Он вернулся в город, когда его никто не ждал, холодным осенним утром разбивая первый лед на лужах шинами. Воздух пах по-особенному: смесь терпкой ностальгии и боли от потери. Он вышел из авто, которое неправильно припарковал. Вдохнул полной грудью и едва не закашлялся, ощутив, как легкие оцарапал мороз.
Она в это время просовывала иглу под ноготь указательного пальца, чтобы прекратить им пользоваться окончательно. Боль разрезала нежную мякоть, а вслед за ней тянулась сперва белая, алая, кровоточащая полоса. Вред был слышным, как вой сирен перед ураганом. Она вытащила тонкую железную начинку из пальца и судорожно выдохнула. Боль не дает сомкнуть глаз, но в том и был смысл – лишить себя сна, пока он не вернется обратно.
Он уехал так давно, что забыл о цвете домов и том, какие деревья растут вокруг ее жилища. Она пела или молчала, когда кружилась средь цветущих яблонь – память сыпала осколками догадок, ложными, терпкими воспоминаниями. Зов вел его по следу все дальше. Они еще спали. Спали древним, как мир, сном. Очнутся ли они вовсе – как Бог на душу положит. Да и не его печаль, не стоит их будить. Утренний сон особенно сладок. Под подошвами тяжелых ботинок хрустел гравий, крохотный осколки наступающей весны.
Голод стягивал желудок, как обруч. Она поднялась на ноги, желая чем-нибудь набить живот – сойдет прошлогодняя грязь или чьи-то объедки. Она не прихотлива, не падка на роскошь и достаток. В ее жизни горит один фонарь на другой стороне улицы, который она никогда не сможет увидеть из окна своей комнаты. По пути сюда она видела бездомных и калек. Все они остались спать снаружи.
Он остановился напротив дома. Пустые глазницы его смотрели на него в упор, будто видели отражение угасающей души. Он был охвачен тишиной, взят в плен угрюмого молчания. Свежесть терзала грудь, а мозг пронизывали тысячью игл. Они могли бы выйти наружу, не будь череп таким твердым.
Она услышала шум, доносящийся с улицы. Дернулась к шторе, как разъяренная рысь, рык вырвался из плотно сжатых губ, сшитых наспех шилом и холщовой ниткой.
Надежда. Стыд. Одиночество. Стыд.
Она рванула занавеску вниз, задыхаясь от пыли.
Он смотрел на дом на другой стороне улицы, засунув руки в карманы. Попроси у него мелочь, и он отдаст последний клочок одежды. Дом трещал по швам от набитого в него народа, как подушка для булавок. Каждый хотел прикорнуть в тепле. Даже если оно не принадлежало ему.
Она смотрела вниз. Пустая улица. Ни души.
Он развернулся и ушел. Он вновь ошибся.