В детстве я часто плакал и много улыбался. И, вообще, очень смахивал на идиота. Бабка меня так и не приняла. Она приняла Сатану, хотя Партия и отрицала Его существование. Но старой калоше было плевать. А вот своего единственного внука она принимать отказалась. В тот единственный раз, когда она держала меня на руках, я описался. И это был знак.
Впрочем, родители меня тоже не очень-то замечали. Ору я или молчу- я был для них чем-то вроде сломанного радио, вещающего только на одной волне. Но меня не били. Однажды только мать облила меня кипятком из кастрюли. Но нарочно или случайно- не известно. Я выжил. Тогда я еще имел тягу к жизни. Меня отвезли в больницу и мазали вонючей мазью. Потом старый еврейский доктор сказал, что, когда я вырасту, моя кожа растянется сама собой и ожогов будет видно гораздо меньше. К тому же я- мальчик, значит всегда смогу найти себе страшненькую девочку, которая не станет обращать внимание на мои недостатки.
Я вырос, перестал плакать и совсем уже не улыбался. Бабка моя переехала на кладбище еще живой. Дом она сожгла во время вызова Сатаны. И теперь живет в старом склепе. Её подкармливают как бездомную собаку и водят новых адептов дьявольской веры показать старый морщинистый раритет.
Потом бабка умерла. Замерзла в одну прекрасную зиму. Обнаруживший её сторож, знал о странных наклонностях старухи и поэтому решил продать её труп сатанистам. Обменять мертвую на живую воду. Но они не сошлись в цене и сторожа несколько раз пырнули изогнутым длинным ножом для жертвоприношений. А труп моей бабки расчленили и разобрали на амулеты.
Я плохо учился, поэтому мне не светило в жизни ничего хорошего. Еще я рано стал пить и курить. Родители мои ко времени моего взросления благополучно умерли. Мать вышла с балкона навстречу весне. И её потом пол дня отскребали от чавкающей под ногами жижи. Отец был более изобретателен- он напал на первого попавшего милиционера и даже умудрился выбить ему глаз, но вернувшийся с обхода платных туалетов другой милиционер застрелил моего отца. Правда только со второго раза. Первая, шальная, пуля прошла навылет через плечо отца и попала в шею одноглазого уже мента. Это, конечно, была большая оплошность со стороны стража порядка. Но, зато вторая пуля решила дело правильно. Мозгами моего отца долго еще был украшен перекресток улиц Ленина и Рабоче-Крестьянской.
Первый милиционер выжил. Видимо очень хотел перейти из ефрейторов в младшие сержанты. Отца моего обличили маньяком и сатанистом. Хотя он никогда не был ни тем, ни другим. Просто жизнь такая. Милиционера-инвалида списали из Органов и даже не повысили напоследок. А милиционеру, который обезвредил моего отца дали медаль и внеочередное звание. Жизнь не очень справедлива или же мы слишком многого от неё хотим.
Я остался один. Своя жилплощадь. Полная свобода. Весь мир у моих ног. Но я продолжал пить, курить и слоняться без дела. Иногда подрабатывал грузчиком, когда звали. Иногда воровал на рынке еду. Чаще меня ловили и побив для острастки отпускали. Но я приходил на рынок снова, как побитая собака снова идет к мусорной куче, чтобы найти себе кость.
Однажды рыночники перестарались и забили меня до смерти. Я умер не сразу. Лежал еще какое-то время, выплевывал зубы и внутренние органы. Смотрел на закат и думал, лишь бы не попасть в руки к сатанистам, не хочу, чтобы меня принесли в жертву, связав моё родство с бабкой. И умер. Просто, спокойно, почти беззвучно, а главное в сторонке, никому не мешая.