ГРААЛЬ ПОЭТИЧЕСКИХ ВИДЕОИМПРОВИЗАЦИЙ
Сегодня литературное направление вневизм продолжает традицию Серебряного века, ощущая его как нечто живое, а не то, что надо поставить на полку истории, как, увы, полагают многие сегодняшние поэты, потомки шариковых («Не с того ль так чадит мертвячиной / Над пропащею этой гульбой», С. Есенин), во блаженстве изобретающие даже не велосипед, а самокат, далёкие от богатейшего наследия и неспособные к диалогу с культурой. Язык вневизма – задача из задач, это «стилестница» (термин автора статьи) вкуса, не отрицающая ни прозаизмов, ни новых слов. В этом смысле показателен жанр поэтического видеоселфи, открытый мной в Александринском парке, говорю «открытый» с огромной долей условности, потому что поэзия докнижного, допечатного периода именно такой и была – медитативной, обращавшейся в тишине к условному слушателю или высшему началу. Камера мобильного телефона дала новую жизнь этому условно допотопному жанру, видеозапись длится от тридцати секунд до минуты, когда я произношу на камеру сочиняемое за мгновение стихотворное произведение и выкладываю его в интернет. Поразительно, что внешний, случайный мир, попадая в кадр, также оказывается соучастником драматического сжатого искусства. Крики вороны, разговор случайных прохожих, след от самолёта вовлечены в это вневременное и в то же время в очень конкретное действие. Здесь также есть место новым словам, рождающимся из ниоткуда.
Кто же лирический герой такого произведения, получающегося более сжатым и герметичным, чем обычное стихотворение, где у нас есть хотя бы дополнительные мгновения? Сознание готовится к метафизическому прыжку, будучи на пределе «крайствования» (М. Хайдеггер), ища собеседника и в то же время подыскивая самые верные слова. Лирический персонаж или автор – некий Крайничий,
заглядывающий на миг в иное измерение, доставляя его сюда. Так, молодой ёжик на тропинке, попадающий в кадр, не только случайный персонаж, но и актёр, играющий самого себя. Детализация и символизм – два качества поэтического видеоселфи, в этом смысле оно совмещает пристальность к деталям акмеизма и футуризма и осознание безграничности мышления поэтами-символистами.
Видеоролик отражает состояние внесостояния – сочинения стихов на природе или в самой гуще мегаполиса. Откуда черпает вдохновение автор, пародирующий пушкинского Импровизатора? «Итак, для вас не существует ни труда, ни охлаждения, ни этого беспокойства, которое предшествует вдохновению?..» – поражался Чарский из «Египетских ночей» потоку вдохновения итальянца. «Репортёрской» записи может дать импульс нечто небывалое, перед чем душа замирает от восторга или же трепещет в страхе перед безобразностью и
насилием. Нужны ли дополнительные персонажи в кадре, случайные прохожие, их смех либо непереводимые междометия? Нужны ли крики птиц на непонятном нам языке? Почти не слышимый нами гул вечности? Нужен ли публике «человек, снимающий» себя и свои стихи на видео? Ритмическая речь порой обижает и пугает прохожего, телефон, который поэт держит на расстоянии вытянутой руки, кажется инструментом подглядывания.
Некоторые видеостихотворения можно перенести на бумагу, а другие невозможно, они существуют только в неразрывной связи с текущим мгновением записи и лаконичными средствами выразительности – от мимики героя или персонажа до мимолётно выхваченных лиц прохожих. Ускорение сознания поэта находит отклик в виде слов, приходящих невесть откуда и как бы «рифмующихся» с конкретным временем представляемого мира. Непредугаданность происходящего перед глазком камеры – а следовательно, и в душе поэта – рождает пространство неосознанного, к чему можно лишь едва прикоснуться логикой. Прекрасное и безобразное могут легко поменяться местами всего лишь за секунды перед глазком видеокамеры, лик окажется личиной, прекрасная бабочка примостится на кучу мусора. В этой наглядности внутренних и внешних метаморфоз, на мой взгляд, и есть объяснение тому, отчего «видеостихи» оказываются более герметичными и насыщенными символами, нежели привычные «бумажные».
Предлагаю несколько видеоселфи из более чем 1500, переложенные
на бумагу (их можно найти в Ютубе), подчёркиваю возможность существования поэзии в иных жанрах, которые нам открывает цифровая эпоха, новый технологический скачок, как и прежний, крайне болезненный для человечества, однако напоминающий нам о том, что поэт не только певучий тростник, но и мыслитель, осознающий тёмные и светлые стороны бытия и остающийся на стороне света.
СОЧИНЯЮ СТИХИ НА ПРИРОДЕ
Пишу стихи, и в тишине
Недавно ясно стало мне,
Стихи зовут меня, любя.
Кого? Быть может не меня.
Быть может тех, кто вне и там,
Кто жизнью с бездной пополам.
Но что же стих? Я не скажу,
Я спрашиваюсь, ворожу,
Записываю, и томясь,
Я чувствую… Но с кем же – связь,
И с чем? Неведомо пока.
Стихи мои как облака,
Они недвижны, но плывут,
Зовут, и Богу предстают.
* * *
Чьё имя – Апоколесничий?
Кто Апокалипсиса нить
В сплетенье судеб и наитий
Пытается сейчас внедрить?
Кто дышит бездной и духами,
Которых вам не обороть?
И каждый станет словно пьяный,
Попросит снова эту ночь,
Чтоб всё преобразилось тайно
В огне великих пирамид.
Возничий явлен не случайно,
В нём Апокалипсиса вид.
Апоколесничий - Возница и лесничий Апокалипсиса.
* * *
Вот мы с Пушкиным вдвоём
Вместе,
Видно, Пушкин на своем
Месте.
А мне кажется, другой
Где-то,
Пушкин есть, но ни ногой
В Лету, –
Я за ним бы не шагал
Быстро.
Пушкин, рядом ведь вокзал…
Чисто,
Нет его и духа нет
Тоже.
Кто же есть? А он в ответ:
– Боже!
Станция метро Пушкинская
* * *
В неравномерности событий
Есть растревоженные сны.
Душа, предвестница событий,
Откроется нам со стороны.
Проходят люди на перроне,
И ждут они экспресса вне,
А вдруг их вечность не догонит?
Опередят её вполне.
И будет поезд независим
От рельсов, токов, а душа
Повиснет средь конкретных чисел,
Былое в бездне вороша.
Выходя из электрички метро.
* * *
Ритмам Китая,
Его интонации
Вечно внимаю,
Но как разобраться мне
В смыслах, оттенках
И чуде подлунном?
Так незаметно
Китай стал мне другом.
Напоминаю,
Что вечность бездонна,
Напоминает,
Что око бессонно,
Кто-то взирает,
И чёт или нечет,
Инь или янь,
Или утро и вечер –
Всё равновесно,
Гармонии тайна,
Ты бестелесна,
Идея Китая.
* * *
Вневистиаль, вневистиоль,
Долой печаль, отринув боль,
Мы видим ноль, мы видим даль
И вот вневизм, но где же? С нами,
Мы опрокинутые снами,
Иль опрокинут мир давно,
Переменить хотим стихами
И закрепить вон то вино
На небесах, отринув вечность,
А все стремятся вечно быть.
Вневизм – другая бесконечность,
И здесь, теперь, и с ним нам плыть.
* * *
Эфира волны изумрудны,
Вот почему волнуют глаз
И этот мостик изумрудный,
И день, творимый про запас,
И люди, что идут поспешно,
Куда-то, где глядят глаза
За ад невидимый, кромешный,
Там рай, куда ступить нельзя.
И зелень трав на сходе лета,
Когда декабрь уже подступил,
Мне говорит, стучись, там, где Тот
Полёт нерукотворных крыл.
* * *
На хвосте вертолета – крест,
Пролетел над болотом – шест,
Балансируя, чтоб не пасть,
В эту черную полугрязь,
Полусмысл обретя в сквозном
Протыкании дна перстом,
И крестом выходя за грань.
Где распятая Тьмутаракань,
Вертолётик блестит в ночи,
Словно ангел не спит – прочти
То, что пишет он огоньком,
Словно дышит о Ниоком.
* * *
Вот опять не вышло селфи:
Кнопку «запись» не нажал.
Для кого я ролик делал?
Для извечных звёздных жал?
И слова, и рифмы сразу
Вознеслись на небеса, –
Не записаны в экстазе,
Где цвели мои глаза,
Ради бездны, смысла ради,
Ради будущих племён.
Там надёжней, чем в тетради, –
Рифмам внемлет небосклон.
* * *
Разрушенной цивилизации
Обломки выстроили в ряд
Потомки псевдовакцинации.
Нам только тени говорят
О том, что было и пропало,
И никогда уж не вернуть.
Санкт-Петербург! Твой ангел алый
В бездонность завершает путь.
И город станет укоризной,
Простым гербом на синеве.
Что делать! Мы осколки жизни,
Почти потопленной в Неве.
* * *
Роящийся эфир,
Невидимый, – однажды
Откроет целый мир,
Сквозной, многоэтажный.
По щучьему веле…
Предстанет то, что было,
И то, что ты во сне
Искал самолюбиво.
Так что же там и где?
Когда и почему же?
Всё скрыто на воде
И в каплях темной лужи,
Готовой индеветь,
Покрыться зеркалами,
И треснуть, – кто, ответь,
Эфирен меж словами?
И что там, за и вне,
Лежит в предубежденье?
Не знаю. В тишине
Вдруг отворилось зренье.
* * *
Есть в сумерках томительных крупицы,
А в них успокоенье, может быть,
Сияньем поглощённые страницы,
И лица здесь иль там, кому открыть
Сие наитье, просверк чрезвычайный,
И дымы опрокинуты вовне,
И всё, что мнилось, пресекалось тайной,
Реальностью предстало в полусне
За этим сумерки нисходят час за часом –
Нет, не мгновенье, – лишь приотворив
Ту глубину, в которой мы прекрасны,
И не напрасно повторим мотив.
* * *
Перевожу китайского поэта,
Подстрочник гол, в него впадает Лета –
Блестящая, скользящая река,
Как шёлк, ныряет вдруг за облака
И рвётся тонко пауза, ответ,
Каков эпитет? А его и нет,
Сквозит мгновенно лентой пустоты,
Так лето исчезает, а мосты
Всё высятся над сонною громадой,
Вдруг ставшей белою, так перевод… Не надо
Мнить, что узнал ты всё про этот стих,
Он глубже, словно Лета роет миг.
* * *
Убегаешь от света?
Тьму торопишь в ответ.
Пограничное лето –
Это вечный завет
Между светом и мною,
Меж безмолвьем и тьмой.
За телесной стеною,
За чужой глубиной
Двери вдруг отворимы,
И распахнута высь.
Свете мой нетаимый,
Здесь, вокруг, воплотись,
И во мне безымянно
Просияй, и в ответ
Я скажу: «Слово – манна,
Слово – горний завет».
* * *
Январь. Цусима. Белоснежность,
Простор вне окон и пустот.
Завещанная Блоком нежность
Сейчас крылами к нам сойдёт,
И обовьёт, и растворится,
И мы восстанем вместе с ней,
Цусимы искренние лица
И солнце красное ясней.
И под колёсами созвучий
Дробится всё – и мир, и сны,
И броненосец, стерегущий
Бездонность блоковской войны.