(Продолжение. Начало)
1. http://www.proza.ru/2019/09/28/1485
Итак, меня раздирало уязвлённое и неудовлетворённое чувство мужского достоинства.
А уж, "если я решил, то выпью обязательно!
Как доказать, что ты - истинный тайник неизведанной половой силы? Ибо мало быть чемпионом областного масштаба и пусть даже всей Дальневосточной армии по боксу.
-Танцуй, танцуй! – говорил советский грузин. –Мы себя не в танце покажем!
Но после первого раза Руслана и близко к себе не подпускала.
А тем временем, жизнь продолжалась так, как она складывалась...
Мы шли вечером строем между зелёных палаток и могучих прибрежных сосен по берегам молодой Волги.
-Запевай! – скомандовал я.
И молодые мужики грянули в ногу:
«Возьму шинель, и вещмешок, и каску,
в защитную окрашенные краску.
Ударю шаг по улицам горбатым...
Как просто быть солдатом, солдатом.
Забуду все домашние заботы.
Не надо ни зарплаты, ни работы.
Иду себе, играю автоматом...
Как просто быть солдатом, солдатом.
А если что не так — не наше дело:
как говорится, родина велела.
Как славно быть ни в чем не виноватым
совсем простым солдатом, солдатом».
Это была подгитарная песня Булата Окуджавы, опубликованная во всесоюзном журнале «Юность». Мне, старослужащему, она понравилась и я разучил её с ребятами на многих предыдущих вечерних прогулках. Под неё солдаты-первогодки хорошо топали сапогами и держали строй.
Вдруг из-за расгорячённых солнцем сосновых стволов выявился старлей-запасник Резун с матом наперевес.
-Стой, так пере так! Что за хрень вы тут развели? Кто, падла, научил вас? – хватаясь за кобуру орал он, как резаный.
-Я!
-Арестовать! Немедленно!
Спустя 20 лет после войны Резун, энкавэдэшник в прошлом, был настороже и знал как арестовывать...
-Ты и ты! – мотнул он пистолетов в сторону двух краснощёкиих акселератов на правом фланге. – Приказываю заломить руки вашему старшему сержанту и доставить на КПП!
-Извините! –только и пробурчали мои несчастные подчинённые...
На КПП стояли бойцы с карабинами и, скучая, посиживал дежурный по части. Тоже старлей.
-Вот, - выдохнул Резун, - шпиона разоблачил.
В этот момент, освободив руки, я достал из-за пазухи журнальчик.
-Как офицер, я требую вашего публичного извинения перед строем. Или я доложу командиру полка, или просто набью морду по лучшим образцам кулачного боя!
Резник охренел. Дежурный офицер флегматично заметил:
-Вам разбираться.
Перед строем Резун сказал:
- Слушать сюда! Ошибка вышла. Но за границей вы должны быть вдвойне бдительны!
Подруге своей, сиповке, я ничего не сказал. В домике до красна раскалялась буржуйка, денщик шуровал кочергой и травил анекдоты, подруга заливалась смехом, деланно зажимая ротик ладошкой.
С тех пор я взял за правило ничего никому из своего не рассказывать. А тут и случай для мести подвалил-представился...
Мои первые солдатики приняли присягу и эшелоном отбыли в нынешнюю Гейропу.
Автомашинами и автобусами подогнали вторую партию новобранцев.
Приём проходил по отработанной схеме.
Новобранцев строили в две шеренги. Задняя шеренга три шага назад! Раздевайсь! Догола! Одежду и вещмешки, чемоданы, котомки на землю! Ещё шаг назад!
Один из каптёрщиков стаскивал всё в грузовик, другой сгружал с грузовика солдатское обмундирование и призывники трансформировались в солдат.
Вперёд выступил Резун:
-По условиям службы вам перед отправкой на заграничную службу запрещено перевозить с собой деньги, вещи и запрещённые продукты. Поэтому всё рекизируется!
Солдаты угнетённо молчали.
И – отбой!
...Мы взяли Резуна с поличными. Мы – это уже знакомый дежурный офицер и два вооружённых бойца. По случаю прибыл и полковник, командовавший карантином. В новеньких чемоданах от каптёрщиков Резун выносил солдатские деньги и неношенное барахло, а за пределами части его ждала «Волга».
Утром я раздал солдатам их деньги (две тысячи оказались невостребованными), объяснив, что они могут отправить их домой почтовыми переводами, раздал бланки для заполнения и успокоился.
Но не тут-то было. Резуна оставили до конца карантинов так необходимых родине и через пару дней он заявил мне свой вызов.
-Ненадёжно нахождение вашей супруги, товарищ старший сержант...
-Я офицер в звании младшего лейтенанта!
-Если хотите, пусть будет товарищ... э... младший э... лейтенант. Это ничего не меняет. В нашем военном округе участились случаи групповых изнасилований. Это опасно, сами понимаете. И я снимаю с себя всякую ответственность за безопасность вашего домика! Да и всё равно вас, весь ваш «золотой запас», на днях переводят в состав танковой Кантемировской дивизии.
14 октября 1964, утром после побудки, я привычно вывел своих двести на физзарядку и перед пробежкой отдал команду «Заправиться». То есть, «Оправиться».
Сам я обнажая свой член, любил справлять нужду «на травку», под портретами членов ЦК КПСС. Любимцем был «кукурузник» Н.С.Хрущёв — официально Генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза и Председатель Совета министров СССР с 1958 по 1964 годы. Председатель Бюро ЦК КПСС по РСФСР с 1956 по 1964 годы. Герой Советского Союза (1964), трижды Герой Социалистического Труда (1954, 1957, 1961). Будучи первым секретарём Московского горкома и обкома ВКП(б), входил по должности в состав тройки НКВД СССР по Московской области (с 10 по 30 июля 1937 года). Единственный советский руководитель, принудительно смещённый со своего поста при жизни (в отличие от Михаила Горбачёва, который добровольно сложил с себя полномочия). За три года службы в армии я объелся его кукурузным хлебом, который он скармливал защитникам Родина, по маковку.
Ловлю, значица, утренний кайф под портретными стойками отца и мудрейшего, бля, учителя народов, вождя мирового пролетариата, поднимаю голову и вижу: портрета нет!
Построил батальон, маршрут выбрал мимо дежурки, спросил того же офа, тот заметил:
-Не кипиши. Держи язык за зубами. Приказ снять портрет поступил из штаба. Ждём дополнительных указаний. Но, может, ничего не будет!
И точно.
С особого разрешения я позвонил в Кантемировскую дивизию, попросил устроить мою боевущую подругу в офицерское общежитие и вздохнул с облегчением. Ведь запланированных провокаций с групповым изнасилованием я ожидал в первую очередь от самого Резуна...
Но страшное пришло от кантемировцев, с их танкодрома, рыкающего на нас и лязгающего у нас под боком.
Причём не знаю досконально, как произошла в это время дикая ссора между родами войск, так сказать за честь мундира. Вроде бы где-то на дорожных работах наша «пехтура» каким-то образом поссорилась с «чернопупыми», дело дошло до драки и наши побили танкистов... Те и другие, кстати, были салагами, ещё не присягавшие клятвенно.
Ближе к полночи, консервированная тишина взорвалась грохотом и лязгом приближающихся моторов. Спал я в палатке с солдатами; мы выскочили: между соснами, ослепляя нас прожекторами, приближались чёрные махины танков и было не ясно чьи?
-Строится, в каптёрку марш!
В каптёрке я открыл ружейные ящики, мальчишки вскрыли патронные ящики.
-За мной!
Когда мы вернулись в лагерь, танки по-прежнему ревели, а танкисты, вооружившись шанцевым инструментом громили палатки и протыкали их острым дрекольём...
Я выстрелил в воздух. Схватка замерла.
-Карабины на изготовку! Заряжай! Расходись к такой-то матери! Раненых - в санчасть!
Урон, в сущности, был небольшой. Пострадал салага с незажившим до конца аппендиксом, именно его, как назло, сквозь палатку настигла какое-то шыряло танкистов...
Но утром прибыли солдатские волки из городской комендатуры. Весь наш «золотой запас» был арестован, для выяснения зачинщиков и роли каждого...
А потом состоялся наскоро склёпанный офицерский суд.
Особенно выступал голубоглазый в голубой праздничной униформе старшина-авиатор.
-Какой это офицерский суд? Это фикция и показуха! – скривив губы, знающе требовал он. –Вы боитесь, что случай станет известен командующему округа и хотите замылить его. А у нас даже военно-полевой формы нет. Три месяца мы не снимаем с плеча парадно-выходные мундиры! И до приказа о дембеле мы остаёмся в своих сержантско-старшинских званиях!
Он задохнулся от гнева.
-Хотите мои погоны? Вот вам!
Так же поступили ещё двое наших.
Я вскочил со стула и захваченный искренними словами знающего толк авиатора заявил:
-Это ложь, что виноваты наши ребята! Кто сделал такие ошибочные выводы?
-А ты молчи! – мрачно и многообещающе зыркнул на меня Резун. – Ты своего всё равно дождёшься!
После этого показушного судилища первого декабря, на уже примороженную землю выпал первый пушистый снег. В сосновом бору это выглядело по-праздничному нарядно и холодно. Ещё два-три дня, карантины были свёрнуты и я, промёрзший до костей и немытый ниже пояса, оказался, наконец, у кантемировцев, на зимних квартирах, в гарнизонном городке, возле отопления и у кранов с горячей водой, с душем и ванными комнатами...
Незнакомые офицеры приветствовали меня и я побывал на приёме у генерала, где он поинтересовался о схватке в сосновом бору.
-Эх жаль, - высказался он, - жаль, что всё-это мы вынуждены спустить на тормозах. Тебя бы за смекалку и находчивость наградить надо Вот, что-ты хочешь?
- Не хочу после приказа возвращаться домой по предписанию. Я с Сахалина.
-Нихрена себе! – воскликнул командир.- Ну ты даёшь!
-Прошу вас содействовать дембельнуться в Твери...
-А, ну, это можно, без проблем! А не хочешь ли остаться в армии на офицерской должности?
-Женюсь же я, товарищ генерал. И учиться хочу.
-Как же, как же, читал твою армейскую характеристику... Ты, оказывается ещё и писатель!
Генерал тут же написал письмо одному из знакомых ему райвоенкомов города и добавил:
-А я предварительно позвоню!
Ещё неделю я кантовался у кантемировцев. Мои подчинённые перед курсом молодого бойца натирали промасленной ветошью бронированные бока стальных чудовищ, созданных человеком для убийства подобных себе. Было их видимо-невидимо, от края поля до края! А потом я учил будущих воинов ходить строем, держать равнение, заряжать короткоствольные автоматы, отдавать честь офицерам и наизусть помнить текст присяги на верность Родине...
Военком генерала выдал мне направление на вагонзавод. По одной из моих до армейских специальностей, какие я успел набрать, как собака, бегущая через васильковое поле, набирает на себя репейник.
Нет, я не хотел в заводские цеха. Я побывал там, посмотрел на цеха с тусклым освещением, на скрипящие над головой козловые краны, на ремонтные ямы с парами вагонных колёс и эта мрачная чугунная затхлость показалась мне чуждой.
Из-под команды, из-под замка я хотел на волю, в поля и луга, в шумные городские улицы!
Полностью свернув с предназначенной судьбы, я вспомнил ещё одну свою до армейскую специальность, какую приобрёл в Хабаровске в дни юношеских скитаний, когда работал три или четыре месяца в типографии газеты «Тихоокеанская звезда» стереотипёром.
Стереотипёр была вредная ночная профессия. Она исчезла с возникновением интернета, как и профессия наборщика. Суть состояла в переиздании столичной прессы. В Москве прессом выдавливали на специальной прокладке оттиски центральных газет, грузили их в самолёты и доставляли во все областные и краевые центра Советского Союза. В Хабаровск они прилетали ночью, всегда позже по часам, здесь их загружали в специальные свинцово-оловянные машины, отливали весь тираж постранично, крепили в ротационные машины, а утром пахнущие типографской краской газеты красовались на прилавках «Союзпечати». Стереотипёр, извините за неприличное слово, и была моей профессией. Все спят, а ты за работой. Все на работе, а ты гуляешь! При этом, стереотипёр – это горячий цех. Дополнительно платили за вредность и ночную работу. Я чувствовал себя как бы миллионером.
Естественно, поразмыслив, я направил свои стопы в типографию «Тверская правда» (тогда «Калининская»). Вообще, получалось как Б-г у каждого народа свой (у таджиков – таджикский, у казахов – казахский, украинский – свой, армянский или грузинский – тем более), так и «Правда» в каждой области своя, областная, не одна всеобщая.
Но вышла заминка. Печатники обрадовались: они позарез нуждались в ночных каторжанах-стереотипёрах, но, как и для работы на вагонке, требовалась городская прописка... Оба директора обещали только временную прописку с проживанием в общежитии.
Выручил чумазый печатник Ольшанский в комбинезоне когда я по специальному пропуску осматривал типографию.
-Прикупи домик в пригороде да и делай что хочешь! Покупка сопровождается автоматической пропиской!
И присовокупил:
-Печатники – передовой отряд рабочего класса! Знай наших!
Через месяц я в качестве свадебного подарка получал на главпочтамте восемь тысяч рублей на покупку домика в микрорайоне Соминка. Мой малограмотный отец-инвалид, Царствие ему Небесное, на строевой не служил, но как железнодорожник дошел до капитанского звания и всю жизнь гордился моими детскими, юношескими и мужскими достижениями. Он моментом откликнулся на мою нужду.
И так стою я на главпочтамте за стойкой и только отшуршал восемью тыщами, пересчитывая, подходит мой недавний дивизионный командир Василий Иванович Ведерников-Чапаев, только без усов и не звании капитана, а уже майора. Вглядывается в меня, щурясь, и говорит:
-Простите, мне кажется, я вас знаю...
Я тоже обомлел.
-Ээээ, капитан Ведерников?
С самой-то нашей мерзлотной Амурской области! Как горький упрёк моей безрассудности.
И представил сценку как бы со стороны. Он – статный, справный полковник в папахе с усами и я пижон в клетчатом пиджаке, в галстуке с пальмами и обезьянами, каучуковые шузы, брюки- дудочкой.
-Вот, говорю растерянно, только что демобилизовался...
Мы прошли через весь шумный главпочтамт, народ оглядывался на нашу странную парочку.
-Вижу, -торопливо сказал на выходе мой солдатский отец.- Ты всегда был таким... иностранным. И уже деньгами шелестишь, а без пальто!
-А вы?
-Я тут в военной академии учусь...
Он холодно, с отчуждением сунул мне своего краба. Я не стал трудиться объяснять, что нет у меня подходящей одёжки.
И больше я его не видел.
(Продолжение следует)
*****