«Краткая зарисовка из лихих 90-х»
«Пап, а как вы с мамой познакомились?» - спросила меня сегодня дочь. Наверное, все дети, рано или поздно, задают родителям этот вопрос, чтобы в ответ услышать романтическую, полную волшебства историю любви и едва ли найдется хоть один родитель, который рискнет рассказать своему ребенку правду. Я вот не рискнул бы.
«…октябрь 1994 года. Лихое время, когда на осколках старой империи создавался новый мир. Мир капитала. Страна резво, с головой окуналась в «дикий рынок», довольно неуклюже осваивая законы рыночной экономики. Расцветала коммерция, целой сетью магазинчиков, ларьков и палаток, а тысячи людей осваивали новую для себя профессию – «челночник». Торговали все. Даже центральные улицы российских городов в то время напоминали барахолку. Однако, бесконтрольное ценообразование, неустойчивый курс рубля и общая вседозволенность принесли России только обнищание и голод.
Но далеко не все захлебнулись в мутной воде рыночной свободы. Примерно в это время окончательно сформировалось понятие и «новых русских» - полукриминальных нуворишей в малиновых пиджаках, для которых создавалась и новая индустрия развлечений, демонстрируя истинные ценности «новой российской демократии». Целые сети ночных клубов, баров, баз отдыха. Из перестроечных «кооператоров» формировалась молодая бизнес-элита, из которой скоро выделились ельцинские «олигархи». А еще были громкие заказные убийства, бандитские разборки, безудержная прихватизация, финансовые пирамиды и многое другое, о чем я бы сейчас предпочел не вспоминать. Эта была наша жизнь, наш новый мир…
Но, пожалуй, хватит лирики. Ведь речь не о том, кто и как жил (или выживал) в 90-е, а о моем знакомстве с моей женой, матерью моих детей. И так…
Созданная нами финансовая пирамида (хотя мы предпочитали использовать другой термин) доживала свои последние дни. Новых вкладчиков не было и все говорило в пользу того, что она вот-вот рухнет, похоронив под обломками этой финансовой махины и своих создателей. Поговаривали, что прокуратура уже всерьез занялась этой историей и наиболее влиятельные организаторы стали в спешке выводить свои капиталы за рубеж. Мы же, мелкая так сказать сошка пока еще держались, оттягивая внимание на себя и в надежде все же урвать кусок побольше. Но когда в понедельник утром арестовали одного из директоров балашихинского филиала, это стало сигналом - пора рвать когти! Дав отмашку, братва скинула мне навар с последних операций, примерно 1/5 все моей доли, и новенький паспорт. Я двинул в аэропорт.
Шереметьево 2. Международный терминал. Зная, что нахожусь под колпаком у наших доблестных спецслужб, я старался особо не светиться. До аэропорта добирался на перекладных, меняя машины несколько раз по пути следования. Так, на всякий случай. Да и по прибытию на место, в ресторан не пошел, отсиделся в уголке, ожидая пока откроют регистрацию на рейс, и старался не вздрагивать всякий раз, когда мимо меня дефилировали люди в форме.
У кабинок паспортного контроля змеился длинный хвост очереди. Я почувствовал себя лучше в этой разношерстной толпе и даже перебросился парой слов с какой-то толстой теткой, которая волокла с собой неподъемный клетчатый баул. И почему она не сдала его в багаж? В общем, к тому моменту, когда подошла моя очередь, я уже окончательно успокоился и, входя в кабинку, был готов к любым сюрпризам. Ну, почти к любым. Ибо там, за толстым, бронебойным стеклом сидело самое очаровательное создание из всех, что я когда-либо видел. Девушка, очень молоденькая, лет, наверное, двадцати. Я глянул на табличку с именем – младший прапорщик Марина Н. Она была изумительно хороша. Ярко рыжие волосы, точеный носик, чуть жеманные губки, вся такая миниатюрная, изящная и ее глаза… ах! эти глаза… зеленые, просто изумрудные, в оправе длинных, загнутых ресниц… я стоял, как истукан, пожирая взглядом эту «фею в погонах», не зная, что сказать или сделать, чтобы привлечь ее внимание. А ведь до этого момента я никогда не был щепетилен и застенчив с женщинами, с легкостью укладывая к себе в постель очередную, труднодоступную красавицу. Но эта девочка одним лишь взглядом своих колдовских глаз умудрилась отправить меня в нокаут, превратив известного волокиту в неопытного юнца.
Чувствуя легкую нервную дрожь, я просунул в щель под стеклом свой паспорт. Она ловко подхватила его и ее тонкие, изящные пальчики быстро-быстро запорхали по клавиатуре. Как в рекламе про «лысого» девочка сверила фас, а я уже мысленно представлял нас с ней где-нибудь на побережье, под пальмами. Вдвоем. И ее в одном купальнике, а лучше и вовсе без оного…
Покрутив в руках мой паспорт, она, согласно правилам, сунула его для проверки под ультрафиолет. На миг в ее глазах мелькнула настороженность – «что-то не так»! Мое сердце тревожно сжалось. Паспорт этот я купил пару месяцев назад у одного московского барыги, заплатил, кстати, хорошие деньги, да и он уверял меня, что проблем не будет. И вот, пожалуйста! Но выхода у меня не было, и я приготовился играть ва-банк (читай лгать и изворачиваться так, как никогда в жизни).
Когда наши глаза снова встретились в том окне, я смотрел на нее, как в церквях смотрят на образа. Мне нужен был всего один шанс, и сейчас только она могла подарить мне его. Я молился любимой, молился немою мольбой… стоп! Почему «любимой», спросите вы? Отвечу. Да, тогда я действительно в нее влюбился. Опасность, близость смерти, пусть и в метафорическом смысле, что еще может придать такую остроту ощущениям? Не имело значения, что мы даже не знакомы, что для меня все пути назад уже отрезаны…
Не знаю, как так получилось, (это мои мольбы дошли до нее или я ей просто понравился?) но она поставила штамп в паспорте, и с какой-то чуть грустной улыбкой отдала его мне обратно. На двери зажегся зеленый огонек. Я был свободен.
Прошел год. Все улеглось, утряслось. На фоне внешнеполитических событий и общей обстановки в стране в апогей ельцинской эпохи, мы стали лишь незаметным пятнышком на полотне истории. Про нас забыли. И, проведя почти четырнадцать месяцев на Женевском озере в Монтрё, я вернулся домой, в Москву. Это произошло в конце декабря 1995 года. Перед самым Новым годом. Столица встретила меня россыпью праздничных огней, нарядная и яркая. На ее заснеженных улицах пахло хвоей, мандаринами и порохом от дешевых китайских фейерверков. Пахло праздником. Так здорово было снова окунуться в эту городскую суету, словно очнуться после долгой болезни.
В последние дни уходящего года «Петровский пассаж» на Неглинной был похож на гигантский муравейник. Мне всегда нравилось это старинное здание в стиле «модерн», построенное по замыслу дочери московского купца Фирсанова. О нем писали Ильф и Петров (именно сюда приходили Остап и Воробьянинов за стульями), и В. Маяковский тоже:
С восторгом бросив подсолнухи лузгать,
Восторженно подняв бровки,
Читает работница:
«Готовые блузки.
Последний крик Петровки».
В тот день я с самого утра шатался по отделам, скупая всякую мелочевку на подарки друзьям и родственникам. Устал ужасно. Сбросив пакеты на скамейку, у огромной, пушистой елки, я полез в карман за списком, чтобы проверить, все ли купил. Тут мое внимание отвлек чей-то тихий, серебристый смех. Оглядевшись по сторонам, я заметил на соседней скамейке девушку в смешной шапочке с большим помпоном и расстегнутом светло-зеленом пуховике. Что-то в ее облике показалось мне очень знакомым, даже родным. Сердце забилось чаще. Это была моя зеленоглазая фея. Не сумев сдержать порыв, я подошел к ней, сам не знаю зачем. Может для того, чтобы отблагодарить, но скорее я хотел убедиться, что она тоже помнит обо мне.
– Здравствуй, Марина. – Окликнул я ее. – Как поживаешь?
– Спасибо, нормально. – Машинально кивнула она, и подняла на меня глаза. Ее лицо озарила чуть смущенная, неуверенная улыбка. – Разве мы знакомы?
– Вроде того. – Усмехнулся я, присаживаясь рядом с ней на скамейку. Она меня не узнала. Честно, я расстроился. Поэтому поспешил напомнить. – Это было в октябре прошлого года…
Она слушала меня очень внимательно, тихо и серьезно, вовсе не так, как это обычно делают женщины. А когда я закончил, рассмеялась.
– Ах, помню. Мы были совсем новички, только после института. Опыта никакого.
– Я бы не сказал, ты выглядела такой серьезной. – Улыбнулся я.
– А что оставалось делать? – фыркнула Марина. – Никто же не должен был догадаться, что мы ничего не умеем. Вот и старались, как могли. А я так вообще, вечно попадала в неприятности. Вот и с тобой тоже…
Она помолчала минутку, словно думала, рассказывать или нет, а потом все-таки решилась.
– Я помню тот день. Было жутко холодно и темно. Дождь лил как из ведра. Я опоздала на электричку, и автобус, который нас привозил на работу, уехал без меня. Пришлось добираться на перекладных. Еле успела на смену. Но на этом неприятности не кончились. Когда с раздевалки выходила, споткнулась и разбила очки. Вдребезги. А мне без них никак. Минус пять все-таки. Но признаться начальству, что работать не могу, духу не хватило. Так и просидела весь день, глядя на разноцветные, говорящие пятна. Я ни тебя толком не разглядела, ни паспорт твой. – Сверкнула глазами Марина. – Кто ж, знал, что преступник решит в мою смену сбежать?! – Припечатала она и снова расхохоталась.
Вот так я и познакомился со своей будущей женой. А дочке скажу, что встретил ее маму на балу, где она потеряла туфельку. Пусть порадуется…