Колобок. Страшные русские сказки

 

— И тут Петя рот раззявил, на колени перед ледяной девой упал, да глядит неотрывно влюбленными глазами! Вмиг забыл, что она десятки людей умертвила! — расхаживая по комнате, богато уставленной изящной мебелью, энергично рассказывал высокий темноволосый парень старушке, сидящей с пряжей на роскошной софе.
Женщина внимательно слушала его словесные излияния. Рассказчик был уже изрядно навеселе, опустошив половину большого хрустального графина с красным вином, стоявшим на резном столике. Немного вина из последнего выпитого стакана он неряшливо пролил на свою белоснежную рубаху, однако продолжал увлечённо повествовать.
Подслеповато прищуриваясь и не отрываясь от вязания, старушка слушала говорящего и время от времени кивала. Вместе с ней истории молодого человека безучастно внимали несколько настенных портретов суровых мужчин в усыпанной наградами офицерской форме.

   — Не хорохорься Федя, любого бы тот дух заворожил. Достаточно в глаза деве взглянуть, — наконец подала голос пожилая женщина, когда парень ненадолго замолчал, разглядывая кроваво-красные винные пятна на рубахе. — Ну, живы остались и ладно. А где сейчас твой брат?
   — Да известно где, в трактире он сейчас. Обещал, тётенька, к вам вечером заглянуть, а потом в дорогу собирается. К Марии его лихая опять понесёт, — недовольно произнёс Фёдор, стаскивая с себя забрызганную вином одежду. В его тоне явно слышалось нечто большее, чем просто раздражение поездкой своего брата.
— Непростая эта женщина – Мария. Не видите, неужели? Оба в ней души не чаете, плохое это дело. Ох, был бы жив ваш батюшка, он бы вам задал, — взволновано проворчала старушка, поднимаясь с бархатной софы.
— Меланья, принеси Фёдору Иннокентьевичу рубаху, ту, синюю, что с вчерашней ярмарки привезли! — зычно крикнула старушка, и почти сразу дверь в комнату распахнулась, впустив симпатичную девушку в длинной рубахе с цветастой поневой, подпоясанной коричневым шерстяным поясом. Девушка быстро схватила испачканную одежду Фёдора, на миг задержала взгляд на его мускулистом теле, обнажённом до пояса, покраснела и упорхнула в соседнюю комнату.
— Не заглядывайся, просватанная она, — старушка поймала заинтересованный взгляд Фёдора, сопроводивший служанку.
— И не думал, тётушка, — улыбаясь, соврал молодой человек и уже серьезно добавил: — Дела у меня другие в голове. От жены помещика Вяземского, Татьяны Никитичны из Волховца, записка мне со служилым человеком пришла – люди у них каждый месяц из имения и окрестных деревень пропадают. Съезжу, посмотрю, что там да как. Прямо сейчас и выезжаю, пока светло.
— Странное дело, — задумчиво пробормотала старушка, вновь усевшись на софу. —  Вяземские-то нашу семью не чествуют. После гибели их единственного сына под Бородино и вовсе нигде в свете не показываются. На преклонные года ссылаются. Да и о ваших «особенных» занятиях они не должны знать.
А затем быстро продолжила: — Ты знаешь что, племянник? Обожди Петра до вечера и езжайте на дело вместе. Чувствую, непростая там история.
— Разве Петька от поездки к Марье откажется? — засмеялся Фёдор, наконец справившись с многочисленными пуговицами на рубахе, которую принесла Меланья.
— Куда я скажу, туда и поедет, — железным тоном отрезала тётка. —  Брыкаться не будет, должник он мой за брата, как и ты. И хватит вино пить, иди, вели повозку готовить и сундуки собери. Сам собери, а то Егорыч снова вам вместо нужных вещей самогонку и кровяную колбасу нагрузит.
  Молодой человек вздохнул, окинул взглядом полупустой графин и вышел из комнаты, при этом едва не сбил с ног девушку, прильнувшую ухом к замочной скважине.
Меланья со страхом посмотрела на молодого человека, ожидая наказания за глупое любопытство, но тот, занятый своими мыслями, не обратил на нее никакого внимания и просто ушёл в хозяйственную часть дома Беловых.

   Дорога в Волховец заняла у братьев почти два дня. И оба дня Пётр недовольно ворчал на брата из-за сорванной поездки к Марии, даже во время коротких остановок на перекус. Фёдор же каждый раз ему припоминал, что тётке он и слова против не сказал, когда она торжественно сообщила ему о поездке вместе с братом к Вяземским. Пётр тут же вспоминал холодный взгляд старушки и ненадолго переставал ворчать. К помещичьей усадьбе повозка братьев докатила к раннему утру третьего дня.
    Массивные стены главного двухэтажного дома из красного кирпича высились над окружавшими основное строение хозяйственными постройками, которые в свою очередь обступали аккуратно подрезанные садовые деревья. Чуть поодаль, рядом со старой винокурней, поблёскивал большой прямоугольный пруд, дрожащий зеркальной водной гладью от лёгкого утреннего ветерка. Все аллейки и тропинки были облагорожены ухоженными клумбами с распустившимися цветами всех оттенков. Избы крепостных крестьян сиротливо жались на почтительном удалении от всей этой красоты, словно стараясь не испортить ее своим неказистым существованием.

    Несмотря на раннее утро в усадьбе уже кипела жизнь. Туда-сюда сновали дворовые женщины, перетаскивая плетёные корзинки с продуктами и стираным бельём.
Рослый рыжебородый мужик, схватив за ошейник косматого, чёрного как смоль пса, доходившего ростом ему до пояса, с трудом сдерживал агрессивное животное. Пёс, скалил жёлтые клыки и, давясь басистым лаем, рвался напасть на братьев, ступивших во двор усадьбы.
— Я медведей поменьше размером видывал, — хмыкнул Пётр и невольно схватился за рукоять пистолета, заткнутого за поясной ремень. Миновав злобную собаку, они подошли к крыльцу дома.
— Да, голова у псины побольше твоей, может, и мозгов в ней позначительнее будет, — не упустил случая уколоть брата Фёдор.
— Если ты про то, что я магический кинжал в карты трактирщику проиграл, то не твоё дело, — рассердился на него Пётр. — И вообще, я его обратно выкуплю или отыграю, когда…
— Каким бесом вас сюда занесло, господа Беловы!? — прервал Петра грозный раскатистый голос массивного лысого толстяка в сюртуке, вышедшего перед ними на крыльцо.
— Негоже так встречать гостей благородному человеку. Сами же на помощь позвали. Неучтиво, Андрей Евграфович, — резко ответил хозяину усадьбы Фёдор, всё ещё оглядываясь на пса, который перестал лаять и молча демонстрировал клыкастую пасть.
— Неучтиво?! — взревел помещик. — Да я на вас, мерзавцев, собак уже спустил бы, за Сеньку моего. Подговорили, ироды, единственного сына на войну с французами пойти. И вот смотри, сами целёхоньки стоят, меня, Вяземского, учтивости в собственном доме учат. А сынка моего уже два года как нет.
— Война была, Андрей Евграфович, за родину дрались все. И мы от пуль и ядер не прятались, — попробовал успокоить Пётр побагровевшего от гнева помещика.

Однако вместо успокоения слова гостя произвели на помещика прямо противоположный эффект. Вяземский схватился за топор, лежавший на лавке неподалеку, а сзади к братьям подступил мужик с собакой. К тому мужику на помощь поспешил ещё один бородатый верзила саженного роста с вилами наперевес, направленными на гостей. Дело грозило принять дурной оборот.
— Господин Вяземский, мы же не просто так здесь. Письмо от вашей жены имеем! — воскликнул Петр. — Вот глядите!
Молодой человек извлёк из кармана сюртука сложенную вчетверо бумагу и протянул помещику. Тот, слегка опешил, махнул рукой мужикам, подступавшим к братьям, и прислужники нерешительно остановились.
— А ну, дай сюда! — приказал толстяк и почти выхватил записку из рук Петра. Он развернул лист, бегло пробежал по старательно выведенным словам, приподнял удивленно брови и выругался, совсем не по-дворянски, а по-чёрному.
— Сизый, а ну тащи сюда Дашку эту паскудную, — скомандовал он мордовороту с вилами. Тот с полминуты соображал, потом прислонил вилы к статуе вычурного мраморного амура и бросился исполнять указание.
— Научили девку грамоте на свою голову, — не то обращаясь к братьям, не то к самому себе, пробормотал помещик, вытирая вспотевшие ладони о фалды сюртука. — Под почерк моей Татьянушки письмо изобразила, негодница неблагодарная.
— Так люди пропали или как? — уточнил Федор, осторожно озираясь.
— Ну, пропали несколько, ваше-то дело какое? — раздраженно бросил Вяземский, швырнув топор на лавку. — Батька ваш, покойный Иннокентий Аркадьевич, полицмейстером был, а вы вроде в полиции не служите. Так чего надо?
— Служить не служим, это верно. Но с нынешним полицмейстером договорённость имеем, что всякое преступление в уезде расследовать можем и людей служилых привлекать, а ещё свидетелей любого ранга опрашивать.
— Бумага такая есть? — злобно осведомился толстяк, сощурив глаза.
— Есть! — убедил его Фёдор, вовсе не уверенный, что Егорыч сунул второпях в дорожный сундук бесценный документ.
— Ну, расследуйте, — плюнул на ступеньку Вяземский. — День разрешаю вам тут пошляться, два – самое большое. Только из уважения к господину полицмейстеру.
— За день-два можем не управиться, — пожал плечами Пётр. — Людей и в имении, и в хуторах опросить. Помещения все проверить.
— До утра послезавтрашнего самое позднее! И по моему двору только с Сизым шастать! — начал снова багроветь от злости помещик, опять поглядывая на брошенный топор, а Фёдор уже начал тянуть за рукав брата вон из двора, пока ситуация вновь не скатилась в конфликт.

Едва братья покинули двор усадьбы, как до них донеслись удары плетей и истошный женский визг. Очевидно, пороли плетьми провинившуюся грамотную девку, подделавшую письмо. Теперь уже пришла очередь Петра удерживать брата, собравшегося избавлять от наказания несчастную.
— А ну, пусти! — Фёдор порывался обойти родственника, перегородившего ворота в имение, но тот был непоколебим. — Покалечат же девку!
— Обойдутся поркой, — рассудительно произнёс Пётр, отпихивая в третий раз находившего на него брата. —  Иначе Вяземского разозлим, а времени и так в обрез. Влезай в повозку, в хуторки поедем, стариков и баб опросим, мужики-то в поле уже все.
Мрачный как туча Фёдор уселся в повозку, прекратив попытки обойти более массивного и крепкого Петра. Дел предстояло много, деревеньки-хутора разбросаны в нескольких верстах друг от друга, а солнце всё выше поднималось по безоблачному летнему небосводу, прогоняя утреннюю прохладу.

Объезд крестьянских изб занял больше времени, чем полагали братья. Людей в них было совсем мало. Все взрослые мужчины, женщины и подростки работали на барских полях, оставив дома только немощных стариков и совсем уж малых детей. С детей спрос невелик, да и старики испугано прятали взор, отнекивались, отмалчивались и с опаской косились в сторону помещичьей усадьбы.
— Помочь вам хотим, сегодня чужой человек пропал, а завтра кто знает – чей черед! — убеждал стариков Фёдор.
— Что странного видели? Сколько людей пропало и когда? Днём или ночью? Были ли люди заезжие? — сыпал вопросами Пётр.
К полудню братьям всё-таки удалось разговорить двух старушек. Одна утверждала, что люди только в последние месяцы пропадают, а так, до этого, за год или два, живность домашняя лишь пропадала: кошки, собаки, телята с ночного выпаса. Другая бабка, такая старая и немощная, что с лежанки встать уже не могла, после того, как Фёдор раздал её внучатам полкуля сладостей, поведала, что, мол, разбойники, людей и скотину воруют, и тут же принялась неистово молиться…
  Из хаты последней опрошенной Фёдор с Петром вышли в полном недоумении.
— Ерунда какая-то, — растерянно сказал Пётр, набивая трубку английским табаком.
— Да, не складывается – ни тел, ни мотива, — вздохнул Фёдор, облокотившись, рядом с братом на повозку, укрытую от жаркого солнца под хлипким навесом, огороженным плетнём. Запряжённая пара гнедых лошадей поочерёдно пощипывала сочную травку прямо у себя под копытами.
— На кой бандитам воровать кошек и собак? Ну ладно людей и то, времена не те. Да и что у крестьян брать-то?
— Угостите табачком, благородные люди, — послышался из-за навеса старческий скрипучий голос. Потом из-за плетня показалась седая всклокоченная голова, мутным взором оценившая братьев Беловых. Старик, дремавший в тени плетня и разбуженный запахом табачного дыма, оказался изрядно пьян, но весьма разговорчив.
— Весь кисет отдам, коли скажешь, что тут творится, а то нас ваши бабы только запутали, — предложил Пётр. Старик радостно закивал и принялся рассказывать, с трудом ворочая языком.
— Барин людей служилых вызывал. По округе ходили, никого не нашли. Яшку убогого, из соседнего хутора, на всякий случай выпороли кнутами, с тем и уехали. А ещё барин ведьму греческую с золотым сундуком к себе в дом привозил. Год или два назад. Весной этой мужики болтали, что собаки в имении хозяйском ночами выли. А бабы говорят, что бесов видели, ночью у озерца. Двух или трёх. А потом, девка Матрёна пропала. И ещё…
— Хватит, дед! — прервал старика Пётр. — Ты и были, и небылицы плетёшь в одно.
Он вручил пьяному обещанный кисет с табаком, и тот, счастливый, побрёл курить за плетень.
— Не знаю насчет ведьм и бесов, но могу с уверенностью сказать, что надобно нам, Петя, в имение нагрянуть, — сказал Фёдор. — Ночью и без сопровождающих.
— Тогда, предлагаю вздремнуть пока, — Пётр с удовольствием растянулся на свежем сене, и брат последовал его примеру.

С наступлением темноты братья снова отправились к усадьбе Вяземских. Большой кусок мяса, перелетев через ограду, шлёпнулся рядом с подскочившим от неожиданности дворовым псом. Животное недоверчиво обнюхало еду, несколько раз лизнуло, и принялось с аппетитом её поглощать. Через пару минут пёс растянулся возле своей будки, сражённый крепчайшим сном.
— Готово, — шепнул Фёдор брату, слегка высунув голову над забором и озираясь вокруг. Ночь была лунной, но достаточно тёмной, чтобы братья незаметно подобрались к имению и усыпили пса. Сонное зелье было действенным, однако абсолютно безвредным.
По очереди, молодые люди бесшумно перебрались через ограду и направились к хозяйственным постройкам. Предстояло осмотреть все хозяйственные здания, подвалы, винокурню и, конечно же, дом помещика.
Чтобы ускорить поиски братья решили разделиться: Фёдор отправился осматривать дом и подвалы, а Петру надлежало побывать в остальных пристройках и винокурне. Предстояло найти хоть что-нибудь указывающее на пропавших людей и при этом не попасться на глаза хозяину имения или прислуге. Во дворе горел единственный масляный фонарь, который освещал только небольшую площадку прямо перед собой и скамью с небрежно брошенными корзинами.

Фёдор осторожно крался по дому под дружный храп прислуги. Он обходил комнату за комнатой, побывал в гостиной, на кухне, в библиотеке. Среди сотен книг, аккуратно расставленных по этажеркам и дубовым шкафам, ему попалось немало оккультной литературы. Фёдор рискнул зажечь фонарь и пересмотрел несколько десятков дорогих изданий в старинных кожаных переплётах. Из последней просмотренной книги вывалился ветхий пергамент с неразборчивыми на первый взгляд каракулями. В пляшущем свете фонаря Фёдору удалось разобрать несколько предложений на латыни. Бесконечные тётушкины занятия по всякого рода древним рукописям, манускриптам и книгам не прошли даром.
— Вот же сукин сын! — выругался парень, осознав из прочитанного, что имеет дело с описанием ритуала некромантии. И не какой-нибудь доморощенной чёрной магии из тех, которой мошенники обманывают иногда богатых господ, а самой что ни на есть настоящей, с ритуалами человеческих жертвоприношений. Чтобы воспользоваться описанными ритуалами требовалась немалая власть и средства, не говоря уже о пособниках. Трудно было предположить, что дело здесь обошлось без ведома самого Вяземского. Сунув пергамент в карман, Фёдор направился к выходу из дома. Его остановило тихое всхлипывание в одной из комнат для прислуги. Молодой человек потихоньку пробрался в комнату и своим появлением насмерть перепугал заплаканную худенькую девчушку, сидевшую возле зажжённой свечи.
— Тихо ты. Я тут, чтобы помочь! — прошептал парень. Он едва успел зажать ей рот, чтобы та не вскрикнула, и отпустил только тогда, когда девушка понимающе кивнула.
— Дарья? — девушка снова кивнула. Это она написала письмо Беловым с просьбой о помощи и её же невольно выдали братья, отдав послание Вяземскому.
— Знаешь, что здесь происходит? — начал задавать вопросы Фёдор, но девушка схватила его за руку и потащила прочь из дома, с опаской озираясь и шепча по пути о том, что ей известно.
Из её короткого, сбивчивого рассказа молодой человек узнал, что одной из пропавших была Матрёна, сестра Дарьи. От гостящего в имении офицера, бывшего сослуживца сына Вяземских, Дарья случайно узнала о том, что Беловы могут помочь в подобных случаях. Тогда девушка и решила написать записку от имени своей хозяйки, посчитав, что простую служанку никто не послушает.
  Дарья упорно тащила за руку Фёдора мимо сараев и амбара, мимо прекрасного днём, а сейчас абсолютно чёрного, зловещего пруда, прямиком к старой винокурне.
— Там, — наконец выпустила девушка руку молодого человека и указала на двухэтажную срубную постройку, сложенную из брёвен, вставленных в пазы кирпичных столбов. Деревянное здание на каменном фундаменте лишь немного уступало размерами помещичьему дому. Большая часть окон винокурни была небрежно забита обломками досок, но в одном из них зоркий взгляд Фёдора поймал мимолётное движение с крохотным огоньком.
Вначале молодой человек подумал, что это его брат проверяет старое здание, но тот неслышно вывернул из-за угла винокурни, присоединившись к Фёдору и начавшей дрожать от ночной прохлады Даше.
— Он со мной, — кивнул в сторону Петра парень, указывая на брата. — А это Дарья, которая записку нам передала. Что разузнал?
— В подвале кандалы, мешки окровавленные, обрезки верёвок, — тихонько проговорил Пётр. — Всё проверил, только винокурня и хлев остались, и вы тут как раз.
Пока братья обменивались сведениями, со стороны винокурни донёсся протяжный, похожий на уханье, стон, полный боли. Девушка испуганно вжалась в стену небольшой пристройки, а Беловы переглянулись и словно по команде достали пистолеты и зазубренные кривые ножи с широкими лезвиями.
— Жди тут, — сказал Фёдор Дарье. — Мы проверим, а ежели скоро не выйдем оттуда, беги в дом, или лучше в деревню к повозке и езжай к нашей тётке. Девка ты бойкая, с лошадьми управишься, не сомневаюсь.
Прежде чем Даша успела что-то сказать, молодые люди решительно ступили внутрь старой винокурни, осторожно целя пистолетами в тёмные углы и нагромождения из хлама, обломков мебели и старого тряпья.
В нос им ударил отвратительный тошнотворный запах гниющей плоти и ещё чего-то затхлого. Обвязав лица платками, братья обошли оба этажа, едва не провалившись на рассохшейся лестнице. Никого не обнаружили.
Откуда-то снизу вновь послышался протяжный стон, в этот раз, перешедший в несвязное бормотанье и бульканье, в котором ничего нельзя было разобрать. Ориентируясь на звук, Беловы отыскали небольшую комнатку, задрапированную рваными, грязными занавесками, в самом углу первого этажа винокурни. Там же обнаружилась и массивная квадратная дверь в полу, обитая поверх железными полосами.
Фёдор жестом показал брату помочь ему, и парни с немалым трудом смогли поднять дверь за металлические кольца. Из открывшегося проёма разило так, что Петра едва не стошнило. Вглубь спускалась прочная дубовая лестница, новая, не в пример тем, что были наверху. Ступени были заляпаны бурыми высохшими пятнами, а в нишах стены, по обеим сторонам прохода, тускло мерцали зажжённые свечи.
Братья, стараясь дышать отравленным воздухом через раз, спустились по лестнице, прошли коротким коридором и остановились у новой двери с двумя внушительными задвижками. Повозившись с засовами, за этой дверью они встретили то, с чем никогда не сталкивались за свою удивительную, полную опасностей жизнь.
 
  Вся обширная подземная комната, размером в десять на пятнадцать саженей, была покрыта фрагментами людских тел, частями человеческих скелетов и костьми животных. Две бронзовые люстры на шесть свечей под высоким потолком давали достаточно освещения для оценки кошмарной картины.
— Твою мать, — Пётр, выругался, едва не упав, после того как поскользнулся на отделённой от тела, скользкой от крови женской ноге. Но ругательства застряли у него в горле, когда он увидел, что находилось в дальнем углу комнаты. Его руки, сжимавшие оружие, невольно опустились. Вслед за ним ошеломлённо замер и Фёдор…
В углу, за двумя крупными кучами костей, тряпок и черепов, развалилось, чавкая глодаемой кистью, раздутое, шарообразное существо. Человеком существо можно было назвать с большой  натяжкой. Ростом с обычного мужчину, вширь оно было невероятно толстым, круглым, с непропорционально маленькими руками. Ноги же, совсем оказались скрыты под расползшимся, покрытым струпьями и гниющими язвами, тяжёлым телом. Растрескавшаяся багровая кожа дрожала при каждом движении рук существа, когда оно, причмокивая, снова и снова пихало себе в огромный рот человеческую кисть.
Однако не это поразило братьев. Беловы встречали на своём пути и куда более мерзких тварей с неописуемо кошмарной наружностью. Но у этого монстра, проглядывалось пусть и сильно искажённое, распухшее и окровавленное, но знакомое им лицо. Лицо Семёна Вяземского, погибшего два года назад в сражении. Существо выпустило из коротких, деформированных рук недоеденную плоть, застонало, забормотало и дёрнулось в сторону пришедших людей, сверкая круглыми фосфоресцирующими глазами. Конечно же, ввиду огромной массы и собственной неуклюжести, оно и с места не сдвинулось, лишь заколыхалось как студень.
Зато движение пришло со стороны двери, в которую вошли Пётр и Фёдор. Острия железных вил со свистом разрезали воздух, выбрав целью незащищённую спину Петра. Но опасный инструмент лишь скользнул по нашитым на сюртук тонким стальным пластинам, разодрав рукав.
Ответное действие было мгновенным. Ловко брошенный нож точно вонзился в глаз мужчины, которого помещик утром называл Сизым. Мужик свалился ничком, не издав ни звука. Зато второй нападающий, орал, что есть мочи. Увернувшись от топора, Фёдор, что было сил, пнул его носком сапога в промежность. После короткой паузы, связанной с этим неудобством, верзила вновь замахнулся топором на молодого человека, но получил два быстрых удара кривым лезвием в сердце и бездыханным рухнул на своего мёртвого товарища.
— Ну всё, господа, повеселились и хватит! — наставленная на братьев дульнозарядная винтовка со штыком заставила их отступить от места стычки на несколько шагов в направлении чудовища. Оно всё также бормотало и силилось сдвинуться с места.
— Я же вам сказал, дурни, ходить по двору только с Сизым! — угрожающе прошипел помещик, переводя ствол оружия то на одного, то на другого непрошенного гостя. — Теперь вы, сыщики, тут и останетесь.
— Зачем вы с Сеней это сделали? — спокойно спросил Фёдор у Вяземского, будто и не было никакого наставленного на него оружия.
— Вы забрали у меня сына – я его вернул, — вдруг всхлипнул толстяк, слегка опустив винтовку. Он был явно не в себе, одна сторона лица помещика нервно подергивалась.
— То, что вы вернули, не Семён, — возразил ему Фёдор, незаметно показывая условный знак Петру и продолжая заговаривать хозяина усадьбы. — Мало того, что вы напортачили с ритуалом, так ещё и скормили ему людей. Сколько? Сколько погибло, чтобы вот это жило?
— Не называй сына так! — истерично заорал Вяземский, снова поднимая оружие и готовясь выстрелить. — Он должен был жить!
Три выстрела слились в один. Тяжёлая пуля из винтовки системы Бейкера не попала в цель, зато выстрелы братьев поразили обе руки помещика, заставив его выронить разряженное оружие. Толстяк опустился на колени, тонко подвывая от боли и орошая земляной пол собственной кровью. Беловы быстро перезарядили пистолеты. Теперь уже под прицелом оказался раненый помещик.
— Не трогайте! Андрюша! — в помещение ворвалась тучная женщина в годах, закрыла собой помещика, сверкая на братьев таким же сумасшедшим взором, как и сам хозяин усадьбы. Молодые люди опустили оружие.
— Они безумны, Петь, — Фёдор перевёл взгляд с хозяев усадьбы на монстра и обратно.
— Но оставлять, всё это так – нельзя, — мрачно сказал Пётр.
— Нельзя, — вторил ему брат.

Два выстрела оглушительно прогремели в старой винокурне, за ними последовали ещё два и крики ярости хозяев усадьбы. Оба молодых человека в грязной, окровавленной одежде, всё ещё с оружием наперевес, покинули мрачное здание. Вместе с Дарьей они прошли через весь двор, заставив расступиться сбежавшихся на шум слуг.

Через час повозка братьев Беловых неторопливо катилась по неровной дороге, увозя их в родное имение.
— Думаешь было разумно оставлять Вяземских в живых? Столько же народу, сволочи, погубили, — задумчиво спросил брата Фёдор, слегка придерживая лошадей.
— Чудовище мы убили, ритуальную бумагу забрали. А Вяземские… они уже и так наказаны, — ответил ему Пётр, поглядывая на девушку, тихо сопящую во сне в повозке, позади них.
— А монстр? Думаешь, в нём было ещё что-то от Семёна? — не унимался Фёдор.
— А он ли был монстр? — спросил в свою очередь Пётр.
Брат ничего ему не ответил. Впрочем, ответ и так был понятен им обоим…