Хроники одного апокалипсиса Гл. 1

      
                1

      Сгинувшая в безвременье счастливым сном, Эпоха, захватившая саблезубых тигров, кремень и каменные топоры, бесстрашие сердец, правоту силы и мудрость шаманов. Эпоха, с каждым новым колесом и пергаментом ковавшая человека, разумного и совершенного, часто беззащитного перед напастями злых духов, но гордого в своём упрямстве жить. Эпоха, сплотившая убогие племена в могущественные народы и доказавшая, что человеку - быть!

      Незадолго до каменных сфинксов и первого китайского шёлка, когда Полярная Звезда уже добралась по небосводу до северо - запада, и появилась на юге Материка страна Клэмп. И никто никогда уже не скажет достоверно, как и когда. Только стёртые тысячелетиями в песок гранитные стены, да нескончаемое солнце хранят память о былом величии народа, создавшего с благословения небес сказочной красоты города.

      Территория той далёкой страны была зажата с запада и востока неприступными Синими Горами, а с севера ограничена Свинцовым Морем до диких племён кочевых Друдов на юге, в непроходимых чащах скрывая топкие болота и невиданных зверей, быстрые упругие речки и тучи гнуса, злобных карликов, драгоценные камни и много чего ещё. Поэтому жизнь в тех местах была хоть и уютной, но требовала сноровки и навыка. Немногие города, выстроенные на пересечении основных дорог и, как правило, у судоходных рек, были рассчитаны на внезапную агрессию со стороны воинствующих племён, истреблением которых небезуспешно занималась королевская гвардия. Островерхие стены и могучие крепости сохранили жизнь многим поколениям, одновременно являясь превосходным ориентиром караванам, бредущим из южных провинций и считающих самым красивым городом страны Клэмп - её столицу, в центре которой возвышался необъяснимо прекрасный, как большое белое облако, тысячелетний замок. Вознёсшийся к небу узором белокаменных башен и сводов, он внушал горожанам гордость, а ворогам страх и уважение, - стоило им только завидеть столь небывалое великолепие. Сотни лет крепостные стены и отважные рыцари хранили могущество своей Родины, в совершенстве овладев искусством защиты, и казалось бы, ничто не могло этого изменить.

                2

       В один из летних солнечных дней, коих в тех местах более двухсот в году, Ферзь стоял на сторожевой, самой высокой башне, утёсом подпиравшей небеса, и, облокотясь о рукоять боевого меча, как бы подавшись вперёд, смотрел диагональю задумчивого василькового взгляда через далёкие лесные мили в дымный занавес горизонта. Потомственный воин, за мудрость, прозорливость и хладнокровие возведённый королём Ленорвеном в ранг бригадира, сын доблестного рыцаря Варлама, павшего храбрецом в битве с Лесными Друдами, он с пелёнок воспитывался дедом в суровых, но не стеснявших его личность условиях.

       Вся прошлая жизнь Ферзя прошла в бесконечном патрулировании границ, в погоне за малочисленными, оставшимися с последней войны бандами, постройке заградительных лесных завалов и рытье рвов. Походная, полная тягот, жизнь научила его довольствоваться малым, выковав в нём стоика и поселив в душе ненависть, не забыв уравновесить чашей любви и доброты.

       Кожаный ремешок аккуратно опоясывал его кудлатую, покрытую соломенными прядями до самых плечей, ладно слепленную голову. На гладко выбритом, бронзовом от ветра и солнца, полном суровых линий лице, блуждало выражение озабоченной мужественности. Кряжистое, проступающее силой и вместе с тем по - звериному гибкое тело облегал бригадирский сиреневый бушлат из оленьей кожи, замысловато расписанный дамой сердца зигзагами символов, должными уберечь его от колдовства и злобных духов, во множестве кишащих в приграничных землях. Усиленный второй тетивой, по собственной его просьбе, арбалет - крестом соболезнования покоился на левом плече, в противовес колчану, забитому меткими стрелами, на правом. Высокие, в стройных овалах ноги, одетые в потёртые на лодыжках лосины и бесшумные трофейные сапоги, задавали тон горделивой осанке Ферзя, разворотом широкой спины закрывавшему метровый зубец шахматного парапета башни.
 
       В это по обычному лучезарное утро, он проснулся, и, вдохнув полную грудь влажного воздуха, ощутил запах беды. Что-то изменилось за ночь, но он не мог точно сказать что, только сердце сжатое неясным предчувствием, ныло и беспокоило его весь день. И сейчас, стоя на башне, он смутно угадывал во взмахах крыльев лесных птиц, в беззаботном их щебете, непривычно резкое, тревожное; настороженно ловя в гомоне и всхлипах, скрытых дремучей чащей, приближение неизбежного.

       Непроизвольно, кончиком пальца, провёл он по лезвию меча, убедясь в бритвенной его остроте, и, лениво развернувшись, начал спускаться по высоким ступеням винтовой лестницы, погружаясь в сумрак каменных сводов; думая о том, что неплохо было бы выставить ещё по вестовому на каждую сторожевую башню.

       Неожиданно озабоченный ход его мыслей был нарушен шуршанием и звоном королевского шута, выкатившегося из тёмного коридора на кривых коротеньких ножках - колесом, еле прикрытых разноцветными лоскутами и бубенцами, несущих вихлявое, нескладное тело, придавленное сверху безобразным костяным наростом. По - детски добрые глаза его противоречили выражению лукавого ехидства на уродливой гримасе лица. Подкравшись поближе к Ферзю, он задрал голову, придерживая трёхпалой рукой шутовской колпак, и, глядя исподлобья чёрным, маслянистым, шепеляво изрёк:
 
     - Привет сторожевому псу от пса шелудивого. Нижайший поклон, - при этом картинно согнувшись и комкая движения, он от души проделал приветственное "па", не забыв сорвать с лохматой головы колпак.

     - Рад видеть, Патио, как спалось? - беззлобно ответил Ферзь.

     - Лучше и не спрашивай друг. Чёрные гадюки с красными глазами. Они всех нас искусали, падая из темноты. Мы все скоро умрём! - с последним словом, произнесённым фальцетом, он подкошено рухнул на гранитную ступень, издав бубенцами жалобный звон, и горько заплакал.

     - Ну же, хватит дружище. Не говори глупостей. Это всего лишь сон, - как можно ласковей произнёс Ферзь, чувствуя как ржавый гвоздь сомнений намертво входит в его душу. - На вот лучше выпей, это должно тебя взбодрить, - и протянул горбуну плоскую бутыль из фиолетового стекла, с крепким лесным бальзамом. Наглотавшись спирта вперемешку со слезами и размазав сопли маленьким, похожим на узелок кулачком, Патио обречённо произнёс: - Ты настоящий друг. А сейчас оставь меня...

       Ферзь сочувственно сморгнул, припоминая что в последний раз он видел шута таким, когда дикая корова выбила копытом почти все его зубы и, поправив арбалет ловким движением плеча, зашагал по круто заворачивающимся вниз и вправо ступеням, намереваясь проверить потайные охранные посты вокруг замка и лелея надежду найти подтверждение своим смутным догадкам.

       Впереди, где обрывалась в булыжный пол лестница, забледнело, нарушив обступившие Ферзя потёмки. Звонко брякнув пудовым мечом о последнюю ступеньку, он вступил на гладкие, округлые камни, поросшие в стыках пожухлой травой и мхом. Пройдя ещё немного и переступив арочный проём в стене, он оказался под ослепительно распахнувшимся небом. Без промедления направился к крепостным воротам, издалека заприметив в полумраке каменных глыб, увитых тёмно -зелёным плющом, знакомую фигуру бригадного бомбардира.

       Шарль, так звали этого человека, был величиной с медведя и первым силачом королевства. Как обычно, по пояс голый, в веснушчатой, по - поросячьи розовой коже, он сидел на груде пушечных ядер, застенчивом неведении свесив с наклонённой головы копну огненно - рыжих волос. На спине его, размером с телегу, отчётливо проступали багровые полосы, рождённые заплечными кожаными лямками, на которых Шарль обычно таскал во время маршей бронзовую мортиру или разносил воду по замку в сорокаведёрной дубовой бочке. Впрочем сейчас, положив на колени непривычно большие руки, он бережно, словно цыплёнка, держал в своих ладонях жёлтый пергамент книги, и что-то внимательно в ней изучал.

      Заслышав шорох шагов своего командира, Шарль нехотя повернул голову и посмотрел на бригадного из - под белёсых густых бровей, ещё не вернувшимся из глубоких раздумий взглядом. Постепенно огонь осмысления вернулся в его серые, глубоко посаженные глаза, и приветливая улыбка оживила грубо высеченное лицо.

      - Жив - здоров? - пророкотал он гулким в каменных сводах, с лёгким налётом радости, голосом.

      - Как видишь, а ты я вижу читаешь?

      - С утра не могу оторваться. А ты командир, сдаётся мне, куда-то собрался? - и взгляд Шарля на время схватил резную рукоять меча. И, не дождавшись ответа, он ещё раз задумчиво спросил:

       - Ферзь, что вы знаете о стране Мооз? - и слова его прозвучали как шум ночного ветра.

       - Не очень много, но кое-что слышал от деда, - не спеша ответил Ферзь. И, застигнутый врасплох вопросом, углубился в воспоминания:

       - Он рассказывал, что в тысяче дней пути отсюда на север, на месте исчезнувшей страны Мооз, есть безжизненная пустыня, изрезанная глубокими трещинами и прошитая пустотами пещер. Где - то в центре её, над гладкой, отливающей сталью площадкой, зависла огромная, абсолютно чёрная, похожая на чугун сфера. Её невероятно огромная масса, с необъяснимой лёгкостью мыльного пузыря, вращается по часовой стрелке, в каком - то метре от поверхности Земли, ни на йоту не перемещаясь в пространстве. Этот мастодонт отталкивает всё от себя в радиусе полёта стрелы, а за день пути от этого места начинаешь панически бояться смерти. Были храбрецы увидевшие всё это, но после все они умерли скоротечной диковинной болезнью.
 
        Ещё он говорил, что пять веков назад светящийся сгусток отделился от Солнца и через неделю огненным смерчем обрушился на Землю. В мгновение ока площадь, равная сотне дневных переходов, была испепелена адским пламенем, превратив роскошные города и плодородные земли благословенной страны Мооз в мёртвую пустыню посыпанную пеплом.
 
        Невероятной яркости вспышка выжгла глаза всем видевшим это, а после плотный ядовитый дым за пол года передушил всех слабых и немощных во всём северном полушарии. Зола покрыла сизым покрывалом всё вокруг, покрасив моря на долгие годы в багровый цвет. А ныне караваны, идущие к нам из тех мест, делают крюк, как можно дальше огибая Долину Смерти.

        Вот и всё что я знаю об этой стране, - невесело закончил монолог Ферзь.

        - Прискорбно. Я тут тоже кое - что нашёл. Желаете послушать? - заговорщицки предложил бомбардир.

        И, перелистнув назад изъеденные временем страницы, Шарль начал:
      
        "Взываю к Вам, о достопочтенные потомки, я, король Артур Великий, правивший подаренной мне небесами страной Мооз, до последнего смертного её дня.

        Благословенная моя отчизна, в богатстве и красоте не имевшая достойней себя, подобная райскому цветущему саду, простиралась на сотни дневных переходов к югу от Студёного моря. Щедрая на плоды и обильные урожаи, она никогда не знала голода и болезней. Народ мой, мирно и без нужды живший в просторных каменных домах, выстроенных нашими предками, занимался ремёслами, землепашеством и торговлей. Глаза мои радовались, видя здоровых и счастливых сограждан, среди которых было много красивых женщин и мужчин.

        Но сытая жизнь усыпила души людей и проповедники из Южных Пустынь, с лёгкостью небывалой, перессорили всех языческими своими Богами. В поисках истины начались стычки между княжествами и небо отвернулось от нас, доверив судьбу страны воле ветра и злых духов. И вскоре несчастье испепелило моё королевство...", а дальше вы уже знаете Ферзь.

        - Занятно. Откуда у тебя эта книга?

        - Нашёл утром на своей бочке, кто - то подкинул, - недоумённо пожав глыбами плечей, ответил Шарль, и, взглянув на тиснёный красной охрой зелёный переплёт, добавил, - зовётся сей трактат "Мировые хроники" и написан юродивым скальдом по имени Фадей пятьсот лет тому назад, по воспоминаниям королей.

        - Ценный манускрипт. Знаешь что Шарль, отдай его потом королю, пускай почитает. А сейчас пора мне в путь. Давай - ка, приятель, подними мост, сделай милость. - С этими словами Ферзь, шагнул в сочную темноту арки, скрывающую кружевное литьё чугунной решётки, прихлопнутое снаружи полуметровой толщины деревом перекидного моста.

        Вскоре скрежет и дробный перестук цепи, накручиваемой Шарлем на барабан, наполнил гулким эхом своды тоннеля, подчёркивая неприступность и надёжность массивной решётки, медленно воспарившей и исчезнувшей в потолке. Потом, звук поменялся на прерывистый, и мост, высотой в четыре человеческих роста, начал пятиться от Ферзя, обрушив сверху, через растущий проём, шквал солнечного света. По прошествии нескольких мгновений, последним рывком, мост рухнул на противоположный берег крепостного рва и бригадный двинулся вперёд, не забыв полюбоваться парой непуганых белоснежных лебедей мирно  плывущих по зеркальной ряби воды, среди голубых и белых лилий.

       Соскочив с дубового настила, усыпанная гравием дорога округло поворачивала по каменистой платформе, вдоль отвесных, как будто спустившихся с небес стен, и терялась, устремясь книзу, в вырубленном коридоре. Слева, почти у самых ног, ферзя сопровождала кромка скалы, обрываясь прозрачной бездной, где стремительно чертили в глубине ласточки. Снизу ослеплял, укорачивая шаги, солнечной медью, колокол в башне городской ратуши, едва достигающей шпилем до уровня обрыва. Ферзь, с ощущением парящей птицы, любовался, как на дне волнами теснились квадраты и круги красных черепичных крыш вперемешку с изумрудными шишками деревьев, а по серо - голубым полосам дорог, потоком замысловатой мозаики, еле заметно двигались разноцветные точки жителей. В пяти милях к северу от бригадного, загораживая горизонт, город опоясывала стофутовой высоты вторая линия стен, за которую он так спешил выбраться.

        Незаметно, к полированному в камнях спуску, справа присоединился, вырастая вверх, выпирающий глыбами откос. Ширилась навстречу земля, донося до ушей Ферзя умиротворённый гул и скрипы города.

       Плавно отвернув от огромности нависшей скалы, дорога вывела его на широкие ступени мраморной балюстрады и дальше на центральную площадь, ведущую напрямик к северным воротам наружной крепостной стены.
 
        Торопясь, но преисполненный тайной гордости, с достоинством королевского фрегата, шёл он по широкому тракту, между призамковых, сплошь бревенчатых поселений ремесленников и дощатыми казармами королевской гвардии. На ходу бригадный механически отдавал честь, кивал головой в знак приветствия и вяло улыбался уголками губ, иногда уступая место повозкам гружённым скошенными лугами. Была середина лета и десятки босых людей в холщовых, мешком висящих одеждах, с железными приспособлениями, суетливо сновали по округе. Редко встречались неспешные, навьюченные охотничьим скарбом, одетые в светло - коричневые куртки, бородатые промысловики; с лукошками и объёмными ранцами, в широкополых соломенных шляпах и бумазейных кацовейках - собиратели; и даже попался ему навстречу исключительно живописной внешности моряк, нетвёрдо стоящий на ногах, поскольку тёмная бутыль в руке сбивала его с равновесия. Затем пара прачек в белых кружевных чепчиках и светлых, глухого покроя платьях, встретилась Ферзю. Они мило ему улыбнулись, но не было у него времени искать в их глазах трепетную женственность.

         Вдалеке замаячили охранные пикеты у створчатых ворот Северной Башни. Отутюженные в красное, гвардейцы, рассматривали туда - сюда снующих людей. Иногда останавливая кого - нибудь и, уводя на время в сторону. Их было четверо и все они были молоды и розовощёки. Пароль в этот день был "Пепел" и Ферзь узнал об этом у одного из них, за одно расспросив о необычном, но всё было нерушимо тихо.


                3
          
       За кольцом крепостной стены стремился вниз пологий холм, опоясанный где-то у горизонта серебряным поворотом реки, а за ней, стеной дыбился дремучий ельник, рассечённый коридором дороги, острыми зубьями грызущий голубое небо, и Ферзь зашагал вниз, ощущая лёгкость придаваемую уклоном.

       По сторонам прыгали, порхали разноцветные букашки, над зелёными, с сиреневым и жёлтым, волнами трав. Верещали поверх головы бригадного птицы, дробя звонкими трелями раскалённый воздух и печным жаром давила на плечи одежда. Под ослепительным, льющим, расплавленное, солнцем, змеилась, стирая грани плавной дрожью, прозрачная пелена, приоткрывая с каждым шагом новые подробности: королевский флаг, иногда вздрагивающий от порыва ветра, и ниже, чуть заметно покачиваясь, - золотую вертикаль мачты, (Ферзь намётанным глазом определил что галеры); потом сумрачные кроны речных зарослей и освежающий порыв, детской ладошкой, погладил его по щеке.
 
        К белой кромке причала, в линию, друг за другом, примостились просмоленные до черноты суда. Рядом - коробки складов; тюки, бочки, ящики ровными штабелями разместились по набережной. Коричневые тела согнутые под ношей карабкались по сходням. Мужик в сапогах и голубой рубахе боцмана поразительно громко кричал, и остервенело бил плёткой по каменным плитам, перекрывая всякий прочий шум.

        Незаметно к ногам бригадного подкрался крутой спуск, вырубленный высокими ступенями в обрыве, и близкий уже мост над полумильной ширины сверкающей водой. Уверенно застучал он коваными каблуками по округлым камням, окружённый вскриками чаек и плеском волн.

        Навстречу, издалека, донёсся дубовый грохот цельных колёс доверху гружёной телеги; нарисовалась пара буйволов и счастливое лицо мальчишки - возницы под широкополой соломенной шляпой. Уже на мосту, поравнявшись с повозкой, Ферзь по отечески улыбнулся и , глядя в озорную синеву глаз, спросил:
 
      - Привет, м`олодец. Что везёшь?

      - Рыбу. С промысла я. А телегу батя с артелью загрузили, по самый верх. Улов небывалый, второй день с севера косяк за косяком, - с гордостью, приосанившись, ответил мальчуган, и носик его смешно заблестел на солнце.

      - Поздравляю, и каких же зверей вы там наловили? - продолжил Ферзь.

      - А разных : форель, налим, осётр. Рыбы так много, что вода бурлит и можно брать голыми руками. Наконец - то батя купит себе хороший баркас, - мечтательно закончил мальчик и, встрепенувшись спросил, - дядя, а можно меч подержать?

      - Конечно, только не порежься, - и боевой друг бригадного удостоился благоговейного внимания детских глаз, отразив мерцание солнечных бликов на бронзовом лице.

      Проведя ладошкой по зеркальным граням и с трудом приподняв за ручку массивное оружие, мальчик сказал восхищённо:

      - Ух ты. Здорово! Вот это ножик. Когда вырасту куплю себе такой же...

      - Ладно мечтатель. Всему своё время, а сейчас давай прощаться. Пора мне на службу, - с этими словами Ферзь забрал клинок и с ловкостью королевского фокусника спрятал его в ножны. Потом, звонко шлёпнул по мохнатому боку буйвола и, вот-вот готовый повернуться, уверенно добавил: - Будь здоров!

      - До свидания, дядя, - с сожалением пролепетал в ответ ребёнок и, сноровисто щёлкнув вожжами, загрохотал дальше.

      - Не видать вам баркаса, моряки, чует моё сердце, - добавил про себя Ферзь, шагая у чугунных перил моста, - что-то не чисто там в верховьях Ласона, раз столько рыбы в это время. И вдруг, выхватил взглядом, взмывшую по гиперболе, над волнами, мостом и вконец его головой брюхатую чайку; тяжело, рывками, как-бы по спирали, закружившую вокруг бригадного видимо приняв его за столб. В оранжевых лапках держа обречённо трепыхающееся, серебристое тельце; посмотрев попристальней Ферзь разглядел что леща. Ещё ему показался отвратительным её пронзительный крик. И, слава богу, что птица сменила курс, уйдя по касательной к солнцу, а то он было ухватился за арбалет.

      Захотелось пить. Заслышав под ногами тупые удары по высохшей глине, командор свернул. Неспеша, чуть боком, спустился к реке и, присев на колено, стал с наслаждением пить, зачерпывая воду ладошкой; ощущая вкус водорослей, чего-то странного, кислого, и невзначай проглотив, поперхнувшись, какого - то мерзкого жучка.

                4

       Дальше его путь лежал по усыпанной хвоей и шишками дороге, навстречу сумрачной еловой стене, гранью делившей знойный простор от слившихся в сплошное, беспросветно - зелёное, мохнатых стволов. И скоро высоченные кроны упрятали бригадного в глубину тесного коридора, оставив лишь узкую голубую полосу над головой.

      Дробно застучал дятел в невидимой высоте, весело щебетали, замирая и шелестя ветками, птицы, иногда перепархивая поперёк дороги, холодком потянуло из сумрачной чащи. Как - то всё сблизилось и обступило вокруг тенистым уютом и Ферзь ощутил себя частицей этого лесного молчания.

      Пройдя милю по дороге, Ферзь свернул в сторону, заплутав между толстенными лиственницами, аккуратно переступая через извилистые, горбатые корни, громкие ветки, всё дальше погружаясь в глухую дремучесть. Он шёл одному ему заметными приметами и зарубками, прямиком к Сухому Болоту, где находился ближайший потайной пост.
      - Стой! Кто там? - неожиданно раздалось тремя хлопками откуда-то сверху.

      - Пепел, - внятно ответил Ферзь в пустоту.

      - Здорово, командор, - послышалось уже добрее и два выпуклых глаза блеснули сталью из развилки узловатого дуба. Невзначай нарисовался лук на боевой изготовке и голова караульного, покрытая зелёным, под цвет июля платком в чёрных горошинах и трёхдневной щетиной на впалых скулах.

      - Здравствуй, Рауль! Давай спускайся, да расскажи-ка мне, приятель, что тут у тебя нового?

      - Сейчас я...- по обезьяньи уцепившись за ветку, вестовой ловко отпружинил и шлёпнулся, ногами, и не удержавшись - спиной, на упругую кочку. Поднявшись и отряхнув с блеклой, почти не заметной в траве, куртки, - лесное отрепье, продолжил:

      - Тут такое было, такое. Звери как ополоумели. Всю ночь шорохи, шелест, хруст, тупой стук копыт. Все они спасались бегством, хотел бы я знать от кого? - жестикулируя и распаляясь всё больше, доложил Рауль.

      - Я тоже хотел бы это знать, - добавил командор.

      - Ферзь, вы не голодны? А то у меня есть на вашу честь, - заговорщецки прошептал вестовой.

      - Хорошо, пойдём, - сказал бригадный и зашагал на запах костра. Вскоре Ферзь заметил сизую струю вертикально уходящую вверх и, услышав запах жареной оленины, неприятным голосом зашипел:

      - Рауль, ты же знаешь...

      - Знаю, командор, охота на оленей запрещена королевским указом, но бедняге не повезло. Он так ревел по утру, а когда я нашёл его у Лисьего Лога, то увидел, что у него напрочь сломаны задние ноги. Пришлось прикончить..., - скороговоркой защебетал Рауль. - И вот теперь у меня роскошный завтрак, обед и ужин. Присоединяйтесь.

      - Охотно верю, хотя и с трудом. Ну да ладно, - и приостановившись было в недоумении, Ферзь стал спускаться в лощину, завидев над еле краснеющими в сумерках углями, зажаренную тушу, насаженную на обугленный вертел. Иногда, капли жира, срываясь, падали в жаркий огонь, зло шипя и разбрасывая вокруг костра хлопья пепла. Мельтешили, пируя (над нехитрым скарбом - в беспорядке разбросанным по поляне; бурыми пятнами; щепками; и в золотистых полосах - наискосок) невидимые от быстроты и крохотности мухи.

      Тонкое, обворожительное благоухание, расщекотало в бригадном уснувший было голод и желание сонного уюта. Уже у костра, Ферзь не спеша стал снимать и складывать всё, что так долго нёс, а потом и сам уселся рядом. Вскоре, Раулем был принесён весело булькнувший бочонок. Сверху, на просмоленный пятак, бережно выставлены: полная красным оловянная кружка, горбушка хлеба и два дымящихся розовато - коричневых куска.

      - А ты, Рауль, молодец, - пережёвывая слова, похвалил сержанта бригадный, и вдруг ощутив вкус горечи, сказал, - сдаётся мне что эта скотина долго и быстро бежала до того как...

      - Да, бригадный, горчит. Я думаю настанет мор, или пожар, и где-то рядом, - предположил Рауль.

      - И скоро, - добавил немного погодя Ферзь, швырнув в костёр обглоданную молочно - белую кость, и сделав большой глоток из кружки, добавил, - напомни-ка мне лучше, брат, кто тебя сегодня сменит?

      - Мудрый Шамиль. Королевская разведка. Лично обласканный и награждённый Ленорвеном.

      - Это не тот, который в последнем походе, в одиночку, вырезал полевой штаб Друдов? Так что и войне конец пришёл.

      - Да, командор, он самый. Жутко жестокий и мрачный тип, но зато преданный нашему королю. А ещё он любит детей, - задумчиво закончил Рауль.

      - Знаю. Отличный воин, хотя и странный, - подтвердил бригадный, и рассеянно, провожая взглядом мерцающего меж стволов глянцевито - чёрного ворона, добавил, - нам такие скоро будут нужны.

      Сладко потянувшись, бригадный не спеша поднялся, встрепенувшись от треска в малиннике, вызванным чьим - то тайным движением, и начал собираться в путь. Когда последний крючок обмундирования был зацеплен на нужную петлю, Ферзь произнёс:

      - Спасибо за обед, - и не торопясь направился в сизую мглу, прошитую солнечными дымными полосами. Услыхав за спиной: "Удачи", - лениво махнул, прощаясь, рукой, и затерялся в чаще.

       Ещё долго бродил он по лесу, путаясь в вакханалии пересечений и изгибов ветвей; петляя по чуть заметным звериным тропам и собственным мыслям. И везде выискивая, и находя следы - в бегстве следующие на юг, в измятости поникшей травы, ободранной коре, изломанных сучьях и новых просветах, - всюду угадывая грозное приближение неотвратимого и надеясь на то, что всё ещё обойдётся.
                Виталий Сирин
                май 2001г