Пожар сам по себе штука страшная – вор обнесёт, так хоть стены оставит, а после посещения этого не званного «гостя» и того не отыщешь… Сказать, что Тоня была потрясена случившимся, крайне мало – она сразу же погрузилась в нечто подобное депрессии, когда вообще ничто не в радость, возведя в степень свою несуществующую вину перед погибшей Ольгой, кляня себя на чём свет стоит за то, что так и не осмелилась поговорить, может быть даже попросить прощения… За что? А это совершенно неважно. Важно то, что расстались они совсем не так, как бы должно… И вот такой финал её жизни… Наверное, было бы пусть немного, но легче, случись всё где-то ещё, а не именно там, где случилось – в магазине, в котором они столько лет проработали вместе… Иван как мог утешал, отвлекал от грустных, а порой и вовсе пугающе мрачных мыслей и на какой-то короткий промежуток времени у него это даже получалось… до тех пор, пока вновь в поле её зрения не попадал обгоревший «скелет» магазина… И вновь слёзы, вновь истерика, вновь бессонница и куча самых разных лекарств, которые она прописывала самой себе сама…
Конечно, жуткие события последней ночи июля потрясли не только Антонину, но и всех остальных жителей Омутов без исключения. Кто-то из них подходил к ней с сочувствием (таковых было мало, честно говоря), но больше почему-то оказалось тех, кто не скрывал своего негативного отношения к хозяйке сгоревшего магазина, о чём даже открыто говорил проводившим дознавание сотрудникам полиции, чуть ли не прямо обвиняя именно её, Антонину, во всём произошедшем с «несчастной и излишне доверчивой» простушкой Оленькой, которая с полным на то основанием и правом могла считаться чуть ли не ангелом во плоти…
Никита, принимавший непосредственное и деятельное участие во всех розыскных мероприятиях, понятное дело, держал Антонину с Иваном в курсе почти всего в рамках дозволенного, конечно, «грудью» отстаивая её непричастность перед своими коллегами, о чём ей, безусловно, известно не было. Но именно она, как сторона пострадавшая, одной из первых узнала о том, что следствие как таковое на определённом этапе вначале застопорилось, а потом и прекратилось вовсе, поскольку состав преступления был всем очевиден: месть хозяйке торговой точки имевшей место как с одной, так и с другой стороны. После подробного, дотошно-въедливого опроса омутчан вывод за что могла бы мстить Ольга окончательно прояснился и сложился: ревность, т.е. захотела таким образом наказать соперницу за то, что та увела у неё любимого мужчину, считай, прямо из-под носа… Слабенький, но всё же резон… И он был принят как нечто проясняющее в поведении погибшей за неимением других каких-то мотивов.
Со Степновым было несколько сложнее, хотя и в его случае зацепки вскоре обнаружились: долгое время сожительствовал с матерью Антонины, Тамарой Калина. После состоявшейся семейной разборки, произошедшей несколько ранее, и он сам, и Тамара Калина угодили в отделение после устроенного им, Степновым, дебоша в доме Антонины, чему имелись подтверждающие свидетельские показания того же участкового, проводившего как задержание, так и этапирование последних в РОВД, где они провели сутки в так называемом «обезьяннике». Разве так должна была поступить дочь после стольких лет разлуки с родной матушкой да и с ним, по сути, своим отчимом? Да, в тот раз им нечего было предъявить для более сурового наказания, поскольку писать заявление Антонина отказалась, и они с Тамарой всего лишь одну переночевали на нарах, но для последней и этого хватило для того, чтобы «крыша» окончательно съехала на бок и её отправили прямо с нар в психушку, где та находится и по сей день.
Как выяснило следствие, Тамара и без того находилась в довольно затяжной депрессии, причиной которой скорее всего было то, что он, Степнов, отвёз трёхлетних своих совместных с нею сыновей-близнецов в дом малютки якобы с её на то согласия. Да, она в свои сорок девять лет смогла пустить на свет ещё два побега «калинышей» и не как-нибудь, а естественным образом, причём почти все предшествующие родам месяцы пребывая в твёрдом убеждении, что это вовсе не какая не беременность, а климакс! Пацаны родились слабенькими, пищали сутками напролёт… Больше двух лет он как-то их ещё терпел, стараясь как можно реже появляться рядом, но на третий год сдался, и однажды просто оставил их на порожках приюта с отказным письмом в кармашке рубашонки. Как ему далось заставить её написать отказ от детей? А изрядно подпоив, конечно. Вряд ли она даже соображала, что из себя представляла та бумаженция, на которой коряво оставляла свой автограф… Но не важно что и как, а дело было сделано. Чтобы не опомнилась слишком быстро, «чудили» ещё чуть ли не две недели, всё, что имел в заначке, просадили тогда, сутками не вылезая из-за стола, не выпуская стакана из рук… А потом… Она, конечно, поняла всё, обнаружив отсутствие малышей, но единственно о чём спросила, так это где её дети?
- Там, где им будет лучше! – ответил он тогда.
- Но, они хотя бы живы?
- Я, что, по-твоему, людоед, что ли? Соображай какие вопросы задавать – как-никак я им тоже не чужой!
- Не чужой… Тут ты прав, но и своим стать не захотел…
Именно с того дня её, как подменили: окончательно перестала следить за собой, убираться в комнате, перестала даже готовить, т.е. если и делала что-то, то только из-под палки, стараясь избежать ругани с его стороны… Целыми днями лежала на кровати, отвернувшись к стене молча, лишь изредка судорожно вздыхая. Чуть оживилась тогда, когда он ей сказал о том, что отыскал пропавшую старшую дочь, Антонину – появился хоть какой-то живой блеск в глазах… Но ему почему-то сразу же показалось(со слов допрошенных друзей и соседей), что она что-то такое задумала в связи с этим событием… Возможно потому, что слишком уж легко согласилась поехать к Тоне. Скорее всего, Тамара собиралась рассказать той о малышах, если не обо всех её братьях и сёстрах, а их у неё было не много-не мало, а четверо: две сестры, которым на данный момент исполнилось уже по двадцать лет, и два младших брата, и тоже близнецов по три годочка от роду, но так и не решилась сделать это.
Исходя даже из этих, по сути, скупых перечисленных фактов, сам собой напрашивался вывод о мести, самой что ни на есть банальной если не пошлой… Но ни на столько же фатальной для мстящих, зная итоговый её результат… Материального ущерба, который прежде всего мстителями (или же одним из) предполагался, поскольку именно на нём прежде всего строился план, как такового не случилось вовсе – почти всё покрыла страховка. Моральный – да! Приятного в произошедшем даже кто-то, переполненный сверх меры цинизмом, и тот бы не разглядел, не говоря уже о столь ранимом человеке, как Тоня… После полученной выплаты по страховке, она просто-напросто подогнала бульдозер и сровняла останки рухнувшего здания с землёй, даже не думая, не допуская мысли о возможности восстановления на данном месте утраченного столь трагичным образом бизнеса. Она порой задумывалась о том, что бы с нею творилось, если бы рядом не было Ивана – вот уж точно, что бросила бы всё и сбежала на край света… Но он был здесь… ласковый, внимательный, немногословный, а порой и отрезвляюще-резкий, словно горькое, но такое необходимое в конкретную минуту лекарство… О пожаре как таковом они с ним если и говорили, то очень и очень мало и то спустя какое-то время, когда она пришла в себя…
- Ты же хотела избавиться от магазина? – сказал он однажды – Вот и избавилась…
- Вань… - поражённая столь жёсткой фразой, подняла она на него полные муки глаза – Но не такой же ценой…
- Такой, не такой - Богу виднее… А, может, и не Богу… Важно то, что Вселенная тебя услыхала… Это ли не подтверждение всем известного выражения: «Бойтесь загадывать желания – они имеют свойство исполняться!»
- Да уж… Леший, я вот всё думаю и никак не могу придумать хоть что-то вразумительное по поводу того, что же такое их могло свести-то вместе? Абсолютно противоположные личности! Как он, вообще, здесь оказался? Давно ли ошивался в Омутах и с какой целью, умудрившись ни единого раза не попасться мне на глаза?
- А он и не должен был попасться: Никита очень и очень доходчиво объяснил этому ухарю, что с ним будет, вознамерься он нарушить его запрет… Такие храбрецы лишь с бабами, прости за грубость, воевать широки, до первого серьёзного щелчка по носу… И потом, она, Ольга-то, небось сообщила ему о том, что ты теперь не одна, так что… А как познакомились? Да мало ли… Оленька, не тем будь помянута, до нашего брата сильно была охоча, а он мужик, с твоих же слов да и того же Никиты, на импотента совсем не был похож, так что… Кстати, а ты в курсе, что он в тебя влюблён?
- Кто?! – поперхнулась глотком кофе Тоня.
- Никита конечно, кто же ещё?
- Будет огораживать-то… Влюблён… Слишком сильно сказано, хотя бы потому, что за столько лет знакомства не обмолвился ни единым словечком. Нравлюсь? Вот это скорее всего. Но вы мужики… вы же существа полигамные, у вас впереди здравого смысла бежит пресловутое «а вдруг?» А вдруг, да и согласится? А вдруг, да и не откажется? Скажешь, что я преувеличиваю? – Иван молчал – Молчишь? Вот и молчи… Влюблён в меня Никита или нет – это только его печаль-забота! Я-то тебя люблю… Леший ты мой Леший… Не смей ревновать, не смей оскорблять меня недоверием и подозрением в непорядочности, слышишь?
- Слышу… - прошептал он, подхватывая её на руки – Слышу, Русалочка моя, слышу…