ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ (1860-1862)
Глава 97.12. ЛЕГЧЕ ТУРКА ПОБЕДИТЬ…
— Нет, господа, я вам расскажу случай, который вы не можете знать — это случилось давно, в атаманство знаменитого Хомутова*.
*) ХОМУТОВ Михаил Григорьевич (шотланд.)(4.7.1795 – 7.7.1864)(см. рис.) - генерал-адъютант, генерал от кавалерии, наказный атаман Войска Донского, первый атаман не Войскового сословия.
Отец: Григорий Аполлонович Хомутов [Хомутовы] р. 22 июнь 1754 ум. 19 ноябрь 1836г. Мать: Екатерина Михайловна Похвиснева (Хомутова) [Похвисневы] р. 16 январь 1763 ум. 18 февраль 1821
Хомутов был женат на Екатерине Михайловне Демидовой (р. 4 июль 1795 - ум. 7 февраль 1887), ее отец: Мих. Вас. Демидов (ум. не позднее 1827), кап. лейб.-гв. Преображ. полка (на 1799); мать: Анна Федор. ур. Бестужева-Рюмина (09.9.1772-30.8.1849)., с которой имел четырех сыновей и одну дочь.
21 январь 1821 рождение ребёнка: Михаил (ум. не позднее 1862)
26 июль 1823 (21.12.1823) рождение ребёнка: Григорий Михайлович, (ум. между 1857 и 1863), казач. офицер
3 январь 1827 рождение ребёнка: Александра Михайловна, (ум. между 1850 и 1863)
1 январь 1829 рождение ребёнка: Николай Михайлович, (ум. 31.01.1851, убит в бою), сотник (1850) 1-го Сунженск. лин. казач. п.;
12 сентябрь 1831 (12.09.1832) рождение ребёнка: Александр Михайлович, (ум. 2 февраль 1867, штабс.-ротмистр.
1 января 1836 (01.01.1838) рождение ребёнка: Константин Михайлович, р. 1836 (ум. 1866)
В семье, как говорили в ту пору, он был несчастлив потому ли, что было несходство характеров, потому ли, что наказной атаман был ловелас большой руки. Дети его — гвардейские офицеры — отличались в большинстве постоянными кутежами, хотя двое из них были от природы хорошо одарены. Один из них убит на Кавказе; дочь, упав с качелей, умерла в молодых летах; только от одного сына, более всех степенного и развитого, осталось потомство.
Михаил Григорьевич, по крайней мере, наружно был весьма религиозен, и это почтенное качество, часто доводимое им до ханжества, никак не вязалось с его адюльтером, о котором сохранились целые легенды.
Хомутов был деспотом в полном значении этого слова. Держа в своих руках все нити управления краем, Хомутов распределял дела по предметам, которыми заведовали его министры, т.е. чиновники его личного штаба. Так, один адъютант руководил юридическим отделом, другой докладывал по части религиозной, третий по литературной, четвертый вел счет по карточной части, пятый, уже не адъютант, а человек независимой профессии — по секретной... Это — докладчики, так сказать, частные, не заграждавшие путей для лиц официальных по военному и гражданскому управлению. Только можно удивляться этой бешеной энергии, с которой Хомутов брался за всякое дело, вставая утром с петухами и ложась спать далеко за полночь, так как нужно же было: как поругать торговок на базаре за нечистоту около их лавчонок — пораньше утром, так и поиграть в картишки, которые редко отпускают своих любителей ранее 12 часов ночи. Хомутов вмешивался во все: он был и архитектор, и горный инженер, и землемер, и садовник, и мостовщик. Для более яркой характеристики деятельности его приведем почти фотографическое описание праздничного утра, когда в атаманскую залу собирались все крупные и мелкие чиновники, помещики и разные другие лица.
Случай был следующий:
„Была такая же бурная и снежная зима. Шла пересылочная партия арестантов с Кавказа через Новочеркасск и далее, вероятно на Москву или уж не знаю какое дальнейшее ей было направление, но это безразлично, не в этом дело.
Партия была численностью до трехсот человек, — значит, установленной силы был и конвой при офицере. Партия следовала по почтовому кавказскому тракту, так как тогда еще не было железных дорог.
После ночлега в ceле Тарасовке, где всю ночь бушевала снежная буря, которая продолжалась и на утро, офицер — партионный начальник — несмотря на вьюгу решил продолжать путь и никакие уговаривания унтер-офицера не могли его склонить к отмене похода.
Подняли арестантов, выстроили и тронулись в путь, сзади шли подводы с арестантским имуществом и на них слабые арестанты. Переход им предстоял только 25 верст, но все время по открытой возвышенности, только и был верстах в пяти от дороги небольшой казенный лес".
„Идти пришлось против ветра. Прошли пять верст, село скрылось из глаз, дорога была совсем заметена, а ураган продолжался, люди начали выбиваться из сил, а закованные в цепи и совсем стали, лошади не могли тащить подводы".
„Свечерело, люди начали расходиться и отбиваться человек по пять, по десять, по три.
„Они уже не находили в снеговой пыли друг друга.
„Конвойные не могли исполнять своих обязанностей и не слушались полузакоченевшаго начальника.
„Кончилось тем, что все замерзли, исключая шести человек, которые случайно прибились к казенному лесу и набрели на сторожку лесничего, у которого и спаслись, а остальных розыскали в разных местах закоченевшими, некоторых только весна открыла, когда потаяли снега.
Вот как опасно пускаться в путь во время зимних ураганов, да еще по нашим равнинам, где нет преграды разгулявшимся снеговым бурунам.
— Да как вы-то, Иван Иванович, по такой метели приехали?
— Я, ваше превосход..., выехал как будто ее и не было, а в степи-то уж и страх взял. Ну просто-с зги не видно! Я уж говорил своему Васютке, не вернуться ли нам? Нет уж, говорит, барин, давайте ехать, не далеко осталось! Да уж дай Бог здоровья белоногому коренному, он то точно ощупывал дорогу. И то не сразу попали в ваши ворота, а ткнулись в каретный сарай.
— Да-с сударь, — повернувшись ко мне опять на каблуках, добавил Иван Иванович. — Страшна-с стихия, легче турка победить, чем ее.
— Да что это мы баснями соловьев кормим? ведь „адмиральский час", — прекратил разговор генерал и сказал свою приговорку: „Кто бы нам поднес, а мы бы выпили", — живо вскочил и пошел согнувшись в столовую за водкой.
— Да-с, ваше превосходительство, с холоду не дурно пропустить единую. В это время Василий Емельянович наливал серебрянную старинную чарочку водки, настоянной на тысячелистнике.
— Будьте здоровы! — честная компания, — произнес генерал и перевернул чарочку в рот.
— Ну, а ты, сваточек, выпьешь? — обратился он ко мне.
— Покорно благодарю! водки не пью, — ответил я.
— Да и рано!., успеет! — проходя мимо меня, проговорил Василий Емельянович.
Опять шаркнул ногами и выпил, так как пьют во фронт солдаты.
Перешли все в столовую и сели за обед, за которым первенствующую роль играло родное цимлянское. И нужно отдать справедливость, оно у генерала было прекрасное, выдержанное.
После обеда все разошлись по комнатам с визитом к „генералу Храповицкому". Мятель утихла и морозило.
Я скоро заснул. Слышу сквозь сон кто-то вошел и будит Василия Емельяновича.
— Барин! Барин!
А он из-под лисьего одеяла, сделанного из собственной охоты лисиц, не раскрываясь, только отзывается.
— Г..му! А что! Чего надо? А!., это ты, Роман?! Что там такое?
— Да там казаки с хутора пришли, — говорят, что сейчас мимо хутора по задворкам пробегли два волка матерых.
А ведь волки, известно, по мятелям всегда подбираются к овечьим загонам, вот и теперь хотели полакомиться, а мятель-то и затихла.
— Чего? волки?
— Седлай, да еще четыре человека.
— Сваточек поедешь! — обратился он ко мне.
— А!., как же, непременно, если есть на чем.
— Ну, вот, чтобы у коннозаводчиков, да не было на чем! Седлай свату „Востроушка". Да живо, а то далеко проклятые утянут. Ты, сват, надевай мой лисий полушубок и калмыцкий треух, а то в степи-то проберет — это не по Невскому гулять! Через полчаса мы уже сидели на конях.
— Роман, „Шамрая" и „Стрелку" возьми сам на сворки. Да „Удава" возьмите, а то лентяй сам не пойдет, а собака-то злобная, как доберется, так сейчас в загривок вопьется.
За двором мы уже понеслись наметом, только у встречных казаков спрашивали по какому направлению пошли волки. Приблизительно на пятнадцатой версте нам за две версты впереди на белой снеговой поляне, на возвышенности показались два черных пятнышка. Василий Емельянович приказал двум охотникам держать направление наперерез.
— Да вы смотрите, не выпускайте лошадей, а то снег глубокий, вы их и запалите — крикнул он вдогонку.
— Мы знаем! — ответили те и начали оттягивать, от нас вправо.
Мы тоже стали наддавать ходу, но и волки, по-видимому, нас заметили и, стали от нас отдаляться.
— Жалко, сват, далеко собаки не видят а то бы они их немного задержали — обратился ко мне Василий Емельянович, но в это время мой „Востроушка" угодил в какую-то невидимую под снегом яму и я буквально ткнулся в снег головою. Хорошо, что смирная лошадь, так что вскочил, стряхнул снег и дальше.
— А ты, сват, повод-то держи наготовье участливо заметил Василий Емельянович. Наконец, уже начало темнеть, а мы к волкам не приближались и их мало стало приметно. Решили оставить поползновение завладеть добычей и поехали шагом.
— Не заехать ли нам, — сказал Василий Емельянович — к приятелю, соседу? Он будет рад, накормит, обогреет да еще в своих санях и домой нас доставит. Ведь устал, сват? — добавил он.
— Да, немного чувствуется. А ведь самоварчиком попахивает.
— Да что мы, сват, не курим? с проклятыми волками и покурить некогда было.
— Закуривай сват, чтоб домашние не журились (не скучали) — обратился он ко мне, доставая из кармана кожаный портсигар.
На хуторе нам обрадовались, но и удивились, а когда мы им рассказали свою гонку за волками, то много смеялись, мол попусту стоило ли мучить себя.
Хозяйка захлопотала с чаем, и закускою с неизменным цымлянским.
— А какая зимушка! — сказал хозяин.
— Да уж эта зима немало бедствий наделает! — добавил я.