Какой нынче пасмурный день, даже непривычно пасмурный. И это очень странно, хотя март и должен быть немного хмурым. Весна пришла, но всё кругом еще по - зимнему холодное, мертвое, неживое. Да это и неудивительно, ведь несколько дней назад умер Сталин. Отец народов, глава советского государства. Его любили, его боготворили, его ненавидели, его боялись. Еще пару месяцев назад Иосиф Виссарионович энергично заполнял утробу трубки табаком, резковато критиковал подчиненных, хвалил полководцев, протягивая гласные с грузинским акцентом. А сейчас он лежал в гробу под темной сенью Мавзолея, сложа мозолистые ладони на груди.
В кабинете большого Кремлёвского дворца очень зябко. И какое-то странное чувство охватило мужчину, стоявшего в кабинете около окна и курящего папиросу. Какая-то странная смесь из безразличия, скорби и обреченности. Противный едкий дым заполнил комнату сизой синевой, из-за чего кабинет казался еще более мрачным, чем обычно. Да и сам молчаливый курильщик выглядел как-то аскетично и отрешенно на сером фоне московской траурной улицы. На нем было все черное: пиджак, поблескивающий пуговицами, идеально отутюженные брюки и до блеска начищенные туфли. Неожиданно темно-карие глаза глаза мужчины переключились с бесполезного разглядывания прохожих на портрет Иосифа Виссарионовича, где уже красовался черный бархатный креп.
— Это странно, однако. Покидать этот мир в шаге от исполнения своих амбиций... — подумал мужчина, он же Лаврентий Павлович Берия - министр госбезопасности. Он проморгался - глаза ужасно болели из-за сухости - снова затянулся и выпустил через обветренные губы облачко дыма.
— Как это все странно. Казалось, еще пару месяцев назад Вы критиковали нерадивых министров за то, что эти остолопы не приносили отчеты вовремя, а теперь Вам просто плевать. Никто не знает, что с Вами случилось на той самой даче. Были там отравители или Вы умерли сами? Почему те, кто Вам предан, не помогли Вам избежать смерти? Какими были последние слова, которые Вы произнесли? Этого никто никогда не узнает... — произнес Берия как-то холодно и отстраненно, стряхнув пепел. Он прошелся вдоль стола, поскрипывая лакированными чёрными туфлями и как-то нервно поправляя рукава пиджака. Неожиданно, Лаврентий остановился и начал свой монолог, выплёвывая со словами капли яда и желчи.
— Теперь в партии остались лишь одни бездари. Идиот Микоян, тупица Каганович, тюфяк Маленков и прощелыга Хрущёв. Другие - просто остолопы, имеющие лишь малую крупицу мозга, но не способные думать. Не понимаю до сих пор, что они забыли в рядах великой партии, служащей на благо великому народу. И все они тянут свои мерзкие лапы, лишь бы взять власть в свои руки. И доверить власть им - значит, ввергнуть в хаос сверхдержаву. Нет! Я не могу позволить, чтобы кто-то из этих идиотов добрался до поста генерального секретаря. Они же погубят всё то, что долгие годы творилось Сталиным. — темно-карие глаза на мгновение подернулись дымкой сомнения и задумчивости - их прикрыли пушистые ресницы. Вдруг, в глазах блеснула багровая, рубиновая искра. Такое бывало, когда Берия что-то замышлял. Его тонкие губы изогнулись в жутковатом, коварном подобии улыбки. Обманчивой, злой, неискренней улыбки, скорее похожей на ядовитую ухмылку.
— Решено. Я сам стану Генеральным Секретарём. Вся мощь, сила и власть будут сосредоточены в моих руках. Этих придурков я возьму за горло и заставлю всё делать, как надо. Конечно, у меня есть соперники: Маленков и Хрущёв. Да их соперниками называть смешно. Устраню обоих и все дела. — улыбка стала более широкой. Лаврентий деловито стряхнул пепел с папиросы и небрежно бросил ее в пепельницу, буквально утопив несчастную папиросу в её собственном прахе. Берия неожиданно дёрнул рукой, задирая рукав, и посмотрел на часы: половина третьего. Затем его взгляд снова поднялся на портрет Иосифа Виссарионовича.
— Ничего, ничего. Я покажу им, что значит иметь дело с самым верным учеником Сталина. Я покажу им, что значит иметь дело с Лаврентием Берией, — с торжествующей улыбкой завершил мужчина, довольный своей тирадой. Абсолютно механическим движением он поправил пиджак, протёр пенсне и вышел из кабинета под бодрый аккомпанемент скрипа туфель.
Берия и не предполагал, что его амбиции не то что не воплотятся в жизнь, а просто безжалостно разобьются о скалы реальности. Хотя, стоило ли это говорить, ведь достопочтенного министра госбезопасности это не волновало. Его будоражила лишь власть, которой он обладал, и могущество, что он постиг.