Мне три года. На душе радостно - на дворе настало настоящее лето. Ярко светит солнышко, птички щебечут на деревьях, мама уже сменила мне чулочки на носочки. А еще я счастлива оттого, что приехал мой папа, до этого времени служивший на границе, и обещавший более никуда не уезжать и всегда быть с нами.
Сегодня выходной день. Мама затеяла большую стирку. Белье мама вываривает в большом баке, стоящем на плите, которую топят дровами. А чтобы ей не мешали, мы с папой отправлены погулять.
Мама повязывает мне на голове большой белый бант, и я в красном с белыми горошинами любимом сарафанчике с вышитым карманчиком для платочка да в недавно подаренных на день рождения красных туфельках, очень нарядная, готова к выходу.
Папа берет меня за ручку, и я вприпрыжку иду с ним гулять, очень гордая оттого, что мне доверено избрать маршрут. Он так и сказал:
- Командуй, куда мы направим наши стопы!
- Давай пойдем на Владимирскую горку, в Первомайский парк, и там покатаемся на карусели, - предложила я.
- Ну так шагаем в ногу и с песней! – согласился папа.
- Но на улице не поют! – возразила я.
- А мы будем тихо-тихо, про себя.
- Я про себя петь не умею, – сказала я, - но тихо - попробую.
- Лучше такую, чтобы была похожа на марш. Тогда легко идти.
- Давай «Розпрягайте, хлопцi, конi», - предложила я.
- Нет, эта не пойдет. Может, «Мы красные кавалеристы...»?
- Не хочу! – сказала я. – Лучше уж авиационная:
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
Папа, это тех границ, которые ты защищал?
- Ну, конечно, и тех, на которых служил.
Это еще больше добавило мне гордости, и я пожалела, что никто из знакомых девочек не видит нас, меня и моего папу.
На карусели я прокатилась три круга. Когда папа снял меня с лошадки, я чуть не упала, так закружилась голова.
Тут же мне захотелось покататься на колесе обозрения.
- Пап, давай сядем в лодочку и покрутимся.
- Нет уж! Твой приказ надо отменить, – сказал папа.
- А почему?
- Ты что, успела забыть, как шаталась после карусели? Давай теперь я немного покомандую, – попросил он. – Поедем-ка с тобой на фуникулере. Ты ведь на нем еще не ездила?
- А, что такое фунилер?
- Фуникулер, - улыбнулся папа. – Это такой трамвайчик на канатах, который повезет нас с горки на Подол.
- А обратно как?
- Можно ножками, а можно и на нем наверх возвратиться.
- Давай на этом фуне поедем, – согласилась я.
Папе очень понравилось название «фуня», и с этого дня мы все так стали называть фуникулер.
А потом папа купил мне мороженое, эскимо в шоколаде на палочке. Это произошло после моего отказа от пирожного и, конечно, по моей просьбе.
- Мне пирожное нельзя! – заявила я. – Оно сладкое и от него в животике будут глисты. Лучше купи мороженое.
Мое первое в жизни эскимо оказалось невероятно вкусным. Но было жарко, и мороженое начало быстро таять, как снег в ладошке. Я не успевала подхватывать языком белые капли и измазала всю мордашку и ручки. Они стали липкими и шоколадными. Папа даже испугался:
- Что мы с тобой наделали, вот мама задаст мне перцу! – воскликнул он.
На счастье рядом с нами оказался киоск с сельтерской водой. Мы не только попили, но затем папа, намочив свой носовой платок, вытер мое лицо и руки.
- Ну, мне теперь несдобровать! - сказал он, пряча платок. - Получу от мамы нагоняй по первое число.
- Но я теперь чистая! - заявила я. - Давай, папа не будем ей об этом говорить. Я не хочу, чтобы тебя мама ругала с перцем. Пусть это будет наша тайна, а?
- А может нехорошо от мамы скрывать? - неуверенно спросил папа. - Она может обидеться, если узнает, что у нас от нее есть секреты.
- Нет, папа, она не узнает. Я тебя не выдам, и ты сам себя не выдавай. Ведь ты боишься ее наказания, да?
- Конечно, боюсь. Мама строгая у нас и будет недовольна не только из-за того, что ты перепачкалась, но и потому, что я купил тебе мороженое, от которого можно заболеть. Но, бог даст, все обойдется.
- А, что Бог даст? - тут же заинтересовалась я.
Папа засмеялся:
- Чудо мое! Это так говорится. Будем надеяться, что не заболеешь.
- И маме не расскажем, да, папа?
- Хорошо, будем держать это в секрете.
Когда мы вернулись домой, мама обрадовалась:
- Наконец-то! Я уже начала беспокоиться, ведь кушать пора.
Есть мне не хотелось, наверно, из-за мороженого, перебившего аппетит. Но я пересилила себя, увидев, как папа мне заговорщицки подмигивает, и через силу съела весь обед.
Папа заявил, что устал от прогулки и прилег с газетой на диване. Вскоре раздался его храп. Мама, собрав посуду, понесла ее на кухню, и пригласила меня помочь.
- Я буду мыть тарелки, а ты расскажешь, где путешествовали, что повидали. Так работать веселее.
Я рассказала, как мы шагали в ногу, как гуляли по Владимирской горке. Про карусель решила не вспоминать, чтобы случайно не брякнуть, что у меня от нее закружилась голова. Это может маму огорчить и взволновать. Она всегда беспокоится, если у меня что-то не так. Потом рассказала про «фуню». Это наше прозвище горного трамвайчика маме очень понравилось и она смеялась.
- А папа тебе ничего не покупал? - как бы невзначай спросила мама.
Я, помня данное слово, ответила:
- Не могу тебе ничего, мама, сказать. Это наша тайна!
- От меня секрет? - удивилась она и стала молча вытирать посуду.
Стало ясно - мама обиделась, раз молчит и больше ни о чем не спрашивает. Мне стало ее жаль.
- Мам, ты не обижайся на меня. Но это не мой секрет, - сообщила я, - а папин. Я же не могу его выдать!
- А ты мне тихо скажи, в чем заключается тайна. Я же мама и все должна знать.
- А ты не будешь папу ругать? - на всякий случай спросила я.
- Нет, ни за что не буду.
- И не расскажешь, что я выдала тайну?
- Конечно, не расскажу!
- Значит, это будет наш с тобой секрет?
- Ну да. Рассказывай!
И я поведала маме про мороженое и газированную воду, которая нас спасла. Правда, папа раньше хотел в фонтане намочить платок, но вода ему почему-то не понравилась. Я и про это выложила маме, чтобы папу выгородить.
Теперь у меня стало две тайны — папина и мамина.
А мама, как услыхала про мороженое, тут же со вздохом сказала:
- Я знала, что так будет...
- Это меня успокоило. Раз знала, то не страшно. Следовательно, ничего плохого в том нет, что я выдала папин секрет.
Мама сдержала слово и папе ничего не сказала.
А к вечеру у меня заболело горло... Я стойко держалась и об этом молчала, но мама вдруг заметила:
- Отчего, донечка, ты такая красная?
- Она потрогала мой лоб и поставила градусник, а взглянув на него, объявила:
- Так и есть, температура повышенная! Наша поездка на Демиевку срывается...
- Да, черт меня дернул накормить ее мороженым! - выдал себя с головой папа.
Я с ужасом взглянула на него и на маму. Сейчас она ему задаст, и будет какое-то с перцем наказание. Но мама только вздохнула и сказала:
- Отправишься сам. И твои и мои родители нас ждут и будут волноваться.
И действительно, каждый выходной мы обычно ездили к моим бабушкам и дедушкам в гости. Я уже по ним соскучилась, и было очень обидно, что вместо веселой встречи меня ждет постель, в которую меня незамедлительно уложили.
Когда мама вышла из комнаты, я спросила папу, зачем он себя выдал? Ведь судя по маминому грустному лицу, она готовит ему серьезное наказание.
- Доня, не переживай! Повинную голову меч не сечет. Я попросил прощения, и все обошлось.
Мне стало немного грустно: один секрет открылся, и тайна, которую я хранила, перестала ею быть...
В это время пришла тетя Майя, мамина младшая сестра.
- Где это ты подхватила ангину? - поинтересовалась она, глядя на перевязанное шарфом мое горло.
- Это тайна! - сказала я, решив, - пусть будет еще один секрет.
Мне отчего-то очень понравилось быть их хранительницей.
- От меня, твоей любимой тети, секрет? - с изумлением спросила она. - Быть такого не может!
- Может! - твердила я. - Это тайна не моя, а папы и мамы! И я ее открыть не могу!
- А если я дам клятву, что никому не разболтаю, доверишь?
- А какую клятву? - заинтересовалась я.
- А вот какую: клянусь под салютом всех вождей!
- Без крестиков и ноликов? - спросила я.
- Господи, ну какие могут быть крестики да еще и нолики? Ведь это пионерская клятва.
- Тетя Майя, а ведь ты не пионерка... И у тебя нет красного галстука! - разоблачила я тетю.
- Но пионеркой-то я была!
- Нет. Так не годится. Поищи другую клятву, а я подумаю, можно ли тебе открывать тайну.
Тут вошедшая в комнату мама стала торопить папу, собиравшегося в коридоре:
- Езжай скорей! Ведь не успеешь зайти и к моим.
А тетя Майя спросила:
- Соня, а ты почему не едешь?
- Да вот, с этой греховодницей останусь. Надо еще полоскание ей делать.
- А я, что, не справлюсь? - удивилась тетя. - Поезжай тоже и передай от меня всем привет.
Мама и папа уехали, а я, обиженная на непонятное прозвище «греховодница» и на свою судьбу, из-за которой лишилась веселой поездки, вдруг захотела всплакнуть. В носу защекотало и слезы были готовы выступить из глаз, когда тетя Майя приказным тоном сказала:
- Нечего кукситься! А ну, выкладывай свой секрет, пока я не рассердилась!
- А если рассердишься, что будет? - спросила я на всякий случай.
- О! Когда я сержусь, то становлюсь страшной.
- Как Баба-яга с Лысой горы?
- Ну, что ты, куда страшнее! Как затопаю ногами, заколю тебя рогами!
- Ну да, - засмеялась я, плакать мне уже расхотелось, - это так Коза-дереза хвасталась в сказке, мама мне читала. А у тебя рогов нет!
- Кто знает... - сказала тетя. - Но тайну все-таки мне открой. Какие секреты могут быть в хорошей семье?
- А у нас хорошая семья?
- Еще какая! Отличная, дружная и без никаких тайн!
- Ладно... Я тебе ее открою, раз так. Но ты больше никому не раскрывай. Хотя, папа признался, а это тайна и его... Ведь он покупал мороженое.
- А, вот откуда ноги растут! - довольная, рассмеялась тетя Майя.
Тут я совершенно запуталась. Папа сказал непонятное, что мама его не накажет, потому, что его голову меч не срубит, а тетя Майя вдруг у мороженого отыскала ноги... Как-то загадочно они разговаривают...
Но, что бы они не говорили, а эскимо было очень вкусное! Ради него не страшно даже поболеть немного! К такому выводу из всего случившегося пришла я тогда.
Вот и теперь с этим согласна, хотя с тех пор прошло почти четыреста лет. Я готова, съев такое же, как мое первое, неповторимо вкусное эскимо на палочке, отдать богу душу, быть может, там открыв уже для себя великую тайну.