Приятного чтения)
Модун, Кричеса и Ронэмил, перемещающиеся в это время между мирами и не догадывались, сколь сильно их действия повлияли на родной мир. В Горбри начались большие перемены. Орден белых наблюдателей, влияющий на умы народов трёх держав окольными путями, ни с того ни с сего начали чахнуть. Как только оборвалась жизнь третьего и последнего духа Эвлана, правая рука владыки ордена Терат почувствовал щемящую боль в сердце.
Возрастной муж, сидя глубоко под в подземелье под Горбри в своём роскошном кабинете с резными лакированными панелями и занимательными картинами с полуголыми девицами, внял предчувствую и понял, что произошло что-то роковое. Встав со своего кресла, он вышел в большую сумеречную залу и, минуя высокие колонны, видя недоумённые переглядывания новичков наблюдателей, не мог не услышать их речи о том, что их нутро и внутренняя энергия, дарованная тремя братьями-духами из другого мира, внезапно попросила подпитку.
То же самое внезапно почувствовал немало обеспокоенный Терат, ощущая внутри себя холодную пустоту, грызущую его ум, не дающую покоя. Подойдя к трону владыки Нишлина, этого таинственного получеловека, чья кожа была из тёмной коры, а суставы из кореньев, Терат поклонился и, встретившись с существом взглядом, молча получил удовлетворённый кивок, – видать и сам владыка почувствовал неладное.
Держа владыку Нишлина под руку, Терат довёл его до подземного святилища и, вместе с остальными наблюдателями, одетыми в белые мантии, они преклонили колени, опустились в три погибели перед мутной стеклянной сферой и принялись сосредоточенно взывать своих повелителей.
Прошло несколько минут однотонного песнопения и Терату, глянувшего на строгий взгляд мудрых, еле светящихся глаз владыки, почувствовал укор совести от того, что им, всем собравшимся вместе наблюдателям, не удавалось вызвать духов.
– Взывайте лучше! – рявкнул Терат, подпевая.
И наблюдатели продолжили петь более звучно. В их дребезжащих голосах нельзя было не заметить мольбу и то, как их что-то изъедает изнутри.
Терат, восторженно напевая, зло думал про себя:
«Что вообще происходит? Почему они не появляются?»
Махнув рукой, Терат рассердившись вскричал:
– Прекратить!
Все оборвали пение и недоумённо воззрились на то на Терата, то на хмурящего древесные брови владыку.
Подумав с минуту, Терат громко на всё святилище спросил:
– Вы чувствуете внутри себя пустоту? Вы чувствуете то, как этот холод просит надбавки?
Все наблюдатели охотно ответили положительно.
Обозлившийся, до этого пытавшийся скрыть гнев Нишлин приподнялся с каменного пола на ноги, упёрся рукой о плечо Терата и прошипел:
– Мне это не нравится. Раньше каждый из нас получал от братьев-духов могущество, а сейчас это же могущество давит на нас! А-а-а! Проклятье, что творится, Терат?!
– Многоуважаемый Нишлин, я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос… Гм. Но у меня появилась мысль, что, в связи с тем, что мы не можем вызвать как и прежде духов, они нас или покинули и не хотят боле навещать, что вряд ли, ибо мы охотно выполняем их поручения, или...
– Что «или»?! – взревел Нишлин, с силой оттолкнув от себя Терата, – Договаривай!
– Зачем же такая злоба? Так вот, я думаю, что... жизни наших духов кто-то оборвал и потому они не могут явиться... Мы уж с месяц не взывали к ним и, должно быть, за этот месяц что-то стряслось...
– Нет! Этого быть не может! – закричал, махая руками, владыка, – Разве ты не понимаешь, что нас эта же сила и сожрёт?
– Я думаю, что всё может обойтись... Но, премногоуважаемый, вы не подумайте, что мы оставим попытки, – нет, – мы и дальше будет взывать к духам и я и все мы надеемся, что у нас всё получится. Пожалуйста, не беспокойтесь, мы будем стараться...
Словам Терата как по щелчку поддакнули все остальные наблюдатели, немало перепуганные гневом владыки. Доведя Нишлина до залы, Терат охотно, с почтением помог владыке подняться по лестнице до каменного трона.
Оставив содрогавшегося от гнева Нишлина одного, Терат скорейшей поступью вернулся обратно в святилище и продолжил дальше вместе с остальными пытаться вызвать духов.
К величайшей скорби всего ордена им каждодневно не удавалось призвать духов. Не сразу, но могущество, а ныне холод внутри каждого наблюдателя начал разрастаться, как бы гневаясь на то, что нет новой подпитки, так необходимой таинственным силам.
В то время, пока Ронэмил, Кричеса и Модун возвращались обратно в Горбри, весь орден белых наблюдателей начал хворать и чахнуть. Могущественные адепты, возвратившиеся обратно в подземелье, были глубоко удивлены и ещё больше опечалены тем, что им никак не удастся заглушить внутреннюю злобу с осознанием, что без добавления могущества они долго не протянут.
Терат неотвратимо начал слабеть духом и телом. Сидя у себя в кабинете за своим рабочим столом, в его голове было мутно, ему становилось всё труднее расписывать и подписывать нужные бумаги с приказами в горбриевский парламент. Неуверенность в его словах там, сверху, не могли не почувствовать великие особы, которые стали меж собой в цитадели императора перешёптываться о том, что пора бы уже и им взять бразды правления в свои руки.
Собравшиеся парламентёры, почуяв силу и даже некую власть над орденом, осмелились сами, впервые за несколько сотен лет отдать твёрдый приказ ордену. Получивший письмо Терат прочитал его с дрожью в теле. Он, обессиливший и начавший ещё быстрее стареть, посмотрел в зеркало на своё изможденное лицо, перекинул взгляд на рядом стоящих наблюдателей новичков, чьи хмурые лица были тоже не в лучшем свете, если не сказать измученными и исхудавшими.
Разочарованно вздохнув, оглядев свою морщинистую руку, Терат поставил свою подпись на приказ от парламента, тем самым впервые согласившись с их условиями и, отдав нужную бумагу, отослал наблюдателя обратно в цитадель императора.
«Не думал, что когда-нибудь доживу до этого момента, – разочарованно подумал Терат, откидываясь в кресле, – Но нужно приспосабливаться, если хочешь выжить. Надеюсь только, что владыка Нишлин поймёт мои действия и сочтёт их необходимыми в такой прискорбной ситуации».
Да, Терат, вспоминая крепкую хватку ордена, был даже в чём-то рад, что теперь-то наступят новые, быть может даже интересные перемены среди трёх держав. То, что война между Лерилем и нейтралитетам спустя несколько дней прекратилась, его никак не удивило, потому как он знал, что всё к этому и шло.
Спустя несколько дней, положительно ответив на письма, орден окончательно потерял какую либо хватку перед верноподданными императора; ныне наблюдатели стали напрямую служить парламенту Его величеству императору Мистамину.
----------------------------------
В тёмном переплетении тесных переулков из сумеречного, плотного тумана выпал наземь кричащий, немало перепуганный высотой Ронэмил. Упав, он здорово отшиб себе мягкое место, а пальцами с шлепком попал по грязной и словно бы маслянистой луже. Злясь, он воззрился на недоумённых прохожих, затем, перекинув взор на скопление дымки увидел, как оттуда незамедлительно появился Модун, успевший почти безболезненно приземлиться.
Посмотрев друг над друга, они поняли свои мысли и встали под туманом. Поймав падающую, смеющуюся Кричесу, они помогли ей встать и, оглядываясь на высокие, новые дома в переулке каждый для себя понял: они вернулись обратно в Горбри.
– Боги, неужели всё позади? – спросил у самого себя Ронэмил, оглядывая высящуюся громаду жилого здания из серого крупного камня.
– Да уж, после всего, что было, невероятно, что мы остались целы и смогли благополучно вернуться. – отозвалась Кричеса.
Модун тоже хотел вставить слово, но он дал себе обещание, что, если попадёт обратно к себе на родину, то непременно должен будет высказаться перед колдуньей. Копя в себе гложущие мысли за долгие дни пути, копя в себе радужные эмоции от одного лишь общения с этой девушкой, он, вздохнув и набравшись храбрости, подошёл к Кричесе и сказал что думал:
– Я всегда стеснялся и пытался перебарывать себя, и сейчас мне не легко говорить правду, потому как я могу быть отвергнут тобой. Кричеса, я люблю тебя, слышишь? Я всем сердцем влюбился в твой голос, запах твоих волос, в твои женственные движения. Теперь я никак не могу избавиться о мыслях о тебе, да и не хочу.
Кричеса очень ждала подобных слов, но она и подумать не могла, что этот молодой человек сможет перебороть себя и признаться в искренних чувствах вот так, не боясь своего друга и рядом шедших людей.
Улыбающийся Ронэмил был в сердце рад за Модуна и его честные слова. Одноглазый думал, что щитоносец сделал всё честь по чести, признался в правде, ну, а дальше уж черёд дамы, внемлет ли она его чувствам, или же отвергнет.
Слыша себя со стороны, видя недоумённо глазеющих на себя прохожих, Модун не хотел останавливаться, и потому продолжил свою речь:
–Кричеса, ты прекрасный, душевный и приятный человек и мне очень отрадно тебя слушать. Ты редкостная красавица! Я мечтаю всю жизнь находится рядом с тобой и прожить всю жизнь вместе.
Модун присел на колено и, взяв в свою руку нежную кисть колдуньи, воззрился ей в глаза и спросил:
– Скажи, ты хочешь объединить наши судьбы? Ты будешь моей женой?
У Кричесы от нахлынувших чувств задрожали руки и подбородок. В её глазах трудно было не заметить скатывающихся с ресниц блестящих слёз.
Выдохнув, она закивала Модуну и уверенно, не боясь людей ответно отозвалась:
– Милый Модун, я согласна! Как же я могу быть не согласна? Ведь и я тоже тебя полюбила.
Поднявшись на ноги Модун с искренней улыбкой аккуратно, любя и нежно обнял колдунью. Некоторое время они стоял обнявшись, чувствуя тепло друг друга. Вся эта прекрасная картина отозвалась радостном Ронэмиле неподдельным уважением к Модуну.
Одноглазый, прокашлявшись спустя несколько минут, прошептал:
– Червячка бы заморить. Уж очень охота наесться от пуза.
– Да, – ответил Модун, – Мы уж пару дней как не ели.
– Зайдём ко мне в квартиру да перекусим, – предложила колдунья, – Согласны?
Они конечно же никак не могли быть против. Выйдя из тесного переулка, обходя разношёрстный люд, они чуть погодя вышли к рынку, где в это утреннее время торговля продвигалась полным ходом.
Возрастные купцы, стоящие под светлыми тканевыми навесами, живо галдели и временами даже спорили с покупателями. Зрелые, опрятные торговки, стоящие за прилавками и продающие рыбу всех сортов и размеров, меж собой спорили и сбивали цену прямиком во время торгов на товар, лишь бы купили непременно именно у той или иной из них.
Протискиваясь между людьми, ворчащих и яро скупающих яства, способных утолить любую прихоть, Модун, Кричеса и Ронэмил наконец-то смогли выйти из просторов раскинувшегося в сердце Горбри рынка.
Приблизившись к высокому жилому зданию, они зашли внутрь и поднялись по лестнице на четвёртый этаж. Кричеса поискала по кармане ключ и немало обрадовалась, что ей удалось его сберечь за весь долгий путь по бескрайним дюнам.
Отперев дверь, они вошли в прихожую. Кричеса с радость подметила, что хоть книги и свитки скинуты как попало, но всё лежит на своих местах и ничего не пропало. Войдя в зал, Модун с Ронэмилом вымыли руки у умывальника и чуть погодя убрали с резного стола всё лишнее.
Кричеса вошла на кухню и с удивлением заметила, что фрукты, до этого лежащие на тарелке у подоконника, успели сгнить. Задумавшись, открыв печку, она достала припрятанный жареный картофель и, осматриваясь по сторонам, принялась вспоминать, где и что должно находиться.
Чуть погодя колдунья вышла из кухни с вяленым мясом, картофелем и баночкой мёда с густым яблочным соком.
Заулыбавшиеся, немало голодные Ронэмил и Модун не смогли скрыть радости и, поблагодарив присевшую за стол Кричесу, принялись неспешно наедаться.
Жуя, думая только о себе и Модуне, Кричеса чуть погодя сказала:
– Модун, в Горбри у меня нет родни. Никто их моих не сможет прийти на нашу свадьбу. А у тебя как дела обстоят с родственниками?
– Кричеса, мне очень жаль это слышать. Печально, что твоих близких нет рядом, что они далеко, но, вспоминая твою речь у костра, я понимаю, что тому виной тяжкие обстоятельства...
– Да, благодарю за понимание...
– У меня с родными всё хорошо. Имеется мать, зовут Филити, правда она жутко обозлилась на то, что мы с Ронэмилом не смогли сберечь жизнь отца. Также у меня есть две тётки, Нифия и Ляда, а также младший брат Самон и сестра Сэндри. Я их люблю и очень жду встречу с ними. Мне очень хочется сообщить благую весть и я надеюсь, что они помогут нам со свадьбой.
– Они непременно тебе помогут, вот увидишь, – отозвался Ронэмил, – Твоя мать наверняка уже отошла от шока... А если и нет, то она должна понимать, что ты заслужил достойное соединение судеб с хорошим человеком.
– Спасибо на добром слове, Ронэмил, – подмигнула Кричеса.
Какое-то время путники продолжали завтракать молча, каждый в сердце радуясь, что тяжёлые трудности позади. Наевшись и убрав со стола, было решено, что им пора выдвигаться в путь, на нейтральную территорию. Ронэмил очень хотел увидеться со своей семьёй; он обещался присутствовать в числе гостей на соединении новобрачных. Модун и Кричеса решили, что невестке нужно показаться на глаза матери жениха, чтобы та одобрила его выбор и благословила. Модун чтил старые обычаи, потому как так его воспитал отец.
Мужчины поблагодарили Кричесу за завтрак. Колдунья пошарила по карманам платья ключ от квартиры, но её рука наткнулась на тёплые, острые кристаллы и она только сейчас поняла, что взяла их из другого мира с собой. Отвернувшись, скрытно достав артефакты, заключающие в себе сущности трёх духов, Кричеса поводила по ним пальцем, чувствуя то холод, то тепло. Она не сомневалась, что эти кристаллы в неумелых руках очень опасны, но она была не из таких.
Пройдя из кухни в зал, дойдя до туалетного столика, прихорошившись, Кричеса выдвинула ящичек, достала оттуда монеты и туда же положила четыре кристалла, прикрыв их сверху платком
Вернувшись в прихожую к щитоносцу и одноглазому, колдунья отперла свою дверь и, выйдя и закрыв за собой дверь на ключ, они спустились и вновь окунулись в просторы Горбри.
Минуя рынок, они чуть погодя очутились в Деревянном квартале, где строились новые, высокие дома. Правда, нельзя было не заметить, что с десяток хилых хибар всё же оставили и, как спросил Ронэмил у строителя, это было сделано в виде напоминания о прошлом этого старинного города.
Оказавшись около главных ворот Горбри, они не без труда нашли ворчливого извозчика, почти что несговорчивого старика, чьё лицо было изъедено оспой. Не сразу, но у них получилось нанять повозку, запряжённую тремя лошадьми и, уплатив за дорогу, Кричеса, Модун и Ронэмил взобрались в телегу.
Тронувшись, покачиваясь в повозке на ухабистой дороге, колдунья в сердце с трудом верила в своё счастье и тому, как искренне признался ей в любви Модун. Минуя картофельные поля, раскинувшиеся по обе стороны дороги за заборами, Кричеса очень радовалась, что вскоре у неё состоится свадьба. Правда, перед ней стоял вопрос, – оценит ли выбор Модуна его мать?
Цветущие и зреющие картофельные поля, на которые спадали тёплые благодатные лучи солнца, остались позади. Перед путниками раскинулся хвойный, непролазный и тёмный лес. Ронэмил окинул взглядом бегающих по дереву белок с мыслью о том, заждалась ли его семья? Если да, то не обидятся ли они на него?
Миновало пару часов. Оказавшись на уже знакомой территории нейтралитета, проезжая папоротниковые леса, Модун побаивался возможного гнева матери. Он очень хотел, чтобы Филити сжалилась и простила его за отца. Но больше всего ему желалось, чтобы матери понравилась его будущая супруга; правда, Модун не знал, как быть, если они не поладят.
Стараясь не думать о плохом, надеясь на лучшее, Модун мимолётно окинул взглядом лик Кричесы и не смог не подметить лёгкую грусть в её взгляде, пущенном вдаль неприступных гор. Подсев к ней поближе, он обнял её одной рукой за плечи и, прислонившись головой к голове, они ехали так некоторое время, чувствуя друг друга.
– Н-у-у-у, вот и приехали, – высказался извозчик, – Удачи вам.
– Благодарим, – отозвался за всех Модун.
Кричеса вслед за остальными слезла с повозки. Окинув взором двухэтажный дом Ронэмила, расположенный посреди редколесья, колдунья не могла не заметить скованность одноглазого и то, что он боится приблизиться к своему дому. Издалека вглядываясь в окна, силясь что либо разглядеть единственным глазом, Ронэмил вытер вспотевшие руки о штаны и, набравшись храбрости, переборол неуверенность.
Дойдя до веранды, закусив губу и резко выдохнув, одноглазый трижды настойчиво постучал. Не сразу, но дверь приоткрылась и радостному взору Ронэмила предстала его любимая жена, которая от шока и резкого прилива благих эмоций моментально бросилась обнимать своего мужа.
Расцеловывая его то в лоб, то в губы, то в щёки, Катрона не верила своему счастью и, подозвав детей, они все принялись расспрашивать отца об отсутствии.
Эта картина, а особенно любовь детей к отцу, здорово тронули сердце Кричесы, которая, поприветствовав темноволосую женщину, потупилась.
Довольный Модун, кивнув Катроне, сказал:
– Здравствуйте. Вот, как и о обещал, Ронэмил цел и невредим...
Улыбнувшись щитоносцу, Катрона вместе с детьми отправились к столу и, поманив за собой остальных и видя покачивание головы от Модуна, услышала от него:
– Нет, мы, к сожалению, не можем остаться. Я должен представить эту дивную женщину своей матери. Мы собираемся пожениться.
– О-о-о Модун, это прекрасно... То-то я думаю, кто эта милая женщина. Не бойтесь, вы наверняка понравитесь Филити. – она посмотрела на парня. – Мы недавно с ней виделись и слово за слово я узнала, что ей уж очень не хватает в своей жизни тебя. Она расспрашивала меня, знаю ли я что-нибудь, ну, я и ответила, что вы отправились по мужским дела в путешествие. А нас с Ронэмилом позовёте на ваше соединение?
– Обязательно, – в один голос ответили Кричеса и Модун.
– Ну, мне пора. – прошептал Ронэмил.
– Я многим хорошим обязан тебе. – проговорил с надтронутым голосом Модун, – Можно я буду считать тебя своим другом?
Эти слова застряли в голове Ронэмила. Задели его сердце потому, что когда-то, давным-давно, именно это сам он спросил у Вельмола. Обалдев от нахлынувшего воспоминания и чувств, Ронэмил не смог сдержать улыбки, и обняв щитоносца, радостно ответил:
– После всего-то что было? После всех опасностей и того, как мы друг друга выручали, спасали и помогали? Конечно же мы друзья, Модун, о чём ты вообще?
– Да, извиняюсь, ты прав. Ну, я навещу тебя как только смогу и сообщу день свадьбы.
– Договорились. Удачи вам и всего хорошего, друзья.
Расставшись на доброй ноте, дверь перед Кричесой и Модуном плавно закрылась. Осмотрев друг друга и улыбнувшись, они, взявшись за руки, пошли по ухабистой дороге в сторону распутья.
Заморосил мелкий дождь. Головы влюблённых неспокойно гудели, но лёгкое дуновение прохладного ветра принесло странное облегчение. Дойдя до распутья, Кричеса не могла не заметить кованное завлекательное обозначение таверны «Пальчики оближешь».
Встретившись с Модуном взглядом, он кивнул, сказав:
– Не поверишь, но в своё время сплочённым семейным трудом моей семье хватило сил и упорства переоборудовать каменный дом под таверну. Первый этаж для голодных и усталых гостей, второй для постояльцев, а третий для нужд моей родни. Но без уверенности Вельмола, который, как я слышал от своей сестры, был затейщиком всего этого, ничего бы не получилось. Моя мать всем сердцем любила моего отца, и это было взаимно. – Модун грустно вздохнул. – Вот уж не знаю, простит ли теперь, спустя время.
– Всё будет хорошо, непременно должно быть. – поддержала Кричеса. – Я бы, на её месте, простила тебя.
– Спасибо за то, что ты есть, Кричеса...
Поднявшись на пригорку, колдунья заметила трёхэтажный каменный, могучий дом около утёса, с которого открывался живописный вид. Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее в голове Модуна было неспокойно. Как на зло в разум лезли ненужные, пустые мысли, которые уж никак не смогут помочь в дальнейшем.
– Сцены в таверне будут лишними. Зайди, пожалуйста, в таверну, и позови светло-кудрявую Филити, хорошо?
– Конечно, Модун.
Кричеса, взойдя на веранду, вошла в здание и оставила щитоносца на улице одного. Всё так же моросил мелкий, но настойчивый дождь, пытающийся успокаивать. Модун давно думал об этом моменте, он не раз перед сном планировал свою речь матери про колдунью, но как на зло именно в этот момент всё продуманное намертво забылось.
Злясь на себя, стараясь наскоро придумать что-нибудь правильное под такой момент, он не успел додумать и пары слов, как из таверны вышли две женщины. Модун увидел свою мать, одетую в изумрудное платье, поверх которого был обвязан светло-сиреневый фартук в клеточку. Нельзя было не заметить на её голове лимонную косынку и то, что мать его совсем не приметила.
Филити с недопониманием смотрела на мужчину с тёмными, вьющимися волосами, одетого в сиреневую, местами исцарапанную броню. Она заметила его щетину и то, как он нервно, сквозь улыбку кусал губу. Приблизившись поближе к мужчине, она углядела, как с его правой ресницы спала капля слезы.
Собравшийся с силами Модун распростёр объятья и произнёс:
– Мама, это я...
Эти слова тронули Филити до глубины души: она моментально опомнилась и её лик сменился с подозрительного на самый счастливый.
Улыбнувшись своей заразительной улыбкой, она кинулась к Модуну, выкрикнув:
– Дорогие, это он! Модун вернулся!
Дрожа всем телом, чувствую настоящую благодать на сердце, Модун обнимал Филити и просил прощение как только мог. Чуть погодя из таверны выбежали более возмужавший брат Самон и милого вида подросшая, блещущая здоровой красотой сестра Сэндри. Родня жалась к Модуну, расцеловала его, спрашивала об отсутствии и, поговаривая извинения, Филити ещё сильнее расплакалась, прошептав:
– Прости меня, милый, прости за скверные слова. Ты прекрасный сын прекрасного отца… я… виновата, что прогнала тогда тебя и Ронэмила... Это всё на эмоциях, я тогда была шокирована...
– Мама, я понимаю и прощаю тебя. Извини, что пропал...
– Ты возмужал, – промурлыкала Сэндри, – Где ты был?
– Когда-нибудь я вам всё расскажу, обещаю.
– Чего же мы тут, под дождём стоим? – спросил Самон, крепко пожимая руку старшему брату, – Идём домой!
– Да, идём, – отозвался Модун.
Всё это время Кричеса с трепетом в сердце наблюдала картину воссоединения родни Модуна. Хоть на неё и вовсе не обратили внимания, но ей понравилась семья щитоносца. Следуя позади остальных, колдунья вошла в наполненную разношёрстным народом таверну и уселась рядом с Модуном за длинную скамью. Откинувшись на спинку, дождавшись того, как остальные присядут, Кричеса улыбнулась Филити и мягко, любя обняла одной рукой Модуна за плечо.
Мать Модуна не могла не обратить внимания на этот жест. Только сейчас она начала как следует разглядывать эту темноволосую женщину, и Филити обратила внимание на её испачканное янтарное платье. Оглядев лицо, она увидела резкие, но приятные орлиные черты и лёгкий румянец на щеках. Остановив взгляд на янтарных глазах, несомненно под цвет платья, она подметила в них какой-то таинственный холод.
Нахмурившись, Филити спросила:
– Модун, кто эта девушка?
– Её зовут Кричеса, – ответил тот уверенно, – Я люблю её, а она меня. Мы очень хотим соединить свои судьбы. Мама, ты благословляешь нас?
Для Филити эти слова были неожиданностью, и не сказать чтобы приятной. Сэндри, услышав о соединении влюблённых, обрадовалась за брата и, закивав матери, подала той одобрительный знак.
Но мать всё так же продолжала поглядывать то на Модуна, то на Кричесу, которая явно была постарше её старшего сына. Собравшись с мыслями, не торопясь с выводами и стараясь не внимать нехорошим мыслям, Филити прокашлялась и с натянутой улыбкой произнесла:
– Можно мы с ней побеседуем на кухне?
– Зачем? – спросил Модун с недоверием, обижаясь на то, что мать сразу не дала добро.
– Женские секреты, – помогла Кричеса, – Мы не задержимся.
– Ладно... – нехотя отозвался Модун.
Встав из-за стола женщины направились к кухне. Не успела Кричеса выйти за дверь, как она, подмигнув и кивнув Модуну, обнадёжила того, намекая на то, что всё будет хорошо.
Филити заперла за ними дверь и, искоса оглядев женщину младше себя, с улыбкой предложила присесть за табурет.
Кричеса повиновалась и, придвинувшаяся к ней женщина разочарованно вздохнула, сказав:
– Вы старше его, вы несомненно более опытная в отношениях, чем он. Зачем он вам? Неужели вы и вправду его полюбили?
– Зачем же так сразу? Мне он с первого взгляда понравился. Он милый, добрый, надёжный и обходительный. Я ему тоже нравлюсь и я охотно ждала от него признания в любви, потому как боялась первой открыться.
– Мой сын и вправду достойный человек, он о вас я не знаю ровным счётом ни-че-го. – безжалостно отчеканила Филити, – Где вы живёте, кем работаете?
– Я живу в Горбри, у меня там своя квартира в новом здании. Работаю гадалкой. Ко мне часто приходят за помощью. Моим способностям многие верят и я многим помогла преодолеть трудности и принять, если нужно, смирение.
– Хорошо, это хорошо. Вы и вправду хотите соединить судьбы? Раз и навсегда, так?
– Так. А, скажите, вы были по-настоящему влюблены? – поинтересовалась колдунья, – Был ли в вашей жизни человек, которому вы были готовы всецело доверить жизнь? Вы меня ещё плохо знаете, но поверьте, мы с Модуном успели пережить много нехорошего, и благодаря этому и совместной помощи смогли сродниться.
– В моей жизни был лишь один любимый, – его имя Вельмол. Теперь, когда его нет, мне больше никто не нужен и, я ему не раз доверяла свою жизнь. Я понимаю ваши чувства, но вы и меня поймите: я не хочу, чтобы вы моего сына ненароком или же умышленно ранили. У вас холодные глаза, но на него вы смотрите… с теплом.
– Бывало ли так, что родственники были против вашего выбора супруга?
– Вы удивитесь, но так и было, потому как мой супруг был гораздо старше меня.
Некоторое время женщину молчали, каждая думая о своём. Филити вспомнила себя молодую и зрелого Вельмола, полюбившего её всем сердцем. Тогда их судьбы зависели от согласия её родителей, и всё же чернобородому тогда не без труда удалось убедить её родственников в том, что он порядочный, чистосердечный человек. Теперь же, спустя пару десятков лет, Филити видела схожую ситуацию с Модуном и Кричесой. Вспоминая уверенные слова этой женщины, Филити не могла не поверить в её благие намерения и то, что она действительно готова любить всем сердцем её сына.
Встав с табурета, вздохнув и обняв Кричесу, она прошептала её на ухо согласие. Это мгновение отозвалось в сердце колдуньи возрастающей радостью, да такой, что она не выдержала и от счастья и от оправданного доверия сама тепло обняла засмеявшуюся Филити.
Из кухни женщины вышли с улыбками, на что Модун моментально обратил внимание, немало успокоившись. Присевшие за стол женщины таинственно воззрились на него, и расплывшаяся в улыбке мать произнесла:
– Я даю добро на ваше объединение и помогу с торжеством.
Модун моментально взлетел до небес от счастья. Быстро поднявшись со скамьи, он обнял Кричесу и, поцеловав её в губы, радостно расхохотался вместе с ней. Но и свою мать поблагодарить он не забыл. Подойдя к ней, поклонившись ей в колени, он нежно поцеловал её руку, растрогав до глубины души свою радостную сестру.
Чуть погодя довольные Сэндри с Филити ушли на кухню хлопотать для гостей. Модун и Кричеса остались наедине с Самоном. Четырнадцатилетний брат с братом охотно делились своими пережитыми приключениями.
Самон не без улыбки рассказывал:
– Всё то время, пока тебя не было, я приглядывал за кузней. И ещё за хозяйством и пас вместе с Лумой овец.
– Ты молодчина, отец бы тобой гордился, – поддержал Модун, – Но, наверняка это не всё, так?
– Конечно же нет, – не без гордости ответил Самон, поправив длинные чёрные волосы, – Ещё я иногда бегаю к деревушке Докри и там играюсь в догонялки с тамошней ребятнёй. За проворными девками так вовсе с большим трудом можно угнаться! Я что есть сил спешу, обгоняю, задеваю, как они хлоп, мигом разворачиваются и меня нагоняют, и вновь мне приходится гнаться что есть мочи!
Самон рассказал это на эмоциях, живо жестикулируя так, что Модун с Кричесой невольно заулыбались.
– Ты учишься чему-нибудь? – поинтересовалась колдунья ласковым голосом.
– Вечерами Сэндри обучает меня письменности, а мама учит деньги пересчитывать, складывать и вычитать. А ещё я люблю зачитываться интересными книгами про героев!
– Ты большой молодец, из тебя вырастит хороший человек. Я в этом не сомневаюсь. – призналась Кричеса не без улыбки.
Чуть погодя из кухни вышли Филити с Сэндри, держа в руках подносы. Вначале они обслужили новоприбывших гостей и, как только их желания были удовлетворены а заказы уплачены, родня присоединилась к столу рядом с Модуном.
За окном солнце начало клониться за неприступные, далёкие горы. Всё так же продолжал моросить мелкий дождь. Спадающие с небес капли воды стучали по окнам, по черепичной крыше, успокаивая слух вместе с суховатым треском огня в камине. Вглядывающийся в пламя Модун на мгновение задумался о своём будущем. Почувствовал на плече руку матери, перевёл взгляд на стол и радостно закивал, улыбнувшись.
Ко столы был подан уже нарезанный овощной пирог с телятиной, баклажанная икра, вишнёвый сок и только-только выпеченные творожники. Кушанья обрадовали Кричесу, но, злясь на себя, ей было немного неловко рядом с роднёй Модуна. Не сказать, чтобы они пилили её взглядом, нет, просто она чувствовала, что каждое её слово и движения несомненно оценят, а затем и в сторонке обсудят. Колдунье, сказать по правде, семья Модуна нравилась всё больше, потому как эти люди были опрятны и добры, застольные беседы вели учтиво, не перебивая друг друга, а значит уважали и, охотно выслушав, начинали давать искренние советы.
Стараясь всё больше слушать, нежели говорить, Кричеса была очень рада приятному семейному ужину и воссоединению семьи. Она не могла не заметить, что Сэндри, Филити и Самон по-настоящему соскучились по своему любимому Модуну. Чувствуя тонкое мгновение будущего, которое внезапно просочилось в её разум, колдунья почувствовала, что всё у них будет хорошо.
Некоторое время семья болтала меж собой, делилась прошлым. Но нельзя было не заметить, что они избегали тему погибшего Вельмола.
Когда кушанья были съедены, а голод утолён, когда казалось бы что все темы себя исчерпали, Филити вытерла губы тряпкой, отпила вишнёвого соку и, улыбнувшись Кричесе, спросила:
– Где бы вы хотели отметить объединение? Куда лично тебя, Кричеса, зовёт сердце?
– Я даже об этом не успела подумать... – пролепетала та в ответ, – А что бы вы могли нам посоветовать?
– Мы с Сэндри на кухне пошептались и вспомнили, что в Горбри произошли изменения во власти. В ход пошли новые порядки, и не сказать, чтобы плохие. Дело в том, что есть один собор культа Мазларов, выглядит он теперь замечательно, потому как его на деньги парламента отреставрировали и теперь вход туда всем верующим в старых богов разрешён. Вы верите в старых богов?
– Верю, – охотно ответила колдунья, – Если Модун согласен отпраздновать соединение, а точнее свадьбу там, то и я буду только за.
– Я помню тот собор, правда давно там не был. – подхватил щитоносец, – С виду это здание было мрачным, заброшенным. Но внутри там ощущалось особенное спокойствие. Раз уж это могучее здание отреставрировали, то наверняка нам оно подойдёт. Поверь, любимая, оно тебе понравится. Я согласен.
– И я согласна. – поддержала Кричеса, обняв Модуна.
– Вот и прекрасно, – улыбнулась Сэндри, – Я обязательно вам что-нибудь хорошее подарю.
– А я и твои тётки, Модун, поддержим соединение судеб как сможем. – высказалась Филити, – Когда планируете объединиться?
– Мы даже и не думали... – отозвалась Кричеса.
– Думаю, чем скорее, тем лучше. – ответил Модун, – Нет смысла медлить, правда любимая?
– И вправду так, – поддержала она, – Филити, я ещё плохо знаю вас и вашу семью, но я очень признательна, что вы дали своё благословение и поможете нам отпраздновать торжество.
– Иначе и быть не может. Я хоть и засомневалась в вас вначале, но теперь-то вижу, что у вас обоих настоящая и редкая любовь. Предлагаю неделю на то, чтобы собраться и подготовиться – согласны?
– Мы согласны, – в один голос ответили влюблённые.
Какое-то время Кричеса и Филити вели дружелюбные разговоры о будущем. Сэндри удалось как следует поболтать со своим изменившимся, немало возмужавшем и подросшим телом и окрепшим характером братом.
Вечерело. Убрав со стола, Филити и Сэндри обслужили новых посетителей и, накормив тех, проводили до дверей Модуна с Кричесой. Сердечно прощаясь, намереваясь в скором времени вновь встретиться, Модун поклонился в ноги матери и расцеловал её щёки, шепнув на ухо огромную благодарность за поддержку.
Мать так растрогалась добрыми словами сына, что пролила непрошенную слезу. Махая влюблённым рукой, желая им всего хорошего, они отпустили влюблённых.
Лебединский Вячеслав Игоревич. 1992. 05.09.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)