Помнится, зашел разговор, и даже спор был о том, что после себя не стоит оставлять незаконченных тем, не обработанных дневников, не обрывки мыслей, кажущиеся тебе значительными, в надежде на то, что это может быть, кому ни будь да пригодится.
Юрий Белов мне возразил бы. Но я оставался, что называется при собственном мнении. Я уже был убежден, что, потом, всё то чем ты жил, твои близкие назовут хламом и не будут знать, что с этим хламом делать. Выкинуть – не удобно как то, а сохранять, место занимает.
Если коротко, «изволь убирать за собой сам», как учила меня в детстве мать, заставляя собирать разбросанные игрушки.
Случай поколебал безаппеляционность моих заявлений. Впрочем, истина где – то посередине, как планета Земля пребывает в центре Вселенной (по мнению некоторых).
Зашли мы на кафедру, откуда были выпущены, много лет тому назад. Сколько лет, установить легко, но нужно считать.
Кафедра готовилась к юбилейной дате - сто лет со дня рождения прежнего зав.кафедрой Попова Александра Иосифовича. И в это время заявились внуки юбиляра и принесли несколько завалявшихся у них дома документов и полевой дневник, оставшиеся после их деда.
Сотрудники кафедры попросили нас посмотреть принесенные документы, что называется свежим глазом.
Я стал листать и рассматривать свидетельства былых странствий. Полевой дневник, как документ скажет многое о составителе.
Итак, я стал рассматривать полевой дневник, отмечая, что бумага несла на себе следы влаги. Не прямого дождя, но сырости. Следы от раздавленных комаров, следы времени.
Дневник содержал зарисовки и описания обнажений, геологических разрезов, ледяных включений.
Надо думать, что все эти зарисовки давно перекочевали в монографии будущего профессора.
Места, где производилась записи, находились в низовьях р. Лена, но определить, где находится база экспедиции в Якутске или в Певеке – не получилось. Адрес базы обозначался условно. Видимо требование того времени.
Открыл дневник где – то на середине …. Бог мой! – 1937 год! Значит в это время молодой научный сотрудник, будущий заведующий кафедрой начинал свою научную деятельность.
Должен заметить, что советский человек где – то внутри себя настораживается при столкновении с цифрой 37. Тридцать седьмой год память, как бы теперь сказали, на клеточном уровне связывает с размахом репрессий. Потом всплывает гибель Пушкина. В такие моменты человек напоминает животное вдруг почуявшее опасность.
Я попал в заполярье «через шесть лет после смерти «вождя всех народов». К тому времени лагеря закрыли. Людей выпустили. Люди уехали. Бараки засасывала тундра, но еще живы были легенды и воспоминания о тех временах. В Воркуте мне рассказывали, «как сидел Стрельцов». Заключенные играли в футбол. Они решили «проверить его». «Он показал им как надо играть в футбол» («он играл один против всех»). «Зеки унесли его с поля на руках».
В геологическом управлении, когда отряд отправляли в поле свои разговоры. Мол теперь
не надо проводить инструктаж, как в былые времена, о бдительности, на случай, если нагрянут
беглые. Значит бежали! А что беглому необходимо? Продукты, одежда. Оружие! Но главнее
главного конечно карты. И компас у геологов с собой.
Вещи переживают людей, и живут как бы сами по себе, своей собственной жизнью.
Еще раз я взглянул на дату и мои мысли потекли в другом направлении. А где я был в «37 году», если год моего рождения 1936? Из того, что мне было известно – в 37 году я был во Владивостоке.
Отец всю жизнь проработал на коломенском паровозостроительном заводе. Завод попутно выпускал дизели. Дизели устанавливали на тепловозы, танки, подводные лодки, торпедные катера. Отец был дизелист и в прошлом моряк. Ему часто выпадали командировки в портовые города. В 37 он был в командировке во Владивостоке, где его «и взяли, как врага народа». Не ведаю, каким образом, но мать и я, тоже оказались на Дальнем Востоке, или как «семья врага народа» или мать все бросила, подхватила младенца на руки и полетела на Дальний Восток. Предание гласит, что в камере, где держали отца, среди заключенных был летчик, который всех сокамерников подбадривал и убеждал «ничего не подписывать». Что и как сложилось, знать мне не дано, но отца скоро «выпустили» и мы все вернулись в Коломну.
Конечно, события того времени моя память не сохранила. Память проснулась позже, но никогда события тех лет не обсуждались в нашей семье.
Я посмотрел на географическую карту, что висела тут же на стене. Где Владивосток, где Певек , где Якутск? Через эти точки проходили линии, параллельные прямые, которые, по законам должны в бесконечности пересечься. Точка пересечения меридиан – Полюс.
Я машинально полистал дневник пока не наткнулся на сложенный в четверо листок из блокнота, что находился между страниц дневника. То было письмо.
Я начал читать письмо, попутно отмечая, что машинка на которой печаталось письмо, была «раздолбана в конец», что и сам я, когда – то осваивал печатную машинку, поскольку отчетную документацию, подаваемую машинистке для окончательного оформления, следовало предоставлять в «печатном виде». Приобрести машинку было непросто, также и печатную ленту. Ленту переворачивали несколько раз. Пробитая многократно лента начинала пачкать бумагу.
Автор письма находился в составе отряда на восхождении на Эльбрус. Автор жаловался на трудности при организации восхождения. Все нужно было «доставать». Особенно трудно было «достать» «кошки» для хождения по льду.
Самое ужасное – отсутствие карт! Приходилось идти по крокам. В результате несчастные случаи и погибшие люди! (И такое положение перед началом Войны!)
Еще раз перечитав письмо, я обратил внимание на подпись внизу письма. Там стояло: «Твой Брат Александр». Как так – Александр пишет Александру, что в семье других имен не знают? Здесь что – то другое. А сколько им было лет? Автору дневника было в то время 24 года.
Пока я уточнял сколько им было лет я представил себе какое тогда было время.
Да, репрессии. Надвигалась война. В то же время жизнь была овеяна романтикой.
Молодежь стремится осваивать и обживать Север, покорять вершины, завоевывать небо. На слуху имена полярников, перелеты через северный полюс. Издаются труды полярных исследователей.
Значит, эти два Александра братья не по фамилии.
Братья по мечте. Мне легко было представить себе союз двух молодых людей, увлеченных мечтой о путешествиях, дальних странах, северного Полюса.
Еще раз перечитав письмо, я отметил обратил внимание на подпись. Там стояло «Твой Брат Александр». Брат Александр писал брату Александру. Они, что двоюродные? И почему слово брат с большой буквы? Кстати сказать, сколько лет им было ?
Пока я уточнял сколько лет им было я представил, какое время тогда было. Да репрессии. Надвигалась война. В то же время жизнь была овеяна романтикой. Осваивался и обживался Север. На слуху были имена полярников. Перелеты через Северный полюс. Издаются труды полярных исследователей. Молодежь стремится покорять горы.
Следовательно, эти два Александра братья не по фамилии, Братья по мечте
Я начал читать письмо, попутно отмечая, что машинка была «раздолбана в конец», что сам я когда – то осваивал печатную машинку, поскольку отчетную документацию, окончательно оформляемую квалифицированной машинисткой