От дороги идет вверх стена из узких , слепленных с соседними домов. Нет, не домов и даже не сараев. Она кажется нарисованной, плоской. Люди сидят на их крышах, хотя это и не крыши, если под ними не дома.
Люди сидят. Люди бродят. Не смотрят друг на друга, поправляя тряпье, в которое они завернуты.
Иногда люди спускаются, чтобы посидеть на асфальте у дороги, женщины заплетают друг другу косы. Иногда – поднимаются, чтобы дойти до крана, торчащего из стены. Набрать воды в пластиковую бутылку, умыть лицо, скрытое под слипшимися и похожими на куски черепицы, запыленными и оттого будто седыми всклокоченными волосами. Вокруг ходит девочка, машет руками, в зубах держит такую же бутылку, то поднимает голову, то опускает, и последние глотки воды падают в ее рот.
По другую сторону дороги тоже есть дома. Они находятся на тонкой полоске асфальта, за которой – еще одна дорога. Здесь стены домов – из картона, крыши – из тряпок. Дети, женщины, мужчины, старики – сидят на земле и смотрят на проезжающие машины. Мимо них бредут грязные, больные коровы, одна пытается поесть хотя бы из помойного бака, но его слишком тяжело перевернуть.
Две дороги сливаются в одну. Здесь, на тротуаре вдоль каменной стены, тоже есть дома. Две палки и набросанное сверху, провисшее тряпье. Безногий инвалид на деревянной тележке, два грязных человека, беззубая женщина, будто состоящая из морщин, и еще одна, и еще одна. Никто не перемещается, их будто поставили в ряд и они покорно ждут чего-то. Лишь в конце ряда какое-то движение…
…Ветка дерева склонилась из-за стены к людям. К ветке обоими концами привязан длинный кусок синей материи. Получились качели, и на них, лицом к стене, качается ребенок.
Раз! – мимо старика в яркой набедренной повязке, в бороде которого запутались листья.
Два! – назад, почти касаясь спиной машин.
Раз! – мимо идет корова, белая, в пятнах застывшей грязи.
Два! – если обернуться, можно увидеть уезжающий туктук с прилепленной полустертой надписью «мы проводим кампанию против насилия над женщинами», и белую машину с изящными буквами на стекле «гуру Нанак», и черный «мерседес», едущий совершенно точно откуда-то из Дефенс Колони, как он только протискивается на узких улочках своего района.
Раз! – корова все-таки опрокинула урну и жадно ест объедки.
Два! – у указателя стоит иностранец, он сверяет надписи на хинди и английском и не понимает, почему railway и «релве» - одно и то же.
Три. Такси уносит за поворот, туда, где особняк отгородился высоким забором от человека неизвестного пола, что-то ищущего в помойке, где асфальт у гостиницы для высоких гостей подметает женщина в розовом сальвар-камис с сигаретой в зубах, и ветер разносит запах крепкого табака, где босой человек тащит огромную бутылку воды, едва не сбивая с ног шофера, спешащего с каким-то свертком к банковскому управляющему. Управляющий, выйдя на изящный балкон сегодня вечером, увидит то же, что и всегда: уставшего велорикшу, уснувшего в сыром углу у соседнего дома, безногого обожженного человека, считающего милостыню за день, и маленького теленка, пытающегося поспеть за удаляющейся вдоль по улице исхудавшей матерью.