Время от времени меня называют профессором – обычно стажёры и, конечно же, в шутку. Доктор, обращённое ко мне, ласкает мой слух гораздо чаще, произносится иными пациентами крупнейшей иерусалимской больницы на полном серьёзе и с соответствующим статусу пиететом. У меня есть небольшой кабинет на верхнем этаже больничного поликлинического блока, в недрах которого, в тесном шкафу, между папками и пробирками, можно найти даже скомканный врачебный халат – на случай необходимости.
Час ещё ранний, задвинут за клавиатуру недопитый утренний чай. Пациенты – пара миниатюрных старичков – пришли, как и ожидалось, заблаговременно. То есть пациент в данном случае – старичок с внушительным послужным списком заболеваний. Он не слишком разговорчив – наверное, оттого что несколько глуховат. Его жена, напротив, своей махонькой говорливой особой заполняет всё, и без того ограниченное, кабинетное жизненное пространство.
Я начинаю с опросника качества жизни – измерить давление по протоколу следует лишь после десятиминутного отдыха. Вопросы стараюсь адресовать пациенту, но ответы получаю исключительно от его благоверной: «Пройти 100 метров? Оо-го как он припускает! За ним и не угонишься!.. Ночью спит? Как младенец! Только всё крутится-крутится, ругается, кряхтит – мне спать мешает!.. Работа в саду или дома? Когда это он что-нибудь по дому делал? Всё я, всё я! А от него даже спасибо не услышишь!..»
После измерения давления, ощущая себя настоящей садисткой, я подсовываю старику на подпись целую кипу бумаг. Он безропотно дрожащей рукой начинает выводить на листах своё имя, роспись и дату. Его спутница и тут не остаётся безмолвной: «Ты посмотри, как он злится!» Я не вижу, но встаю на его защиту, заодно подыгрывая старухе: «А ты как думаешь?!... нам-то с тобой, может, это и ничего не стоит... а когда с такими трудностями – я бы ещё не так разозлилась!»
Вот и одолены назойливые формальности, пора взвешиваться. В который раз убеждаюсь, что всё надо делать вовремя – я не успеваю записать полученные данные, а старуха прибирает к рукам напольные весы и сочными сравнительными своими реминисценциями о собственном весе за последние 60 лет начисто вышибает у меня из головы только что запечатлевшийся на экранчике необходимый мне показатель. К счастью, для неё эта информация первостепененной важности, и она тут же помогает мне восполнить возникший пробел.
- Ты замужем? – с этим вопросом я давно уже примирилась. Задаётся он чаще всего постаревшими представительницами прекрасного пола, а учитывая тот факт, что среди моих пациентов мужчин несравнимо больше, чем женщин, то супругами означенных пациентов.
- Да.
- А я смотрю, кольца-то у тебя нет. Думаю, может, рано ещё...
Я объясняю, что по старой пианистической привычке не выношу колец на пальцах. Старуху не заинтересовывает эта деталь моей биографии, и она продолжает развивать матримониальную тему:
- Ну, нет!.. У нас в Марокко такого не было. Если уж в браке, то все должны это видеть!
- А у меня тоже нет кольца! – оживляется вдруг старик и горделиво выставляет перед собой левую руку.
- Да кому ты теперь нужен, старый пень?! – и в этой фразе слышится большая, пронесённая через долгую-долгую жизнь любовь.
Следующие пациенты – арабская семья. Сначала приходят старуха с дочерью в традиционной одежде. Они не говорят на иврите. Так что в отсутствие слов коммуникация наша сводится к обмену благожелательнейшими на крещендо улыбками, ассоциируясь со сценой из «Золотого телёнка», во время которой «...нарастание улыбок и чувств напоминало рукопись композитора Ференца Листа, где на первой странице указано играть "быстро", на второй – "очень быстро", на третьей – "гораздо быстрее", на четвёртой – "быстро как только возможно" и всё-таки на пятой – "ещё быстрее". Почувствовав, что мы, как и Корейко с Остапом, достигли пятой страницы, в ожидании застрявшего в поисках парковки сына, с чьей помощью осуществляется общение, я предлагаю им заняться планшетником со всё тем же опросником качества жизни на родном языке. Неловкость, хотя бы временно, устранена, и каждый углубляется в своё дело.
Ну, наконец, все на месте, с грехом пополам я втискиваю в узкое пространство перед столом третий стул, и можно начинать приём. В эту минуту в комнату вкатывается Эрик – добровольный помощник при нашем отделе, проходящий таким образом альтернативную армии службу на пользу общества. По-видимому, его выгнали из головного кабинета, чтоб не мешал, и он решил поиспытывать чьё-нибудь терпение на новом месте. Сын старухи вскакивает – Эрик хоть и не доктор, но всё-таки сотрудник системы здравоохранения, и ему, вероятно, нужен, как минимум, стул. Сотрудник с удобством устраивается у свободного компьютера и погружается в судоку, иногда перемежая это занятие поисками в интернете информации о вампирах. Я покипываю, но вышвырнуть его из комнаты пока ещё не созрела.
Дальше визит протекает уже без каких-либо эксцессов. Наступает время прощаться, и снова «... по части улыбок всё ... совсем как у Листа: быстро, очень быстро, гораздо быстрее, быстро как только возможно и даже ещё быстрее». Напоследок старуха расцеловывает меня в обе щеки, и они уходят.
Кажется, можно облегчённо вздохнуть, но нет – теперь мне неизбежно придётся развлекать Эрика. Он долго сдерживался, и ему, несомненно, жизненно важно потрепаться.
- Как у тьебя дьела? – Эрик учит русский язык, так как половина коллектива отдела русскоговорящие.
- Всё хорошо, спасибо. Как у тебя? – спрашиваю я, хотя ответ мне стопроцентно известен, варьируется лишь детализация.
- Я очень устал, – Эрик всегда усталый – или очень, или немножко, или так просто, без дополнительной оценки.
Мне не хочется играть в его игру – в голове привычно проносятся банальности, вроде «вообще тут некоторые люди много и тяжело работают» или «я ведь тебе в матери гожусь» – и я не уточняю причины его усталости.
- Как правильно сказать – я иду умереть?
- Нет, так не говорят. Умру или умираю, в зависимости от вкладываемого смысла. Ты знаешь, все умирают... или умрут... – видно, без банальности мне сегодня никак не обойтись.
По-моему, я уже с лихвой развлекла Эрика, самое время вернуться к недопитому чаю, ну, или обновить его кипятком в главном кабинете отдела, а заодно и пообщаться с сотрудницами. Я бросаю взгляд в висящее у двери зеркало – чтоб избежать ожидаемых комментариев, приглаживаю волосы. Теперь ко мне, пожалуй, не придерёшься.
- Ты опять без одежды! – сражает меня наповал моя начальница, демонстрируя миру глубокое декольте.
Я оскорблена до самого основания. После многократных внушений – «это же больница!» – а также длительной работы над собой, я стараюсь изо всех сил: скромность моего сегодняшнего туалета, как мне кажется, едва уступит в соревновании и с только что покинувшими мой кабинет матерью с дочерью. Да, это не очень коротко и не слишком облегающе – я обращаюсь за поддержкой к окружающим – и даже «не по возрасту» сюда, вроде бы, не относится. Выясняется, что некая весьма незатейливая цветовая гамма почему-то создает иллюзию ну, конечно, не отсутствия одежды, но всё-таки... на работу так лучше не приходить... ты правильно меня пойми...
Взвинченная, с успевшим снова уже остыть стаканом чая, я возвращаюсь в свой кабинет. Скоро должен прийти следующий пациент.
Сейчас мы друзья, хотя знакомство наше было ознаменовано сценой даже не неприятной, а прямо-таки непристойной. Во время визита, вслед за взвешиванием, измерением давления, а также взятием для анализа нескольких пробирочек крови я довольно красноречиво извлекла из заначки пластмассовый стаканчик с яркой крышечкой и предложила посетителю снабдить меня ещё одной дополнительной субстанцией для исследования. Туалет тут наискосок, уточнила я. Не заметив, к своему недоумению, никакого намерения приподняться, я решила подстегнуть процесс: «Ладно, я тебе покажу, где это... мне как раз по дороге... мы ведь кофе тебе обещали?..» – сопровождая себя излишней жестикуляцией, я призывно направилась к выходу из кабинета. Пациент, жгучей восточной наружности, совсем ещё не старый, что называется в самом соку, несмотря на сопутствующие диагнозы, выдаёт как само собой разумеющееся: «Да зачем?! Я и здесь могу...» Не веря своим ушам, я берусь за ручку заветной двери и продолжаю частить: «Вот, давай вместе выйдем, смотри, туалет всего в трёх метрах отсюда...» Похоже, он меня не слушает, я вижу, как рука его тянется к ширинке – мне ничего другого не остаётся, я пулей выскакиваю в коридор и захлопываю за собой дверь.
Несколько минут проходят в подготовке текста для строгого внушения. Наконец, удовлетворившись многократно отрепетированной формулировкой, я возвращаюсь в свой кабинет. Пластмассовая баночка с яркой крышечкой, наполненная надлежащей субстанцией, нахально дожидается меня на столе. С несвойственной мне решимостью я отчеканиваю: «В виде исключения, я проигнорирую то, что сейчас тут произошло, но ты мне пообещаешь, что это не повторится. В следующий раз ты, как все, воспользуешься туалетом, и больше никогда так делать не будешь». На моё счастье, внушение помогло, и больше он так действительно никогда не делал.
В отделе справедливо считается, что такие происшествия случаются только со мной. Пару раз вышеупомянутая пластмассовaя баночка, выданная пациенту, по возвращении таила в себе даже некую совсем иную, куда более твёрдую субстанцию. Да, конечно, есть группы населения, с которыми мысль свою надо выражать чётче, не довольствоваться обрамлёнными жестами эвфемизмами или, на худой конец, учёным словом моча. Её в наших палестинах следует именовать попросту «пипи» или в определённых случаях – во избежание недоразумений – кликухой нашего несменяемого премьер-министра*. Но на ошибках учатся. С тех пор мои пациенты всегда знают, чего я от них хочу.
Ладно, пора, пожалуй, сменить тему. Вот, выдалось несколько свободных минут для пары-тройки телефонных звонков – напомнить о предстоящих визитах и прочее…: «как самочувствие? побочные явления?.. ничего страшного...»... «да, завтра, постарайтесь пораньше и не забудьте принести с собой наше лекарство...»
- Здравствуйте. Григорий? – вопросительная интонация, в общем, для проформы, я же звоню на мобильный.
- Нет, не Григорий, что вам от него нужно? – это неожиданно, хотя по телефону мы общались всего лишь раз, процентов на девяносто я убеждена, что голос принадлежит именно ему.
- Можно Григория? – в мозгу перетасовываются различные выводящие на чистую воду построения, но ни одно из них не кажется мне удачным.
- И что же вам нужно? – голос из недовольного преображается в откровенно раздражённый.
- Это из больницы ... – Оль...
- Ах из больницы?! Прознали, что у него мать больна, и решили попугать...!
- Да что вы?! Я просто хотела... – я ничего не понимаю, почти уверена, что это Григорий и нe кто иной, ошарашена такой реакцией – вроде бы, психиатрических среди его диагнозов не числилось – мне снова не удаётся продолжить...
- Суки, бл**и поганые, вы у меня узнаете, как звонить, гадина, пидораска х*е... – поток нецензурной брани в какой-то момент смолк – пациент отключился.
Ну и ну... Такого со мной ещё не бывало. Кипя от перевозбуждения, я мчусь к начальнице – жаловаться. Но увы, поплакаться приватно не получается – у неё в кабинете собрался почти весь отдел. Хорошо, небольшая разрядка в середине рабочего дня, наверно, только на пользу – с истерическим хохотом, несколько не соответствующим характеру и месту деятельности, справиться не удаётся никому. Мои сослуживцы уверены, что и эта история могла произойти исключительно со мной. Отсмеявшись вволю и подавляя последние всхлипы, моя начальница набирает телефон Григория, чтобы разобраться. Она с ним не церемонится и сразу же получает ответ: оказалось, за день его до того достали с телемаркетингом, что он совсем потерял голову. Дальше, конечно же, были извинения, каяние – теперь мы снова друзья.
Kонфликт улажен, наконец, можно с начальницей посоветоваться по поводу сложного случая потенциального пациента, до которого с самого утра руки не доходили. Мы располагаемся у её компьютера и открываем на экране медицинскую карту госпитализированного в отделении больного: изучаем его анализы, просматриваем снимки...
- Как будет по-русски веервольф? – кричит из смежной комнаты Эрик.
- Волк, – не вникая, бросает моя начальница.
Я показательно его игнорирую, во-первых, чтоб учился не мешать старшим, а во-вторых, с неудовольствием осознавая, что слово-то позабылось и выуживаться из глубин памяти не желает. Мы продолжаем обсуждать пациента...
- Я – вольк, я – вольк?.., я – вольк! – слышится из соседней комнаты на разные лады.
- Не волк! – я не в состоянии выносить, когда грешат против истины.
- Я – не вольк! – раздаётся счастливый голос.
- Не не волк! – наконец-то, я вспомнила проклятое слово и, несмотря на благое намерение перевоспитать нашего помощника, не могу сдержаться.
- Я – не не вольк? – Эрик, похоже, всё-таки сбит с толку.
Приходится объяснять ему про оборотня вообще и про волка-оборотня как частный случай – что поделаешь, потенциальный пациент, будучи госпитализированным, никуда ведь не убежит.
Ну вот, довольный Эрик примеряет на себя «я – оборотень» и «я – волк-оборотень» – можно вернуться к работе. Без помех обсуждение пошло плодотворней. В результате – медицинская карта изучена, выводы отвечают нашим интересам, я привстаю, чтобы уходить...
- Слушай, только не обижайся, но ты должна что-нибудь сделать со своими волосами...
Так, ладно. Скоро должна подоспеть посланница из-за границы провести инструктаж по поводу одной жутко рутинной процедуры – чтобы не вдаваться в подробности, нечто вроде как правильно измерить артериальное давление. Цель её визита нам не ясна – мы ведь до сих пор как-то сами справлялись.
Коль скоро инструкторшу мы не разочаровали, и инструктаж закончился быстро, до следующего пациента осталось время – как раз успею ещё пройти парочку интернет-тренингов за врачей. Никто не любит эти тренинги, но врачам проще – они могут повесить их на кого-то другого... Добро пожаловать! Сейчас мы познакомим вас... дальше, дальше, дальше – слушать объяснения излишняя роскошь – скорей бы уже проверочный тест... ага, это я знаю, это я знаю, тут точно не помню, ОГО – настоящий медицинский вопрос... ладно, рискнём... у вас только три попытки... наши поздравления, доктор …! Высокий проходной балл тешит моё самолюбие, тем более, во второй раз, для очередного врача, будет легче – вопросы-то повторяются!
В дверь постучался последний на сегодня посетитель. Это балагур, беспрестанно засыпающий всех шутками, не так чтоб очень заковыристыми, однако до меня с моим прямолинейным восприятием происходящего они не всегда доходят. «Ну что, вампиры, всю кровь из меня высосали? На мочу сил моих не осталось! – неисчерпаема тема жидкостей организма. Серьёзный тон постоянно вводит меня в заблуждение, я расстраиваюсь, начинаю уговаривать, предлагаю стакан воды – оказывается, пациент сострил.
Двигаемся дальше. Всё как обычно: побочные явления, изменения в лекарственных препаратах, подсчёт принятых таблеток...
- Кстати, а ты замужем? – ответ на вопрос читателю известен.
- И сколько тебе лет? ... Никогда бы не подумал... Круто! Ты – молодец, женщины не говорят о своём возрасте... – положим, это мне просто непонятно: ведь если о чём-то спрашивают, как же я не отвечу...?
- Чем муж занимается?
- Он – адвокат.
- Оо, а мне как раз адвокат нужен! – в его голосе звучит неподдельная заинтересованность.
- По каким делам??! – воображение моё уже затеяло сложные математические вычисления...
- Человека хочу убить! – несмотря на бесстрастный тон, я всё-таки догадалась, что это, очевидно, снова шутка.
Вот и закончился день. Все пациенты разошлись, полученная информация тщательно задокументирована и внесена в систему, жидкости организма обработаны, по необходимости, центрифугированы, заморожены и, никого больше не шокируя, ожидают отправки в дальние страны. До выходных ещё далеко, впереди рабочие будни во имя прогресса, тернистой извилистой тропой ведущие прямиком к светлому будущему медицины.
* У некоторых местных арабов (в частности, иерусалимских) имеются трудности с произношением буквы «п», особенно в начале слова. Поэтому «пипи» в их устах звучит как «биби» – Биби (уменьшительное наименование израильского премьер-министра Биньямина Нетаньягу, не так давно побившего всеизраильский рекорд по длительности пребывания на этом посту).
** Звёздочки не мои.