Уезжал я с тяжёлым сердцем, хотя и не без удовольствия. Беспокойство за Наташу было, но я успокаивал себя тем, что с ней рядом будут родители, и ничего не случится. А я вернусь через три месяца, это ведь очень короткий срок. Наташа держалась молодцом и убеждала родителей, что такая поездка очень полезна для дальнейшей моей карьеры. За это я был очень благодарен своей жене.
В Москве я вместе с коллегами прослушал курс лекций, получил необходимые прививки и, наконец, наша бригада вылетела в Северную Африку. Современную политику я знал в самых общих чертах, и мне ни разу не пришло в голову, что советские врачи могут работать лишь в некоторых странах Африки. В то время наша страна контролировала Суэцкий канал и имела военно-морские базы в Тунисе и Ливии. Поэтому и работать нам предстояло именно в этой части Африки, где были крупные города и неплохо оснащённые больницы. Конечно, это было не совсем то, чего я ждал от своей долгожданной командировки; суровая романтика, поведанная мне Майклом, отсутствовала. Я вспоминал рассказы американского друга о том, как племя кикуйю изгоняют оспу из больного палкой, как многие местные знахари изготавливают мазь для ран, добавляя в неё кровь диких животных, а лечение детей начинается длительными обрядовыми танцами. Но были и хорошие моменты в действиях знахарей - несложные заболевания они успешно лечили травами и диетой.
- Вад-ди, ты не знать, какой бедный народ в Африка. У них нет денег идти больница. Мы им помогать, вы помогать. Но это мало, - грустно говорил Майкл. Я уже знал, что в большинстве африканских стран медицинские услуги платные. Тогда мне это казалось очень странным.
Работы было много, операции делались почти беспрерывно, и теперь я понимал, почему наша бригада более чем на половину состояла из хирургов. В соседних регионах вспыхивали эпидемии болезней, о которых в нашей стране давно забыли - чумы, оспы, холеры. Ещё в Москве мы получили необходимые прививки от этих и других болезней, и сейчас я был спокоен за Наташу - она родит здорового ребёнка. Будущее отцовство вызывало во мне осторожное любопытство, и на этом мои чувства заканчивались. Пока это было так.
Три месяца пролетели незаметно, но вылететь в Москву вовремя не получилось, затем нас задержал карантин, и домой я вернулся лишь на исходе пятого месяца. Наташа, милая, нежная, с уже заметным животиком, была мне очень приятна. Её не портили даже коричневые пятна на лице, а слегка округлившиеся формы делали очень привлекательной. Беременность она переносила хорошо, никаких запретов практически не было. Мы много времени проводили вместе; я находился в отпуске, но не забывал об окончании аспирантуры и приближающейся защиты диссертации, да и на работу в областную больницу наведывался регулярно. Там тоже происходили перемены, не всегда к лучшему.
- Что-то у нас в больнице дефицита всё больше и больше, - заметил я друзьям, с которыми встретился наконец после своей командировки, - на работе это не отразится?
- Конечно, отразится, - уверенно ответил Ваня Коваль, - то одного нет, то другого. Трудно работать в таких условиях.
- В магазинах тоже ужасный дефицит, - подхватил Юрка, - хорошо, что родители в деревне, и у меня, и у жены.
- Оно заметно, на деревенских продуктах, - засмеялся Ваня, - ты, Юрок, с десяток лишних кило на себя налепил.
- Пока только восемь, - скромно заметил Юра, - надо, действительно, следить за этим.
Отсмеявшись, Ваня сказал:
- Ребята, я получил приглашение на работу в Минск. На родину, так сказать, хотя я бОльшую часть жизни провёл здесь.
- Какая больница? - заинтересованно спросил я, - а с жильём как?
- Республиканская. Патология голоса, слуха и речи. Подумываю о диссертации, там есть возможности. С жильём пока никак, общежитие семейное обещали, да нам не привыкать.
- Когда отъезд? - поинтересовался я, - у меня ведь защита скоро.
Защита диссертации прошла успешно, а незадолго до этого я стал отцом. Наташа подарила мне дочку Олесю, наше маленькое чудо, улыбчивое солнышко. Я и не представлял, сколько во мне нежности, любви и даже ревности. Я носил дочку на руках всё время, когда находился дома, и Наташа говорила, улыбаясь:
- К рукам привыкнет. Вадим, положи в кроватку, она же не плачет.
На улице я катал коляску с такой гордостью, что Наташа, оглядывая меня, не могла удержаться от смеха. Она немного поправилась, но выглядеть стала ещё лучше, а такой ненавистный мне синдром «мамочки» перенесла на дочку почти полностью. Ольга Станиславовна, наконец-то, перестала смотреть на меня как на врага и не ходила больше с поджатыми губами. Она души не чаяла во внучке, а уж о Петре Марковиче и говорить было нечего. Олеся стала центром нашей маленькой вселенной, а семейная любовь и благополучие казались незыблемыми.
Однако, спустя немного времени, я вновь почувствовал, что мне чего-то не хватает. Какая-то пустота, заполнить которую не удавалось даже дома. Дома, как раз, это ощущение усиливалось. Наташа, почувствовав себя в какой-то героической недосягаемости, сделала попытку захватить власть в нашей семье, как в своё время получилось у её мамы.
- Подай! Вадим, принеси! Быстрей, я жду! - такие приказы я стал слышать постоянно. Разговоры с женой ни к чему не привели.
- Ты меня не любишь! Если бы любил, так не делал бы! - повышала она голос, когда её родителей не было поблизости. Уставая от её обвинений, я просто сбегал из дома, чаще всего на работу. Наверное, нам нужно на время расстаться, подумалось мне. Но мои попытки не увенчались успехом - оформить командировку стало невозможным не только в Африку, но и куда-либо вообще. Тесть расстарался, со злобой подумал я. Пётр Маркович не мог не заметить испорченные отношения между мной и Наташей. Видимо, он же и повлиял на неё или смог убедить - Наташа сделалась чуть мягче, спокойнее и стелила мне постель в отдельной комнате всё реже. Отказывать мне в близости стало самым главным её козырем, и она не хотела понимать, что это была её самая большая ошибка. Почти во всём она брала пример со своей матери, и чем больше я в этом убеждался, тем больше Наташа становилась мне неприятна. Как быстро она из милой, доброй девочки превратилась в вечно недовольную, сварливую тётку. По рассказам моих друзей, в их семьях всё было не так, и меня порой съедала тоска. И зависть. Но я боялся признаться себе, что у меня так плохо потому, что я живу с нелюбимой женщиной. А она это знает.
Я стал часто нервничать и проводил всё больше времени на работе. Только там я чувствовал себя хорошо. Там я был нужен, и плотный график работы и большое количество операций меня только радовали. Я пошёл навстречу одному из коллег и согласился на его просьбу остаться дежурить на Новогодние праздники. Отмечать дома праздник мне не хотелось.
(Продолжение следует
http://www.proza.ru/2019/10/05/482