АННУШКА
Когда Аннушка шла вдоль прилавка, не было мужчины, не забывшего зачем он пришел. А она, подавая коробки с конфетами, слегка поворачивала голову и поднимая ресницы, бросала взгляд на мужчину просто для того, чтобы убедиться — да, и этот тоже сражен. А с Павликом вышло не так, он тоже был очень красив, он знал себе цену и был уверен, что китобою откажет разве что дура. Они не занимались перестрелкой взглядами, они, увидев друг друга, вдруг поняли, что лучше не бывает. И еще раз утвердились в вере в Бога - спасибо тебе.
Первое время китобои ворчали:
- Павел, ты хоть не разрешай ей приходить встречать тебя, слишком разительный контраст. Самая броская и одевается лучше всех.
А жены китобоев, они не любили. Из-за нее им часто приходилось слышать:
- Ты бы на Аню посмотрела, и красавица, и умница, и хозяйка первая в Одессе. А ты — рохля.
Но время шло и Аня, не поддававшаяся старости, всегда уверенная Аня, начала болеть. И как-то надобность в поклонниках незаметно отпала. Аня с Павлом были красивой, счастливой парой. Но прошло более 50 лет и счастье, счастье как-то ослабилось.
Сколько можно, появилось горе и напало на эту семью. Сперва заболел Павлик, схватили почки, как он говорил.
- Ага, - сказало горе, - и ударило по Аннушке, - инсульт.
Потянулись месяцы постельного режима. И Павлик, обедавший раньше в лучших ресторанах мира, готовил сам. Но только выздоровела Аннушка, в первый же день она испекла мужу оладьи. Павлик подошел к ней:
- Аннушка, это мое самое любимое блюдо, - сказал он.
БОГАТАЯ Я
Счастье-то какое, Лешенька! Счастье. Скоро Пасха — день замечательный. Знаю, как ты любил этот день. Смотрю на все твоими глазами и радуюсь за двоих. А батюшка в церкви в воскресенье к каждому подошел, поздравил и водой окропил. И говорит:
- Сложите руки, я вам воды благодатной налью, чтобы счастье в доме не переводилось.
И светлели лица, и счастье наполняло храм.
Я по-прежнему, Лешенька, хожу в церковь. С тех пор, как оставила работу. Все-таки 46 лет процедурная медсестра — срок немалый. Сейчас живу для себя и радуюсь, радуюсь тому, что все это твое, Лешенька. Растут 7 внуков и одна правнучка Ауричка. Все внуки в тебя, работящие, внимательные. И коз приедут попасут, и всю работу переделают, а то я к ним еду погостить. Но не нравится мне ни в Белгороде у старшей дочери — шумно, ни в Шабо у младшей, как-то не свой дом. Живу, Лешенька, в селе, где мы с тобой дом построили. Как ты говорил «на семи ветрах». Один ветер со степи дует, другой — с моря, третий с лимана. Прости, Лешенька, что не исполнила данное тебе обещание не быть одной. Тут сватался ко мне один молдаванин — рукастый, головастый. Говорил: «В обиде не будешь». А у меня, Лешенька, сердце занял только ты, для другого мужчины кусочка не осталось. Так и не состоялось наше общение. А сейчас, Лешенька, Ауричка невеста. Равной в селе нет. Молдавская кровь. А я как подумаю о тебе, Лешенька, сравнить тебя не с кем. Кто же еще такое хозяйство держит, как мы с тобой держали: и шесть коров, и четыре бычка, и сто кур, и сорок индюков, и козы, и овцы. И со всем справлялись. Да и разве я одна, Лешенька, дочери наши звонят каждый день, внуки приезжают, заботятся. По праздникам и каждое воскресенье — в церковь. Заслужили мы это право — заботиться о своей душе больше времени многолетней работой. И ты знаешь, Лешенька, смотрю я на прожитые дни и понимаю, какую яркую, наполненную жизнь подарил мне ты. Сколько счастья и радости, каких дочерей, внуков уверенных в себе и самостоятельных. Спрашиваю, о чем мечтаете?
- Да так, как вы с дедом жизнь прожить. О любви, о верности, о доме на семи ветрах.
Дочери наши живут хорошо. У старшей квартира, у младшей дом. Помнишь ту дачу, что я подарила старшей дочери, она ее сейчас продала. Говорит:
- Мама, что тебе дать от продажи?
А я говорю:
- У меня все есть. Богатая я. Мерседес мне не нужен. А так все, о чем мечтала, есть. Дай мне тысячу долларов, чтобы я в две церкви отнесла. Ведь только церковь вела нас все эти годы.
Я хожу в два храма — один очень маленький, а второй нуждается в ремонте. Вот я и хочу дать деньги в эти два храма. Пусть храмы расстроятся, пусть как можно больше людей приходят в них. И пусть эти люди будут так же счастливы, как мы. Помнишь, Лешенька, ты говорил: «Во Франции живут французы, в России — русские, а тут в Украине — живем мы, украинцы». Недавно стали искать чистых украинцев. Я подумала, так мы с тобой, Лешенька, самые чистые и есть. Не воровали, не предавали, своим трудом жили и детей подняли. Чистые — это не запятнанные, я так понимаю.
Все у меня есть, богатая я, счастливая!
БЫЛО БЫ ЗА ЧТО
Почему ее, Тоську, всегда жалеют? То у мамы ее паралич, то ребенок — астматик, то муж до других охочий...
И пыталась она вразумить мужа, усовестить. Говорила:
- Ты же видишь, я как белка в колесе. Мама не поднимается, ребенка нужно водить на процедуры, денег не хватает...
Или:
- Неужели и я бы не хотела пощеголять в новом платье да туфлях на новогоднем балу?! Пожалуйста, давай встретим Новый год дома.
- Ну, нет уж! Если ты не способна купить себе новое платье и сделать прическу — я себе праздник портить не дам!
И муж шел встречать Новый год с очередной пассией. А танцевать он любил. Приходил уставший, в помаде.
- Я ведь тоже человек, - защищалась Тоська.
- Кто? Ты?! Да кому ты нужна с таким приданным — лежачей матерью и больным ребенком? Образование? Так оно сто рублей в месяц стоит и ни копейки больше.
И Тоська, на «отлично» закончившая филфак, хохотушка и заводила, Тоська не находила аргументов для возражения. Но она хорошо понимала, что так дальше нельзя. Нельзя!
...В читальный зал библиотеки, где работала Тоська, приходили разные люди: и глубоко занимающиеся какой-то проблемой, и газеты просмотреть.
Как-то сотрудница отдела указала Тоське на подполковника, сидевшего обычно за вторым столом.
- Он с тебя глаз не сводит!
- Ну что вы, Наталья Ивановна, он мне в дедушки годится. Да у меня и муж есть...
- Какой муж?! - задохнулась Наталья Ивановна.
А подполковник продолжал приходить и читать в Тоськином лице больше, чем в книгах. Ободряюще смотрел он в Тоськины глаза, как бы понимая, что ей нужна помощь.
- Нет! - отвечала взглядом Тоська. - Если я и решусь когда-нибудь уйти от мужа, то уж не к вам...
Но Наталья Ивановна, прожившая безрадостную жизнь со своим мужем, вспоминала, что и у нее когда-то была возможность изменить свою жизнь, но она тогда не решилась. А потом стало поздно.
- Я не разрешу тебе загубить свою жизнь, Тоська. Хватит моей!
И почти силой Наталья Ивановна собрала Тоську на первое свидание с подполковником.
Они стали встречаться... Встречи были невинными, как у школьников.
- Даже не обнимет, не поцелует, - думала Тоська. - Одно слово — старик, пятнадцать лет разницы.
А подполковник думал: «Только бы ее не спугнуть, только бы не потерять такое сокровище». Он стал делать дорогие подарки.
И цветы, и подарки заметили дома. Муж начал устраивать сцены.
- Интеллигентка! Для тебя семья — пустое место. Ты родного отца нашей дочери способна на чужого дядю променять.
Муж стал волноваться. Он забросил своих пассий, вовремя приходил домой. Но Тоська уже чувствовала себя уверенней, даже с таким «приданным».
Муж ходил на работу жаловаться:
- Любовника завела. Семью разрушает!
Наталья Ивановна с сомнением смотрела на Тоськиного мужа.
- Да пара ли она вам?! Вы вон какой! А она? Одно слово — Тоська.
Муж пробовал доказывать, что этот «лежачий чемодан» и «чахоточный ребенок» никому не нужны. Тоська молчала.
Тоська положила мать в больницу — подлечить.
У подполковника была однокомнатная квартира.
Подполковник ее целовал, но сам оставался загадкой.
- Переходи ко мне с дочерью и мамой, - просил он, - проживем.
Однажды после очередного скандала Тоська попросила мужа купить хлеб. Он вышел. Схватив дочь, взяв только сумочку и портфель дочери, Тоська выскочила на улицу. Села в такси...
Дочь ходила по комнате, разглядывая мебель.
- Мягко, - сказала она, сев на диван. - Ой, - опустилась она перед шкафом. За стеклом стояла коллекция дорогих китайских кукол. Подполковник подошел, вынул всех кукол и поставил перед девочкой.
- Играй, - улыбнулся он.
- Все будет хорошо, - поняла Тоська.
Хорошо было не все. Подполковника разбирали на собрании, задержали звание. Но маму из больницы привезли уже на новую квартиру.
Сотрудницы на работе рассуждали:
- Как же ты его терпишь?! Бука такой! Ни в гости, ни к себе пригласить. Товарищи, да и то, только на работе. Газета да телевизор — вот и все его собеседники.
- Я бы не выдержала, - говорила Бэлка.
- И за что Тоська так ему предана, за что его боготворит?! Старый...
- Было бы за что, - сказала молоденькая сотрудница, - я бы и крокодила полюбила.
- Он меня любит, - защищалась Тоська.
- Ой, мало ли кто кого любит, - усмехались сотрудницы.
- И... и... и... Он мужик сладкий. Как прижмет — все на свете забудешь, - призналась Тоська.
Бабы открыли рты. Против такого аргумента
никто
возразить
не мог.
ВЕДЬМА ДОМА
Сорок пять лет! Много это или мало? Это как посмотреть. Мало, если подсчитать, где побывал и что видел. И много, если уже выдал замуж двух дочерей, если растишь двух внучек. Вот и выходит, что все-таки сорок пять — это много.
А тепла и нежности, а любви как-то и не было. Что-то случилось в отношениях Ивана с женой. Отдалились они друг от друга давно, да так и жили: в одном доме, одной семьей, а каждый сам по себе.
Не уважала жена Ивана — за его сентиментальность, да и за желание всем помочь, притом, даром. Непонятна была жене любовь Ивана к животным. Представления у нее обо всем были четкие и твердые: овца — это мясо и шуба, лошадь — работница, вот жаль, кормить приходится. Кота — и того в доме не было: мышей и мышеловкой можно ловить, - объясняла хозяйка. Заводил Иван голубей, так голуби, оказывается, посадочные семена выклевывают и у кур зерно воруют. Разводил кролей, так кролики хозяйку дразнят — у нее щучий прикус. Любила хозяйка кур, но резала их беспощадно. Яйца нести перестала — в бульон. «На что ты еще годишься», - приговаривала она. Очень уж у хозяйки прагматический подход был ко всему живому.
Вот и Ивану не повезло. Были у него, по мнению жены, лишние детали и качества. Душа?! - А на что она ему?! Мужик работать должен. Слезы — так это девкам. Ахи, вздохи, любования — не мужичье это дело, баловство по молодости. Не повезло хозяйке с мужиком, да и только.
А Иван? Когда жена мальву вокруг дома повыдергивала да укропа насадила, вдруг понял — Ведьма!
И больше про себя он ее иначе не называл. Когда жена не слышала, то на вопрос соседей: «Жена дома?! - всегда уточнял: «Ведьма?» И отвечал: «А где ей быть! - Дома!»
А жили они богато. Любил Иван работать. Он в работу с головой уходил: стучал молотком по наковальне, любовался раскаленным железом и ковал, и подковывал, и латал, и лудил... От баб отбоя не было — кто с кастрюлей, кто с косой...
А рядом с кузницей целый день паслась на травке его любимица — овечка Марьянка. Шесть лет назад подарили Ивану в шутку на день рождения эту овечку и с тех пор не расставался он с ней ни днем, ни ночью. Выкормил ее из соски: когда же Марьянка подросла — ела, стоя рядом со столом хозяина. Иван брал кусочки хлеба со стола и то и дело протягивал своей любимице. Он был для овечки и хозяином и другом. Куда бы ни шел Иван — она шла следом. Сидел в пивной — овечка стояла под окном и заглядывала в него. Зимой пару раз, бывало, пьяный Иван падал в снег и засыпал. А овечка стояла над ним и блеяла: - бе-е-е, бе-е-е, подняв одну ножку, легонько толкала Ивана копытцем, - вставай, мол, замерзнешь. И всегда добивалась своего, Иван вставал и плелся домой.
Но хозяйка ненавидела овечку лютой ненавистью.
- Овцу в дом! - кричала она. - Еще в кровать ее положи!
А Ивану разреши — положил бы. Марьяночка спала рядом с кроватью на коврике.
Ненависть жены к Марьянке кипела шесть лет. И не понимала жена, что, может быть, Марьянка — это ниточка, которая держит Ивана на белом свете.
Совсем не так хотел Иван прожить жизнь. Рассказывая младшей дочери сказки о заморских странах, говорил:
- Вот подрастешь чуть-чуть, поедем, мир посмотрим.
- Даром деньги тратить, - ворчала жена.
Потом хотел дочерей хоть по театрам, по музеям поводить, к мировым ценностям приобщить... А жизнь в селе прошла. Вот и остался у Ивана маленький кусочек живой природы, который он так любил наблюдать — Марьянка.
- Бе-е-е, бе-е-е, - говорил овечке Иван.
- Бе-е-е, бе-е-е, - отвечала Марьянка.
Из-за того, что Иван перекармливал Марьянку, она покрылась жирком и походила на белый мохнатый шар.
В селе к Ивану с Марьянкой давно привыкли. Все, кроме жены. Она не переставала плести козни, строить планы, - как бы извести овечку: то подольет чего-нибудь, то подсыплет. Но Иван был настороже и говорил:
- Есть она будет то, что ем я.
И это спасало Марьянку.
Но вот в селе появились закупщики скота. Иван уехал по делам в район, а жена за поллитра уговорила чабана продать закупщикам Марьянку.
Приехал Иван домой... Поняв, что произошло, он рыдал, как маленький. Чабан, чувствуя грех, обещал Ивану, что при первом же окоте своих овец подарит ему ярочку. На Ивана было больно смотреть. Все сопереживали ему. Все.
«Ведьма» была спокойна.
...Потом Ивана вынули из петли... Иван лежал на кровати с закрытыми глазами. Жена сидела рядом и держала его за руку. Она впервые в жизни серьезно задумалась и испугалась... Дети живут своей жизнью, приезжают редко. Забота о матери сводится к фразе: «Ну как ты там? Здорова?» А в ответ на жалобы - «Мы моложе на столько, а тоже — болеем». Кто о ней заботился всю ее жизнь? Дров нарубить, водопровод починить, крышу покрасить... Да и мало ли по хозяйству дел? Вот и выходит, что без мужика в хозяйстве — труба дело.
А мужик Иван справный. Зарплату, хоть небольшую, - всю до копеечки приносит. И поет как... Всегда на гулянках его просят: «Спой, дядя Ваня!» А она только фыркала, только подтрунивала: «Ишь, соловей какой выискался!»
А когда ее аппендицит прихватил, то Иван ее на руках до телеги нес, все спрашивал: «Что? Больно тебе? Потерпи...»
Есть в нем это свойство — жалость... Кролики эти, дразнилки... Так бог с ними, могла потерпеть!.. Голуби? - так корм этим ворчунам Иван сам покупал...
...Марьянка! Да! Вот она, вот она — главная разлучница. Именно ее она ненавидела больше всех. Именно этой большой привязанности не простила Ивану. Хотя... лучше овцу держать, чем, как другие мужики, полюбовниц заводят.
Ну, уж это не стерпеть! «Марьяночка, Марьянушка». Как он только ее не называл. По голове ее гладил, а пьяный — так и в морду целовал. Нет. Не стерпеть...
Устала от мыслей, закрыла глаза. И вдруг, как гром среди ясного неба:
- Марьюшка! Любимая! - бежит к ней молодой Иван, протягивая руки. - Женушка моя бесценная!..
Приятно. Но зачем слов-то столько, - вспоминает Марья.
...А дочь родилась, так Иван в селе розы нашел. Все астры да пионы носили, а они шли из больницы — Иван нес дочь, а она, Марья, большущий букет роз. И снова Иван говорил, говорил ей что-то, рисовал райскую жизнь...
А сам потом на овцу переключился, стал ей говорить все ласковое. Даже назвал ее похожим именем...
...А может... Может, те слова, которые были предназначены ей, Марьюшке, и пришлось Ивану сказать овечке, так как Марья не сумела их услышать?
ВЕРА
- Не отчаивайся, - успокаивала Верочку бабушка, - 20 лет — это молодость. Встретит тебя еще твое счастье, ты еще очень молода. Богу виднее, когда его явить на твои ясные очи, - говорила она в 30.
В 40 лет уже не было рядом бабушки. Вера сама принимала решение.
Радостно-торжественная, парадно-нарядная сидела она возле телефона: «Сейчас он позвонит. Сейчас». Человек, которого она ждала многие годы. Человек, для которого слово такая же часть его тела, часть его души. Верочка улыбалась. Ей все же удалось дождаться именно его. И теперь рядом со мной будет мужчина, будет друг. Ведь он так и сказал: «Вы сделали правильный выбор, я вас не обману, я не умею этого делать». Верочка перебирала каждое сказанное им слово за эти 3 недели разговоров с ним. Ничего не настораживало ее, нет. Все будет хорошо. У нее есть друг, бывший военный, человек долга. Верочка уже в который раз проверяла правильно ли лежит трубка. Телефон не зазвонил. На следующий день, позвонив его товарищам, она узнала, что он госпитализирован. Потеря памяти, контузия.
В 45 лет она уже искала в журнала и газетах объявления. И вдруг.
Бывший военный ищет добрую женщину, хозяйственную, сердечную для создания семьи. Это она, Верочка, это она, чувствовала Вера. Она позвонила в газету и сказала свой номер. Господи, что с ней творилось эти дни, пока он не позвонил ей.
- Все будет хорошо, - говорил он, - мне уже нравится ваш голос. Мы обязательно понравимся друг другу. Правда, вы учились, а я воевал, - рассказывал он при встрече. - Есть мужчины, которым нравится, знаете, родину защищать, вот я и защищал ее нерушимость.
- А где вы воевали?
- В Чечне, на Кавказе, а потом госпиталь. Уйма потерянного времени.
- Но сейчас давайте его не терять.
Они начали встречаться чаще.
Врач госпиталя сказал Вере:
- Это тяжелая болезнь. Это на всю жизнь.
Но Вера знала, что ее вера, ее надежда, ее любовь сделают невозможное. И он обязательно забудет о своей болезни.
ДВОЕ
Наташа забежала в студенческое общежитие.
- Здравствуй, - увидел ее знакомый.
- Рада тебя видеть.
- А я хотел с тобой поговорить, - сказал парень. - Зайдем на секунду в мою комнату.
Она, удивляясь, пошла за Олегом. В комнате был незнакомый парень.
- Знакомьтесь, а я сейчас, - выбежал Олег из комнаты.
- Здравствуйте, - сказал парень. - А я вас знаю, вы учитесь на 1-м курсе.
- Но я вас тоже знаю, - удивились она, - у меня есть газета с вашей фотографией. Я проводила собрание о выпускниках нашего вуза. Вы же ленинский стипендиат.
- Да ладно, я нормальный.
Парень был внесен в почетную книгу факультета, в институте был бессменным секретарем комитета комсомола, ленинским стипендиатом.
- У Олега какие-то неотложные дела. Можно вас проводить.
- Пожалуйста.
Они шли пешком через город. Она с интересом слушалась этого умного человека. Так они начали встречаться. Но встречи были редкими, парень жил в другом городе, точнее в райцентре и приезжал сюда только по делам. Оказалось, что она давно нравилась парню. Он видел ее еще в сентябре и несколько месяцев искал повод с ней познакомиться. Но что-то в нем ей не нравилось. Вот уже и мама после знакомства с ним сказала:
- Он не видный, как вы будете выглядеть со стороны, он невысокий.
Парень уже просил ее стать его женой.
- Если ты дашь согласие, я попрошу твоей руки у родителей.
Согласие она не давала. Он звал ее уехать с собой, перевестись на биофак, который был рядом в городе.
- Нет, я хочу быть врачом, а не биологом, - отстаивала она свою позицию.
- Биолог тоже замечательная профессия, - убеждал он.
- У вас театров мало, - говорила она.
- Да мы постоянно ездим в город, где гастролируют лучшие театры страны. И нам всегда сообщают о приезде новой труппы.
Что-то не то, думала она. А вдруг так получится, что я буду жалеть. Я буду стоять вечерами у окна и ждать, ждать чего-то не совершившегося. Она не решилась уехать с ним.
Он женился, она вышла замуж. Он знал о ее судьбе все. И она многое знала о нем. Но он зачеркнул эту женщину для себя. Он весь сосредоточился на семье и она считала, что поступила правильно, не выйдя за него замуж. Но что-то случалось, когда кто-то произносил его имя или ее фамилию. Что-то вызывало в душе обоих тревогу. Потом неудачное замужество ее дочери. Она помогала дочери выстоять. Они уже жили одни. Две худенькие женщины — мать и дочь. Мать жила заботами дочери и ее делами. Она как будто сама поступила и закончила аспирантуру, она как будто сама преподавала студентам и заведовала кафедрой, она разбирала жалобы сотрудниц, добивалась жилья, она с волнением отправляла дочь на экзамены и встречала ее дома. Вся ее жизнь заключалась в ее дочери. Хоть бы она, ее дочь, была счастлива, думала мать. А он, вырастив двоих детей, обеспечив свободную жизнь своей семье, вдруг понял: я выполнил все свои человеческие долги, неужели мне никто не должен? И вдруг как откровение — она должна. Именно она, единственная женщина, которая могла сделать его счастливым. Они уже оба поняли это. Но встретятся ли они?
ДОМАШНИЕ ДЕСПОТЫ
Лилька жила сегодняшним днем...
А когда-то, давным-давно, педагоги совершенно неправильно ее ориентировали.
- Каждый день нужно посвящать будущему, - говорили они.
И Лилька рисовала мужественным юношей и девушек и подписывала рисунок: «Это нам строить коммунизм». Она не ходила на танцы — там могут встретиться плохие мальчики. Лилька была бессменным комсоргом класса, ее называли «железным Феликсом» - ведь она могла запретить себе очень многое. «Все будет потом, в том прекрасном будущем, - которое мы строим своими руками».
- Лиля! Ты нравишься Толе из 7-А.
- Что вы, девочки, мне и почитать некогда.
- Лиля, тебе нравится Витька? - спрашивала подруга. - Я по нему сохну.
- Пожалуйста, я сделаю все, чтобы он на меня не смотрел.
А сама думала: «Я должна себя беречь для Него, для единственного на всю жизнь».
- Лиля, тебе хочет назначить свидание Сережа из 10-Б.
- Девочки, я боюсь дружить с мальчиком. Я не знаю, о чем говорить, он сразу поймет, что я дура.
Проходило время, и она встречала Сережку, идущего с другой девочкой. Но Лилька жила во имя будущего. И, конечно, поступила она в свой институт, конечно, тоже была там комсоргом.
Но любовь, которая кружила головы ее однокурсницам, не приходила. Двадцать один год — почти старуха! Она стала встречаться с парнем, прониклась к нему теплыми чувствами и вышла замуж. Все! Она отрезала от себя весь мир. Лилька сосредоточилась на муже и вскоре на сыновьях. «У них все должно быть хорошо. Я полностью посвящу им свою жизнь. И, конечно же, все будет прекрасно — ведь за добро платят добром, а на любовь отвечают любовью». Радостная и заботливая, она встречала мужа с работы, бежала за сыновьями в детский сад. Их два! Они должны увидеть все, многому должны научиться. Пусть им будет комфортно и весело! «Я научу детей радоваться жизни, достигать поставленную цель».
И Лилька учила сыновей музыке и танцам, водила в спортивные кружки, организовывала воскресные походы за город всей семьей.
Но муж ее радости не разделял. Ему просто было рано жениться. Такие, как он, созревают для семьи лет в сорок. А пока он жил своей жизнью, пользуясь при этом и жизнью жены.
Но Лилька старалась во всем поддерживать мужа, помогать ему. Нельзя размениваться, нельзя отвлекаться.
Счастье, огромное счастье — оно строится нашими руками, - убеждала себя она.
Муж же был настроен пессимистически: «Все! Уже с «базара». Тебе уже тридцать пять. Дальше лучше не будет», - размышлял он.
Лильке становилось страшно. Но не даром она все свои школьные и студенческие годы была комсоргом.
- Все будет хорошо. Муж должен стать хозяином, почувствовать себя главой семьи.
И покупалась машина, и строилась дача.
- У меня семья на последнем плане, главное — работа, друзья, - отстаивал муж свои убеждения.
...И недостроенная дача разрушалась ветром и дождем, а машину просто увели более предприимчивые люди.
- Все будет хорошо, - оставалась у Лильки надежда. Растут сыновья.
Но они никак не хотели становиться самостоятельными. Дети подражали отцу:
- Что, в доме соли нет?
- Есть, - отвечала Лиля.
- Почему же ее нет на столе?
Домашние становились все деспотичнее. На Лильке держалась и работа, и базар, и все домашние хлопоты, и уход за тремя мужчинами. Даже к подруге Лиле ходить строго запрещалось.
- Я зачем тебя держу?! Твое дело — кухня! - говорил муж.
Прошло семнадцать лет. Высеченные в Лильке слова «Жить во имя будущего» горели и вели за собой все эти трудные годы. Но сейчас Лилька растерялась. Столько лет упорного труда, столько сил и любви... И куда, куда исчезли результаты ее титанических усилий?
- Я неправильно жила все эти годы, - поняла Лилька. - Нельзя было зачеркивать себя даже во имя детей, - пришло к ней позднее прозрение.
Если муж за семнадцать лет не оценил ее нежность, заботу и предпочитает других женщин... Сколько лет еще ждать признания?!
И Лиля решает посмотреть в глаза мужчине, который давно выказывал ей свое расположение... Какой чудесный мир открылся ей!
В те короткие тридцать-сорок минут, которые им удавалось увидеться, они не могли наговориться.
- Я не должна! - жива была в Лильке мораль.
- Чем тебе могут повредить разговоры? Хоть это ты можешь себе позволить? - убеждал он.
Впервые Лиля позволила себе быть счастливой. Впервые ей сказали слова, которых она ждала всю свою жизнь: «Маленькая моя!»
Прошел год. Год встреч и разговоров. Оба убедились, что эти встречи не случайны, что они духовно близкие люди, с одними идеалами и понятиями о чести. Лиле остро захотелось быть красивой, желанной и любимой.
- Для тебя, для тебя, для тебя, - пела в ней какая-то струнка, когда она покупала ту или иную вещь, в которых отказывала себе раньше.
И жгучее отчаяние охватывало ее в те дни, когда Его не видела. Полчаса разговоров с Ним, а потом утро, день и вечер разговоров с Ним, но без Него. Лилька поняла, что это любовь.
А он... Он пытался быть честным. Разлюбить?! Но это уже зависело не от него. Обидеть жену тоже не мог. И он решил не видеться с Лилей хотя бы несколько дней. Выдержать.
Лилька уже на второй день запаниковала.
- Господи! За что?! Ей, нашедшей в жизни только этот маленький лучик счастья, потерять его?! И остаться с домашними?! Нет! Так жить она не сможет.
Прошло три дня. Лиля ходила по любимому городу. Купила снотворное. Может, отоспаться? Пройдет? Затем пошла в кафе, заказала кофе. За соседним столиком мужчина заказывал коньяк. Лиля заказала тоже. Выпив, она поняла, что должна знать правду. «Я только посмотрю ему в глаза, все пойму и сразу уйду...»
Дом она знала, номер квартиры подсказали соседи. Позвонила... Открыла жена. Весь хмель, вся решительность мгновенно улетучились. Ужас содеянного заставил Лильку зажмуриться... А потом вдруг поток слез хлынул из ее глаз.
- Я... я...
- Что случилось? - увидев милую, совершенно несчастную молодую женщину, участливо спросила Его жена.
- Я... я... Какой ужас!.. Простите меня.
Жена уже стала о чем-то догадываться. Но откровенное горе женщины не могло не расстрогать.
- Ну, успокойтесь. Все не так страшно.
В жене говорила мудрость пятидесятилетней женщины.
- Вы еще очень молоды... Вы будете счастливы...
- Простите меня... - только лепетала Лиля.
Она не помнила, как спустилась по лестнице, как пришла домой.
Но тут она посмотрела на часы: пять! Скоро придут домашние деспоты. Ужин еще не готов. А главное — она не вынесет больше ни одного упрека, ни одного оскорбления и, тем более, скандала. Это все!
Будущее — миф!
Есть только реальность!
- написала она на листе бумаги.
И выпила все купленное снотворное.
МИША
Миша — он же Майкл, он же — Мойша, - был личностью яркой и незаурядной. Занимаясь на вечернем отделении модного в то время института связи, он днем работал на заводе «Продмаш» электромонтажником. И, конечно, все-все-все его обожали.
Родственники и друзья, живущие в Америке, писали: «Майкл, что тебя держит в этой стране?! Бери Софу и приезжай».
Но Миша любил свой город. Софа — мама Миши — тоже не представляла себе жизни вне Одессы. Она любила сына больше всего на свете и звала его ласково: «Монечка». А сверстники и все знакомые в этом городе, где чувства достигают апогея, но где у всех неясное будущее, звали его Мишей.
Мишенькой звали его и девчонки. Девчонки, которые почему-то всегда вертелись возле Миши, бросали на него влюбленные взгляды и отвечали — чего греха таить — на его чувства.
Мише приходилось быть виртуозом, чтобы никого не обидеть. Он встречался сразу с тремя-четырьмя девчонками и для безопасности разработал целую систему.
Если Миша был увлечен, например, Ниной, то он старался, чтобы именно двух-трех других девушек тоже начинались с буквы «Н» - Нонна, Надя, Наташа. Если начинал встречаться с Леной, то одновременно и с Лорой, Люсей, Лидой. Обращаясь к девушке, Миша обычно выговаривал первую букву и запинался. «Лена», - подсказывало влюбленное создание, в глубине души любя его за это заикание еще больше. Метод был беспроигрышным.
Ловили Мишу, ловили в свои сети девчонки...
И никто не ожидал, что он вскоре женится и станет любящим и верным мужем. Женится на (как он сам любил говорить) папке с нотами. Потому что девчонка, несшая эту папку, была такой легкой и грациозной, что, казалось, папка гораздо весомее. Эфемерное создание было с густыми рыжеватыми волосами и распахнутыми зелеными глазами.
Достаточно было Мише посмотреть в глаза этой девочки, чтобы понять, что вся его жизнь отныне будет связана с музыкой и прекрасным именем Рахиль. (Хотя подруги звали ее просто Рита).
И это совершенная неправда, что мужчины замечают только уверенных в себе женщин и девушек. Таких девушек замечают только те мужчины, которым самим не хватает уверенности, и они хотят восполнить ее за счет своей подруги.
А у Миши с уверенностью все было в порядке.
ЛЮБИМАЯ
Девушка с заплаканными глазами шла по тротуару. С другой стороны улицы высился забор колонии. Как далеко была девушка от обитателей колонии и как она была обижена. Сегодня вся группа смеялась над ее чувствами. А Коля, между прочим, на свадьбе пользовался успехом. Ни одной юбки не пропустил. На глазах у нее выступили слезы. Обидно было, что ее парень решил ехать на свадьбу один.
- Ну тебя же родители не отпустили, не сидеть же мне дома.
Да, Коля с Ликой целовался и неоднократно. Оля широко открыла глаза, а Коля только улыбался, говоря «дело молодое».
- Брось его, - кричали ребята.
Она схватила портфель и выскочила из аудитории. А Коля не побежал за ней. Пусть проплачется, привыкнет. За ней выскочила подруга:
- Смотри, доиграешься, - сказала она. - Не так уж он плох, кобель как все.
Успокоила. Смириться с тем, что твой парень кобель как все непросто.
Девушка по улице бежала. Колония, что рядом, свободе угрожала. Проволока колючая, окна все закрыты. Кто сидит в колонии, воры и бандиты? Но горестные мысли парень вдруг прервал. Прерывисто и страстно с крыши закричал: «Красивая, приди ко мне, приди я скоро выйду. Клянусь, я в жизни никому не дам тебя в обиду!» Девушка, подняв голову, смотрела на крышу. «Я Петр Сазонов, Петр Сазонов», - кричал ей парень смело. Огромными глазами она на мир смотрела. Она подошла к окну и решительно взяла бланк заявления прошения о свидании. «Прошу свидание, в графе степень родства написала «невеста».
- Тебе разрешили свидание, - сказал лейтенант. - Хоть в благодарность за известие скажи, кто она.
Петр молчал.
- Правильно тебе кличку дали Молчун, - сказал лейтенант. - Ты даже не молчун, дундук, человек без чувств и сердца. Что ты ей скажешь, что у тебя две ходки, что ты талантливый вор и у тебя будущее вора в законе. Зачем ты ей нужен? Я вот и с образованием, и с деньгами, а любовь не встретил, потому что такие как ты голову бабам мусором забивают. Тебе дадут свидание, если ты скажешь, как ее зовут.
- Любимая, - ответил Петр.
А начальник, рассматривая прошение о свидании, заметил, что к Петру просится новенькая.
- Что я, мать Тереза?! - сказал начальник. - Того изолирую, того оберегаю от общения с изолированным. Хочет судьбу себе портить, пусть портит. И о чем эти бабы думают?
- Да, - смеялись в камере. - Она в портфельчике вместо учебников будет твое досье носить.
Петр молчал. Все знали, если Петр замолчал, то никакими уговорами, посулами, тем более жестокостью, слова добиться было невозможно.
Вот сейчас их первая встреча.
- Любимая, - уже с порога сказал он.
А она расплакалась, растерялась.
- Плакать ты больше не будешь, я тебе обещаю, еще полгода, все будет хорошо. Только не забывай меня.
- Нет, - пообещала любимая, как с этих пор ее называли в зоне.
- Мы уедем отсюда.
Потом он ей рассказывал: «Я очень люблю этот город. Город — это часть меня. Но тебя я люблю больше. И для твоего счастья нам лучше уехать». Понимаешь, за каждым поступком ребенка стоит взрослый, а взрослых здесь очень много. Они понимали друг друга с полуслова.
- Я слободской, - рассказывал парень. - Многие дети оттуда попадают в колонии. Ни спортзалов, ни театров. Если бы я тебя не встретил, считал бы, что у меня судьба обычного слободского парня.
Он уже знал ее имя, фамилию, но продолжал обращаться «Любимая». Они уехали, прошли годы.
- Любимая, - говорил муж жене. - Я сбегаю за мороженым, а ты не пропусти внуков.
Внуки в форме курсантов мореходного училища шли по набережной. Хотелось побежать, но форма обязывает. Дедушка с бабушкой улыбались.
ЛЮБОВЬ НЕЧАЯННО НАГРЯНЕТ
Юля приехала на день рождения подруги. Южный Буг, лето, стол поставили во дворе. Атмосфера была теплой и дружественной. Юля ловила на себе взгляды троюродного брата подруги. Пригласив ее несколько раз танцевать, парень сказал:
- Давай пройдемся по селу, посмотрим.
Дорога вела к реке. Парню было хорошо и радостно. И Юля тоже улыбалась. Парень запел «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь».
- И часто вас так ошарашивает? - спросила Юля не без тени иронии.
- Да вот впервые. Как-то дела, дела, суета, сует, тренировки — подготовка к жизни. А тут увидел тебя и понял, это жизнь. Понял, что твой голос, твои руки многое во мне изменили.
В голосе его были радостные нотки, возле ямок на тротуаре он поддерживал Юлю за локоть. Обоим было тревожно и радостно, возле реки не было ни лавочек, ни деревьев, только сухие камыши. Он увлек ее в камыши, хотя камыш просматривался из всех близлежащих домов и подворьев. Парень стал целовать Юле руки, щеки, волосы. Обоим было хорошо и радостно. Юра был потрясен. Его голос становился теплее и теплее:
- Какое это богатство, любимая девушка.
- Нет, но это рано, - говорила Юля.
А Юра вдруг спросил:
- Зачем, скажите мне, зачем Бог создал Еву и Адама?
К берегу подходила группка подростков.
Юля и Юра вернулись к столу. Реакция именинницы была резкой.
- Зачем он тебе? Он твой ровесник, - говорила она. - Ты знаешь, женщина стареет раньше мужчины. Тебе дядька нужен лет на 10 старше тебя.
И Юля, сославшись на головную боль, уехала на рейсовом автобусе. А именинница для этого отвлекла Юру. Прошли годы, Юля была замужем. По совету умных она вышла за мужчину старше ее на 12 лет и разошлась, потому что он волочился за каждой юбкой. Юра тоже был женат. Но он думал, что повторятся такие чувства, как летом к Юле, что захочется петь.
А жена изменяла ему и разошлась, назвав его неласковым.
- Без любви жила, - сказала она.
Встретив старую подругу, Юля узнала, что Юра ее искал, просил родственницу дать ему Юлин телефон, но подруга сделала все, чтобы они не нашли друг друга. Вспоминая прошлое, Юля часто думала о том счастливом времени, о сухих камышах и о том чувстве, которое нечаянно нагрянуло на них обоих. Даже несмотря на несоблюдение пропорций в возрасте. Главное было его не пропустить.
ВОТ НА ЭТОЙ ДЕВУШКЕ Я БЫ ЖЕНИЛСЯ
Все мы когда-то были молодыми, совершали ошибки. Иногда понимали, что не все сделали хорошо, но гнала и гнала вперед сила, которая называется «молодость».
Володя уже давно сделал вывод, что девушек в Одессе — море. Встречаться с девушками, у которых разные имена — себе же дороже.
- Ничего, я лучше буду чаще ссориться и встречаться с другими, - успокаивал себя Володя.
Он встречался с двумя-тремя Ленами, потом подбирал четырех Наташ... Вел склеротичку — записную книжечку, куда записывал даты свиданий. И к чести Володи нужно заметить, что почти никогда не опаздывал на свидания. А если Лены или Наташи встречали его с другой девушкой, Володя умел так «запудрить мозги», что девушкам ничего не оставалось, как его же и пожалеть.
- Это же моя двоюродная сестра, - объяснял Володя. - Совершенно естественно, что я держу ее за талию.
- Сколько же у тебя сестер? - спрашивали девушки.
- Целое кодло! У меня только теток с дядьками... - и Володя начинал загибать пальцы.
Собравшись в армию, Володя еще раз убедился, что ждать его будут все.
Но само количество адресатов скоро утомило Володю. И он забывал, что кому писал. Не копии же оставлять... Да и из-за расстояния что ли все эти Лены, Лики, Наташи как бы уменьшились в размерах и стали казаться уже не столь важными. Хотелось, чтобы хоть одна девушка была рядом, здесь, в Чехословакии.
...Утренняя поверка. Солдаты стоят на плацу по стойке «Смирно!» Вот через плац идет врач Ирина Николаевна.
Ирине Николаевне сорок пять лет. Но женщина, независимо от лет, всегда остается женщиной. Стройная, с ямочками на щеках, в белоснежном халатике!
И все головы солдат делают полоборота, провожая ее взглядом. И командир, забыв, что нужно отдавать следующую команду, очнется только тогда, когда за Ириной Николаевной закроется дверь медпункта, и скомандует «Вольно».
А солдаты... Все они в этот момент забывали, что еще вчера были маленькими, что кто-то писал маме: «Мама, здесь очень тяжело. Забери меня отсюда или хотя бы приедь. Привези побольше конфет». Они забывали даже то, что они солдаты. В эту минуту каждый знал и чувствовал только одно — он мужчина.
У Ирины Николаевны была семья. Но с разбуженным Ириной Николаевной воображением каждый солдат мечтал на ней жениться. А русских девушек здесь, в Чехословакии, было очень мало — две телефонистки, которые давно потеряли счет претендентам на их руку.
И вдруг, как пушечный выстрел: в распоряжение части поступили две медсестры — красивые, стройные.
С особой тщательностью драились пуговицы и пришивались воротнички. Скоблились подбородки и подстригались ногти. С утра придумывались предлоги, позволяющие пройти мимо медпункта, чтобы хоть глазком увидеть их — медсестер.
Созерцание медсестер подняло планку настроения личного состава на недосягаемую высоту.
- Хорошенькие!!!
Девушки это чувствовали: кокетничали, посмеивались, смущались — использовали все женские хитрости. Солдаты шутили, говорили девушкам комплименты.
Но только один он, Володька, сказал, глядя в глаза одной из них: «Вот на этой девушке я бы женился». И девушка поверила в искренность и надежность Володи.
...Прошли годы. Было многое: радовали дети и они же огорчали; работали всю жизнь, но денег не хватало и приходилось еще подрабатывать...
Но... на серебряную свадьбу пришло много родных и друзей. Невеста несколько смущенная, была задумчивой: «Все ли хорошо? Сделала ли я счастливым своего мужа, детей? Не жалеет ли он?» От волнения щеки ее покрылись нежным румянцем.
- Жениху слово! - прервал ее мысли тамада.
Внимательно и ласково посмотрел на жену рано поседевший Володя.
- Вот на этой девушке я бы женился! - произнес он.
- Все! Все хорошо! - счастливо засмеялась невеста.
А все почему-то не сдержались и стали аплодировать.
ПЕРВЫМ ДЕЛОМ, ПЕРВЫМ ДЕЛОМ САМОЛЕТЫ!
Нельзя так замыкаться в своем горе. Мила хорошо это понимала. Да и горе ли это?! От нее ушел человек, который не раз ее предавал.
- Горе! - решает она.
Горе, потому что отца любит ее 14-летний сан, и сегодня ему очень плохо. Вот уже четыре месяца длится это сегодня.
Сын звонит отцу, встречается с ним. Он даже обвиняет ее, мать, отдавшую им — сыну и мужу — лучшие годы своей жизни.
Нет, не в чем ей себя упрекнуть. Дом опрятен и ухожен, здоровье сына и мужа сохранено; уважение друзей и знакомых подтверждает то, что прожиты годы правильно.
Но вот, муж — уже бывший. Вот он уже женился на другой. Пройдя все эти этапы, которые суждено пройти женщине, оставленной мужем — оскорбление, обида, жалость к себе и сыну, отчаяние — Мила решила взять себя в руки. Как выйти из сложившейся ситуации? Народная мудрость гласит: клин выбивают клином.
Да... А какие они, эти мужчины? До этого Милочка на улицах любила смотреть на красивых, нарядно одетых женщин. А мужчины... что на них смотреть — у нее муж есть.
Теперь она заставила себя посмотреть на мужчин — в троллейбусе, на улице. Услышала несколько комплиментов.
- Нормально, - подбодрила она себя. Теперь надо перестать быть «железной леди», оставить конкретность, обязательность в разговорах с противопложным полом. И если раньше на комплимент мужчины Мила серьезна отвечала: «Спасибо, мне очень приятно», то сейчас она просто мало улыбалась, что вызывало целую серию дальнейших комплиментов. Поощренные ее улыбкой, мужчины чувствовали себя уверенней и назначали свидания. Мила отнекивалась, но понимала, что ей предстоит более длительный разговор с мужчиной, чем пара фраз. Она стала слегка кокетничать.
Результаты не замедлили сказаться. Скоро собралась целая группка поклонников. Мила шутливо говорила: «Устрою конкурс женихов и пусть победит сильнейший». Кто-то обижался, кто-то считал для себя недостойным участвовать в шутливых конкурсах, а некоторые продолжали настаивать,дорожа отношением с ней, Милочкой, столько лет бывшей женой одного человека.
...Утром раздался звонок. Мила открыла дверь. За дверью стоял один из поклонников.
- Я решил не дожидаться конкурса. Я в себе уверен. Надеюсь, и ты это поймешь и приобретешь такую же уверенность.
Мила предложила чаю, но краем глаза видела, что сын неприятно удивлен появлением чужого мужчины в доме.
Юрий шутил, каламбурил. Ему почему-то стало просто и хорошо в этом доме, в присутствии Милы.
«Какая она домашняя, - думал он. - Какая идеальная женушка, милая, добрая. А с сыном я подружусь — столько юношей повидал на своем веку, в судьбах стольких принимал участие. Все будет хорошо».
- Он любит отца, - защищала сына Милочка.
- Да, но отец его не очень любит, - возражал Юрий, - иначе на первом месте у него была бы судьба сына.
Мила соглашалась. Она слушала Юрия, удивляясь: такой глубокий, честный и порядочный человек, а вот тоже не оценили, не берегут. Чем-то их судьбы были до боли похожи. Всю свою жизнь они оба черпали из сокровищниц своего сердца и дарили близким заботу и любовь... И никто этого не замечал.
- Я хотел бы прийти домой с хлебом или с цветами и услышать: «Спасибо, мой дорогой»
- Какие похожие мысли, - удивлялась Милочка. Ведь и ей всю ее жизнь не хватало именно этой заботы и нежности...
Они стали перезваниваться. Как-то в воскресенье сын уехал к бабушке. Пришел Юрий. Ему сразу захотелось устранить все неполадки в давно запущенной квартире. Он испытывал непреодолимое желание окружить Милочку комфортом.
- Течет кран? Я уже отремонтировал. Этот отрезок трубы я обязательно заменю. Стекл в горке открываются вот так, - говорил он, меняя стекла местами. - Если будут проблемы с газом краном, вот ключ, которым можно подогнать шайбу...
А Милочка, как балерина, кружилась среди кастрюль и тарелок, вилок и салфеток.
- Помощь почистить картофель? - спрашивал Юрий.
- Нет. В доме столько мужских дел... Я рада, если ты поможешь хоть с несколькими.
А дел действительно было много. Юрий отлаживал то одно, то другое. Иногда заглядывал на кухню, чтобы полюбоваться Милочкой.
- Какой чудесный день! Как все празднично! И весь этот праздник создала она, Милочка, своим присутствием.
Ему захотелось петь.
- Первым делом, первым делом самолеты, - услышала Милочка приятный баритон.
Как прочувствованно он поет.
- Ну а девушки?
- А девушки потом, - подхватила она.
Какое созвучие настроений! Как, оказывается, приятно петь дуэто. Как радостно!
...Но в планы бывшего мужа такой расклад дел не входил. Он приехал и потребовал перемирия, обвинив Милу во всем.
- Не уберегла свое счастье?! Отпустила?! Должна была костьми лечь на пороге. Сейчас опять неправильно себя ведешь. О сыне подумай!
Оказывается, Мила должна была страдать, быть одинокой, ждать, ждать и ждать — а вдруг онтам не приживется и пожелает вернуться....
Милочка снова загрустила. Попробовала поговорить с сыном. Сын был эгоистичен и категоричен:
- Мне другой отец не нужен, - сказал он.
Побившись месяц, Мила решила не делать открытий.
- Худо-бедно, а я свою жизнь уже прожила. Нельзя не думать о сыне. «Первым делом, первым делом — самолеты...» - повторяла она слова...
Почему-то и он, человек, к которому она прониклась уважением и симпатией, запел именно эту песню.
ПОЧЕМУ?
Почему ему, рабочему парню, уважающему простоту и откровенность, ему, избегающему витиеватостей...
- Все должно быть четко и ясно, - говорил он.
Именно о таких людях говорили: «Прост, как правда». Но многие за это его уважали. Дома и жена, и дети. Он говорил:
- Сколько Бог дает, столько будем растить. А для чего мы работаем. Не верю я в сокровища, передающиеся по наследству. Вот что при жизни смогу передать, вложить в детей, вот это и сокровища.
Его слово была законом в семье. Да иного и быть не могло. Он отвечал за жизнеобеспечение семьи. Жена тоже старалась: шила, варила, но не приносила в дом денег. А сегодня деньги еще не отменили. И все можно было приобрести только именно за эти деньги. Но вдруг... Боялся он этих опасных вдруг. Почему-то все летит в тар-тарары. Летит вся его стабильность и прочность, наработанные годами. Вдруг он заметил, что Ольга Ильинична, приезжающая к бабе Сане, вызывает у него больше чувств, чем он бы хотел. Почему-то заставляет его останавливаться возле ее дома. Здороваясь с ней, он наслаждается звуками ее голоса и пытается вобрать в себя всю гамму чувств, рождающуюся уже в этом особом пространстве. Не женщина, а Кио. И что он будет с ней делать? Она со своими требованиями, со своей изысканностью, со своей необходимостью во всем видеть прекрасное, сбежит от него через час. Так говорят умные люди. Да и о чем он с ней будет говорить, только две-три незначительные фразы о погоде, о деревьях в саду, потому два-три взгляда при встрече. Но уже и он, и она чувствовали растущее напряжение. Он уже не глядя знал, что сейчас мимо проходит она. Он поворачивал голову — действительно, она проходила мимо. Жена заметила в нем непонятную сдержанность, сделала свои выводы, накупила нарядов, стала менее ворчливой, что мужа тоже устраивало. Вот ведь штука какая, думал муж, и не рассказать, и не поделиться, и не исправить ситуацию. Вроде ничего нет. Он не мальчик. Случалось у него две-три ходки. Сделаешь, а потом сам понимаешь: семья дороже. Бывало и жена не заметит. Так вели себя многие мужчины, но сердце при этом не рвалось, не страдало. А тут до смешного. Думаешь, как она там со старой бабкой, с хозяйством справляется. С какой бы радостью он после бессонной ночи прибежал к ней во двор и глядя в ее милое личико сказал:
- Ну, диктуйте по порядку все свои проблемы, все переделаю.
И так бы он работал, работал для нее. За одну только тарелку супа, но из ее рук. И уже сваренного для него. Черт знает что, никогда он не был сентиментальным, а тут развел церемонии. Дочка на выданье, парень хороший. Вот о чем думать надо, а он ищет повод лишний раз пройти по улице, чтобы хоть глазком...
А тут уже телепатия, наверное, включается, потому что только он к ее двору, она во двор бежит. Будто ждет, высматривает. Видно и она тоже давно все передумала, переудивлялась своей заинтересованности соседом. Конечно, не могла она не заметить его взглядов, не почувствовать напряжение, а иногда и дрожь в его голосе.
- Чтобы ей понравиться, быть умным мало, - говорили о ней.
А тут вдруг она поняла, что сосед ей небезразличен, независимо от набора тех качеств, который обычно перечисляли девушки при характеристике потенциального партнера. Как долго длилось их переглядывание. Он уже знал, что и она о нем думает. Он не знал только, что он будет с ней делать. Как долго он мечтал ее обнять за хрупкие плечи. Мечтал насмотреться в ее бездонные глаза и утонуть в них. А затем воскреснуть только для того, чтобы отдавать ей всю ту глубокую нежность, всю ту преданную и безраздельную любовь, которая жила в его сердце. Но дети его не поймут. И он честный человек, сказал своей жене:
- Если ты хочешь, чтобы я остался с семьей, надо отсюда уехать.
Жена все поняла. Через три дня Ольга Ильинична и баба Саня узнали, что соседи выехали.
ПРОПАЖА
Памяти Жорика посвящается
Женя вернулась в институт после академического отпуска. Встретили хорошо. Сразу появились подруги, верные, которые будут потом с ней всю ее жизнь. И, странно, один парень в группе в первый же день посмотрел на нее удивленно и очень внимательно.
- Наверное, я отличаюсь от девочек группы — все-таки сыну восемь месяцев, - подумала Женя.
Занятия шли своим чередом. А парень почему-то не переставал внимательно рассматривать Женьку. Многим это было небезразлично. Парень был умным и красивым. Иногда кто-нибудь из девчонок, не сдержавшись, произносил полуиронически, полусерьезно: «Красавчик!»
Закончился учебный год. Студенты приехали на практику в колхоз. Выйдя из автобуса, парень преградил Женьке дорогу.
- Ну что?!
- Ничего! - ответила Женя и поторопилась уйти.
Он вел себя так, словно все уже давно решено, словно они только продолжают диалог, который начали давным-давно.
Все скоро привыкли к тому, что они везде, всегда рядом. Фотографии запечатляли две милые мордашки — Женькину и, немного сзади, его, - умную и грустную. Как будто он что-то знал, будто он видел далеко-далеко вперед.
Практика подходила к концу. Женька не выдержала и... позволила себя поцеловать. Стоя в его объятиях, она шептала:
- Я... Прости... Если бы ничего не было... Я была бы счастлива быть твоей женой.
...Выпускной вечер. Конферансье объявляет: «Песня «Пропажа». На сцену выходят два студента-молдаванина с гитарами. Парень смотрит на Женьку, которая с полными слез глазами, каждой своей клеточкой слушает песню о девушке, потерявшей свою любовь.
«Нашей светлой любви наступает конец. Бесконечно тоски тихо тянется пряжа...»
...Они работают в одной организации. Иногда встречаются. Женьку по-прежнему обжигает его взгляд — требовательный, зовущий и непонимающий, любящий и страдающий. «Что мне делать с собой и с тобой, наконец...» - звучали в них слова песни.
Ребята, закончив вуз, давно разъехались по городам и селам, и больше никто вокруг не догадывался о чувствах парня и Женьки.
...Парень устроил вечеринку. Пригласил друзей и Женьку тоже.
- Идти или не идти... - Женька долго колебалась. Но ей тоже хотелось побыть рядом с ним, и она пришла.
Какая это радость, чувствовать, что рядом человек, который тебе нужнее всего! Они были ближе, чем всегда, но снова не одни.
«Скоро станешь и ты чьей-то верной женой. Станут руки грубей, станут волосы глаже...»
Парень продолжал серьезно интересовать девчонок, которым очень хотелось замуж. Они недоумевали, почему он так настаивает на приходе Женьки на всякие мероприятия, почему относится к ней с таким почтением.
«...И когда-нибудь ты, совершенно одна, в чьем-то светлом, чужом, чисто-убранном доме...»
...Прошло три года. Парень был хорошим специалистом, его уважали. Женя им втайне гордилась.
Ну а Женька... работа, дом, сын. И очень-очень редко она позволяла уговорить себя пойти на какой-нибудь день рождения, в основном, к подруге, которая тоже строила планы о замужестве. Подруга, по просьбе парня приглашала и Женьку.
Они сидели по разные стороны стола и, не глядя, видели друг друга. Но даже это было прекрасно. Подруга, проанализировав свои двухгодичные наблюдения за парнем, объявила Женьке:
- Он устраивает все вечеринки только из-за тебя! - и переключилась на другой объект.
Два молдаванина перебирали струны гитар...
Рос сын. Перенимал интонации отца: «Ты должна вовремя приходить с работы! Твой долг...!
Ирония судьбы! Говорить Женьке о долге!
«...И потянутся дни, день на вечер похожи!..»
Прошло семь лет. Парень уехал. Женился. Встречая однокурсников, Женька всегда расспрашивала о нем. Ребята уже открыто говорили ей:
- Ну что же вы?! Ведь он тебя так любил!
- Я... Я... Я... Я не решилась...
«...Он уехал давно. Нету адреса даже. И тогда ты заплачешь, Друг единственный мой, Где тебя отыскать, дорогая пропажа!..»
Встретились через десять лет после окончания вуза. Однокурсники с интересом наблюдали за парнем и Женей. Он растолстел, взгляд стал спокойным. Парень лениво переглядывался с молоденькой девушкой, сидящей за соседним столом. Женька, отказывавшая себе в совершении чуда долгие тринадцать лет, пригласила его на белый танец. Как давно и навсегда запретила она себе даже такую близость с этим человеком...
Ей на плечи легли безразличные железные руки... Пара фраз ни о чем.
Два молдаванина ритмично бьют по струнам гитар.
...Женька встряхивает головой, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания. Но два молдаванина поют:
«Будут мчаться года.
Как в степи поезда.
Будут хмурые дни,
День на вечер похожи.
Без любви можно тоже
Прожить иногда,
Если сердце молчит,
И душа не тревожит!
И слезы... слезы... слезы...
РАХИЛЬ
Из больницы Рахиль шла одна... Сыну ее помощь больше не нужна. Она отстранила Мишину руку.
- Со мной уже ничего не может случиться. Не беспокойся, - машинально проговорила она. Как инопланетянка шла Рахиль по родному городу. Непонимающе смотрела на озабоченных чем-то или чему-то улыбающихся людей. Она совершенно не думала о себе.
- За что?! ЕЕ мальчик?!
Что может сравниться с горем матери, с горем отца, потерявших сына! Что может сравниться с горем бабушки, потерявшей единственного внука! В семье почти не разговаривали, все была заботливы и предупредительны.
- Я принес фрукты, - говорил Миша, возвращаясь с работы.
- Спасибо, - отвечала Рахиль.
И было ясно, что никакие экзотические фрукты, никакие семь чудес света не выведут ее из состояния между жизнью и смертью, в котором она находилась.
Рахиль долго болела. Миша возил ее по врачам, экстрасенсам и бабкам. Рахиль уже подкрашивала появившуюся седину в светло-русый цвет. О втором ребенке в семье никто не заговаривал, в сердце у каждого был жив Сенечка.
Миша стал ходить в синагогу. Нет, он не молился, он просто стоял, подняв глаза вверх. Ему казалось, что в эти минуты его Сенечке не так одиноко.
Миша, посоветовавшись с матерью, настоял, чтобы Рахиль вернулась преподавать в музыкальную школу. Работала Рахиль с полной отдачей, ища в работе, в музыке забвение.
Но жизнь берет свое, и, несмотря на трагическую черточку над бровью, Рахиль по-прежнему была необыкновенно красива — красива какой-то библейской красотой. Прошло пять лет. Ей исполнился 41 год. Рахиль отдавала всю свою нежность воспитанникам, и они платили ей тем же.
Новый директор школы уже второй год пристально присматривался к Рите Николаевне. Привлекало в ней все: красота и обаяние, умение работать, любовь к детям. И, что странно, в ее присутствии появлялась какая-то необыкновенная энергия, хотелось творить, созидать. Школа по показателям вышла на первое место в городе. Дмитрия Ивановича хвалили, награждали грамотами, а он понимал, что движущей силой его успехов была она — Рита Николаевна.
Рита Николаевна с удивлением замечала ласковые взгляды директора. Как-то после ряда детских концертов директор устроил вечер отдыха для сотрудников школы. Преподавательницы (а в основном в школе работали женщины) пришли нарядными, некоторые с мужьями. Протанцевав два танца, Дмитрий Иванович на третий пригласил Риту Николаевну. Неожиданно для обоих Дмитрий Иванович во время танца слегка прижал ее к себе. Это было откровением.
- Рахиль, - произнес он тихо.
Рита Николаевна вздрогнула. Прекрасной тайны больше не было — он ее любит.
- Я так долго ждал этого танца.
- Это наказание, - лепетала Рахиль. - Мы искупаем какую-то вину. Я не должна...
- Жизнь одна, - отвечал Дмитрий Иванович. - Вы не имеете права относиться к себе так жестоко. Вы должны быть счастливы.
Во время танца периодически гас и зажигался свет. В темноте Дмитрий Иванович все целовал и целовал ей руки.
...Рахиль почувствовала, что лед, сковавший ее, понемногу оттаивает. Ее, многие годы посещавшую концерты симфонической музыки, потянуло к эстраде. Она стала задумываться над тем, каким бывает Дмитрий Иванович дома...
Работать стало радостнее и свободнее. Она чаще задерживалась в школе. Дома перебирала наряды, примеряла их и с удивлением отмечала, что многие ей еще впору. Рахиль возвращалась к жизни.
А Дмитрий Иванович не уставал удивляться переменам в себе. Он вдруг останавливался перед магазинами женского белья, долго присматривался, признавая, что все эти изящные вещи необходимы. Иной раз разглядывал ювелирные украшения, как бы примеряя их к Рахиль. Однажды он даже хотел купить ей бирюзовые «капельки». (Моя росинка, моя капелька, моя бусинка, - будет шептать он ей во время танца). Нет, не то. Дмитрий Иванович пришел к своей матери, в прошлом тоже пианистке.
- Мама, мне нужны серьги, - умоляюще сказал он.
У матери бережно хранились старинные серьги с изумрудами. Она думала, что когда-нибудь эти серьги по наследству перейдут к ее внучке. Но... все-то они знают, матери, все-то понимают. Если сын попросил отдать ему серьги с изумрудами, значит к нему пришла та самая роковая любовь, что и к его отцу в свое время.
- Пусть они принесут вам счастье, - сказала мать.
- Мама, это Рахиль... (Дмитрий рассказывал матери обо всех своих сотрудницах).
Мать кивнула: «Господь тоже был евреем».
...Встретив Риту Николаевну, Дмитрий Иванович сразу заметил изумруды в ее ушах. Как они шли к ее слегка рыжеватым волосам! Казалось, что серьги для нее созданы.
Подруга рассказывала Рите студенческий анекдот. Рита весело смеялась. Подруга удивилась: «Никогда не слышала у тебя такого звонкого смеха!»
- А разве может иначе смеяться моя Рахиль, - заходя в кабинет, подумал директор.
Эти перемены в Рахиль не замедлили заметить дома. Софья внимательно смотрела на невестку. Миша, словно очнувшись, глядел вопросительно и осуждающе. А Рахиль нежно расправляла лепестки на вновь принесенных розах.
…Миша зашел в комнату матери.
- Мама! Вы мудрая женщина... Я сделаю все, что вы скажете! Как она могла? У нас такое горе...
Мать, его старая мать с белой, как лунь головой, посмотрела на измученное лицо сына.
- Да, я мудрая женщина... - сказал она. - Но... жизнь продолжается, Моня!..
РЕШИЛ — СДЕЛАЛ!
Как она могла не дождаться его ?! Как могла пойти танцевать с другим?! Ведь они оба знали, что эта мелодия принадлежит только им двоим. Слушая ее, Инка иногда поднимала глаза, и Мишка понимал, что в ее душе, как и в его, звучит оркестр. Табу! Табу для всех на эту мелодию! Она только их!
И вдруг такое предательство!
Мишка ушел с вечера. Бродил долго и бесцельно. И решил с Инкой больше не встречаться и не звонить.
Решил — сделал!
Инка поняла. Как-то раз позвонила, не сдержалась. А так — нет.
Страдали каждый в одиночку.
Прошло два месяца. Близился день 8-го марта. Мишка смотрел на окружающих его девушек, старающиеся ему понравиться.
«Как они не понимают, что им никогда не занять Инкино место в моей душе, - думал Мишка. «Как они неестественны и неискренни, как им все недоступно! Хотя я очень прост. Вот Инка только посмотрела мне в глаза и сразу, сразу все обо мне узнала».
Мишка даже заставлял себя смотреть в глаза другим девушкам.
- Пустыня!.. Хоть бы кактус в них какой-нибудь или солончак отсвечивал... Господи, как же с ними общаться?!
И эта Инка... Упрямица! Да другая бы — бултых в ножки:
- Прости... люблю... переживаю...
Вот ситуация! Не простить и не забыть.
Мишка читал где-то, что иногда богам на Олимпе хочется пошутить и они посылают на землю такую роковую любовь. Нет, Мишка не ропщет. Он не мальчик. Но ничего подобного у него не было. С Инкой он как бы прожил несколько жизней — полноценных, ярких. Что будет, когда уйдет это чувство?! Серость... Серость... Серость...
Да... Но она все-таки не права. Женщина должна ждать, а не идти танцевать с первым, кто ее пригласит...
И ничего же не было... Было только присутствие Инки. Было только ощущение, что живешь не зря, что все в порядке, что ты очень-очень нужен, что ты — единственный мужчина, рядом с которым уже никто не звучит.
Это ж надо! Вот она какая, эта Инка!
Но она не права. Ей только позволь, так все будут обнимать ее за талию.
Мишка уже понял, что есть Планета, «планета дорогая — по имени Земля». И есть Она — любимая женщина. Одна на планете. Одна во Вселенной. Где-то в других галактиках есть умнее и красивее, добрее и лучше. Возможно... Но в нашей Вселенной — нет! И не будет! Пока жив Мишка! Это же ясно, как дважды два — четыре.
Что они понимают, эти ученые мужи? Можно... Нельзя... Предосудительно... Им бы, лицемерам, такое понимание, что есть во Вселенной только одна женщина, которая полонила его сознание, которая руководит всеми его поступками, которая живет параллельно с ним, не сталкиваясь и не пересекаясь. Потому что он, Мишка, - моралист.
А она не права... И ничего в ней такого нет. Только глаза и голос. Или молчание. Никто не умеет так молчать, как Инка. Она молчит потому, что даже словом боится нарушить счастье, вспугнуть его.
Решил не звонить...
Решил — сделал!
Не успел он набрать номер телефона, как тут же послышался голос Инки — словно их разговор был на несколько минут прерван телефонисткой.
- Мишка, я купила кассету! И я обещаю, я обещаю танцевать только с тобой!
«Нет, я все-таки молодец, - подумал Мишка. - Решил — сделал!»
СЕНЕЧКА
Через год на свет появился Сенечка. Любовь всех членов семьи сконцентрировалась на нем. Бабушка с удивлением поняла, что внука она любит гораздо больше, чем сына и что такое возможно.
Но с радостью в дом пришла беда — врожденный порок сердца. Потянулись дни, месяцы, годы жизни — болезненно-радостной, напряженной, тревожной. Все в семье жили только одной мыслью: как помочь Сенечке. Больницы, консилиумы, консилиумы...
Сенечка рос прилежным мальчиком. В школе, несмотря на частые пропуски, он был отличником по всем предметам. Ему все давалось легко, но он грустно улыбался, когда дети готовились к уроку физкультуры, когда шла запись в танцевальный или спортивный кружки. И даже любимые шахматы не могли заменить ему игры в футбол.
Мама, учитель музыки, уже давно преподавала только своему сыну. Сеня был талантлив. Он превосходно сочинял музыкальные пьески, легко подбирал на слух.
Как все дети, страдающие тяжелым недугом, он был благородным и внимательным к окружающим.
- Еще этот рубеж, еще переходный возраст, и дальше должно стать легче, - говорили врачи...
...Сене скоро 16 лет. Он лежит в кардиологическом отделении детской больницы. В палате девять коек, но маме разрешили спать на приставных стульях. Сене нужно сиделка. Приступы учащаются к вечеру.
Измученная страданиями, но все же прекрасная, Рахиль мужественно держит кислородную подушку у приоткрытого рта сына. Его щеки горят лихорадочным румянцем. Сенечка, Сеня собирал все свои силы, чтобы не плакать. Он не мог видеть страдание матери. Но медсестры с кислородными подушками каждый вечер бежали все быстрее и быстрее. По утрам Сене дышалось легче, и он лежал на приподнятых подушках с открытой книгой.
Ему нравилось наблюдать, как по коридору ходили, а иногда и бегали дети. (Все двери палат в кардиологическом отделении требовалось держать открытыми).
Еще три дня назад Сеня заметил застенчивую девочку, которая украдкой бросала на него взгляды, проходя мимо палаты.
...Было пять часов утра. Все дети еще спали. Сеня решил пройтись по коридору. Подойдя к палате девочки, он заглянул в дверь. Каково же было его удивление, когда он увидел эту девочку, снимающую ночную рубашку. Она тоже вставала очень рано. На какую-то долю секунды их взгляды встретились. Девочка в ужасе схватила и прижала к телу халатик, который собиралась надеть. У Сени бешено заколотилось сердце. Он повернулся и пошел к себе.
- Господи, хоть бы он не умер! Только бы он не умер, - вся дрожа от слез, молилась девочка.
- Как же я буду жить? - застучала в голове следующая мысль. - Он сейчас все расскажет мальчишкам, меня засмеют.
Девочка знала, что мальчишки бывают жестокими и рассказывают друг другу о своих, пусть маленьких, но победах.
На завтрак она не пошла, сославшись на головную боль и потерю аппетита. В обед подруги принесли ей котлету. Три дня она не выходила из палаты, но... никто не смеялся.
Девочка поняла, что Сеня никому ничего не рассказал. Она стала осторожно выходить в столовую, но, проходя мимо Сениной палаты, низко опускала голову.
Как-то в субботу вместе с девочкой в душ зашла Рахиль. Наверное, так было кому-то нужно. Купаясь, они украдкой посматривали друг на друга. «Какая красивая у Сенечки мама», - думала девочка. «Какое восхитительное дитя! - удивлялась Рахиль. - Обнимет ли когда-нибудь мой сын такую девочку?!»
Через неделю выдался теплый весенний день. Детям разрешили выйти на террасу. Медперсонал вынес на кровати Сенечку. Ему становилось все хуже.
Девочка с подружкой вышли последними. Им пришлось пройти мимо Сениной кровати. Девочка первый раз осмелилась посмотреть на Сеню. Она подняла испуганное лицо.
Сеня смотрел на нее нежно и одобряюще. «Ну что ты! Ничего не случилось. Я никому ничего не сказал. Успокойся!» - как много прочла девочка в его взгляде. Во взгляде мужчины, который старался ее поддержать.
Через несколько дней Сени не стало.
Девочка станет писательницей со сложной судьбой, с высокой степень требовательности к себе и к людям. И всю жизнь в ней будет жить убежденность, что мужчина, даже находясь при смерти, может защитить и спасти женщину.