Антресоль

Соловьев Мо Хара
Разбирать квартирку покойного – та еще задача, особенно если это твоя любимая тетка, почившая 93-х лет от роду…
Наверняка я знал про неё всё, ну или почти всё, хотя даже однокомнатная хрущевка способна уместить, как и человеческая жизнь, немало секретов… Как там у классика? «Жизнь от А до Я – знает каждый, а вот от Я до А – не всякий».
Забавно, насколько цепляется человек за осколки своей памяти, застывающей вещами, фотографиями, или же документами… Кухня, посуда, подстаканники, полусъеденные серебряные ложки с вензелями…
Фотоальбом из глубин самодельной антресоли… Полированные дверцы, наверняка мастерил дядька – во времена СССР все были рукастыми.
А фото вот они – людей уж нет, а взгляды-жесты-одежда-мимика еще в полете из тех далеких времен. Надежды-ожидания читаются в каждом лице. Сомнения-радость, хотя детство, оно всегда счастливо…
Три сестры… Мама и тетки… Купеческие внучки на одну из своих половин. Вторую, вместе с отменным здоровьем, подарил мой дед – белорусский крестьянин… Такие браки возможны лишь после революций-переворотов…
Кстати, детство счастливо, а юность оптимистична – бабушкину фотографию смотрю. Ну та, дочка купеческая… Когда Иркутский переворот 1919 году случился, ей уж двадцать было.
Улыбка радостная – оптимистична юность…
Глубже альбом копаю – вот он и прадед, купец Сахарнов, что Увез семью из Углича в глубинку Иркутскую. Бабуля белым ангелочком четырехлетним рядом с мамой-папой притулилась на фотографии дореволюционной. Сахарнов – в лаковых, усы накручены… Ольга Васильевна, прабабушка моя, в платье богатом. Горжетка на плечах – актриса, да и только.
Историю теткину вспоминаю, как спросила она в 1954 году у прабабки моей, мол, хотела бы молодой стать? Ответ: «Сейчас нет» - обескуражил… Пытает комсомолка дочку купеческую, мол, почему так?
- Да работать много при вашем Сталине пришлось бы… - режет Ольга Васильевна…
А дочки купеческие – горя в давние времена не знали: гувернанатка-кухарка, приходящая прачка. Летом дача в Мальте, папа на выходные друзей на экипаже конном привезет, будут спектакли ставить, стихи читать. На неделе варенье варят…
Тут еще одна фотография выпадает – год 1956-й. Три сестры уж взрослые, бабушка моя (белокурый ангелочек купеческий) изможденная стоит, руки натруженны. От красотки с горжеткой Ольги Васильевны только глаза и остались, ну а дед Сахарнов усы теперь не подкручивает – пиджачишко простенький, не франтом, как до революций…
Правда бабушку свою я белокурой и помню – седой только, годков и за 70. Спросил ещё, подросток оптимистичный, мол,  зачем себя до сих пор обшиваешь: пальто горжетки-вуаль – ты ж старенькая…
Ответ получил интересный, мол, в старости человек и так уродлив, а если ещё и плохо одет, то это полная «задница» (простите).
Получается, детство – счастливо, молодость – оптимистична, а старость – ворчлива? Закрываю альбом я.
Закрываю, да гляжу неотрывно в антресоль открытую – словно в театрик маленький.
Внимательно гляжу
Понимаю – скоро и мой выход…

сентябрь 2019г.Иркутск