Запястья неприятно саднило от веревки. Во рту стоял мерзкий вкус пота и земли от лохмотья, которым ей заткнули рот. Босые ноги бороздили пыльную землю, пока ее тащили на площадь, тонкая вышитая рубашка рвалась по всем швам, оголяя руки и ноги. Но все это кружилось задним фоном, слабым отголоском криков вокруг, которые перебивал бешеный стук крови в висках, громкий набат гнева и страха.
Она подняла голову - левым глазом было не слишком удобно разглядывать собирающихся на шум жителей, правый залила кровь со лба, рассеченного в попытках сопротивления конвою. Конечно, они ворвались не внезапно; сердитый шумный топот нескольких бугаев можно было за версту услышать, было время схватить что-нибудь, что выдержит хотя бы один удар о крепкую, пустую башку.
Если бы не главное участие, она бы с интересом наблюдала представление, которое разыграли: в этих лицах, таких суровых и наполненных такой священной уверенностью в своих благих намерениях, что аж зубы сводило, светилась ясная цель - покарать предателя. Захотелось хохотнуть, глядя на раздутые возмущением и праведным гневом физиономии.
Крики стали нарастать, людей становилось больше. Они выкатывались на улицы, словно горох, ничего не понимая и испуганно озираясь от шума. Кто-то , завидев процессию, хватался за голову и причитал , но большая часть - как орда обезьян толпились вокруг, вопя и плюясь в преступника, явно желая разорвать мразь.
Теперь сухая веревка туго стягивала не только руки, но и шею, комкала кожу и неприятно жгла. На площади находилось уже все поселение и неразборчивый гул грязных ругательств заглушал мысли. Откуда они узнали? Откуда угодно, прокладывая этот путь из чужих костей,недостатка врагов не будет. Унизительным поступкам унизительная кара, позор, посрамление, на радость справедливому богу и публике. Толпа желала возмездия и крови. Толпа, создавшая себя на крови чужих.
Сколько здесь было человек, за которыми не будет какого-нибудь грешка? Грабежа, взятки, лжи, измены, предательства, лицемерия, смерти? Кто его знает? Она знает, все знает, но ее это мало волнует. Цель, к которой она проделала этот путь по головам других, была достигнута: дети далеки, сыты, одеты, богаты, родственники и отцы при них, безмятежны и беззаботны в солнечной цветущей стране. Ни одного из них расплата за ее поступки не коснется, за их спокойное будущее, фундаментом которому были ее лживые и подлые махинации, обманы, интриги и убийства других, возможно даже невиновных.
Они не будут ни в чем нуждаться, прозябая здесь, в каком-нибудь подвале или подворотне и загибаясь под другими ублюдками, идущими по чужим головам. Как она. Да и цена совсем не большая, всего-то - ее собственная душа и сделка с совестью. Какая простота.
Можно было остановиться на полпути, не вгонять себя в самую черноту ямы, из которой не выбраться, но соблазн! Кто ему не поддается! Еще шаг, а затем еще один и еще, пока под ногами земля не кончится и вот - ты нависаешь над пропастью с этой бесконечной чернотой. И ты вполне ясным взглядом смотришь прямо в этот мрак, все же поборов скользкий страх, подползающий к груди. Все совсем не зря, жизнь была хороша. На костях других, на кровавом золоте, на лживых обещаниях, да, это совсем не портило те прекрасные дни власти, влияния, величия, которым она наслаждалась, поднимаясь вверх. Одним словом можно было решить чью-то судьбу, одним мешком с золотом - чью-то жизнь. Или смерть.
Никто, конечно, об этом не знал, и люди поклонялись ее великолепию и могуществу ее персоны, приходя за советом, прося помощи, моля о защите. Разве ты не бог, если можешь взмахом руки решать чужую судьбу? Когда тебе в ноги падают верные вассалы, воспевающие щедрость и доброту, твою силу, они боятся и обожают и счастливо плачут, если избежали гнева своей богини, ты, разве не ощутишь себя всемогущим?
Один из орды хватает ее за волосы, медные, покрытые пылью и кровью. Как монеты, которые мешками хранятся у нее в подвале. Поднимает голову, заставляя смотреть на людей. Собаки, что лизали хозяину ноги, оборачиваются дикими псами и теперь дружно лают. Пусти богу кровь и они увидят - бог смертен и грешен! Бог обманщик с руками по локоть в чужой крови, да как он вообще посмел оказаться самозванцем!
Священник взял речь, видимо, оглашая раскрытые деяния и преступления против собственного народа. В голове это отзывалось невнятным гулом и не вызывало никакого интереса. Лица слились в одну мутную кашу с кое-где мелькающими глазами, но останавливаться на них совсем не хотелось. Уж явно не сейчас стоило смотреть на своих палачей и чувствовать муки совести, или того хуже, сожаление. Время не отмотаешь. Да и зачем? Такой был замысел.
Народ, убежденно проявляя великодушие, награждает ее последним словом, и из ее рта вытаскивают тряпье. Они ждут справедливого покаяния.
Наконец она жутко улыбается, безумно сверкнув глазами, и толпа даже на время утихает. Ждут, наверное. Ну не разочаровывать же?
- Вы все будете гореть за дела ваши. - Толпа на мгновение замирает, и волна ненависти, брани и проклятий почти физически накрывает виселицу. Дно под ногами пропадает.
Nautilus.