Я училась уже в пятом классе, когда в моей жизни произошли перемены - очень большие и очень серьёзные. Читатель может спросить, почему я до сих пор ничего не написала о школе. Отвечаю: потому что следую в своём повествовании логике не хронологической, а ассоциативной. И ещё потому, что начало школы для меня было естественным и простым, ничто не нарушало ход моей жизни: просто в детский сад меня отводили бабушка или мама, а в школу я ходила сама - она была недалеко от дома. И музыкальная, кстати, тоже. Училась я легко, с удовольствием и вот добежала, доскакала, долетела до пятого класса, которым обозначаю новую эру в собственной жизни. Эру под названием "мама вышла замуж".
Дядю Валеру я до этого знала давно. Он часто заходил к нам, но ещё чаще звонил, потом подъезжал: его красные "жигули" всегда были видны из окна. Мама убегала на полдня или на весь вечер, если они шли в театр.( Я никогда не засыпала, не дождавшись её.) Так что минута нашего абсолютного пожизненного воссоединения неумолимо приближалась. Мама завела со мной этакий "важный", "взрослый" разговор:
- Ты не будешь против, если мы с дядей Валерой поженимся? -спросила она. Я не была, но на всякий случай спросила:
- А если буду, это что-нибудь изменит?
Мама с минуту подумала.
- Видишь ли, - проговорила она, - мы всё равно поженимся, просто в этом случае не сразу, потому что будем долго тебя уговаривать и рано или поздно уговорим.
- Да ладно, - пожала я плечами. - Зачем время-то терять? Это даже интересно: у меня теперь будут и папа, и сестра.
(Дочка дяди Валеры, Ира, на три года младше меня, тоже будет жить с нами).
- А почему она не живёт со своей собственной мамой? - спросила я.
- Жила. Всё это время. Но дядя Валера забрал её к себе, потому что мама о ней не заботилась. Ира училась ужасно плохо, в школу ходила от случая к случаю, супы на обед не ела, поскольку их ей никто не варил, ну, и всё в таком духе. Это называется "педагогическая запущенность", - объяснила мама. - Мы должны о ней заботиться, иначе она просто пропадёт.
Потом она добавила со странной просительной интонацией:
- Вас теперь будет двое. Тебе надо к этому привыкнуть. И ты, пожалуйста, не обижайся, если я буду сердиться на тебя, когда ты ни при чём.
- Как это? - удивилась я.
- Ну, если Ира будет в чём-то виновата, я не смогу её ругать.
- Почему?
- Потому что я ей мачеха, понимаешь? И если я буду её ругать, то стану злой мачехой в её глазах. А так - просто ругаю вас обеих, а ты знай, что это не по-настоящему.
Итак, мы втроём - мама, я и пианино - переехали к дяде Валере в однокомнатную квартиру. У бабули была двухкомнатная "хрущёвка", повернуться там было негде, но забиться в угол и посидеть в тишине - сколько угодно. Здесь же у меня возникло ощущение, что на моей голове сидит толпа людей, причём чужих и незнакомых. Я открыла крышку пианино, начала играть,и мне стало как-то не по себе: разговаривать маме с дядей Валерой в это время было неудобно, а молчать негде. А моя новоиспечённая сестра, деловито осмотрев инструмент, тут же полила клавиши клеем. На следующий день - измазала их кашей. Её нетерпимость к тому, что любила и чем жила я, наводили на меня какую-то безысходную тоску.
По вечерам теперь у нас громко работал телевизор на кухне, под него мама готовила ужин, общаясь с дядей Валерой и Ириной, которая громко и со слезами делала уроки. Я, в свою очередь, громко и остервенело колотила по клавишам.
Если Ирина выдирала страницы из дневника или тайком съедала что-нибудь полусырое из холодильника, нас распекали( как мне и было обещано)обеих...Вместо "я" появилось "Мы": громкое, разношёрстное,чужое...
А однажды во всём доме погас свет. И шум сразу закончился. Мы с Ириной тут же оказались рядом, на диване:когда не видишь глаз, общаться гораздо легче. Мы пошептались об учительницах и одноклассниках, а потом, держась друг за друга, двинулись на кухню,ужинать( благо ужин мама успела приготовить при свете). На столе в блюдечке горел фитилёк - кусочек марли, смоченной в растительном масле и пропущенной через отверстие в картофелине. После ужина мы запели - уж и не помню, кто был первым, но поющими оказались все, кроме Ирины...Собственно, что было делать в восемь вечера,в кромешной тьме, вокруг стола с пустыми уже тарелками? "Крыша дома твоего", "Всё пройдёт - и печаль, и радость", "Мы желаем счастья вам" - все эти песни времён моего детства были нами перепеты, скажу сразу, неоднократно, потому что свет в тот самый первый год существования нашей семьи отключали довольно часто. Ирина сначала с молчаливым ужасом внимала этому непонятному ей действу, а потом стала подпевать. Но это было уже гораздо позже, а вначале - только мои слёзы и измазанные кашей клавиши пианино "Ростов-Дон"...
Передышка наступала по субботам - мы с Ириной уезжали к бабушкам - каждая к своей. Сразу после уроков( день-то был рабочий!) Накануне Ирина звонила своей бабушке и спрашивала разрешения приехать.Я не звонила и не спрашивала: у меня были ключи от бабулиной квартиры и я могла ввалиться к ней всегда, в любое время и в любом составе.
Мы долго пили чай, и бабуля говорила мне, что у Ирины было тяжёлое детство, но теперь мы одна семья, и я должна...что должна? Терпеть, молчать, не жаловаться, потому что "им и так трудно". Я всё понимала - мне же уже тогда было сорок лет!
Темнело в Алма-Ате всегда рано. Мы ждали семи часов и выходили из дома. Шли по безлюдной улице в музыкальную школу. Там уже не было никого, кроме вахтёра, то есть, как сейчас говорят, рецепшен. Милая была женщина, уже ждала нас и сразу открывала маленькую комнату на первом этаже. Там у окна стояло пианино - и два стула. Монашеская келья.
Я садилась и начинала играть. Всё недоигранное за неделю, всё второпях повторённое и ни разу не осмысленное. Бабуля сидела за моей спиной, вязала и слушала. У неё не было слуха, но фальшь - любую, и музыкальную в том числе - она различала безошибочно.
Чем были для меня эти занятия? Неумолимым напоминанием о том, что я - есть, и ничего не изменилось, и музыка по-прежнему плачет, слетая с детских рук, а я готова была плакать вслед за нею...