Прочитал на ПРОЗе замечательную статью Виореля Ломова и стал искать на своих полках и нашел книгу Мисимы «Золотой Храм» 1999 года издания и стал читать. Как впервые. И обнаружил на полях отметки, легкие черточки карандашом, в общем редкое для меня. И через какое-то время подумал, что эти метки характеризуют не только героя книги и автора ее, но и меня, читателя согласного или несогласного, что в общем конечно естественно. И выписал отмеченные места и показалось это интересно.
Я впервые увидел, как по мановению смерти дух обращается в материю.
Для меня все было совершенно очевидно: мои чувства тоже страдают заиканием, они всегда запаздывают.
По сути дела, это мое собственное отражение в зеркале. Каким бы красавцем ни был мой собеседник, в такую минуту его лицо делается столь же безобразным, как мое.И стоит мне увидеть перед собой эту знакомую маску, как сразу все то важное, что я стремлюсь выразить, превращается в никому не нужный мусор...
Ведь я уже говорил, что насмешки и презрение нравятся мне куда больше, чем сочувствие.
Я думал, зря Киото столько веков избегал пожаров войны, тем самым он утратил долю своей неповторимой красоты.
Но иногда случалось, что придуманные мной самим причины мне же и навязывали совершенно неожиданные эмоции, чуждые моей натуре изначально.
Подобные поступки были мне чужды — я не обладал ни средствами, ни возможностями, ни внутренней свободой для их совершения.
Калеки, по-моему, чем-то похожи на красивых женщин. И те и другие устали от вечно обращенных на них взглядов...
Я интуитивно понял, что этому юноше, окруженному цветами и сиянием весеннего дня, неведомы мучающие меня застенчивость и душевные страдания.
Рыбак рыбака видит издалека — вроде как сектант, который сразу чует единоверца, или трезвенник, сразу распознающий другого такого же придурка.
Наше недовольство миром, сколь бы яростным оно ни было, в принципе излечимо: достаточно, чтобы изменился ты сам, либо окружающий тебя мир.
Между тем я прекрасно усвоил, что человек обладающий комической внешностью, не может позволить себе роскоши выглядеть трагичным... Я не должен вызывать жалости — хотя бы из жалости к окружающим.
В тихой картине природы, покрытой молодой зеленью, я уловил дыхание ада. Оно давало почувствовать себя и днем и ночью, всегда и везде — достаточно было только о нем подумать. Стоило призвать ад, и он сразу оказывался тут как тут.
Знаменитые вишневые деревья Арасияма, по преданию пересаженные сюда в ХIII веке с горы Ёсино, уже отцвели, и теперь их ветки зеленели молодыми листочками. В этих краях вишни после цветения утрачивают всякий смысл, словно имена умерших красавиц.
Больше всего я завидовал одному: Цурукава удалось закончить свой жизненный путь, нисколько не утруждая себя тяжким бременем сознания своей исключительности, по крайней мере исключительности возложенной на него миссии.
Я и сам не заметил , как стал сообщником Касиваги, мне не терпелось вкусить того иллюзорного наслаждения, когда собственными руками заляпываешь грязью дорогие сердцу воспоминания.
Подумать только — эти жалкие осколки бесстрашно, бесхитростно и бесстрастно мечтали о будущем! Да еще о каком будущем — непостижимом, неведомом,
неслыханном!
Странное, почти аморальное по своей силе мужество родилось в моей душе — я был готов встретить любую судьбу лицом к лицу.
Нельзя вывести с корнем то, что смертно, но не так уж трудно истребить нетленное.
Такова уж моя натура: все действия, совершаемые мной в реальной жизни, становятся лишь верным, но жалким подобием фантазий. Впрочем, фантазии — не то слово, я имею в виду внутреннюю память, питаемую источниками моей души. Меня всегда преследовало чувство, что любые события, происходящие со мной, уже случались прежде, причем были куда ярче и значительнее.
Прошлое не всегда тянет назад. В нем рассыпаны немногочисленные, но мощные пружины, которые, распрямляясь, толкают нас в будущее.
«Смотри по сторонам, и назад смотри, и убей всякого, кого встретишь. Встретишь Будду — убей Будду, встретишь патриархо — убей патриарха, встретишь святого — убей святого, встретишь отца и мать — убей отца и мать, встретишь родича — убей и родича. Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».
Еще поживем, подумал я.