Погожий тёплый день походил к концу, солнце катилось за горизонт обещая долгожданный отдых от дел. Из-за горизонта, чуть мешая естественному движению природы, коварно подмигивая азартным продажным взглядом, выглядывал вечер пятницы.
Славик, а точнее Вячеслав Валерьевич, откатился на кресле от стола и, похрустывая начинающимся артритом, потянулся. Взял мобильник, окинул взглядом свой слегка запылённый офис, громко именуемый бизнесом, и вышел на улицу. За его спиной испугано скрипнула вывеска: «Генеральный подрядчик. Все виды строительных работ».
Вячеславом Валерьевичем его, конечно, никто не называл - эмиграция лишает отчества прямо при въезде на новую родину. Дома, в любимой Одессе, до отчества как-то не дорос. Иммигрировал в двадцать с хвостиком. Здесь, в Нью Йорке, навсегда остался Славиком, но иногда, когда никто не видел, расхаживал по офисной комнатушке со стаканом виски и проходя мимо зеркала кивал, слегка раскланиваясь: «Вячеслав Валерьевич, будьте здоровы!»
Вячеславу недавно стукнуло пятьдесят шесть. За плечами было два с половиной брака и двое детей. Старшему сыну почти тридцать, а дочке восемь. На данном этапе Славик боролся с последней, крайней, как он говорил, женой за ребёнка и алименты. Бывшая жена была на четырнадцать лет моложе, морально выносливее и зубастее, поэтому Славик в этом бою регулярно проигрывал, но азартно бился, не сдаваясь и получая свой глоток чёрного адреналина.
Он, вот уже пять лет, вёл образ жизни свободного, но охочего до женского пола самца. Так, во всяком случае, думал о себе сам и мысленно произнося «самэц» чувствовал, как что-то львиное поднимается из недр души и даже слегка порыкивал.
На внешности его мятежный дух, к сожалению, никак не отражался. Для стороннего наблюдателя Славик был лысоват и одновременно седоват, обладал ярким семитским носом, хотя упорно считал себя славянином. Ниже среднего роста, с пузом похожим на футбольный мяч и одышкой заядлого курильщика. Однако из зеркала на нас смотрит не сторонний наблюдатель, а непосредственно заинтересованный и самый близкий человек, мы сами. Поэтому в отражение на Славика глядел интересный мужчина в самом расцвете сил, с умным высоким лбом древнегреческого мыслителя и римским профилем. Живот у зеркала он втягивал настолько, насколько позволяли возможности.
Преодолеть пару кварталов от офиса до кипящей весельем улицы пешком было проще, чем доехать и припарковаться. Небрежно позвякивая ключами от новенькой Ауди и подставляя легкому бризу волосатую, облаченную в белую рубаху грудь, Славик двигался по тротуару. Эммонс авеню начинала свой пятничный карнавал. Навстречу ему и обгоняя двигались местные красавицы. Сверкали бриллианты, поблескивали дорогой кожей сумки, каблуки издавали многообещающий призывный стук. Ярмарка тщеславия трясла своими доспехами не жалея цветов и красок. Славик присел за столик на улице у известного кафе-ресторана «Кошки».
Кафе, соответствуя своему названию, проживало уже не первую жизнь. Когда-то, ещё до «всемирного потопа», это было модное гламурное место. Сюда ходили не только отмечать разнообразные праздники, но и тусовались любители тереться у барной стойки. Здесь знакомились, снимали на ночь, бухали или искали повторной встречи. Здесь пели звезды местной тусовки - великолепный Слава Полтавский и эпатажная Наргиз, которая теперь блистала и эпатажила с другой стороны океана. После урагана Сэнди кафе закрылось на продолжительное время. Любители тереться перебазировались в одноимённый клуб «Кошки», но тот просуществовал пару лет и приказал долго жить. Кафе перетерпело ремонт, личностные изменения и открылось вновь, но Славик перестал туда ходить. Сегодня же ноги почему-то сами привели его к «Кошкам».
Он заказал мощный стэйк, виски со льдом и огляделся по сторонам. Подъехал убер и из недр вылезли две красотки. Ну как красотки... Для пятницы вполне себе красотки.
После недолгих и плодотворных переговоров птички присели за столик. Слава отодвинул виски. Душа запросила водки. Красотки пили шампанское, трясли бюстами, хлопали накладными ресницами и томно закатывали глаза. Сквозь позы и жесты сочилось призывное. Славик заказывал что-то под соусом бешамель, много икры и снова водки. Он кутил и искрил, небрежно открывал портмоне сверкая наличкой и кредитками. Дойдя до кондиции спустились в зал, где Вячеслав сначала рвал на себе рубашку и предлагал ехать к цыганам, а потом плакал на плече у блондинки и мял попу брюнетки.
Дальше всё рябило пунктиром. Мелькали огни. Размякшие тела тряслись на заднем сидении авто. Новый ресторан, конкурент и плевок в спину «Кошкам». Много людей со стеклянными глазами и чуть заметной непроизвольной мимикой расплывшихся лиц. В голове навязчиво мелькала какая-то рифмующаяся зараза: «сынок, белый порошок, намёк» Тот же голос орал в мозгу то басом, то фальцетом, повторяясь на все лады: «Что ты имела ввиду?! Что ты имела ввиду?! Что ты имела ввиду?!»
Он с кем-то здоровался, что-то говорил, невнятно обещал встретиться потряхивая висящими на локтях красотками. Модный чувак в бороде, кроссовках и до противного хорошо сидящем костюмчике искрометно острил с подиума. Слова разлетались и разбивались на мелкие острые кусочки в воспалённом Славином мозгу. Женщина на ходулях, в чём-то белом и прозрачном, подошла к нему и накрыла своими крыльями. Славик дернулся и повис на красотках. Женщина на ходулях скривила лицо и удалилась в сторону столиков показывая мужскую накаченную спину.
Висок прижатый к прохладному окну машины. Караоке. «Рюмка водки на столе» исполненная Славиком с максимальной для времени суток проникновенностью. Ещё огни. Снова трясло. Чья-то подвернувшаяся сиська. Темнота.
Мерзкий звук адской пилы делил голову на неровные и неаккуратные кусочки. Где-то проехала пожарная, за ней скорая. Пила ускорила обороты и удвоила усилия. Под закрытыми веками расплывались и исчезали вдали сиреневые и зелёные круги.
Славик медленно открыл один глаз - мир пошатнулся. Стараясь не дышать открыл второй - в висок вогнали шило и медленно провернули. Он закрыл глаза. По ощущениям было понятно, что ещё не умер, но уже не очень жив. Время остановилось.
Когда глаза наконец-то разлепились, часы на стене показывали начало третьего. За окном отвратительно светило солнце. Мутный взгляд выхватил из многообразия разбросанных предметов отдельные части вчерашнего туалета: джинсы с трусами гармошкой на полу, рубашку с выдранными пуговицами, носок. Пустое портмоне лежало потрохами наружу. Красоток тоже не наблюдалось, видимо исчезли в том же направлении, что и содержимое бумажника.
Он медленно сел. Внутри было пусто и по этой щелочной пустоте желчно разливалась тоска. Славик подошёл к зеркалу. То, что там отражалось не тянуло ни на древнегреческого мыслителя, ни на римский профиль. Он оттянул нижние веки вниз, скорчил рожу больного бульдога, горестно вздохнул и поплёлся на кухню.
Выпил холодной фильтрованной воды, подставил к холодильнику чашку и насыпал льда. Набрав полные пригоршни прозрачных квадратиков опустил в них лицо. Стало легче. Отряхнулся и заметил на столе телефон. Странно, что он не исчез вместе со всем остальным.
Славик потянулся к гаджету и выбрал из списка номер по которому давно не звонил. «Мама, - сказал он жалостно с хрипотцой, - как дела?» На том конце провода семидесятипятилетняя мама что-то суетливо отвечала, радуясь родному голосу. «Мама, - перебил её Славик просительно, - а у тебя нет бульончика? Сейчас будет?! Хорошо. Я еду». Он отключился. Закрыл глаза и на секунду представил как мамины руки подставляют ему полную тарелку прозрачного, как слеза бульона, как посыпают горячую жидкость хрустящими мондалами и гладят его лысоватую седую голову приговаривая: «Кушай, сыночка, кушай!»