Соня любила фотографироваться. В социальных сетях её милое личико всегда набирало не меньше пятидесяти лайков, что неудивительно. Небольшой ровный носик, пухлые губки, миндалевидной формы глаза серо-голубого оттенка, стройная фигурка, сформировавшаяся грудь — она получила всё, о чём мечтают менее привлекательные её сверстницы. Софье исполнилось пятнадцать, а в Интернете эту цифру она увеличила до двадцати. Сколько разных фотографий она выкладывала! На одной она обнимает подругу, на второй гладит кошку, на третьей пьёт пиво прямо из горла стеклянной бутылки, на четвёртой держит сигарету, хотя на самом деле не курит; на пятой целует парня.
Сонечку любили мальчики — а, впрочем, не только мальчики: вполне взрослые мужчины, в основном представители кавказской национальности, заглядывались на хорошенькую девчушку. Она фальшиво смущалась, когда заинтересованный мужской взгляд падал на неё. Соня встречалась с парнем, который был старше её на восемь лет, и очень гордилась этим. К любви Сонечка относилась настолько серьёзно, насколько позволял её неокрепший разум и неразвитое мировоззрение. Четверых бывших она насмешливо называла "козлами" и "предателями", которые принесли ей одни несчастья…
И помимо сотни тех фотографий, что мелькали в социальных сетях, было ещё несколько интересных снимков, доступных только следователям. Вот труп Сонечки лежит на грязном пустыре среди битого стекла и прочего мусора. На девочке нет футболки. Живот исполосован рваными ранами, грудь покрывают красные полоски от лезвия. Горло перерезано. Милое личико, которое так часто целовали мальчики, испорчено ожогами и синяками.
Кто же этот злодей? Кто раздавил её бессмысленную жизнь? Кто избавил мир от ненужного человека? Им был некий Максим Прохоров, тридцати лет, человек с нездоровыми наклонностями и слишком чувствительной к миру психикой. По этой причине его когда-то давно не приняли в армию. Максим сильно переживал из-за отказа, и даже пришёл в военкомат с ножом, угрожая убить себя.
Сонечка не была его подругой. Они просто жили в одном доме. Софья — на пятом этаже, Максим — на втором. На протяжении двух месяцев, осторожно, но активно, он наблюдал за ней. Его привлекла внешность девочки. Возможно, всё бы ограничилось обычным изнасилованием, если бы Максим не разочаровался так сильно из-за поведения Сонечки. Он неожиданно и чётко распознал всю сущность маленькой симпатичной дряни. Решился на убийство. Ах, как грубо звучит это слово! Лучше сказать: провёл санитарную обработку.
Седьмого июля Сонечка задержалась у подруги, и домой возвращалась поздним вечером. В подъезде её перехватил Прохоров. Он легко затащил в квартиру слабую Соню, зажимая её рот рукой. Швырнул девочку на пол, несколько раз пнул по лицу. Она закричала.
— Закрой рот, мерзкая сука! Тупая ****ь!
Сонечка скорчилась от пинка в живот. Ей казалось, будто печень вот-вот лопнет.
— Ты не смеешь орать тут, животное! —рявкнул Максим, засовывая ей в рот кляп — комок из носка на большом куске скотча.
Девочка заскулила, из её собачьих глаз потекли тёплые слёзы. Потом она вдруг осознала, что может двигаться: встала на четвереньки и поползла в другую комнату. Прохоров рассмеялся, не пытаясь остановить её.
— Кусок дерьма! Куда ты, ****ская шлюшка?
Он вошёл в комнату — жертва уже стояла на двух ногах у подоконника. Очевидно, хотела сбежать через окно. Прохоров схватил табуретку и ударил девочку по голове. Не так сильно, чтобы проломить череп, но достаточно, чтобы она потеряла сознание. Максим быстро снял с неё кофточку, лифчик, взял заранее подготовленные верёвки и связал Сонечке руки и ноги. С помощью нашатырного спирта привёл её в чувство.
Она продолжала скулить, но уже чуть слабее и жалостливее. Прохоров сел на неё верхом, достал из кармана лезвие. Неудачная Сонечкина попытка вскрикнуть воодушевила Максима. Он резал глубоко, медленно, аккуратно — так патологоанатом проводит вскрытие. Медленно потекла кровь. Лезвие легко рассекало нежную девичью кожу. Когда первый разрез достиг примерно восьми сантиметров, Прохоров отложил лезвие. Кончик его длинного тонкого мизинца вошёл вглубь разреза, заставив жертву выгнуться и задрожать.
— Я бы выебал тебя, да только ты слишком мерзкая. Сука! Кусок дерьма!
Максим сделал резкое движение пальцем. Сонечка едва не упала в объятия агонии. Левой рукой Прохоров ударил девочку по лицу. Схватил лезвие, сделал новый разрез на её груди — далеко не такой осторожный и красивый, как первый. Снова удар по лицу. Девушка зажмурилась.
Боль от ран чередовалась с болью от ударов, пока Максим не вспомнил про зажигалку. Он улыбнулся. Соня издавала совершенно животные звуки, хрипела, когда нагретое лезвие касалось её личика. Лезвие, однако, было слишком маленьким. Прохоров поднялся, пнул Соню по голове и пошёл на кухню, за столовой ложкой.
Мучения возрастали по геометрической прогрессии. Лицо девочки превратилось в материю этих мучений. Максим был доволен. Он выполнял правильную, нужную обществу работу.
Когда ему надоело обжигать девочку, когда рука устала делать разрезы, Максим взялся за тупой нож. Рваные раны расцветали на животе. Максим не волновался ни из-за своей окровавленной одежды, ни из-за испачканного ковра. Жертва умирала. Кровавый художник оставил последний штрих — красное ожерелье на горле девочки.
Под конец Прохоров засунул пальцы в рану на Сонечкином животе, а правой рукой начал удовлетворять своё физическое желание. Как приятно! Какой чудесный хлюпающий звук издают пальцы, погружённые внутрь красного мессива! Максим стонал от удовольствия и нарочно пачкал себя чужой кровью…
Ближе к четырём утра его поймали на пустыре за домом. Туда он принёс прекрасное разукрашенное тело...