Раз уж я живу у тебя на иждивении, Тёмочка, - говорила она, - так хоть на ремонт соберу». Я поддерживал её идею, понимая, что так ей спокойней жить. Теперь эти деньги пойдут на обустройство последнего её дома. Благо, что Степан на них не претендовал (во всяком случае, говорил так). Успокоившись тем, что я согласился продать ему свою долю белгородской квартиры мамы, Степан с демонстративной щедростью сказал тогда: «Ладно, пусть эти деньги останутся тебе». Какое он вообще имел отношение к этим деньгам? Ведь за последние годы он не потратил на маму ни копейки.
Картина семнадцатая
На кухне в квартире Артёма напряжённая обстановка. За столом сидит, постукивая пальцами по столешнице, Артём. Мила смотрит куда-то в сторону, поджав губы.
Артём. Так это и есть разновидность твоей свободы? (Мила молчит.) Кто он, этот Макс?
Мила (сухо). Я тебе сказала – Зосин друг.
Артём (невозмутимо). Так.
Мила (в попытке всё объяснить). Макс - тренер по фитнесу и, по совместительству, дежурный бой-френд Зоси.
Артём. Видимо, здесь ключевое слово – дежурный. Так.
Мила. Зося часто держит его рядом. Именно держит. Поскольку их отношения даже любовными не назовешь. Макс нужен Зосе на приёмах, вечеринках, встречах, в общем, там, где появляться деловой женщине в одиночестве неприлично. Между делом он и в качестве водителя хорошо себя чувствует.
Артём (также невозмутимо). Многостаночный юноша. Занятно. Ну, ну.
Мила. Макс приехал из маленького городка в Ленинградской области. Какое-то время он трудился на стройке у своего дяди. Но потом сообразил, что бог ему дал отличную внешность, и он, будучи и сам любитель потягать железо, устроился инструктором в наш фитнес-клуб. Там и познакомился с Зосей. Ну, и со мной, естественно, мы же с Зосей вместе туда ходим.
Артём. Потрясающее знание биографии тренера по фитнесу. Дальше.
Мила. Надо отдать Максу должное, он не собирается всю жизнь сидеть на шее у обеспеченной Зоси. Он хочет свой фитнес-клуб открыть.
Артём. Похвально. Так.
Мила. Он страдает. Ведь Зося не хочет его отпускать. И не пользуется толком. Да и он не ищет никаких приключений. Всё-таки страх потерять источник благополучной жизни всегда тормозит какие-то его желания.
Артём. Тяжела жизнь альфонса.
Мила. Да он может таких, как Зося, десяток найти! Рост – сто восемьдесят шесть!
Артём (переставая постукивать по столу и глядя на Милу). Всё это очень занимательно, Мила. Но я хочу знать: что делал Зосин бой-френд в твоей постели?
Картина восемнадцатая
Посреди комнаты стоит Артём.
Артём (смотрит поверх зала). Общее летнее оживление, которое я наблюдал на кладбище, вселяло в меня какое-то непонятное чувство сопричастности к заботам всех этих людей. Кто-то подкрашивал поставленную наспех оградку, кто-то протирал основательный монумент, кто-то растерянно смотрел на просевшую могилу, ища глазами бригадира местных рабочих. Пока у Анны Ивановны всё хорошо. Не обманули рабочие, и подсыпку нормально сделали, и, видимо, недавно холмик поправляли. Я ждал представителя ритуальной конторы. Обсудив план благоустройства могилки в офисе, я отправился на участок. Подрядчики должны были вот-вот подойти. «Нет, будет очень прилично смотреться», - убеждал я себя, вспоминая образец, по которому собирались начинать работы и здесь. Однажды я приезжал на кладбище с Зинаидой Ивановной. Мамина подружка не так давно мужа своего похоронила, и её советы пришлись как нельзя кстати. Памятник в этом году решили не ставить, рано. А вот облагородить само захоронение хотели обязательно. Пройдя весь соседний участок, мы долго выбирали подходящий ориентир. Наконец нашли. Скромно, достойно. Показав рабочим на местности и могилу мамы, и образец, я направлялся к выходу. Обернулся назад, к новым участкам. Дорога, идущая вдоль воинских захоронений, с придающими ей определённую торжественность елями, вдруг обрывалась. Дальше уходила вверх засыпанная галькой и заезженная транспортом грунтовка. По ней подвозили и подвозили вновь приставленных. Я видел, что там, на пригорке, весь огромный кусок земли был уже заполнен, упираясь в сосновый бор. Деревья активно корчевала техника «Ещё лет десять хоронить здесь будут», - говорили рабочие. На центральной площади царила неторопливая суета. Ряд катафалков перед зданием администрации заставлял проходящих мимо людей притихать, возвращая их к своим печальным дням. Осунувшиеся от горя лица ожидающих очереди родственников наводили на меня тягостную боль. У военно-мемориального некрополя выгружались из автобуса участники другой процессии. Солдаты, офицеры, гражданские. Молча перенесли гроб на лафет. Что-то говорили, над площадью слышались обрывки хриплого командирского голоса. Прощальный салют. Я проглотил комок в горле, пропуская въезжающий в ворота очередной кортеж. Мои глаза невольно остановились на большой надписи над вратами: «Храни Вас Господь!».
Картина девятнадцатая
Кухня квартиры Артёма. В центре стоит ошеломлённый Костик, Артём заботливо провожает его к столу.
Артём (растерянно). Садись, садись, дружище. (Костик выпивает воду из стакана.) Вот это да! Как это всё случилось?
Костик (собирается с мыслями). Как я понял, сегодня Петрушка получил одобрение директора на увольнение Прошки. По этому поводу Петрушка ходил весь день сияющий. А Прошка приехал после обеда, какой-то помятый весь, видимо, с похмелья. Правда, духами от него за километр несло.
Артём. Для Прошки всегда было очень важно произвести впечатление на окружающих. Это у него в крови. И эти байки про его отца-миллионера в Европе, и девушки-модели, и друзья-банкиры – из этой же серии.
Костик. А по мне так понты – это признак глупости.
Артём. Согласен.
Костик. Так вот. Офис был в расслабленном состоянии, так как директор как раз в обед уехал. В общем, всё было, как обычно. И тут слышим – шум даже не в вашем кабинете, а в операторской. Прошка с Петрушкой ругаются. Сейчас вот я думаю: если б ты сегодня работал – может, и по-другому всё закончилось бы, хоть разнял бы их вовремя.
Артём. Ну да, я ж через день посещаю этот вертеп.
Костик. Короче, Прошка с Петрушкой начали перепалку с какой-то ерунды, потом перешли на личности. И Петрушка крикнул Прошке, мол, к тебе вообще много претензий, Прохор, я б на твоём месте работу искал! Приказ у секретарши! Ну, Прошка в бешенстве, метнулся в приёмную.
Артём. Бедная Леночка!
Костик. Так вот, возвращается Прошка, точнее прибегает. Злой такой, прямо не в себе товарищ! Размахивает каким-то листком: «Имел я ваши приказы!». Вбежал к нам, Петрушка за компьютером чьим-то сидел. Он к нему. Что за фигня? Какое увольнение? Петрушка опять завёлся. Зря, конечно. С Прошкой надо было как-то по-другому разговаривать: он же известный психопат! А Петрушка ему прямиком - всё, что о нём думал. Прошка прям позеленел от ярости! Прибежали ребята из маркетинга, Никита, Ираклий. Стали разнимать их, уж до драки доходило. Прошка, вроде, остыл немного. Вырвался от ребят. А потом вынимает из своей сумочки постыдной – пистолет! Мы все ахнули! Вот придурок, а!? Ираклий к нему, мол, братан, ты что? Убери пистолет. Спокойно так говорит ему, без эмоций. Ну, чтоб не провоцировать. Прошка орёт: уйди! Петрушка почти под стол забился, так он испугался! И тут - выстрел. Петрушка заорал.
Артём (вытирая лоб). Кошмар какой-то!
Костик. Прошка пистолет бросил, в истерике бьётся. Мы в шоке все! Петрушка визжит, за живот держится, а под ним лужа крови! Роза быстро пистолет в тумбочку засунула, чтоб ещё в кого не стрельнул. Как сообразила-то, чтоб через платок взять? Прошку вязать начали. Да что его было вязать? Он, как амёба, никакой был. Кинулись к Петрушке, тот уже сознание терял. Но скорая быстро приехала, он в больнице сейчас.
Артём (потрясённо). Невероятно! Глупо и невероятно!
Картина двадцатая
Посреди комнаты стоит Артём.
Артём (смотрит поверх зала). День рождения Анны Ивановны я не планировал как-то отмечать. Но должны были приехать её сестра, Наталья Ивановна, с дочкой Ольгой. И Степан, хоть и выразил недовольство тем, что его пригласили без жены (у меня элементарно не хватало места под ночлег), но ехать в Москву собирался. За четыре дня до события я отправился на кладбище. Я знал, что участок мамы прибран, но хотел ещё раз всё посмотреть лично. Бабье лето, установившееся в Москве, придавало пейзажу на подъезде к кладбищу одновременно и печальный, и радостный вид. Людей у входа оказалось мало. На дороге, ведущей к могиле мамы, я встретил бригадира местных рабочих. Тот узнал меня, что всегда удивляло, учитывая огромное количество заказчиков, которых обслуживал бригадир. Я попросил его проложить пару досок у могилки, вдруг дождь будет, к могилке не пройдёшь. А на день рождения мамы сюда родственники приедут. Я взял с могилы срезанную наполовину бутылку из-под цветов и, осматривая по пути соседние захоронения, неспешно побрёл за водой. Сидя на корточках и пытаясь отмыть присохшую в сосуде грязь, меня кто-то окликнул. Мужчина с такой же бутылкой в руке. Я поздоровался. Оказалось, у него недалеко от мамы супруга похоронена. Представился: Вячеслав Петрович. Интересовал его погост Анны Ивановны, мол, что, как и сколько это стоит. Мы подошли к оградке, за которой покоилась мама. Вячеслав Петрович по-хозяйски подтянул проволоку, удерживающую корзину с цветами на частых ветрах. Я благодарно кивнул. Мы активно обсуждали особенности конструкции, когда к нам подошли парень и девушка. Его дети: Юля и Сашка.
В комнату вбегает радостный Костик, бросается к Артёму.
Костик. Тёмка, друг! Поздравь меня! Я получил контракт! Прощай, контора! Здравствуй, новая жизнь!
Артём (радостно). Поздравляю! Да, Костик, да! Здравствуй, новая жизнь! У меня тоже есть новость!
Костик. Ну, выкладывай!
Артём (смущённо). Я скоро женюсь! (Видя испуг в глазах Костика.) Нет-нет, не на Миле. (На ухо Костику.) Её зовут Юля.
Костик (радостно). Я так рад за тебя! Отметим это, когда вернусь! (Обнимает Артёма.) Я убегаю! Позвоню, напишу, найдусь!
Костик выбегает из комнаты. Свет гаснет. Артём стоит в центре в свете софита.
Артём (смотрит поверх зала). Шло время. Я женился на Юле. Её брат, Сашка, был свидетелем на нашей свадьбе. Счастливый Петрович не без оснований готовился стать дедушкой. С работы я ушёл, хоть и просили остаться. Работаю теперь в другом серпентарии… Мила так и находилась в творческом поиске. Снова загорелась какой-то безумной идеей. Зоя, верная подруга и соратница, финансировала проект. Личная жизнь Милы была также импульсивна, как её противоречивая натура. Макс, кажется, был где-то рядом... Светлана Антоновна переключила всё внимание на Дашку. Воспитание, воспитание, воспитание. И не теряла надежды на выигрыш в желании найти свою половину. Неудачи её не ломали... Костик получил контракт в известном футбольном клубе. Жил в Испании, местные газеты называли его одним из самых завидных женихов страны. Слава его не испортила, иногда радовал меня визитами… Петрушка пришёл в себя после ранения и не понимал, почему коллеги его держат на расстоянии. Его уволили, поймав за руку на получении отката... Прошку посадили. Когда он ещё был в следственном изоляторе, мы его навестили один раз. Пройдя по этапу до Урала, Прошка повесился… Друзья мои Алла и Николай ждали прибавления в семействе (если посчитать всех – пятый ребенок!)… Брат мой Степан по-прежнему жил со своей женой. Роль подкаблучника его не тяготила – и слава Богу… Тётушка моя Наталья Ивановна перенесла тяжёлую операцию. Ольга её выхаживала, терпеливо и беззаветно. Я поддерживал контакт с ними и всегда звал в гости, как здоровье позволит... И Анна Ивановна, светлая ей память, была сопричастна этим событиям и общему ожиданию счастья. Всё будет хорошо. Непременно будет.
Занавес
©