Когда Италия объявила войну, две трети итальянской армии стояли на австрийской границе. От Ортлера через долину Эча, Семь Общин, Доломитские перевалы до перевалов и линий долин карнийских и юлийских Альп итальянцы, казалось, найдут границу едва занятной. Проход войск до Вены и диктат среднеевропейского мира со стороны победившей Италии казался достижимым. Кто знает, какие территориальные потери, болезненные даже с современной точки зрения сверх отторжения Южного Тироля мог бы принести для Австрии такой итальянский прорыв.
Протяжённость австрийской границы по воздушной линии от седловины Штильфзер (перевал Стельвио) до Юлийских Альп составляла 600 км. На этой границе в мае 1915 г. в Тироле имелось в распоряжении всего несколько маршевых батальонов и подразделений ландштурма, а также гарнизонов крепостей. Только на 100 км Доломитского фронта развёртывались аж 160 000 итальянцев из 4-й армии генерал-лейтенанта Навы.
В Тироле всем силам 1-й и 4-й итальянских армий, примерно в 180 батальонов противостоял всего 21 импровизированный, едва подготовленный армейский и ополченческий батальон.
В Каринтии дела были не намного лучше. Напротив открытой и оголённой границы сосредотачивались для атаки 2-я и 3-я итальянские армии, а также 12-й корпус, усиленный 16 батальонами альпини. В противоположность этому генерал Гойгингер имел в распоряжении всего 12 батальонов. Взятие Триента и Боцена, прорыв в долину Пустера, удар через Плёкен и Нассфельд в Каринтию и наступление до Вены удались бы, насколько можно судить, без трудностей, если бы не случилось две вещи:
Итальянский главнокомандующий граф Кадорна очень переоценил состояние и мощь австрийских крепостей. Вместо того чтобы массировать свои силы в определённых пунктах и вести их энергичным ударом в тыл австрийцам, Кадорна непостижимым образом медлил с началом выборочных крупных наступлений и сперва довольствовался тем, что подтянул все свои силы на исходные позиции вдоль австрийских линий и усилил их подошедшими пополнениями. Затем Кадорна начал дни напролёт обстреливать укрепления, которых он так боялся, готовя их к штурму.
Второе событие, которое как раз из-за робости итальянского военного вождя предотвратило их успех, было выступление добровольческих формирований, которые затем закрыли Кадорне врата, через которые он думал попасть в Вену. Буквально из ниоткуда в Тироле появились 40 000 дополнительных защитников отечества. В течение всего трёх дней Тироль и Форарльберг создали на границе целый армейский корпус, состоящий из молодых или пожилых мужчин, чей возраст лежал за переделами призывного.
Между тем сформировались штандшюцен и двинулись маршем в свои районы боевых действий. Боевой порядок был как представлено ниже:
I район «Ортлер»: батальон Шландерс и роты Прад, Штильфс, Тауферс.
II район «Тонале»: батальон Блуденц, Клес, Инсбрук, Мале и Ультен.
III район «Южный Тироль»: участок A «Юдикария», батальон Клаузен, роты Кальтерн I и вельштирольские стрелки. Участок B «Рива», батальоны Боцен, Лана, Зарнталь, вельштирольские стрелки. Участок C «Эчталь», батальоны Бриксен, Ландек, Меран III, вельштирольские стрелки. Участок D «Фольгария», батальоны Гриз, Кицбюэль, Ройте I, Куфштайн, вельштирольские стрелки. Участок E «Лавроне», батальоны Штерцинг, Швац, вельштирольские стрелки. Участок F «Вальсугана», батальоны Меран II, Циллерталь, Ройте II.
IV район «Фляймсталь» (Валь ди Фьемме): батальоны Ауэр, Фельдкирх, Ранквайль, Дорнбирн, Наудерс, Кастельрут, Вельшнофен, Брегенц, Грёден, вельштирольские стрелки.
V район «Пустерталь»: батальоны Эннеберг, Брунек, Инсбрук I и II, Пассайер, Имст, Зиллиан, Зильц, Вельсберг.
В общей сложности призыв штандшюцен состоял из 180 офицеров, 779 унтер-офицеров и 15 625 стрелков. Их общая численность в начале войны: 16 584 человек. Только Эннеберг и Брунек выставили 940 офицеров и нижних чинов. После боёв на Востоке для защиты родного края весной 1915 г. имелось в распоряжении 20 офицеров, 102 унтер-офицеров и 510 солдат. Бургомистр и владелец отеля «Пост» (Франц Костнер) в Корваре (Курфар) принял как избранный майор стрелков командование над штандшюцен из Эннеберга и Брунека.
Когда первые итальянские патрули вели разведку против австрийских позиций, с вершин и гребней хребтов им в лицо ударил меткий огонь. Этими защитниками были штандшюцен, о которых труд Генерального штаба «La Conquista del Col di Lana» отмечает:
«Штандшюцен состояли из добровольцев из Тироля и Форарльберга. Далеко не все были обучены военному делу. Большинство вообще были слишком юны или стары для этого, но они оказались очень ценными для защиты своей земли. Эти грубые егеря и неутомимые горцы были преданы редкой любовью к свои горам, с которыми они срослись с молодости, как и со своим старым императором. Они были нашими самыми злыми врагами».
Затем к штандшюцен на плоскогорье Фольгария-Лавароне присоединились стрелки-добровольцы из Верхней Австрии, главным образом подростки младше 18 лет.
В Каринтии произошло чудо, как в Тироле. Чудо любви к родине и самоотверженности. Таинственным образом появились 12 000 добровольных стрелков и заняли вершины, хребты и скаты Карнийских и Юлийских Альп. Школьники и студенты из Штирии, крестьянские дети, воспитанники и гимназисты из Зальцбурга, почти падая под тяжестью своего снаряжения, восходили на позиции на высотах и препятствовали вторжению врага в страну. Но из них было только 8 422 бойцов из Каринтии, которые своими телами закрыли малую родину.
Мальчикам и старикам в Тироле спешил на помощь немецкий альпийский корпус, снабжённый боевым опытом, прекрасной дисциплиной и выдающейся горной артиллерией. Затем прибыли части австрийской армии. Но неделями тяготы обороны лежали сугубо на плечах парнишек и старцев, которых частично снабжали продовольствием девушки, дети и крестьянские жёны.
Как из ничего возникло 40 000 добровольцев:
После полудня 18 мая до всех штабов участков и подучастков дошло известие об императорском приказе о тревоге. Они уведомляли по телефону глав батальонов стрелков, те – свои роты, а роты – командиров взводов.
Самым сложным было теперь извещение отдельных стрелков, 40 000 человек, которые проживали разбросанно по всей земле, в городах, сёлах, деревнях, хуторах, усадьбах, в отрезанных от мира долинах, на трудно проходимых склонах гор и на перевалах. Легко было созвать людей в компактных населённых пунктах. Повозки, всадники, самокатчики по точному плану неслись от деревни к деревне, посыльные с обходными листами шли от дома к дому, совсем как во время Хофера, по деревенским переулкам горны громко трубили сигнал тревоги.
Труднее было уведомить отдалённые, разбросанные общины в горных долинах. Тут зазвонили церковные колокола, били в набат от одной колокольни к другой, сигнальные выстрелы гремели в тихих долинах, призывая стрелков с отдельных дворов к оружию. А те, кто не слышали зов колоколов или гром выстрелов, видели в наставших сумерках вечера 18 мая 1915 г. пылание костров на высотах, которые были условным сигналом для тирольского войска.
Тирольские и форарльбергские штандшютцен:
В знаменательные майские дни в неделю перед Троицей 1915 г. созвали:
39 немецко-тирольских батальонов стрелков ополчения (включая смешанные немецко-ладинские батальоны Эннеберг (Мареббе) и Грёден (Валь-Гардена)), две отдельные немецко-тирольские роты стрелков ополчения (Штильфс и Тауферс) и шесть форарльбергских батальонов стрелков ополчения, итого 47 немецкоязычных подразделений; кроме того четыре вельш-тирольских стрелковых батальона (Кавалезе, Клес, Чузиано, Мале) и 41 (более или менее самостоятельный) отряд, рота и подразделение вельштирольских стрелков-ополченцев (включая ладинские роты Кампителло ди Фасса, Моэна и Поцца), всего, таким образом, 45 вельштирольских подразделений.
Названное для Южного (Вельш) Тироля число не может рассматриваться как полностью достоверное, т.к. не для всех формирований доказано, существовали ли они в начале войны с Италией.
Сверх того и в официальных данных вроде клубных удостоверений, приказов или служебных печатях обозначения колеблются между «батальон», «рота», «отряд» и «формирование». Сюда же некоторые роты, как, например, Рабби и Моэна, эпизодически принадлежали к батальонам (Мале, Кавалезе), но порой они были и отдельными.
Уже в субботу 22 мая 1915 г. за день до объявления королевством Италия войны австро-венгерской монархии, после произведённой с точностью часов мобилизации первые эшелоны со стрелками ополчения ехали из Северного Тироля через Бреннер к угрожаемой южной границе Тироля, которая одновременно образовывала границу империи с Италией; затем отдельные батальоны к ней шли пешим маршем: достойная восхищения заслуга с учётом того, что речь шла не о кадровых частях, а о милиции. Остальные эшелоны с северотирольцами и форарльбержцами прибыли в следующие дни.
Сперва остался только батальон Циллерталь, который по началу был выделен для охранения главного хребта Альп. Также стрелковый батальон Лиенц был командирован для защиты границы Восточного Тироля на запасные позиции южнее долины Драу и выведен оттуда только в сентябре 1915 г.
Также батальон Наудерс-Рид, размещённый по обе стороны перевала Решен, отправился на фронт лишь в конце июня 1915 г. Южнотирольские формирования частью уже в день после мобилизации, 19 мая 1915 г., заняли предписанные им районы сосредоточения или позиции, откуда они ещё до начала войны совершали смелые вылазки.
Так стояли на страже стрелки ополчения вместе с другими ранее названными австрийскими войсковыми частями, чтобы отразить далеко превосходящего противника, который, однако, неожиданно для австрийского руководства не принялся тут же атаковать. Т.к. стрелки лишь в редких местах обнаружили подготовленные позиции и укрытия, им пришлось помимо полевых караулов с трудом выполнять всю работу, к счастью, без препятствий со стороны врага.
Последняя опора Верхней Австрии!
«Когда к началу 1915 г. почти отпали сомнения в том, что Италия вступит в войну на стороне нашего противника, верхнеавстрийский союз земельных стрелков тайком от наместничества призвал организовать добровольческие части.
В Линце при ликовании населения вступили около 1700 человек. Допущены был только малопригодные, которые при прошлых осмотрах были сочтены неспособными, далее слишком молодые и старые. Из средних школ стекались старшие классы, часто со своими учителями; ученики, помощники и мастера покидали свои мастерские, батраки и крестьянские дети – дом, двор и плуг. Самому старому было 68 лет, самому молодому едва исполнилось 14. Семеро отцов записались вместе со своими сыновьями. 31 пара братьев, в одном случае даже три брата».
«Вот ровно в половину шестого утра батальон в последний раз стоит на дворе казармы. Птички весело щебечут со старых деревьев – приятная прощальная музыка для нас. Уже раздаются звонкие слова команд над плацем, последний взгляд на окна внушительного здания школы, которые так долго служило нам жилищем, а потом идём, чеканя шаг, через ворота на площадь, где собрался весь полк. Мощное обращение генерала, несколько сердечных прощальных со стороны городского совета, полковой оркестр играет «Молитву перед битвой», затем украшенный цветами и флагами молодой отряд верхнеавстрийских стрелков под звуки давно ставшего священным для каждого австрийца марша Радецкого выходит из города к вокзалу.
Горожане большей частью ещё спят и дома мечтательно пялятся на уходящих воинов своими окнами, блестящими на утреннем солнце как сонные глазки. Не было ни одного, кто не остановился бы, встретив нас. Тут приветственно поднимают руку, там кричат «Победы!» и сердечное «До свидания!». Здесь нам машут флагами и платками, маленький мальчик у окна, ещё в ночнушке, машет своим чулком. Но тут, внизу на входе, стоит женщина. Она не машет, не кричит, она лишь прижимает украдкой платок к глазам. Но из этих глаз льётся благословение и доброе пожелание для каждого, кто шагает в строю.
Но стрелки идут радостно и с воодушевлением поют свой марш: «Стрелок живёт весело и привольно!». Перед вокзалом последняя остановка, последнее прощание. Затем по вагонам и под громкие крики и пение поезд наконец трогается навстречу неизвестному будущему. В грохоте колёс звучит: «Прощай, дорогая отчизна!»
Постоянно меняющиеся картины, одна красивей другой, проходят перед нами и в полном блеске показывают нам красоту столь сильно угрожаемого отечества. Поэтому мы едем как в победном шествии. Тут нет ни одного перекрёстка, где не машут маленькие руки, ни одного поля, где жнец не поднимает на нас глаза от своей торопливой работы, ни одного пастуха, который не машет шляпой или не выдаёт в наш адрес песню с переливами, которая, конечно, находит у наших горцев многообразное эхо. И небо благосклонно к нам. Два прекрасных дня и одна мягкая, свехромантичная летняя ночь дарованы нам в поездке. Я сижу в открытом вагоне и от души наслаждаюсь романтической поездкой по узкой, пронизанной водными потоками и увенчанной замками долину, которая кажется ставшим действительностью стихотворением Айхендорффа. С полудня второго дня мы приближаемся к району боевых действий. Охрана перегонов всё строже и чаще, появляются первые фельджандармы. Видны подготавливаемые окопы и проволочные заграждения, грузовики всех типов пылят на дорогах или упорядоченно стоят бесконечными рядами на пунктах сбора. Все поезда, которые мы встречаем, пусты. Вместо этого цепь без конца идущих в одном с нами направлении поездов доставляет всевозможные военные запасы.
Всё сердечней и искренней приём, всё горячей земля. Самым трогательным, пожалуй, был простой манер одного бургомистра на самой границе языков, который беспрестанно тряс руку нашему командиру и говорил при этом: «Я прошу Вас, защитите нашу землю!»
Вскоре после этого разом всё стихло. Дома, по-видимому, пусты, окна темны, шагаем во мраке. Малочисленные люди в цивильном платье, которые ещё появляются, молчаливы и замкнуты. Ни одна рука больше не поднимается для привета, только солдаты сердечно кричат нам «Удачи!». Мы как раз пересекли языковую границу. Но если молчат люди, должны говорить камни. И они говорят чётким языком, эти вздымающиеся в небо горы, с чьих высот белая призрачная рука прожектора скользит по рощам и долинам и тихо приветствует нас. В воздухе жужжит аэроплан и сейчас, стой, сейчас гремит первый гром орудий с многократным отголоском по отвесным склонам. Так мы едем сквозь молчащую, по-южному звёздную ночь туда и к полуночи прибываем наконец на вокзал Триента. Скоро мы стоим в строю на тёмной вокзальной площади. Сердечными словами нас приветствует командующий тут генерал. Далеко разносится его голос в чёрной, враждебной ночи. Затем вступает оркестр с песней императора и звучит под ночным небом как клятва: «Австрия будет жить вечно!»
Верхнеавстрийские добровольцы идут!
Когда мы идём к дороге, которая ведёт от горы Ровер в долину Ассы и теперь заканчивается у нашего рубежа обороны, слышим пение высоких голосов. Волнующая картина: небо то и дело вздрагивает от дульного пламени итальянских орудий, глухо рокочут выстрелы, с направления Рокка альта гремят взрывы, тявкают шрапнели, а здесь молодые люди идут маршем и поют высокими голосами: «что наша старая мощь оправдает себя, когда боевой клич примчится к нам, держитесь в ревущей буре!» (строки из припева «O Deutschland hoch in Ehren» (немецкая солдатская песня 1859 г.))
Кто это? Многим среди них максимум 16 или 17 лет от роду. Снаряжение, тяжёлое и слишком большое, висит на их тонких фигурах, некоторым винтовка достаёт до колена. Но они шагают быстро, в ногу, и с головы колонны идёт новая песня, подхватывается, мощно взлетает к ясному, озаряемому вспышками небу: «Запевайте звонкую песню, запевайте песнь песней, запевайте высокую песнь отечества! Лесная долина отражает её...».
«Кто вы?», окликаем мы одного. «Верхнеавстрийские младострелки!», отвечает вся колонна, и в этих словах столько гордости, отваги и решимости, что меня обдало холодом. Боже мой, разве парни догадываются о том, что им предстоит? Не разрушит ли ужасная действительность там впереди их души? Это солдаты, которых нужно вести в атаку, а не в отчаянный ведьмин котёл, какой, вероятно, этот фронт будет представлять через несколько часов».
Каринтия: страна спешит к оружию!
Задействование карнийской самообороны вообще сделало возможным только оборудование, а также удержание карнийского и юлийского фронтов. Благодаря этому долины Гайля и Лезаха, равно как карнийский главный хребет смогли остаться частью Каринтии несмотря на неудачный исход войны.
Если бы эти регионы были сданы уже в 1915 г., то было бы более чем сомнительно, что они принадлежали бы Каринтии сегодня. На этом примере показывается, как велико и по сей день неизмеримо значимо было произведённое с ужасными жертвами боевое применение карнийских добровольных стрелков; это никогда не должно быть забыто.
Прямо перед началом войны верховное командование считало невозможным оборону карнийского хребета. Хотели сдать Лезахталь и Гайльталь и защищать только линию северней обеих долин. На перевале Гайльберг уже отрыли позиции, чьи следы сегодня ещё видны. Столь безнадёжным считалось положение.
Но Карл Грессель и другие решительные командиры вопреки пессимистическим оценкам повели стрелков-добровольцев на границу земли – и там они устояли перед врагом.
В феврале и марте 1915 г. были сформированы четыре полка карнийских стрелков-добровольцев.
Добровольные штирийские стрелки:
На Троицу 1915 г. в Штирии был вызван к жизни отряд добровольных стрелков.
«25 июля 1915 г. В этот день пришёл наш приказ на выступление. Маршевая рота выстроилась на набережной Мура в Граце в колонну. Мы были сплошь украшены цветами. Присутствовала необозримая толпа людей, чтобы увидеть убывающих добровольцев. В солнечное воскресное утро звучит «Молитва перед битвой». Горнист трубит сигнал «На молитву!». Это был захватывающий и торжественный миг. Теперь нам приходит на ум серьёзность нашего решения. Наши родственники мокрыми от слёз глазами смотрят на нас, воодушевлённых юношей и, наверное, все мы думали одно – кто останется?
Резкая команда пробуждает нас от всех размышлений. Вся мягкость разом обрывается. «В колонну по два, направо! Рота, шагом марш!». Вся рота разом щёлкает каблуками. Глаза нашего командира светятся гордостью. Его парни что-то могут. «Вольно! Отбой!».
Полковой оркестр вступает с маршем. Резко сломаны такие плотные до того ряды родственников. Ещё больше цветов и подарков засунуты во все возможные и невозможные места.
На сей раз наш командир закрывает глаза. Так идут с радостью по Анненштрассе к вокзалу. Матери, отцы и сёстры сопровождают наших добровольцев. Из окон и с тротуаров ликующими возгласами грачане приветствуют своих младострелков. Это был настоящий марш триумфаторов.
Воинский эшелон стоит наготове. С образцовым порядком грузимся в вагоны. Быстрое прощание. Наши родственники и прочие близкие дают волю слезам. Тут мы хотим показать, что мы всё же солдаты, и резко взметается песня стрелков: «Стрелок живёт весело и привольно...». Посреди куплета поезд трогается. Крики «Хайль!», махание платками и за поворотом мы одни. Теперь мы совсем солдаты».
Штирийцы в Семи Общинах и на Ортлере:
С 30 ноября 1917 г. добровольные штирийские стрелки стояли в районе Семи Общин на позиции Гибралтар, на заграждении в долине Астико и т.н. Тигрином хребте. Более 20 операций против врага произвёл тут батальон и отразил три больших атаки и несколько атак помельче со старой решимостью.
Затем он занял позиции на горе Чимоне, где штирийцы сменили 3-й баон добровольных карнийских стрелков. Позиция была крайне неудобной: с трёх сторон её окружали итальянцы, подобравшиеся на дистанцию 60 метров. Притом австрийская позиция просматривалась с вершины Чимоне, что означало соответствующий артиллерийский огонь по штирийским стрелкам. Здесь баон за четыре месяца потерял убитыми и ранеными больше, чем за прежние два года боёв.
3 сентября баон был задействован в районе Ортлер-Кёнигсшпице. Эти вершины и хребты могли обороняться только отборными войсками.
Что батальон вынес на позиции Ортлер, изображает обер-егерь Ганс Лукас:
«Работа. Непрерывная работа: это участь ортлерцев, это участь всех в этих регионах ледников. Врага они не боятся... Но бури, расщелины, ледяные стены, мороз...
Каких трудов и пота, каких самоотречения и жертвенности стоит Ортлер, какие проклятья ежечасно взлетают над ним, это знает лишь тот, кто видит этих людей, кто живёт с ними. Да, многое жестокого бьёт по этому последнему гарнизону Ортлера – как по всем товарищам на этом фронте. И всё же они ещё хранят свой старый весёлый нрав, свою жажду деятельности, их боевитость застыла. Ещё жив дух, который вдохновляет их как солдат. Это доказывают в последние дни карнийские товарищи на вершине горы Скорлуццо, которую они геройски обороняли в наполненную шумом боя ночь против атакующих с презрением к смерти альпини. На всём фронте Ортлера слышен бой. И всюду людно во льду, винтовки и ручные гранаты, кинжалы и пулемёты ждут... Ждут избавления. Ведь борьба тут не означает ничего другого! Здесь, в мире вечного льда и снега».
Последние выстрелы бригады «Ортлер»:
Штирийский добровольный стрелок обер-егерь Ганс Лукас рассказывает, как стрелки встретили конец войны на Ортлере:
«Тут предписали очищение нашего фронта. Мы лихорадочно работали у хижины Пайера, чтобы спасти то, что вообще ещё можно спасти. Вершина Ортлера была оставлена по приказу. Там и сям гремит издали глухой взрыв. Тем больше грохочут орудия итальянцев. Мы ещё не можем поверить, что Ортлер утерян, что он больше не фронт. Мы так доверчивы, что ещё думаем о новом рубеже обороны, где-нибудь в долине. И прежде всего мы судорожно хватаемся за надежду, что если уж это должно кончиться, то состоится миролюбивый компромисс.
С этой почти детской надеждой мы, пятнадцать человек, начинаем спуск у хижины Пайера. Неспособные к маршу отправлены на фуникулёре. Другие смотрят в глубину, смотрят на дорогу, которая им предстоит. Некоторые боятся этого спуска. Руки цепляются за лёд и снег. Только не смотреть направо, где отвес резко взымается над пропастью! Как сильно воля к жизни может собрать последние силы, показывает эта дорога... Удалось. Мы не потеряли ни одного человека.
Тут около трёх часов вражеский огонь смолкает - гарнизон хижины Пайера ещё трудится на стене Табаретта. Всё же перемирие? Но мы ошиблись! В 5 часов вечера махом снова разражается гром орудий, да, он удвоился и вырастает до почти непрерывного рёва.
Ожидая боя за дефиле у Гомагоя, мы идём сквозь бушующую ночь. Каждого воодушевляет воля к прорыву. Но враг был ещё не так далеко [sic!] и мы без помех преодолеваем узость, сквозь ночь и туман идём к Мальсу, с Майзского луга в последний раз смотрели на блестящие белые великаны глетчеров. Они стояли тихо и торжественно, как с давних времён... Ещё раз вспыхивает позади нас ружейный огонь. Это было утром 4 ноября. Группа с глетчера Мадач, у Лихтенберга вопреки приказу воспользовалась оружием и пробилась. Это были последние выстрелы бригады «Ортлер». Затем отступление, возвращение домой в истекающее кровью из тысячи ран отечество».
Стрелки-добровольцы Зальцбурга:
И в земле Зальцбург юные парни, подростки и старики спешили к оружию, чтобы оказать помощь угрожаемой границе на юге.
Стрелковое дело в земле Зальцбург оглядывается на вековое развитие. 5 января 1915 г. в Инсбруке старший земельный шютценмайстер полковник Эдуард Трац и земельный шютценмайстер Ганс Пирхль встретились с начальником гарнизона ФМЛ фон Кёнен-Хораком, который в связи с угрожающей подготовкой Италии к войне попросил обоих шютценмайстеров призвать добровольцев. Они срочно взяли организацию в свои руки. В маленькой земле Зальцбург сразу записались 5163 человек, хотя отслужившие солдаты уже почти полностью были призваны в армию. Зальцбургские стрелки по разрешению армейского командования были призваны только для защиты перевалов от Кримля до штирийской границы. Но теперь на помощь звали Тироль и Каринтия. Для многих крестьян и крестьянских сыновей, которые должны были возделывать поля – их отцы и братья были на фронте или уже погибли – это становилось серьёзной ситуацией.
Йозеф Штромайр, командир халлайнской стрелковой роты, велел своим парням построиться, объяснил им новую ситуацию и указал на то, что линия защитников южной границы Австрии слишком тонка. Но нужно защищать родину уже там, а не только тогда, когда враг вторгнется в наш край. Штромайр предоставил солдатам решать, хотят ли они добровольно подчиняться новым приказам. Рота единогласно объявилась готовой следовать зову.
По всей стране было как в Халлайне, стрелки отправлялись на фронт. Жители Пинцгау привели с собой полный оркестр, который 20 сентября 1915 г. с музыкой вступил в Хермагор впереди отряда силой в 1200 человек. Над ними развевалось стрелковое знамя из Заальфельдена, которое присутствовало при боях 1809 г.
В Хермагоре с тоской ожидал зальцбуржцев начальник участка генерал фон Хеннеберг. До 3 октября 1915 г. имели место ожесточённые бои за позиции на Прихате, Малюрхе и Бомбашграбене.
Об этом с гордостью сообщает «Зальцбургский народный листок»: «И здесь влахи вонзили зубы в наши пограничные позиции; и они встретили особо жёсткое сопротивление, ведь это зальцбургские стрелки преградили им путь. Дела, которые здесь свершили храбрые зальцбургские стрелки, вообще не могут быть оценены. Здесь они воспрепятствовали итальянцам вторгнуться через долину Канала в Филлахскую котловину; тем самым они защитили ближайший путь, по которому враг мог бы подойти к зальцбургской земле. Влах никогда не пойдёт по этой дороге. Зальцбургская сила и зальцбургская верность гарантируют нам это. Но мы должны ценить дела этих храбрецов ещё выше, чем других войск, ведь они добровольно пошли на границу и после краткого обучения – они не готовились, как тирольские штандшюцен путём долгой работы в мирное время к серьёзному случаю – но так смело сражались. Слава нашим храбрым зальцбургским стрелкам!».
Затем в июле 1916 г. зальцбуржцы покинули свои высокогорные позиции на Хохвайссштайне (Монте Перальба, карнийский хребет). О дальнейшей судьбе добровольных зальцбургских стрелков сообщает труд Генерального Штаба «Последняя война Австро-Венгрии»:
«14 месяцев стрелки беспрерывно были на позициях на высотах, когда ночью и в метель началось совсем неподготовленное наступление в октябре 1917 г., в котором зальцбургские добровольные стрелки ни в коем случае не участвовали лишь как попутчики. Без отдыха шли тогда на плато Семи Общин.
Они сменили 27-й пехотный полк, 17-й пришёл после них. Это больше был не спокойный фронт, а точка поворота старой линии (перед наступлением 1917 г.) к новым позициям. Беспрерывные перестрелки и удары здесь и там, тяжёлый артиллерийско-миномётный огонь часто часами лежал на окопах, атаки, особенно по ночам, в ущельях Сартори и Гельпах было весьма жарко. В марте 1918 г. после двадцатимесячного несения службы на фронте была наконец скудная передышка, однако в зоне вражеского огня. Затем пошли на священную для каждого зальцбуржца жертвенную гору – Чимоне. Стрелки должны были идти в первой волне с императорскими егерями и земельными стрелками на штурм через хребет Кавиойо напротив Приафоры. Вся разведывательная и подготовительная работы была сосредоточена в руках батальона. Противник знал, что предстоит и отвечал мощнейшим огнём даже на мелкие вылазки. Разведывательные и штурмовые отряды батальона постоянно действовали в предполье, по ночам накапливались боеприпасы.
В сентябре мы встречаем батальон на вершинах массива Ортлер. Богатый боевой опыт, отборность солдат и безоговорочная надёжность настроений ставят батальон в один ряд с самыми ценными боевыми частями. Он до конца оставался на ответственном месте. Благосклонностью судьбы батальон миновало взятие в плен противником. Зальцбургские стрелки были последней частью, которые прошли Решен-Шайдек.
Мемориальная доска зальцбургских добровольных стрелков несёт краткие красноречивые слова:
«Для благодарной памяти и.к. добровольцев Зальцбурга, которые в годы мировой войны у Понтеббы, на горе Перальба и Чиадениса в Семи Общинах, на Ортлере и горе Чимоне пали смертью героев за отечество. Каждый десятый погиб».
Обрывки мешков на ногах: зальцбургские стрелки на Ортлере:
С 19 августа 1918 г. зальцбургский батальон добровольных стрелков стоял на Ортлере - самой высокой оборонительной позиции в мире.
Вырисовывался конец старой армии: продовольственное снабжение и обеспеченность предметами снаряжения предвещали угрожающе близкий конец. «Сушёные овощи составляли основную пищу солдат, которые несли тяжёлую службу в высокогорье. Ботинки и мундиры отсутствовали, люди при своей работе, мощных вьюгах и холоде в 25 градусов и ниже были одеты в убогую рвань. «Мы ничего не можем вам дать, у нас самих ничего нет», таков был вечный ответ, который давали высшие инстанции на жалобы по поводу недостатка снабжения и снаряжения. Люди дрались за обрывки мешков, чтобы не ходить по леднику босыми ногами.
«Тирольские свободы» 1511 г.:
«Тирольские свободы» это конституционный документ для регламентации территориальной обороны Тироля. Предписания, согласованные четырьмя тирольскими сословиями, а именно прелатами, дворянами, городскими и судебными округами, а также принятые союзными Тирольскому графству резиденциями епископов Бриксена и Триента. Все подданные мужского пола земли обязаны следовать призыву к оружию для обороны области. Судебным властям различных округов была доверена задача приводить в действие «призыв к оружию» по степени опасности, а статус призывников был разделён на пять ступеней.
Первая должна была охватывать пять тысяч человек, вторая десять тысяч, третья пятнадцать тысяч, а четвёртая двадцать тысяч (в 1605 г. предписания снова были изменены и сокращены до трёх ступеней, т.е. десять, пятнадцать и двадцать тысяч человек). Территориальная милиция охватывала двадцать тысяч человек и призывалась не только воззванием, но и, когда обстоятельства того требовали, с помощью набата колоколов со всех колоколен. Уклонисты подвергались личным и касающимся их имущества штрафам. С 1647 г. в силу также вступила система сигнализирования путём зажигаемых на возвышенностях и вблизи горных усадеб костров.
Местный князь обеспечивал поставку огнестрельного оружия, пороха, пуль, мастеров-пищальников, оружейников, доспехов с необходимыми принадлежностями и ручался за наличие хлебопоставок, запасов продовольствия и муки в установленных для этого складах. Кроме того он отвечал за содержание в исправности укреплений на границах земли и в теснинах наподобие Финстермюнц, Эренбург, Шарниц, Куфштайн, Мюльбах, Рио Пустериа и дефиле у Лиенца, вкупе с арсеналами, как, например, в Инсбруке. Наряду с обоими главными арсеналами были местные арсеналы и цейхгаузы в населённых пунктах с укреплёнными судебными зданиями, как в Кастельбелле, Шиадерсберге, Лихтенберге, Наудерсберге, Зигмундсриде, Ландеке, Санкт-Петерсберге, Хёртенберге, Вельсберге и в других местах. Девятый закон 1511 г. одобрил ограничение власти местного князя, который предусматривал абсолютный запрет на начало войны, в которую ввязывался Тироль, без предварительного осведомления тирольских провинциальных сословий и их одобрения. И сверх того было подчёркнуто, что сами провинциальные сословия не были ни обязаны ни принуждены покидать землю во время призыва к оружию, но их участие могло быть потребовано для обороны, для сопротивления и для сохранения положения в самой земле.
Примечателен тот факт, что подданные епископств Бриксен и Триент при участии в призвании шли в бой не с тирольским знаменем, а со своим собственным, которое называлось фендль. Самые старые записи касаемо разрешения применения штандартов восходят к годам с 1410 по 1496. Император Максимилиан пожаловал его в 1496 г. и подтвердил право носить собственные знамёна. В 1908 г. как самые старые у стрелков рассматривались 25 знамён, а именно из городов Куфштайн, Лиенц, Занд ин Тауферс (Кампо-Турес), Инсбрук, Хёттинг, Халль, Таут, Штубай, Кицбюэль, Ахенталь, Швац, Штумм, Тельфс, Имст, Ройтте, Веннс, Рид, Иннихен, Дёльзах, Кастельрут, Боцен, Меран, Кальтерн, Эппан и Инцинг (у последнего дело шло о французском знамени, трофее).