СХВАТКА И ВЫСТРЕЛ
На следующее утро я принялась искать Ральфа, чтобы поговорить с ним о свадьбе, которую, честно говоря, мне хотелось провести как можно скорее. Но найти его я не смогла, как и узнать, куда он пропал, хотя один из кафров сказал, что Ральфа видели на конюшне, он садился на лошадь.
Я спустилась к краалю, чтобы посмотреть, нет ли его там, и на обратном пути увидела Сигамбу, которая, сидя у двери своей хижины, расчесывала волосы и пудрила их блестящей голубой пылью.
– Приветствую тебя, мать Ласточки, – сказала она. – Кого ты ищешь?
– Ты прекрасно знаешь, кого! – ответила я.
– Да, я знаю. На рассвете он уехал вон туда, на восход.
– Зачем? – спросила я.
– Откуда мне знать, зачем? Но там живет Темный Пит.
– Было у него с собой ружье? – встревожилась я.
– Нет, у него в руках не было ничего, кроме хлыста, очень толстого хлыста.
С тяжелым сердцем я вернулась в дом, так как была уверена, что Ральф, ничего не сказав никому из нас, отправился искать Пита ван-Воорена. Так оно и оказалось. Ральф поклялся Сусанне, что не будет пытаться убить Пита, но и только, поэтому он чувствовал себя в полном праве избить его, если сможет отыскать, ибо совершенно обезумел от ненависти к этому человеку. Он знал, что Темный Пит, когда бывал дома, имел обыкновение ездить по утрам в сопровождении только одного кафра в долину, где держал большое стадо овец. Туда Ральф и направился, и когда добрался до места, то увидел, что овцы, хотя им давно пора было быть на пастбище, все еще топтались в загоне, жалобно блеяли и пытались взобраться на ворота, чтобы добраться до зеленой травы.
«Что ж, – подумал Ральф, – значит, Темный Пит скоро явится сюда, чтобы пересчитать стадо».
И действительно, через полчаса он появился, как обычно, в компании неизменного кафра. Они открыли ворота, и голодные овцы устремились на луг, Пит стоял по одну сторону, а кафр по другую, считая животных. Когда все овцы были пересчитаны, один из пастухов предстал перед хозяином, а затем был избит кафром, потому что нескольких ягнят не хватало. После этого Пит сел на коня, чтобы ехать домой, и в небольшой теснине по соседству встретил поджидавшего его Ральфа. Вздрогнув от неожиданности, он начал осматриваться, ища путь к бегству, но бежать, не теряя достоинства, не было никакой возможности, и он поехал вперед и смело пожелал Ральфу доброго дня, спросив, видел ли тот раньше такое прекрасное стадо.
– Я приехал не за тем, чтобы говорить о баранах, – ответил Ральф, в упор глядя на него.
– Ах, значит, ты приехал говорить об овечке, хеер Кензи, единственной овечке в твоем стаде? – нагло усмехнулся Пит, потому что у него в руке было ружье, а у Ральфа нет.
– Да, – сказал Ральф, – о белой овечке, шерсть которой испачкал ублюдок-вор, пытавшийся ее украсть!
– Понимаю, – холодно сказал Пит, который тоже был не робкого десятка. – А теперь, хеер Кензи, для тебя же будет лучше, если ты дашь мне спокойно уехать.
– Как же я позволю тебе просто так уехать, когда специально разыскивал тебя, чтобы поговорить?
– Да ведь у меня в руке роер, а у тебя его нет, и если ты не уступишь мне дорогу, он может и выстрелить.
– Действительно, причина веская, – сказал Ральф, – должен признать.
И он отъехал в сторону, будто бы давая Питу проехать, что тот и начал делать, направив дуло ружья в голову соперника. Ральф сидел на своем коне, угрюмо уставившись в землю, как будто не решаясь что-то сказать, но при этом все время наблюдал за Питом краем глаза. Когда же тот, проезжая мимо него, встряхнул поводья, чтобы послать свою лошадь в галоп, Ральф выскользнул из седла и, молнией бросившись на него, обхватил руками и через круп лошади повалил спиной на землю. Падая, Пит, протянул руки, пытаясь ухватиться за седло, так что ружье, которое он упирал в колено, упало на траву. Ральф схватил его и разрядил в воздух, после чего повернулся лицом к своему врагу, который к тому моменту тоже уже поднялся на ноги.
– Теперь, мин хеер ван-Воорен, – сказал Ральф, – мы можем на равных поговорить о той овечке, единственной в стаде. Нет, не надо искать кафра, он вам не поможет, он уже убежал за вашей лошадью, да и вряд ли он осмелился бы сунуться в спор двух разгневанных белых. Давай же наконец поговорим, мин хеер.
Темный Пит не ответил, и какое-то время они стояли лицом к лицу, являя собой странную пару противоположностей, как свет и тьма. Светловолосый Ральф, с серыми глазами, суровым лицом, с тонкими ноздрями, подрагивающими, как у породистой лошади, с узкими бедрами и широкой грудной клеткой, хотя и с не слишком мускулистыми конечностями и телом, поскольку он был молод и еще не набрал веса взрослого мужчины, но зато был гибок и подвижен, как тигр. Пит был выше и массивнее, потому что он был на пять лет старше, с круглыми глазами кафра, черными, жесткими и грубыми волосами, низко спадавшими на лоб; его полная нижняя губа свисала так, что были видны большие белые зубы и красные десны. Руки у него были большие и сильные, а крепкие как у быка ноги твердо стояли на земле; в чертах его лица жестокость и хитрость черной расы сочетались с умом и надменностью белых. Человек злой и страшный, не признающий никаких границ для собственных страстей и никакой религии, кроме черного колдовства и мерзких суеверий – с таким противником следовало быть начеку, ибо он предпочитал честной схватке коварные удары тишком.
– Ну, мин хеер ван-Воорен, – усмехнулся Ральф, – вы смогли поднять руку на беспомощную девушку и опозорить ее на глазах десятка мужчин, теперь попробуйте сделать это со мной наедине, если сможете!
– Что за глупости? – спросил Пит тихим голосом. – Из-за того, что я поцеловал девушку, ты затеваешь со мной ссору? Разве ты сам не проделывал то же много раз, и никто за это не требовал твоей смерти?
– Если я и целовал ее, – отвечал Ральф, – то с ее согласия, и потому что она скоро станет моей женой, а ты воспользовался ее жалостью, чтобы опозорить ее, и теперь заплатишь за это. Вот кнут, – и он кивнул в сторону лежавшего на траве сямбока [1]. – Пусть он выберет победителя, который использует его против другого.
– Станет твоей женой? – усмехнулся Пит. – Женой английского ублюдка! Она могла бы ею стать, но теперь уж не станет, если только не захочет взять в мужья тушу, порезанную на римпи. Ты хочешь порку – ты ее получишь, да, до смерти! И Сусанна станет женой, но не твоей, а...
Он не успел закончить фразу, потому что в этот самый момент Ральф кинулся на него, как дикая кошка, прервав его грязную речь страшным ударом по губам. Затем началась ужасная схватка. Темный Пит снова и снова бросался вперед, стремясь обхватить противника своими огромными руками и свалить его, тогда как Ральф, который как все англичане любил использовать кулаки и знал, что не может сравниться с Питом в силе, успешно избегал захвата и наносил удар за ударом по его лицу и телу. И делал он это с таким успехом, что вскоре бур уже был весь покрыт кровью и синяками. Снова и снова он бросался на него, ревя от боли и ярости, и снова и снова Ральф сначала наносил удары, а затем ускользал в сторону.
Наконец настал черед Пита торжествовать, поскольку Ральф, отпрыгнув назад, зацепился ногой за камень, споткнулся, и прежде чем смог опомниться, железные руки сплелись вокруг его талии, и началась отчаянная борьба.
Поначалу Ральф, как искусный боец, и тут сумел использовать ситуацию в свою пользу: прежде чем Темный Пит успел применить всю свою силу, он ударил его так, что тот тяжело рухнул на спину, не выпустив, однако, Ральфа из своих тесно сплетенных рук. Случилось так, что во время схватки противники незаметно для себя довольно высоко поднялись по крутому склону оврага и теперь, упав, начали скатываться с него, набирая скорость с каждым оборотом. Скорее всего Ральфа теперь ждало поражение, а возможно, и смерть, потому что, я думаю, оказавшись хозяином положения, Темный Пит убил бы его. Но у подножия склона лежал острый камень, и когда они оба катались, словно бы связанные веревками, голова Пита ударилась об этот камень, и на несколько мгновений он оказался обездвижен. Почувствовав, что руки врага ослабли, Ральф освободился, побежал к сямбоку и поднял его с земли. Тем временем Пит сумел сесть и тупо следил на ним, не делая никаких попыток встать на ноги. Тогда Ральф выдохнул:
– Я обещал тебе порку, но раз уж победу над тобой мне помог одержать случай, я не воспользуюсь ей, за исключением этого... – И он ударил его один или два раза по лицу кнутом, но не до крови, и добавил: – Теперь, по крайней мере, я свободен от клятвы не убивать тебя, и если ты опять попытаешься причинить вред Сусанне Ботмар или оскорбить ее, я тебя убью. Убью, Пит ван-Воорен, так и знай!
Поначалу, казалось, Темный Пит не почувствовал боли, но затем он словно очнулся и коснулся своих алых от ударов плети щек, как бы желая удостовериться, что все это не пригрезилось ему в дурном сне. Затем он сказал каким-то пустым, неес¬тественным голосом:
– На этот раз ты победил, Ральф Кензи. Вернее, победила Судьба, подыгравшая тебе. Но было бы лучше и для тебя, и для всех, кто тебе дорог, если бы ты никогда не наносил этих ударов, потому что я скажу тебе, Ральф Кензи, что когда твой кнут коснулся меня, что-то сломалось в моем мозгу, и теперь я чувствую себя безумным.
– Безумный или беспутный, мне все едино, – ответил Ральф. – Но ты получил мое предупреждение, и лучше держись в здравом уме, чтобы его не забыть.
Затем, повернувшись, он подошел к своему коню, стоявшему неподалеку, вскочил в седло и поехал прочь, а соперник молча смотрел ему вслед.
***
Однако, прежде чем Ральф вернулся домой, ему суждено было пережить еще одно приключение. Проехав небольшую часть пути, он достиг ручья, который бежал с густо поросшего деревьями холма, и остановился, чтобы омыть свои раны и ссадины, так как не хотел появиться в доме перепачканным кровью. Это было не очень разумно, учитывая с каким противником ему приходилось иметь дело, и тот факт, что в пределах ста двадцати ярдов от ручья рос куст, за которым было легко спрятаться. И вот, не успел Ральф сесть на лошадь, чтобы ехать дальше, как почувствовал острую жгучую боль в плечах, будто кто-то ударил его поперек спины палкой, и услышал звук выстрела. Стреляли поверх куста, потому что над его зелеными листьями висело облачко дыма.
«Это Темный Пит подкрался, чтобы прикончить меня», – подумал Ральф, и уже развернулся к кусту, чтобы разыскать его, но вспомнил, что ружья у него нет, а враг может пере¬зарядить свое раньше, чем он его отыщет, и решил, что разумнее будет галопом вернуться домой. О полученной ране он почти не думал, но когда добрался до дома, стало ясно, что, поспешив, поступил правильно. Большая пуля изорвала одежду под его плечами так, что она свисала клочьями, оставляя голой спину, кожа на которой была глубоко содрана, и по ней обильно стекала кровь. Рана выглядела настолько ужасно, что Сусанна, увидев ее, едва не лишилась чувств. Я же, смыв кровь, удостоверилась, что ранение поверхностное. И действительно, через неделю, за исключением небольшой боли, Ральф вполне оправился.
Конечно, это событие вызвало у нас на ферме немалый переполох, а Ян был так зол, что, не сказав нам ни слова, сел на коня и, взяв с собой нескольких вооруженных слуг, отправился искать Темного Пита, но не нашел, потому что тот предпочел куда-то убраться. И правильно сделал, потому что, хотя Ян и был из тех, кто, как говорится, долго запрягает, но в ярости был страшен, и я уверена, что встреть он Пита ван-Воорена в тот день, много травы в вельде было бы полито кровью одного из них, а может, и обоих. Но он его не встретил, и хорошо, что так, ведь, как ни крути, это Ральф был зачинщиком ссоры (историю о поцелуе, дойди дело до суда, никто бы не принял всерьез), да и не было у нас никаких доказательств того, что именно Пит покушался на его жизнь у ручья.
Начиная с этого дня, Сусанна стала ужасно бояться Темного Пита, а Ральф всякий раз, когда куда-нибудь уезжал, ехал вооруженным, потому что, хоть и говорили, что ван-Воорен отправился по своим торговым делам в долгое путешествие по землям кафров, оба они догадывались, что видели его не в последний раз. Мы с Яном тоже боялись, потому что хорошо знали, что в семье ван-Вооренов не принято забывать обиды, как и оставлять желания неосуществленными.
Приблизительно через четырнадцать дней после того, как Ральф был ранен, кафр принес Яну письмо. Когда его вскрыли, оказалось, что оно написано Темным Питом или от его имени – внизу стояла его подпись. Вот что в нем было:
«Хееру Яну Ботмару.
Достопочтенный хеер, имею вам сообщить, что ваша дочь Сусанна завладела моим сердцем, и я хочу сделать ее своей женой. Не имея возможности прибыть к вам лично, я пишу, чтобы испросить вашего согласия на нашу помолвку. Я сделаю ее богатой женщиной, а вам будет намного лучше, если я буду вам зятем и другом, нежели чужаком и врагом, потому что я хороший друг и опасный враг. Я знаю, что ходят разговоры о любви между вашей Сусан¬ной и английским подкидышем, но я не стану обращать на это внимания, хотя вы можете передать этому парню, что если он вздумает вновь дерзить мне, как то было на днях, то во второй раз не отделается только поркой. Будьте добры передать свой ответ через предъявителя сего, а он передаст его мне, когда сможет найти, потому что я путешествую по делам и не знаю, где буду через день. Передайте также мою любовь Сусанне, вашей дочери, и скажите ей, что я часто думаю о том времени, когда она станет моей женой.
Ваш преданный друг
Пит ван-Воорен».
Когда Ральф, как самый грамотный из нас, закончил читать письмо вслух, можно было, наверное, глядя на нас, подумать, что в комнате собрались четверо сумасшедших, настолько велика была наша ярость. Правда, Ян и Ральф, хоть и побледнели от гнева, говорили мало, да и Сусанна больше молчала, – честно сказать, это я говорила за всех.
– Ну, что отвечать, дочка? – наконец спросил ее отец с недобрым смехом.
– Ответь хееру Питу ван-Воорену, – ответила она с усмешкой, – что если когда-нибудь его губы снова коснутся моего лица, то только когда это лицо станет холодным и мертвым. О, Ральф! – воскликнула она, внезапно поворачиваясь к нему и возлагая свои руки на его грудь. – Быть может, этот человек принесет нам беду и разлуку, как предупреждает меня мое сердце, но запомни мои слова: я умру, но буду верна тебе до самой смерти! И после смерти...
– Сынок, возьми перо и пиши, – сказал Ян, прежде чем Ральф смог ответить.
И Ральф записал со слов Яна:
«Питу ван-Воорену.
Я бы скорее отправил своего единственного ребенка в моги¬лу, чем в дом полукровки, якшающегося с колдунами и чернокожими женщинами, а возможно, и убийцы. Вот мой ответ, и я добавлю к нему еще кое-что. Не приближайтесь к моему дому ближе, чем на одну милю, потому что мы здесь стреляем получше, чем вы, и если только увидим вас поблизости, с Божьей помощью наделаем дыр в вашем теле»
Под этим письмом, в котором он не хотел менять ни слова, Ян вывел большими буквами свое имя и пошел искать посланника, которого вскоре и нашел разговаривающим с Сигамбой. Отдав бумагу, он велел ему быстро убираться откуда пришел. Посланец, – а это был сильный красный кафр с приметным белым шрамом на левой щеке, почти голый, за исключением мучи[2] и каросса, прикрывавшего его плечи, – взял письмо, спрятал в сумку на поясе и ушел.
Ян тоже повернулся, чтобы уйти, и тут я, тайком следившая за ним, увидела, как он, поколебавшись, остановился.
– Сигамба, – сказал он, – зачем ты разговаривала с этим человеком?
– Затем, отец Ласточки, что мое дело – знать все, и я хотела узнать, откуда он пришел.
– И он сказал тебе?
– Не совсем, потому что тот, кого он боится, наложил печать на его язык, но я узнала, что он живет в краале далеко в горах, и что этот крааль принадлежит белому человеку, который держит в нем жен и скот, хотя сейчас его самого там нет. Остальное я надеюсь услышать позже, когда Темный Пит снова пришлет его, потому что я дала этому человеку лекарство, чтобы вылечить его больного ребенка, и он будет мне благодарен.
– Откуда ты знаешь, что этого человека прислал Темный Пит? – спросил Ян.
Она засмеялась и сказала:
– Об этом было нетрудно догадаться! Мое дело – сплетать маленькие нити в толстую веревку.
Он снова повернулся, чтобы уйти, и снова передумал.
– Сигамба, – сказал он, – я видел, как ты разговаривала с этим человеком раньше. Я помню шрам на его лице.
– Шрам на его лице ты можешь помнить, – ответила она, – но видеть, как мы разговаривали, ты не мог: до этого часа мы никогда не встречались.
– Могу поклясться, – сказал он сердито. – Я помню и его соломенную шляпу, и его сумку, и тень на его ноге, даже птичку, которая сидела на земле рядом с вами. Я все помню!
– Конечно, отец Ласточки, – ответила Сигамба, странно поглядев на него, – ты говоришь о том, что видел только что.
– Нет, нет, – сказал он, – я видел это раньше.
– Где же? – спросила она, пристально глядя на него.
Он вздрогнул и произнес несколько бессвязных слов.
– Теперь знаю, – сказал он затем. – Не так давно я видел это в твоих глазах.
– Да, – тихо ответила она, – думаю, что если ты где-нибудь мог видеть все это, то только в моих глазах, поскольку приход этого гонца – это начало великих бед, что должны случиться с Ласточкой и теми, кто живет в ее гнезде. Сама я всего видеть не могу, но, возможно, кто-то другой, кому тоже дано Зрение, может увидеть в моих глазах то, чего не вижу я.
Прим.
[1] Сямбок (или джамбок, африкаанс sjambok) – в Южной Африке тяжелая плеть из кожи носорога или бегемота.
[2] Муча – набедренная повязка из хвостов и кожи волов, которую носят коренные народы Южной Африки.