Сразу возникает Чехов. Следовательно, МХАТ. Где Московский Академический, там Станиславский.
Станиславский начинается с «Не верю!», театр с вешалки, Чехов с пенсне. Чайка начинается с чайки, как среднеарифметическое голубя и буревестника.
Но, чем бы что ни начиналось, заканчивается непременно занавесом. Иногда с эмблемой, как у МХАТа.
Сценическая компания следующая: Треплев, Заречная, Тригорин, Аркадина.
Треплев Константин - начинающий драматург-новатор с повадками старого неврастеника; непрерывная рефлексия, периодические обиды, редкие минуты счастья. Счастлив, когда оказывается наедине с Ниной Заречной.
Правильнее было бы дать ей фамилию Заозерная, поскольку родилась, выкормилась, научилась читать (и все остальное), безвыездно находясь на берегу Озера. Нина - девушка красивая. Это ее главное достоинство. Еще ей кажется, что она может - раз может, то должна! - играть на сцене. Почему бы не пойти в библиотекарши?
Тригорин Борис – скучающий мужчина с блокнотом. В свободное от скуки и рыбной ловли время пишет беллетристику. Считается, что умело и профессионально. Как мужчина нравится женщинам и этим непременно пользуется.
Аркадина Ирина – настоящая актриса. Имеет сына Костю Треплева. Отношения между ними крайне неровные: взаимные упреки, исступленные ласки, обязательные слезы. Имеет любовника Бориса Тригорина. Снедаема по этой причине ревностью. Носит потрясающие платья.
Есть второстепенное сопровождение в виде доктора Дорна, чернявой, безответно влюбленной в Треплева Маши (вполне современный типаж: пьет водку, нюхает за неимением кокаина табак), отставного поручика Шамраева, пожилого помещика Сорина, который брат и дядя, невзрачного и глуповатого учителя Медведенко… Каждый персонаж чем-либо «смешон». Эта смешнявость дает основания именовать драму комедией. Но как ни назови – не весело и не грустно. Странно. Почему на занавесе МХАТа чайка?
Появление птицы происходит во втором действии. Причем, состояние героини необратимое – чайка мертва. Ее из ружья убил Константин Треплев. Надо полагать, просто так: шел мимо, дай, - думает, - пальну, сброшу напряжение. Свой несерьезный поступок он честно назвал «подлостью». Вообще, подлость свойственна этим прекрасным и милым людям. Треплев подл в отношении чаек, Аркадина подла в отношении сына, Шамраев подл относительно Сорина (не отвязывает на ночь воющую собаку), Тригорин подл в адрес Аркадиной и впоследствии Заречной. И непростительно подл для зрителей.
Была светлая минута на премьере спектакля в Петербурге, там пьеса провалилась. Но в Москве стараниями Станиславского и его банды «Чайка» возымела успех и навсегда стала тем, чем стала – гениальной пьесой о любви.
Исходный физический материал для последующего преображения в духовный символ крайне непригляден: скамейка, на ней испачканная кровью и береговой глиной птица с простреленной грудью.
Начало такому преображению кладет господин Тригорин.
- Что это?! – после монолога о трудной писательской доле спрашивает он Нину Заречную, случайно оказавшуюся рядом. Хотя сам великолепно знает, что это чайка.
- Это чайка, - отвечает ему Нина. Она уже в Тригорина влюблена.
- Красивая птица…
Вот она, первая капля сознательной лжи. Убитая чайка красивой быть не может. Но устами писателя стала. Чем? Наличием добротного литературного материала.
Нина замечает, как Тригорин делает пометки в своей записной книжке.
– А вы что пишете?
- Да вот, мелькнул в голове сюжетец. Живет на берегу озера красивая девушка. Вот в точь, как вы. Любит озеро, природу, книги. И как чайка, свободна и счастлива.
Снова ложь, становящаяся программой, упорно внедряющейся в зрительские мозги. Чайка, если она не Джонатан Ливингстон, счастлива быть не может. Не та категория.
И еще несоответствие. Нина Заречная (на нее намекает писатель, говоря о «живущей на берегу озера красивой девушке») не свободна и не счастлива. Из дома ее не выпускают, дома ей противно и очень хочется стать актрисой. И Треплев докучает с поцелуями и признаниями.
- Случайно пришел человек, - продолжает Тригорин, - увидел… и погубил славную девушку, вот как эту чайку. От нечего делать.
Откровенно говорит, по-дружески. Гладя на взволнованное декольте Заречной. Декольте отмечено медальоном. В нем сакральный текст: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». Как бы, цитата из Тригорина. На самом деле, совершенно из другой оперы. А именно, из чеховского рассказа «Соседи». Наручники защелкнулись. Круг замкнулся. Тригорин слился с автором пьесы, Нина стала чайкой, превратив дохлую птицу в заработавший «образ».
Глядя на медальон, Тригорин произнес волшебное «погубил». Тем самым заменив гибель погибелью, прибавив необходимые суггестивные оттенки - от погибели всего несколько дюймов до подвига и, соответственно, жертвы.
Жизнь, как подвиг; подвиг, как жертва. Смыленная или бессмысленная, неважно. Важно жертвовать. На тот драматический момент, телесно. Приглашение стать жертвой очень прозрачно и соблазнительно – не угодно ли со мной переспать? Я или озеро? Деньки столичного удовольствия против тягомотных годов прозябания в провинции. Свеча под спудом в противовес новогодней петарде. Твою жизнь я возьму в «Славянском базаре».
Таков писатель Тригорин, умеющий блестящим бутылочным горлышком изобразить лунную ночь. Таков славянский базар о свободе и счастье…
Четвертое действие комедии изображает два года спустя.
За это время много чего успело произойти. Доктор Дорн побывал заграницей. Сорин теперь разъезжает на инвалидной коляске. Чернявая Маша вышла замуж за учителя. Чтобы не так саднило. Родился у них ребенок, но Маша к дитяти равнодушна. В той же степени, в какой к ней равнодушен Треплев. Он переквалифицировался, став начинающим прозаиком, дающим материалы в газеты и журналы. Нервы его окончательно расшатались, и пальто совсем износилось. Но Аркадиной жалко на сына денег…
Удивительный народец – детей своих не любит ни один. Что Маша, что Аркадина, что папаша Заречной Нины. Очень веселые и милые человечки!
Нина Заречная, как и хотелось, стала актрисой. Паршивенькой, заурядной, никакой. Все-таки надо было в библиотекарши. Да что уж, теперь. Как и ожидалось, она отдалась Тригорину. И неоднократно. Результат - «маленький», который умер. Завтра в Елец третьим классом с мужиками.
А пока, попивши чай, играют в лото: Сорин, которому полегчало, Аркадина, которую в имение к больному брату вызвали телеграммой, румяный Дорн, сумрачная Маша, усердно управляющий Шамраев. И, как ни в чем ни бывало, Тригорин. За ним давеча посылали на станцию.
За окнами темнота, где-то там волнуется озеро, где то здесь тревожно шумят кусты. Из них появляется Нина и проскальзывает в комнату Треплева.
Славная публика – живут эмоциями, страстями, откровенной придурью. Но не совестью и умом.
- Ах! – вскрикивает Константин.
Он один из всей компашки (да еще Медведко, ушедший кормить ребеночка) в лото не играет.
- Я в город! – успокаивает его Заречная, бросаясь в дружеские объятья.
Оба пытаются плакать. Но никому не становится легче, чище тоже. Мрак лишь густеет. Во время слез Заречная потчует Треплева рассказом о своей загубленной жизни. Рассказом о рассказе Тригорина.
- Мне пора! – Нина поправляет тальму.
- А ужин?
- Нет, пора…
Перед тем, как упорхнуть, Нина-чайка одаривает несчастного Треплева фразой.
Не фразой, а формулой, итогом завершенного процесса.
Без цитаты не обойтись:
« - Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле — все равно, играем мы на сцене или пишем — главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую и мне не так больно…»
Заречная снова исчезает в темноте. Тригорин ставит бочонок на 69. Треплев себя успешно убивает.
Занавес… Тяелый, плюшевый, светонепроницаемый.
На нем Чайка. Как результат ненапрасных усилий. Из трупа (первое звено в цепочке) в труппу. Эмблемой, символом, иконой. Такая счастливая и свободная! Как сама Жизнь, Любовь и Правда. И будет эта райская птица висеть до тех пор, пока.
В частности, пока последний театрал не разучится веровать и нести свой крест. Пока зритель видит то, что ему хотят показать, и показывают то, что нужно хотеть. Пока удается стряпать перевертыши и ими утолять культурный голод масс.
Пока-пока!