Отношение к Д.И. Пригову в критике двояко. С одной стороны его признают флагманом современной отечественной поэзии, ценят не только в России, но и за рубежом (Германия, Англия и т.д.). Согласно второй позиции Пригов является бумагомарателем, позером, эпатажником и просто графоманом, причем все эти эпитеты можно писать с большой буквы в связи с выдающимися личностными качествами автора, с помощью которых он стал не только известен народу этим своим «поэтическим искусством», но и оказался весьма популярным даже в узколитературных кругах, среди которых попадаются люди весьма начитанные, культурные и даже «Мастера литературного слова».
Однозначно склоняюсь к признанию Д.И.Пригова жутким графоманом, но при этом считаю необходимо отметить, что он занимает своим литературным творчеством определенную нишу в современном российском обществе. Его творчество сегодня актуально для российского народа, представлено (пусть в единичных вариантах) в ряде школьных и вузовских учебниках, широко известно его имя за рубежом (Англия, Германия).Не стоит и обделять самого автора в известной доли интеллектуального развития, способного вполне объективно оценить свои опусы. Так, по собственному замечанию Пригова, его творения «засоряют экологию культуры».
Однако отдельных исследований по народным традициям, теме «народа», образа «народа» и т.п. в литературном творчестве Д.И. Пирогова не было.
Поэтому в данной рецензии на его стихотворное творчество, представленное в сборнике «Советские тексты», проводится оценка образа народа в литературном творчестве концептуалиста рубежа веков Д.И. Пригова. В связи с этим более подробно в данной рецензии остановимся на оценке Д.А. Пригова как народного деятеля в области литературы и искусства России рубежа веков и исследовании народных традиций и самого образ «народа» в указанном выше книге Д.А. Пригова.
В основу методологии исследования положены сравнительно-сопоставительный, структурный и функциональный анализ. В работе использовался уличный опрос жителей г.Магнитогорска (120 человек) на предмет отношения к творчеству Д.А. Пригова посредством прочтения двух его популярных строф.
В рецензии впервые дается целостный анализ образа народа в творчестве Д.А. Пригова, обосновывается ее антагонизм в отношении образа героя. В процессе работы над рецензией уточнены также понятия концептуализма, представителем которого считают автора, а также непосредственно понятия народа и героя.
Итак, используя стилистические и лексико-семантические возможности языка, Пригов создает пародии на частушки, городские и народные песни. В стихотворении «Где бежит вода водяная» он обыгрывает повтор как прием фольклорных жанров: Где бежит там вода водяная / Там и камень каменный лежит / Зверь звериный на лапах бежит / С него капает кровь кровяная... [Пригов 1999 с: 201].
Д.А. Пригов имитирует также близкую к жанрам устного народного творчества балладу. Однако у него представлен усеченный вариант классического жанра (длина 13 стихов и более): «Пред ней я плакал как дитя…» [Пригов 1997c: 115], «Возле нашего селенья…» [Пригов 1997c: 140], «Первая конная, пан и барон…» [Пригов 1997c: 145] из сборника «Написанное с 1975 по 1989» и др. В данном случае под балладой понимается поэтическое произведение с эпической сюжетной основой, но пронизанное лирическим настроением и отличающееся напряженным драматизмом (дефиниция основана на определении, данным И. Горалик [Путилов 1965: 7]). В текстах Пригова сохранены характерный балладе нарратив, предромантический трагический пафос (признание судьбы и темных духов как сил, влияющих на человека), близкое расположение развязки к кульминации, несчастливый финал, ограниченное количество героев.
Д.А. Пригов обращается к балладе как форме синтеза родов литературы. На лиро-эпическое постижение действительности ориентирована также поэма, синтезирующая лирические переживания, философские размышления, динамическое повествование. Наиболее известны две приговские поэмы: «Махроть всея Руси» и «Куликово».
В основу первой поэмы положены размышления автора о менталитете русского народа. В заглавие вынесен центральный символ произведения – махроть (у автора встречаются две разновидности написания – с прописной и строчной буквы) – некое таинственное начало, заложенное глубоко в русском человеке и роковым образом мешающее ему жить в гармонии с собой и миром, быть счастливым. Масштабность замысла поэмы «Махроть всея Руси» прослеживается в тематике произведения, позволяющей охватить все формы перерождения махроти: ее присутствие ощущается на уровне персональных восприятий, в многочисленных культурных, исторических и даже философских контекстах. Махроть утверждает свое непоколебимое присутствие на российской земле независимо от бушующих политических страстей, разрешая любое противостояние в свою пользу. Неведомое, но вездесущее зло, выделенное в самостоятельный концепт в поэзии Пригова (махроть как символ возникает в его сборниках стихотворений до опубликования поэмы [см.: Пригов 1997c: 48, 113]), по сути, представляет собой одну из граней постмодернистского концепта торжествующего хаоса.
Вместе с тем в тексте сохранены черты народного творчества: рефрен («Махроть всея Руси»), особый порядок слов («мать махроть сырая»), фольклорно-песенный стиль со свойственными ему повторами («красивая да прекрасная») и разговорно-просторечная лексика («свернувшися», «порешу», союз «да» и т.д.).
В другой поэме – «Куликово» – повествуется о самоутверждении русского народа в войнах с поляками, французами, немцами и др., однако в финале рассказчик признается в симпатии татарам и желает победы им, что противоречит требованиям жанра – ярко выраженному патриотизму лирического героя.
Особенности авторского стиля и мышления наиболее ярко представлены в анекдоте, где также сформировано свое понимание народной жизни, противопоставляется образ народа и образ личности. Лаконичность текста, типичность ситуаций и характеров обусловливают предпочтительность данного жанрового инварианта в качестве объекта концептуалистской пародии. В творчестве Д.А. Пригова примером пародии на анекдот являются тексты из цикла «Семь новых рассказов о Сталине» (который входит в часть «Нерифмованная и не проза» сборника «Написанное с 1975 по 1989» [Пригров 1997с]). Тексты отличаются небольшим объемом (2-5 предложений), традиционным для анекдота началом («Однажды пришли к Сталину Троцкий, Зиновьев и Бухарин…», «Совсем стало плохо жить народу…»), содержат элемент диалога, высмеивают одну черту известного человека (в данном случае жестокость Сталина). Пародийный эффект достигается преобразованием ядра жанра: тираническая жестокость и массовые убийства не могут составлять мирообраз анекдота, тем более, что память о сталинском терроре не позволяет воспринимать гротескные сюжеты как повод для смеха. Жанровая особенность данных текстов заключается в том, что посредством обнаружения несостоятельности жанра анекдота обличается на самом деле изображаемое – эпоха сталинских репрессий.
Испытание формульных жанров в рамках приговской стратегии не ограничивается экспериментами с анекдотами, призывами, лозунгами, некрологами и включает также фольклорные жанры, интерес к которым обусловлен и общими литературными тенденциями. В 80-90-е годы ХХ в. в словесном искусстве обозначается переход к новой мифопоэтике. Процесс сближения литературы с мифо-фольклорным пластом носит динамический характер, что отчасти объясняется относительно долгим периодом «подмены» фольклорной основы идеологической, во многом искусственной, и связан со значительными изменениями художественного сознания, принципов организации текста.
Пригов обращается к материалу устного народного творчества в 70-е-80-е годы. Ярким примером служат тексты «Звезда пленительная русской поэзии», «И смертью врагов попрал», «Вечно живой», «Делегат с Васильевского острова», «Великокаменный мститель», «Битва за океаном», «Повесть о трижды герое Советского Союза Алексееве» (обозначение данного текста как повести – ложная жанровая мотивировка, подкрепляемая, однако, делением текста на пронумерованные части) из цикла «Нерифмованная и не проза» [Пригов 1997с].
Из фольклора, а именно из жанра сказки, Пригов заимствует сюжеты, перенося их в современную действительность либо в XIX век. Ядро жанра таким образом претерпевает изменения, поскольку мирообраз, ему соответствующий, – глубокая древность.
Главным героем произведения является образ писателя, заступника как простого народа в целом, так и русских женщин в частности как наиболее слабой части человечества – казалось бы, в соответствии с каноном жанра, собирательный идеализированный образ. Заметим, что автор создает характеры центральных персонажей нарочито абсурдными, что можно проиллюстрировать произведением «И смертью врагов попрал». «Понял тут Пушкин, что дальше терпеть нельзя, что задета честь не только его жены, но и всех русских женщин» [Пригов 1997с: 243]. Основным мотивом героя является «высшая цель», имеющая в устном народном творчестве воплощение в образах красавицы или бога; при этом у Пригова она представлена в виде «светлого будущего», в котором все люди будут счастливы, счастливы одинаково. Для героев стихотворений Пригова интересы общества и государства выше их личных интересов. Так, например, герой «Повести о трижды герое Советского Союза Алексееве», трижды сталкиваясь с женой и отцом, не узнающими его, предпочитает оставаться для них пропавшим без вести и совершать подвиги на фронтах II-ой Мировой войны. В данном произведении концепт героя персонифицируется в сражениях.
Героизм приговских персонажей, как правило, имеет не только общественную, но и идеологическую направленность. Например, Лазо из «Вечно живого» легко переносит пытки в плену (здесь, как и во всех других текстах, имеет место гиперболизация: Лазо не умер на морозе, не сгорел в печи, не был удушен веревкой виселицы) благодаря вере в Ленина как в символ новой жизни. Он умирает в тот момент, когда убивают вождя. Реплика «Вся жизнь в Ленине» – одновременно критика культа личности и дань фольклорной традиции, согласно которой источником физической силы человека является сила духовная, сокрытая в самом дорогом для него (Богатыри черпают силу в «матушке-земле»).
Верность идеалам, общественная полезность – главные составляющие универсальной формулы создания приговского положительного персонажа. Отметим, что все действующие лица в текстах Д.А. Пригова являются концептами: солдат, поэт-заступник своего народа, вождь и т.д. Неспособность героев к изменению поведенческих норм определяет их одноплановый характер: они могут быть исключительно положительными и абсолютно отрицательными, выступая в качестве оппозиционных концептов. Ярко выраженное противопоставление «хороший – плохой» вообще свойственно жанру сказки.
Как и в фольклорных произведениях, внешний облик приговских персонажей всегда соответствует духовному. Пушкин в «Звезде пленительной русской поэзии» выглядит как былинный или сказочный герой: «высокий, светловолосый, с изящными руками» и «зычным голосом». Его противник представлен иначе: «маленький, чернявенький, как обезьянка, с лицом не то негра, не то еврея» [Пригов 1997с: 240]. Противопоставляя «духовный» и реальный внешний облик Пушкина, Пригов разрушает сложившийся концепт «Пушкин – это наше все». Авторская ирония прослеживается и в отдельных фразах, формирующих лейтмотив текста: «Один Пушкин понимал всю опасность» и др.
Исключительность главного героя создается Приговым теми же приемами, что и в народных сказках: герой всегда сражается с группой лиц, а иногда и с целым народом-захватчиком. При этом антагонист всегда оказывается слабее. Несмотря на то, что сказке свойственен счастливый финал, в котором герой одерживает победу над врагом, женится и в радости живет до глубокой старости, в текстах Пригова герой практически всегда погибает («Звезда пленительная русской поэзии», «И смертью врагов попрал», «Вечно живой» и др.). Исключением является рассказ «Делегат с Васильевского острова», который содержит аллюзию на сказание о Петре и Февронии: пользуясь структурными принципами устного народного творчества, Пригов создает подобный существующему концепт образцовой женщины, поддерживающей своего мужа во всех его начинаниях, но наделяет героиню твердой идеологической позицией (Н. Крупская); образ девушки также идеализирован.
Наряду с приемами гиперболизации и контраста Пригов обращается к повтору – основному средству структурной и семантической организации фольклорного текста, сохраняя при этом символику цифр. В его сказках все повторяется трижды, причем последний раз всегда оказывается роковым, судьбоносным для персонажа: трижды Алексеев совершал подвиги, достойные звания героя, трижды Пушкин предупреждал свет о приближающихся войсках врага, трижды Ленин испытывал Крупскую и т.д. Циклическое, а не телеологическое восприятие времени и истории свидетельствует о том, что в данном случае художественное мышление Д.А. Пригова апеллирует к мифологическим формам сознания. Повтор является не только основным способом организации сюжета, но и наиболее часто встречающейся (наряду с параллелизмом) стилистической фигурой. В цикле использовано мало выразительных средств. Так, тропы представлены типичными для народного творчества эпитетами («зычный голос») и несколькими сравнениями («как гром среди ясного неба»).
Очевидно, что Пригов во многом следует сказовой традиции: заимствует из устного народного творчества приемы, систему персонажей и характер взаимоотношений между ними, некую упрощенность изобразительно выразительных средств, то есть преобразует пространственно-временной и субъектный уровни организации текста и практически полностью сохраняет ассоциативный и речевой. Народная сказка выступает материалом художественной игры (яркая игровая направленность таких текстов обусловлена их большой отдаленностью во времени от прототекстов – сказок, в результате чего «снимается авторитетность» последних [Фатеева 2000: 14]). Пригов создает пародии на фольклорные сказки, используя формализм исходного жанра как пример авторитарного дискурса.
В романе «Ренат и Дракон» сочетаются пародийное опустошение формы и вполне серьезная интерпретация культурных мифов и утопических проектов. Новый роман Пригова - повествование, сочетающее картины обыденной жизни и всевозможные фантазмы, обнаруживающиеся в разнообразных местах планеты и в самых различных временах. Необычными для толкования представляются эпизоды избиения убогих с целью выработки энергии, света. В них обыгрывается не столько террор советской власти, эксперименты КГБ, сколько народная вера в тайную силу юродивых и библейский принцип «в страданиях душа совершенствуется». Таким образом, жертва в «Ренат и Дракон» только маскируется риторикой насилия, символически того не означая. Согласно М. Липовецкому, главным сюжетом концептуализма, и в частности творчества Д.А. Пригова, становится деконструкция насилия, «скрытого одновременно и в «нормах народной жизни», и в модернизационных дискурсах интеллигенции, и в «дисциплинарной» политике» [Липовецкий 2007: 199]. Данная тема постоянно возникает в тексте, образуя один из его философских планов.
Архаические, мифологические мотивы, введенные в текст через элементы народной культуры (мифы, предания, поверия) обусловливают агностицизм как доминанту современного философского романа. Стремясь углубить содержание, автор использует библейские мотивы, образы, притчи, японский фольклор и христианскую символику, которая способствует раскрытию проблемы страдания.
Подобный взгляд на народ является пародией на известную всем истину о том, что народ всегда прав, и вместе с тем способствует пониманию концепта «поэта» как человека с одной стороны представляющего народ, а с другой – чувствующего свою к нему непричастность.
Народное фольклорное творчество выступило основой для пародийных произведений Д.А.Пирогова: частушки, городские «народные» песни, сказки, близкими к народному творчеству баллады. Оценке менталитета русского народа посвящены его поэмы «Махроть всея Руси» и «Куликово». Особенности авторского стиля и мышления наиболее ярко представлены в весьма актуальном для народной массы жанре анекдота, где Д.А. Приговым также использовался пародийный подход. В романе «Ренат и Дракон» сочетаются пародийное опустошение формы и вполне серьезная интерпретация культурных мифов русского народа. Показательны фрагменты избиения убогих с целью выработки энергии, света, где речь идет не столько о терроре советских властей, сколько о народной вере в тайную силу юродивых и библейский принцип «в страданиях душа совершенствуется».
Приговский концепт – общее место множества стереотипов, блуждающих в массовом сознании, от идиллически-благодушного «окрасивливанья» родного пейзажа до пародийно сниженного пророчества Достоевского «красота спасет мир». Та же тема народной веры и пародийно-серьезная манера стиля наблюдается и в пьесах Д.А. Пригова.
Андерграунд, концептуализм и графоманство как «стилистический метод» в его творчестве в том или ином виде воспроизводил иерархию, существовавшую в мире официальном, воплощал в себе многие противоречия жизни народа. Противопоставляясь как две грани одного целого, в творчестве Д.А. Пригова неразрывны образы народа и героя (личности).
Даже «милицанер» как представитель власти пишется и, соответственно, трактуется через призму народного восприятия, безграмотного и малокультурного (дескать, мы «гимназиев не оканчивали»). Весь стиль и манера его «полуграмотных» текстов (например, полное игнорирование знаков препинания или же выделение их когда угодно автору) – все это один из приемов, вполне сознательных, необходимых автору для «сближения» с народной массой, с толпой, что выглядит особенно пародийно и вместе с тем иногда достаточно остро вкупе с возвышенной наукообразной терминологией. Сам автор, все силами пытаясь сблизиться с народом (полуграмотной манерой, тематикой, низким стилем), вместе с тем пытается и дистанцироваться от него. Что в самих текстах прослеживается как ирония над этой толпой (см. «народом»), а порой и откровенное издевательское и презрительное отношение через пародию и откровенный сарказм (в его обращении за помощью к Пушкину, к графоманстве темы «Онегина», в отдыхе народа на красавице-Оке, в интерпретации образа Милицианера и т.д.)
Задаваясь вопросом, кто же читатель такого, не претендующего на высокое искусство, творчества, вызывающего у многих культурных образованных людей откровенное неприятие авторскому графоманству, нами было проведено исследование. В нем в качестве оценщиков литературного творчества Д.А.Пригова выступали обычные граждане «с улицы», жители г.Магнитогорска. В опросе приняли участие 100 человек, которым было предложено высказать свое отношение к 2-м строфам из разных произведений автора. Наиболее распространенным ответом было: «Я не ценитель особо, А так – нормуль» или «Прикольно». Эта позиция иллюстрирует общее читательское отношение к Д.А.Пригову как истинно народному поэту, отражению своей эпохи. Только в отличие от народности стихов Некрасова и многих других истинных творцов и художников слова, эта народность – вычурная эпатажность и попирание истинно народной российской культуры, а в какой-то мере – и издевка над самим «народным» читателем (слушателем) его многочисленных опусов. Д.А. Пригов – своего рода отражение обнищания, деградации и вырождения массовой народной культуры и искусства, слепок своего времени. Этим и обусловлена его высокая популярность в народных кругах и даже во многом – среди его соратников по перу. Но дай бог, чтобы такие «деятели культуры» не стали ее новыми творцами и не вошли в анналы истории как лучшие представители народного творчества рубежа 20-21-го столетия.