Письмо И.Д. Шмелёва Ольге А.Бреддиус
25.IX.41 12 дня Радость моя!! … детулька, Олёль моя, как я счастлив Вами, так играет сердце, с пробужденья, поют в нем золотые птички, так вспархивают, рвутся к Вам, так нежно бьются, так Вас целуют в моем сердце, так ласкают, зовут к себе, всю, _в_с_ю..! и навсегда, прекрасная из всех прелестных… прелестная из всех прекрасных… нет сил измерить мои чувства к Вам… к тебе, родная, святыня всех святынь ты мне… огонь мой жгучий-страстный, все темное во мне очистивший… о, свет бессмертный, гений мой воскресший, сияющая греза… нету слов, не знаю… Ты знаешь, ласточка… так я Тобою переполнен, …так вознесен, так закружен тобою, так заметен любовною твоей метелью, так замучен сладко… о, еще, еще замучай, до боли жаркой, до вскрика счастья..! — так все превзойдено… слов не будет скоро, — онемею, молчание меня скует… созерцание Тебя, неуяснимой чувствами… — так только в высшем экстазе бывает, редко-редко… знают это святые… когда все чувства обессилены, и только созерцание и трепет, и горенье сердца… О, не-жная моя, о, … — слова бледнеют, губы жаждут… ждут… Ты меня взяла, лаской освятила, лаской прелестной женщины, прелестной из прелестных, напоила незнаемой еще любовью, о, радостная королева-девочка! …Я сейчас такой, что могу только вскрикивать, руки кидать к тебе, звать, звать… — это любви безумие… вот когда узнал, впервые… ?! Не знаю… Как это странно, смешно… во мне-то..! Какое молодое сердце вот не думал!! я — прежний? я — юный? тот мальчик, гимназист когда-то… наивно-чистый..? Я сохранил жар сердца, среди всех стуж, всей жизни… не растерял..! Да это чудо Божие… — Ольгу-ночка моя, Олёль моя, — … Сейчас у меня детишки были… одного «белого» добровольца, он женат на француженке, когда-то убирал квартиру, два года у меня был… я крестил у него мальчушку, — хоро-шенький, два года только… — отец теперь уехал, под Варшаву, работает у немцев, механиком… — схватил я этого мальчушку… зацеловал… от счастья, что Ты так любишь, что Ты _ж_и_в_е_ш_ь… и такое безумство охватило… дрожу весь… Ушли они… — приносили письмо… — я думаю, в безумии… если бы… это _м_о_й_ был!.. О, ми-лая… Господи, да будет чу-до… дай мне, дай..! Безумие… Простите, чистая моя… я себя не помню. О, простите! я недостоин, я не смею даже таить в себе… Господи, прости меня. Милая моя, слушай, что недавно было недели три тому… Ты мне поверишь, да? Разве я могу тебе сказать неправду, хоть тень неправды показать тебе? Слушай. У меня остался лист письма… почему-то я не послал тебе… — когда рвал письма. Вот, слушай. Вот текст этого письма, 4.IX, в отрывке: «Сколько для себя света нашел я в чудесном письме июльском! Я прочел _в_с_е_ в нем, и это «все» залило таким счастьем, такой чистотой чувства, животворящей! Ангел вошел ко мне, озарил крылами и воспел — «радуйся!»»190 Верьте, чистая, это так. Боже, что я сейчас увидел, вот сейчас вот, когда написал — «чистая»! Клянусь Вам, дорогая, это не воображение, такая радость, дар мне — чтобы я мог сейчас же написать Вам? Слушайте. Я живу во 2-м этаже. Пишу против окна. Большое у меня окно. Сейчас 8 с половиной вечера, сумерки. Через узкую улицу, из окна в окно, вдруг — Мадонна! Всего пронзило светом… Го-споди! «Твою Красоту видел!» (не из того письма). — За сумасшедшего сочтете, милка, милка, милка моя, роднушка! Что со мной? — эти последние слова — «сегодняшние», не из приводимого письма: тогда я не мог бы _т_а_к_ к Вам… а теперь… Вы дали счастье мне — быть совсем открытым с Вами, да? можно, да? не хмурятся бровки-ласточки, да? Я Вас целую — благодарю… А, мне все равно, я не могу уже себя держать… все равно, выбор один: — жизнь — смерть. Мне ничего не страшно. Я хочу жить Вами и… всю, всю, всю Вас целую… ну, оттолкните, я умру легко. — Теперь дальше, из того письма: — да, как играет сердце! — Ну, из письма: «Юная француженка, миловидная блондинка, тонкие черты, в светлом, явилась в раме окна, напротив… на темном фоне, — огня еще не зажигали, — с ребенком на руках… ну, как Богоматерь пишут. Смотря прямо как бы в мое окно, или — перед собой, она… — знаете, это вечное материнское движение..? — к себе ребенка, — неуловимо это, — целует в щечку, как-то сбочку целует, уголком губ целует, — все смотря ко мне… ну, так недвижно, лишь прильнула… — о, ско-лько в этом! о, святое материнство! Свет Господень! «В этом — _в_с_е!» — мысль, мгновенно. Вот, что такое — Красота! Было мне явлено: «вот, Красота». Теперь продолжаю настоящее письмо. Ведь не раз видал но _т_а_к, в раме окна, на темном фоне, на _м_о_и_ мечтанья… — _т_а_к_ увидел впервые, моя Святая. Как все условно! Вот оно, искусство! _Д_а_н_о — жизнью, с улицы, _д_а_н_о — великое Искусство! Обрамленье, тона, и — _с_е_р_д_ц_е_ облекло, сердце очам _д_а_л_о! Как все условно и как непреложно _в_е_р_н_о! _В_з_я_т_о_— «сквозь магический кристалл»191, по Пушкину, — и — Красота! Близко взглянуть — м. б. и некрасива, и грязновата, и ребенок пузырики пускает губенками, и кислотцой… — а в вуали сумерек, так мягко, так _п_о_е_т! Я видел — _с_ч_а_с_т_ь_е. Будь я живописцем, дал бы в триптихе: явилась, потянулась, уголком губ, — поцелуй — недвижность. Француженка, мещанка… _м_а_т_ь… — Богоматерь! Так творить Искусство… тут жизнь — сама творец, — случайный? Странно, — _к_а_к_ с моим связалось! Счастлив передать Вам, тебе, родная… тебе, мой Ангел, — виденье это… Правду! Или скажешь, что «на ловца и зверь бежит»? Ну, что же… стало быть — «ловец» — _п_о_д_ Чудом, под Благоволением Господним! — Благодарю, Господи, за дар Твой! Не мне, не мне… Имени Твоему хвала и поклонение. И Тебе, Тебе, Олёль моя, ножки твои целую, Ты меня озарила, озаряешь, Ты — _в_е_д_е_ш_ь. О, ми-лая… как я люблю Тебя, кровочка моя родная, чистая моя славянка! Да, давно хотел сказать тебе: м. б. тебе не раз уже последние недели приходила мысль — письма на голубой бумаге… как Вагаев192 в «Путях»… Это меня смутило бы. Но тут проще: нет, я не Вагаева повторяю, а вышло так — «под Вагаева», не-воль-но: была белая бумага, писал на ней, она вышла, не собрался поехать в центр, — есть еще там (есть и уже заказал оставить), а недавно мне кто-то принес блок, — проф. Карташев193 (в подарок, я писал в Лейпциг, за его пасынка в плену)… я нетерпелив, остановить письма не могу… и взял, на голубой бумаге, а через два письм
а вспомнил — стало немного не по себе, что «под Вагаева», отмахнулся — пусть, под кого угодно, мне _н_а_д_о_ душу излить моей милой, я не могу без нее быть, я рвусь к ней… на какой угодно бумаге, есть и зеленая, а белой пакет оставил для «Путей», для чистовой редакции… — а на днях поеду и куплю. А пока — «голубые письма», пусть… милая моя _в_с_е_ теперь знает, скоро совсем «ручная» будет, _с_в_о_я..? о, Господи! Вы не сердитесь, что я… но мне уже трудно собраться в ком, закрыться… не могу иначе с Вами, с то-бой, милочка моя, вся моя нежность… о, чудесная какая ты… славная какая, у-мная какая… мудрая… чуткая… — и твои тревоги, как мои, мы так похожи, не сердца, а Сердце, _о_д_н_о_ у нас. Всю тебя целую, весь в тебе, с тобой, — навеки. Если забудешь, отвернешься… сердце мое уже не отдаст тебя, — остынет, но в нем замрет _в_и_д_е_н_ь_е… образ Твой, Оля. Целую. Целую. Целую. Твой Ив. Шмелев