О проекте «Филологос» – здесь:
http://www.proza.ru/2019/01/08/937
Василий Пупышев
ЗАМЕТКИ ОБ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ РОССИЙСКОЙ
Как известно, слово «интеллигенция» появилось в VIII веке и до начала XIX века означало «особое тонкое и глубокое понимание» целого, а не частностей. Однокоренные от этого слова существительные «интеллект» и «интеллигент» изначально использовались как синонимы – смысловые выжимки – соответствующих словосочетаний «умственные способности» и «ученый, далекий от жизни и отдающий себя целиком научным исследованиям». Позднее словом «интеллигенция» стали называть общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным творческим трудом, развитием и распространением культуры. Это определение и представление об интеллигенте как о человеке, принадлежащем такому слою, наиболее часто используется до сих пор.
Поэтому ответы на какие-либо вопросы об интеллигенции вполне логичным представляется начинать с обсуждения ее «элементарной части», которой является человек-интеллигент.
Общая особенность любого языка – использование одного и того же слова в различных аспектах, вплоть до обозначения диаметрально противоположных понятий. Слово «интеллигент» не оказалось исключением из этого правила, что наиболее ярко проявилось в русском языке. В нем интеллигентом называют с уважением – эрудированного человека, с иронией, а иногда и с нескрываемой завистью – человека-бессребреника, c презрением – глупого человека, выдающего себя за умника. Часто слово «интеллигент» звучит и как ругательство. Для примера стоит привести два обычных для спрессованного в автобусе сообщества вопля: «интеллигент паршивый!», «интеллигент в галстуке!».
Несмотря на такое смысловое разнообразие, для исходной русской трактовки понятия «интеллигент» наиболее значимым и характерным является его моральный смысл. В этой трактовке под интеллигентом подразумевается бескорыстный высоконравственный человек, исключительно доброжелательный носитель высокой умственной и этической культуры и демократизма.
Таким образом, почти за три века понятие «интеллигент» обросло неразделимым на отдельные части множеством разнообразных рациональных и иррациональных атрибутов.
Тем не менее, это множество включает и неотъемлемые атрибуты человека-интеллигента, а следовательно, и всей интеллигенции. Выделение таких атрибутов и их перечисление в порядке убывания значимости неизбежно носит чисто субъективный характер.
Изложенное ниже сугубо авторское представление о неотъемлемых атрибутах интеллигенции, скорее всего, обусловлено его воспитанием в русском, старообрядческом духе и поэтому начинается с побасенки о неотесанном бревне.
Нередко в коварном потоке жизни человек оказывается утопающим. Утопающий и за соломинку ухватится. Тонет он и видит, что многие его друзья оказались соломинками. Но вдруг один из них, а бывает, и малознакомый человек, всплывает рядом сучковатым бревном и спасает. Добирается тонувший до берега, держась за бревно, и часто забывает это промокшее бревно на берег вытащить, а оно о том и не просит.
Ежеминутная готовность превратиться в такое бревно и оказать бескорыстную помощь, осознавая или нет, что и бревна, намокая, тонут, представляется главным атрибутом интеллигентного человека.
Следующие по значимости особенности, выделяющие принадлежность человека к интеллигенции, перечислить не так уж и сложно. Это одержимость любимым делом, ни при каких обстоятельствах и ни на минуту не прекращающийся поиск истины, самокритичное отношение к себе, постоянная неудовлетворенность достигнутым, умение слышать и доступно объяснять.
Ответы на вопрос о трансформации идеи интеллигенции на рубеже XX и XXI веков и на вопрос о наличии интеллигенции в современном российском обществе удобнее дать в виде исторических примеров.
Любой революционной период в жизни общества сопровождается и трансформацией идей, и расслоением самого общества. Для России расслоение интеллигенции в период Октябрьской революции и последовавшей гражданской войны состояло прежде всего в том, что часть интеллигенции, в том числе и военной, приняла новый строй, а часть – категорически отвергла и предпочла эмиграцию.
Конец XX века оказался эпохой научно-технической революции. В такую эпоху резко повышается ценность знаний и научно-созидательного мышления. Поэтому растет и число лиц умственного труда, и их значение в жизни общества. Яркий пример такого возрастающего значения – тот факт, что именно советская интеллигенция в конце 80-х годов XX века возглавила тотальную критику советского строя, предопределив тем самым его моральное осуждение и гибель.
В 90-х годах прошлого века российская интеллигенция получила свободу самовыражения. Это время оказалось водоразделом, аналогичным октябрьскому: одна часть интеллигенции твердо решила начать новую жизнь «в шалаше», но в родном, другая – перетекла в бассейны заграничных коттеджей. Интеллигенты, оставшиеся в шалаше, поселились на двух полюсах. Для жителей одного полюса свобода самовыражения обернулась резким понижением уровня жизни, что и вызвало их разочарование в либеральных реформах, озлобленность и усиление критических настроений. Жители второго полюса смогли сделать карьеру и продолжают поддерживать либеральную идеологию.
Именно такая двуполярная интеллигенция, безусловно, имеется и в современном российском обществе, но, к сожалению, и, наверное, не без основания само понятие «интеллигенция» все чаще используется только в значении «лица умственного труда».
Остановить эту тенденцию, восполнив понятие «интеллигент» утерянными нравственными атрибутами, может и должна только сама современная российская интеллигенция. Сформулировать наиболее кратким образом ее другие основные проблемы поможет высказывание Иммануила Канта: «Двумя самыми сложными науками являются наука управления и наука воспитания».
Создание, развитие и применение этих наук в жизни представляются основными современными проблемами российской интеллигенции как общественной силы.
Заключительный и особо коварный вопрос редакции о том, считает ли автор себя интеллигентным человеком, намертво приковал его к колоссу раздумий и вынудил прибегнуть к проверенному в течение трех десятилетий способу гарантированного выхода из подобной ситуации. Способ этот предельно прост и заключается в переадресации вопроса супруге. Её ответ, как обычно, оказался немедленным и безапелляционным:
– В твоей вязаной шапочке ты не интеллигент! A вот без неё, безусловно, да.
После такого приговора-выстрела стараюсь почаще обходиться без вышеуказанного, хотя и нежно любимого предмета из моей зимней коллекции...
______________________________
ПУПЫШЕВ Василий Вениаминович. Окончил физический факультет МГУ, доктор физико-математических наук. С 1979 года работает в Лаборатории теоретической физики Объединенного института ядерных исследований (г. Дубна Московской области). Область научных интересов – теория дифференциальных уравнений, теория рассеяния для систем нескольких квантовых частиц и ее приложения для исследования реакций холодного ядерного синтеза, а также для диагностики и лечения онкологических заболеваний. Автор более 80 научных публикаций, среди них теоретические предсказания атомных и ядерных аналогов эффектов Мотта, Швингера и Рамзауера.
***
Константин Жибуртович:
I
Поднятая в новом выпуске «Филологоса» тема волновала меня лет с 17-ти. Можно сказать, была неким «пунктиком». А 10 лет назад, на одном самарском православном форуме, я инициировал дискуссию «Церковь и интеллигенция».
Форум тот, впрочем, являлся неофитским («когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли»), но воспоминания остались добрые. В том числе потому, что неофитством, хоть и умеренным, страдал и сам автор этих строк. Да и страна в 2009-м была совершенно иной. Как и земная церковь. Ныне осязаемой неприязни к элите пастырской интеллигенции (Флоренский, Сурожский, Шмеман, Мень) в те годы не было, и интеллектуальный облик большинства нынешних медийных спикеров РПЦ казался невозможным.
В тех обсуждениях мы пришли к смысловому разграничению понятий «интеллигент» и «интеллектуал», сформулировали, что интеллигентность – свойство души в большей степени, нежели ума. Но каких-либо откровений произнесено не было. Ведь обо всём этом писал ещё академик Лихачёв.
***
Василий Пупышев очень точно отобразил историю вопроса вместе с извечным проклятьем любого спора: разным смысловым (а значит, опытным и ментальным) наполнением одного и того же слова. Что зависит, в том числе, от колорита разных эпох с их предрассудками и убеждениями. А позднее, понятие «интеллигент» становится и частью народного фольклора (как пример, анекдоты и крылатые выражения). Всё это служит почвой как для изучения Истории, так и для юмора, но едва ли приближает к более-менее объективному осознанию значения слова. И, что совершенно неизбежно, учитывая «длину вопроса» (с VIII века н.э) интеллигентность обрастает мифологией, которая часто есть сестра избирательной памяти и человеческим предрассудкам.
***
Древние греки, ведущие философские диспуты в белоснежных тогах, пока остальной мир всё ещё охотился в набедренных повязках, не нуждались в том, чтобы настаивать на самоидентификации «интеллигенция». Но если взять и куда более тонкие контрасты из классики, то, уверен, любой школьник изречёт, что Андрей Дубровский интеллигентен в сравнении с Кириллом Троекуровым, при принадлежности к одному сословию, социальной среде, укладу и внешней схожести биографий. Черты интеллигентности отца благодатно унаследовал и его сын Владимир (поступать по совести, дух закона выше буквы, а милосердие превыше справедливости). Страдания, мытарства и жернова безжалостных обстоятельств лишь укрепили его и благодатно лишили выбора.
Итак, интеллигентность – это дух и поступки. Что никто не оспаривает. Как и то, что подобно святости, её невозможно не заметить. Подмена наполнения слова «интеллигент» происходит, как мне видится, уже в Новейшей Истории, после октябрьской революции 1917 года. Именно тогда насаждается миф, что дворянин со знанием языков или пастырь с глубоким богословским образованием куда более нечист душой, нежели простолюдин, спасающийся благодатным незнанием. Предаст не работяга, а очкастый ботаник-интеллектуал. (Сейчас, к слову, в манипулятивных интересах власти эта риторика возрождается вовсю).
Миф этот опытно – и оттого совершенно безжалостно – разбил Солженицын. Фрагмент одной из глав его романа «В круге первом» всегда будет неудобен для тех, кто считает простоту «святостью», а интеллект (как ступень к интеллигентности!) – искушением, наваждением и гордыней самонадеянного ума.
«… Судьбу простых людей Нержин разделил не как снисходительный, все время разнящийся и потому чужой барин, но – как сами они, не отличимый от них, равный среди равных.
И не для того, чтобы подладиться к мужикам, а чтобы заработать обрубок сырого хлеба на день, пришлось Нержину учиться и вколачивать гвоздь струною в точку и пристрагивать доску к доске. И после жестокой лагерной выучки с Нержина спало ещё одно очарование. Нержин понял, что спускаться ему было дальше незачем и не к кому. Оказалось, что у народа не было перед ним никакого кондового сермяжного преимущества. Вместе с этими людьми садясь на снег по окрику конвоя, и вместе прячась от десятника в тёмных закоулках строительства, вместе таская носилки на морозе и суша портянки в бараке, – Нержин ясно увидел, что люди эти ничуть не выше его. Они не стойче его переносили голод и жажду. Не твёрже духом были перед каменной стеной десятилетнего срока. Не предусмотрительней, не изворотливей его в крутые минуты этапов и шмонов. Зато были они слепей и доверчивей к стукачам.
Были падче на грубые обманы начальства. Ждали амнистии, которую Сталину было труднее дать, чем околеть. Если какой-нибудь лагерный держиморда в хорошем настроении улыбался – они спешили улыбаться ему навстречу. А ещё они были много жадней к мелким благам: «дополнительной» прокислой стограммовой пшенной бабке, уродливым лагерным брюкам, лишь бы чуть поновей или попестрей.
В большинстве им не хватало той точки зрения, которая становится дороже самой жизни.
Оставалось – быть самим собой…».
II
Русское дворянство конца XIX – начала XX века, как мне видится и чувствуется, пережило не трагедию недостатка духа, а трагедию замкнутости в себе и оторванности (подчас, фатальной) от собственного народа. В большинстве своём, при всём уме, интеллекте и образовании, ему не хватило одного из неотъемлемых свойств интеллигентности – чуткого ощущения социума и мира вокруг, той самой «всемирной отзывчивости», о которой столь многое произнесено в русской литературе.
Но даже интеллектуал, как собрат интеллигента на чуть более низкой ступени, способен, рано или поздно, проанализировать и признать свои ошибки. Простолюдин (в смысле состояния души!) далеко не всегда их увидит и сформулирует, но податлив на манипуляции и плоскую риторику в стиле Худиева о «кающихся простых грешниках» и «вечно осуждающих интеллигентах». На самом деле, интеллект не может являться обузой в стремлении к Подобию; напротив, это мощное оружие в искусных руках, если направить его во благо. Вне интеллекта тускнеет и доброта, ибо по-настоящему бесценен лишь тот сознательный выбор, что человек добровольно совершает, видя перед собой куда более перспективные, в земном плане, пути и развилки. Но способен, тем не менее, поступить вопреки. И его жизненная неудача воспринимается им самим не более чем частный и земной крах надежд, но не всеобщее поражение собратьев по духу.
Итак, подлинная интеллигентность – это не только свойство души, но и совокупность качеств, позволяющих стремиться к цельности личности (ум, интеллект, отзывчивость, равно как и ежедневное самообразование с погружённостью в призвание). В ином случае, давайте говорить о просто «хорошем человеке», которому благодатно повезло со средой и обстоятельствами, не позволяющими раскрыть его худшие, а то и животные свойства натуры.
***
Беда сегодняшнего интеллектуала, которому остаётся всего полшага до ступени подлинной интеллигентности – в восприятии, которое можно назвать тотальным индивидуализмом. Это свойство нашего века, но интеллигентность ведь ещё и о том, чтобы отменять законы физики, преодолевая инертность и атомизацию общества. Если более простым языком – я вырвал огромную часть внешней свободы и независимости у Левиафана, но не сделаю ничего, чтобы посильно помочь в этом собратьям. Подобных «наслаждений личными победами» не ведали, к примеру, Солженицын, Лихачёв, Бродский, Гранин, не говоря уж о философах и христианских подвижниках разных веков.
Между тем, появление таких людей – вопрос спасения человечества – или, как минимум, возможности отодвинуть Апокалипсис. И здесь, в самом деле, последняя надежда – на интеллигенцию.
***
PS: Что касается ироничного финала эссе Василия Пупышева, то (улыбаясь вместе с ним) полагаю, что вопрос о личной интеллигентности человека лишён смысла. Её оценивают окружающие, и лучше это делать «за глаза». А в глаза, в самом деле, изящно отшутиться.
PPS: Фото в этом выпуске – мой тост за МГУ, Филологос, создательницу проекта Лену Янушевскую и его замечательных авторов.