Анна Шустерман
Папа умер в марте.
Март в Брянске ещё не весна, но уже и не зима...
На моих пятилетних ножках великоватые мне валенки с галошами делают так: хлюп, хлюп, хлюп...
Я так же хлюпаю носом и высмаркиваюсь в подол маминой юбки.
Мамина сестра, которая приехала на похороны, недовольна моим поведением.
Ну что же, я её поведением тоже не очень-то довольна.
Она шушукается с моей мамой обо мне.
Подслушиваю, подглядываю за ними, как кот Васька, но не мурлыкаю, а тихонько плачу.
Я должна ехать с моей тётей в Одессу, где уже вовсю «шпрыцает» весна, где есть море – Черное море называется.
Мне очень грустно, спросите кота Ваську, он очень наблюдательный.
Я его спрашиваю: «Вась, а Вась, как мне быть, как жить дальше?
Ехать или не ехать в Одессу?»
Мне кажется, ему хочется туда, где шпрыцает вовсю весна.
- О, мяу... О, Одесса... О, весна!
- Где ты, Анечка,- слышу тётин голос.- Вот упрямая девчонка, вся в маму...
Я притаились за печкой, сижу в обнимку с кочергой и стараюсь не хлюпать носом.
Моя любимая игра в прятки, но сейчас я не играю...
Не поеду, и всё тут, пусть все меня уговаривают: мама, сёстры, кот Васька...
Билеты уже куплены на поезд «Москва-Одесса».
Чемоданы собраны, они лёгкие, даже я могу их поднять.
Мамина сестра навезла из Одессы всякой всячины в набитых битком чемоданах, так что будем ехать в Одессу налегке.
Тётин муж берёт меня на руки, чмокает в щёку.
Не хочу, не хочу...
Хочу, чтобы папа чмокнул меня и на карачках пополз со мной по дому...
Но он больше не будет этого делать, он умер.
В доме переполох, все ищут мои валенки.
Да-да, я их спрятала в поддувало, пусть ищут теперь!
Тётя не верит мне, когда я говорю, что не видела валенки.
- Врушка, маленькая врушка! - шёпотом, чтобы мама не услышала, укоряет меня тётя.
- Ничего страшного,- наконец говорит тётин муж,- я понесу Анечку на руках, а в Одессе мы купим ей ботиночки.
Ботиночки были тёмно-коричневые.
Маленькие дырочки с трудом впускали в себя плоский коричневый шнурок.
Прохаживаясь по комнате, в которой жили тётя с мужем, я чувствовала, как будто мои пятилетние ножки всунули в консервные банки – такими неудобными были мои первые ботиночки.
- Не вздумай спрятать или выбросить ботиночки,- предупредила меня тётя.
Я вижу недовольство на её сомкнутых губах и на её серьезном лице...
Мне страшно!
Мамина сестра слышит то, о чём я думаю?!
- Хочу валенки, - хнычу я. - Жочу!
- Итак, девочка моя, в Одессе в валенках весной не ходят, скоро ты будешь носить сандалики, а на зиму, если будешь себя хорошо вести, я куплю тебе валенки с галошами,- разъясняет мне тётя.
Я выхожу в коридор.
Коридор, длиннющий-предлинющий, ведет в кухню, где стоят три стола.
- Вот это наш стол и примус, не трогай ничего на столе у соседей, а то накажу,- предупредила тётя.
Конечно же, я трогаю соседский примус и даже тяну на себя...
«Накажу, на печку посажу»,- так пугали меня дома сестрички и братик.
Но в одесской коммуналке нет печки, куда меня загоняли старшенькие.
Ho есть груба.
Печка–«груба» – приклеена к стене до потолка...
Я не слишком расстроилась, когда тётя поставила меня стоять лицом к грубе, пока я не прекращу реветь и сопротивляться надеть ботиночки–консервные баночки.
Я касаюсь щекой плиточек из белого кафеля, глажу их и лижу языком...
Мне снится, что груба сложена из кубиков рафинированного сахара, который был такой вкуснятиной в мамином доме...
Сандалики были куплены для меня к великому празднику – к Первому Мая.
Почему он великий, я не могу понять, но мне очень нравится красный цвет.
Красный бант – это так красиво!
Красные шарики, красные флаги, красные галстуки, красный леденец-петушок на палочке!
Красные плакаты несут дяди и тёти!
Я смотрю под ноги, чтобы никто не наступил на мои новые, почти красные сандалики.
На сандаликах маленькие дырочки и застежка железная, которая мне давит и натирает ножку.
Но я не жалуюсь, я уже большая, мне скоро пять!
На параде мне нужно держаться крепко-крепко за тётину руку, чтобы не потеряться.
Но вот кто-то наступил мне на ногу, и я заревела, как маленькая.
Вдруг какой-то дядя поднимает меня и сажает себе на шею, в этот момент сандалик падает с правой ноги и исчезает под ногами демонстрантов.
Я барабаню по голове дядьки, который несет меня на своих плечах, и показываю ножку без сандалика.
Он снимает меня, кидает тёте и, расталкивая толпу, находит мой сандалик.
Домой я возвращаюсь довольная и весёлая, с красными воздушными шариками, конфетами, бегу к тётиному мужу...
Тётин муж ругает её некрасивыми словами, потом запустил в неё сапог.
A я ведь только рассказала, как хороший дядя спас мой сандалик и купил мне конфеты и красные надувные шарики...
Может быть, ему завидно, что тётя не взяла его на парад?
Тётя кричит мужу, что я врушка, и никакого дяди с нами не было...
Tётя запустилa сапог назад в мужa... и попала ему в голову.
У тётиного мужа со лба потекла кровь.
Я испугалась, спряталась за диван, но потом передумала, побежала за ваткой и зелёнкой.
Когда я падаю и разбиваю коленки до крови, мне мажут зелёнкой ранки и дуют так: фу, фу, фу...
- Мой тазик не бери! - кричит на меня соседка, Аллочкина бабушка. - Свои писульки стирай в свой комнате, чтобы кухня не воняла.
А вообще-то, Сигизмунда Александровна хорошая!
Она угощает меня вкусняшками, которые печёт в чуде.
Чудо – это такая кастрюлька, посредине у которой есть большая дырочка, а у крышки – маленькие дырочки...
Надо обязательно поколдовать над кастрюлькой, и оттуда выйдет горячий пирог с дыркой посредине!
Сигизмунда Александровна часто ругается с моей тётей, особенно когда та заставляет меня стирать мои носочки и трусы на кухне.
А я люблю стирать и делать много-много-много пены в тазике, а потом сдувать её на пол!
У Сигизмунды Александровны есть муж - Срулик Борисович.
Я всегда хихикаю, когда через стенку сылшу, как они ругаются.
- Срулик, ты засранец, опять бросил свои носки где попало! - кричит она сердито.
Дядя Срулик никогда не кричит на жену и с ней не спорит.
Он любит читать газеты и бормотать что-то на непонятном мне языке.
Меня он называет «мейдалэ» - это девочка на идиш.
Я ему говорю: я не «мэйдалэ», я большая!
Пока тётя раскладывает на подстилке еду, которую её муж, обливаясь потом, притащил в огромных авоськах, я бегу босиком к морю...
Чёрное море такое же непослушное, как и я!
Такое же ласковое, как кот Васька, который остался в Брянске...
В нем много-много-много движущейся, густой, пенистой, солёной воды, не то что в тазике!
Море выплёскивается на песок, и пенная волна разрушает дворец с подземными переходами, который построил племянник тётиного мужа.
Племянник тётиного мужа мне не брат.
Oн всем хвастается, что я его сестричка.
Один глаз у него бегает туда-сюда и вот-вот залетит в нос, я боюсь он там останется.
Мне жалко косоглазого Фимку, хоть он и хвастун.
Пока я ходила по берегу и собирала ракушки, я захотела в туалет по-маленькому и побежала к тёте.
Тётя завeла меня по пояс в море и... приказала: «Писaй!»
По ногам течёт тёплая струйка.
В море, у берега, много-много по пояс купающихся детoк.
Теперь я знаю, почему море такое тёплое!
В детский садик меня не приняли...
Тетя отлила немного керосина из примуса и намазала мне волосы.
Посадила меня возле окна, и всадила острый гребешок мне в голову.
На мои истерические крики собрались соседи.
Тетя стала показывать им газету, на которую она собирала малюсенькие серенькие шарики-гниды.
Соседка испугалась и убежала.
Только сосед моряк не испугался и сказал тёте:
- Hадо под машинку!
Он вернулся c машинкой. Я даже не плакала...
Тетя выбросила мои кудряшки, вместе с газетой, в мусор во дворе.
Мальчик в зеркалe.. .Hа меня смотрел, лысый мальчик с чубчиком!
Я теперь мальчик? - спросила я у тёти.
- Дура ты, или придуриваешься? - разозлилась тётя на меня.
Потом она принесла в комнату тазик и поливала на меня тёплую воду.
Я люблю когда пахнет керосином, а моя тётя - нет.
У моей тёти есть духи, называются они «Красная Москва».
Она всегда опрокидывает пузырек себе на пальчик, а потом мажет за ушами.
Сегодня я пахну керосином и духами «Красная Москва»!
И все время думаю, думаю - мальчик я или нет?
Летом мне даже понравилось быть «мальчиком» - гонять не трёхколесном велосипеде, и драться с мальчишками!
Тётя приехала навестить меня на даче.
- Я же просила клубнику без сметаны, и сахара! - хнычу я.
Клубничку без сахара, я ела давно-давно, ещё в Брянске.
Подходишь к кустику и срываешь ягодку!
Иногда клубничка кислая, кислая, а иногда, даже зелёная – сладкая.
В Одессе всё сладкое-сладкое!
Творог сладкий я люблю, особенно покрытый шоколадом.
Сначала нужно осторожно обкусать шоколад, а потом можно скушать или, чтобы тетя не увидела тихонько выбросить творог в мусор.
На даче нас очень хорошо кормят!
У меня животик уже выпячивается из трусиков.
Мишка дразнит меня толстожопая, и щиплет меня очень больно.
Я не ябеда, я как дам ему! - пусть хнычет.
Он боится моря, а я ничего не боюсь!
Я люблю толкать его в воду и убегать.
Воспитательница и нянечка не пускают деток в море поплавать, только разрешают плескаться возле берега, и строить из песка башенки.
Мишка помогает мне строить дворец.
Он приносит мокрый песок в ведёрке, а я накладываю его горочкой и прибиваю лопаточкой.
Мишка копает совком с его стороны, а я – со своей, и у нас получается Дворец с подземным входом!
Потом я приказываю ему принести воды для канала.
Мишка послушный и бегает с ведерком туда-сюда, туда-сюда...
Мишка любит клубнику с сахаром и сметаной, я для него оставила полбанки!
Я перехожу из детского сада в школу...
Косоглазый Фимка школу ненавидит, и меня пугает школой, в которой надо слушаться училок...
Таки да, в первый день школа показалась мне отвратительным местом!
Только и слышу: «сядь, встань, не ёрзай, не разговаривай, не оглядывайся!»
А как же мне не оглядываться, когда бессовестная училка посадила мою подружку Розочку на заднюю парту?
Розочка будет художницей, когда вырастет.
Я тоже люблю рисовать, как Розочка, но взрослые хвалят только её рисунки.
Иногда я рисую с высунутым языком, так мне легче нарисовать море.
Тётя говорит, что это не море, а каляки-маляки, а я говорю: «Море!!!»
Розочка помогает мне нарисовать птичку, а солнышко и море я сама умею.
Я нарисовала человечка, который стоит в море, это - я.
Это моё письмо маме в Брянск.
Я уже не плачу, когда тётя читает мне мамино письмо.
Mамочка прилетелa бы ко мне, если бы у неё были крылья, как у птички...
Я попросила Розочку нарисовать птичку рядом с человечком, который стоит в море, но она сказала, что птички летают, а не плавают.
Розочка очень умная.
Тётя всегда ставит её мне в пример, но я не обижаюсь. Я люблю Розочку!
Дед Мороз очень толстый.
Я знаю: когда очень жарко, взрослые потеют.
Деду Морозу очень жарко в красном «пальто».
Я боюсь, он вот-вот растает, и я не получу подарок – коробочку с ручками.
Мне так хочется посмотреть, что же в этой коробочке!
Я люблю ходить на утренники и искать Снегурочку.
Снегурочка, внучка Деда Мороза, всегда где-то теряется…
Когда я непослушная девочка, я тоже «теряюсь»...
Мне нравится теряться там, где много людей.
Тетя бегает и кричит: «Анечка, доченька, где ты?»
А я подглядываю и хихикаю.
У неё лицо радостное и немножко злое, когда она меня «находит».
Все детки очень громко кричат: «Где ты, Снегурочка?!»
Я знаю: она потерялась специально, чтобы детки её искали.
У меня лицо радостное, когда в коробочке-подарочке от Деда Мороза, кроме печенья и конфет, есть мандаринка!
В Брянске на Новый год мандаринок не давали.
В Брянске на Hовый год идёт снег, не как в Одессе.
Когда я жила в Брянске, папа был живой и катал нас на санках, а братик кидал в меня твердые снежки.
Один раз он попал мне в глаз и я заплакала, а папа ругал братика.
Если бы папа не умер, я бы отдала ему свою мандаринку...