Подарок для моей возлюбленной Ребекк Кроу
- Все по Станиславскому, в - натуре, - заорал маленький и кругловатый по замыслам Хичкок, вшибая в осиновый гроб оглоблей и Ландер, и носастую Хенесси, и всех - всех - всех, кто не успел спрятаться в кальсонах Кристофера Робина, - раз уложены Трафальгары под Сазерлендами, то и так вот как - то вот всё.
Бородатый и достойный цилиндром сепаратист Коннери серьезно кивнул, отмечая опытнейшим взглядом перемену участи непереводимой на латиницу буквицы " ё ", взял за хвост удавленную ляжками Йовович косоглазую маленькую девочку Машеньку Алехину из величайших писательниц ойкумены и зашвырнул паскуду поверх всех, бросился, закрыв глаза, туда же и немного удивился, когда великий режиссер схватил его за оттопыренное ухо :
- Ты - то куда, мудак древний ?
- У гроб, - политкорректно уважая ридну неньку отвечал Коннери, вытапливая сало жира из кошмарной нецивилизованностью Британской империи, но не позволяя чумазым трактористам напрямую взывать к уйгурам и говноедам на танках, вяло чадивших нефтяными клубами на горизонте, где их забыли по причине банкета малолетние бандеровцы.
- В гробу я видал Сазерленда - старшего, - назидательно проговорил Хичкок, свистом вызывая призрак холливудской потаскухи, окрутившей наследного, как сифилис, аристократа с потомственной лысиной Мэтта хренова Тархуна на всю башку. Словно жуткая клякса или медуза, выловленная сутулыми рыболовами Честертона, распространялась хренова плешь по периметру головы, неприятственно намекая и кощунствуя, сразу приходил на ум ( два пошло по Райкину ) могутный стратег Восточной Европы, уяснивший государственность управляемости сразу же, как возвидел щирое рыло виолончелиста Ярмольника, поменявшего амплуа вечно дуэлящего с папкой виконта де Бражелон, на верного соратника шарфюрера Папке, что уже показался шустренькой фигуркой гонца средь чахлых дубов.
- Обожди, Грейс, - решил Хичкок, упокаивая призрак запахом метана, исторгнутого по испугу маленько национальным в косой крест Коннери, - не кипешуй пока. И сосать не время, - прикрикнул Альфред, оттаскивая блондинистую шлюху от ширинки Честертона. - Щас Папке доложит, а там видно будет станет.
Запыхавшийся шарфюрер вскопытил почву и резко так быром стреножился у креслица режиссера, отдышался, прияв с видом богохульным и гордо чашку чаю, поданного с прибором мертвой Алехиной, на время, Фёдор, покинувшей гроб, и приступил докладать, благоразумно минуя подводные камушки гранитные в груди отмершего атавизмом Арагорна :
- Девять чорных всадников не покидали Минас - Тирит.
- Грехи, - качнул головой Хичкок, признавая правоту Папке.
- Вот и все новости, - осклабился шарфюрер, алчно обмацивая ( нет такого слова, блябуду, нету ) топорщимые лютостью бакенбарды Честертона, после подачи чаю снова залезшего в портрет, где и засох опойный писатель долгим телом неистового и беспощадного мудака Бабченки. Даже зенки бездумные скосил, сука, зырит на голые ляжки Йовович и никаких.
- Ладно, - неожидаемо славировал интересом Хичкок, ложа в гроб и Папке тоже, - в следующей сцене ты, Папке, будешь тендер изображать.
- Нужен конь, - глубокомысленно заметил Честертон со стены портретом, - какая история без лошадя ?
- Бэйли, - потирая руки смеялся Хичкок, донельзя довольный угодившей впросак разноцветноволосой британки Богиней.