Политика Нерона и особенно экстравагантное поведение молодого правителя не нравились многим из отодвинутой от власти аристократии. Некоторые вменяли ему в вину увеличение налогов, большая часть которых в настоящее время шла на строительство колоссальных размеров дворца. Часть людей оказалась недовольна отношением Нерона к сенату, почти лишившему этот государственный орган возможности влиять на управление страной. Но большинство выражало возмущение его страстью к публичному пению, идущему вразрез с традициями и моральными устоями. Они считали унижением государства, что правитель таких обширных земель, словно уличный актеришка прилюдно надрывает свою глотку в театрах.
Фабий покрылся испаренной. О десятках неудавшихся заговорах, настоящих и выдуманных, по городу ходило множество слухов. Но он испугался не за Нерона, у того все же есть гвардия, она как-нибудь защитит. Испугался Фабий за себя, свою семью и друзей. Люди, решившиеся на такой поступок, не остановятся ни перед чем, чтобы сохранить свои планы втайне. Даже перед убийством троих детей и их близких.
— Что-то ты, друг мой Натал, невесел… — Сцевин придвинулся к толстяку. — Переживаешь?
— Есть такое…
Он хмуро бросил взгляд на стоявшего рядом слугу. Невольник быстро отошел в сторону.
— Не пугай беднягу, он отличный парень, — засмеялся хозяин дома и обратился к рабу. — Позови Милиха. — И вновь взглянул на своего приятеля. — Не трусь. Чего стоит такая жизнь? Что бояться ее потерять? За что цепляться?
Вскочив, он принялся расхаживать, размахивая руками.
— Нами правит актер, бездарность, вообразившая себя соловьем! Скажи мне, какой участи мы заслуживаем, раз такое терпим?
Фабий вздрогнул, видя, как Сцевин с красным от выпитого вина лицом стремительно приближается к нему. Глаза говорившего были расширены, в них полыхали безумные, сильно подогретые алкогольными парами огни. За несколько шагов до первой пальмы он резко остановился, покачнулся и повернулся к перепуганному Фабию спиной.
— Наши рабские души заслужили такого правителя. Сдается мы сильно чем-то прогневали богов. — Он уставился на молчавшего Антония Натала. — Ну, хватит. — Взмахом руки Сцевин рассек воздух, потрясая кулаком. — Пришел конец тирании. Лучшие люди, наконец, решились. И мы, мой друг, среди них! Разве не честь избавить Рим от матереубийцы, певца и тирана? Может, наша жизнь только для этого нам и дана? А коли не сложится… — Он на мгновение замолчал, судорожно вдохнул воздух. Схватил у стоявшего рядом слуги кубок и жадно осушил. — Не сложится… Не беда. Значит, не увидим дальнейшего позора, заполонившего мой любимый город и потешающегося над его вечными устоями.
Пошатнувшись, Сцевин с трудом добрел до ложа и тяжело опустился на него.
— Я согласен с тобой, — промямлил Антоний Натал.
— Так, давай же выпьем! — просиял Сцевин и поднял протянутый ему кубок. — За Цереру. С ее приходом расцветает природа. Не находишь символичным, что в первый день Цереалий Рим вновь обретет свободу?
“Это же уже завтра! — От услышанного у Фабия перехватило дыхание. — Они хотят убить императора на цирковых играх. Нерон в последнее время редко покидает дворец, делает исключение только для представлений в цирке. Там соберется множество зрителей и у них появится возможность легко подойти к нему”.
Толстяк, соглашаясь, вновь промямлил нечто неразборчивое.
— Господин? — в столовую с поклоном вошел толстый человек с редкими, жидкими волосами на голове и огромным бесформенным носом.
— Милих, — обратился к нему Сцевин. — Мой любимый, преданный Милих. У меня к тебе поручение. Очень важное…
— Слушаю, — слуга склонился в еще более низком поклоне.
— Собери моих самых любимых рабов и приведи сюда.
Милих попятился и, развернувшись, быстрым шагом покинул помещение.
— Близится час, близиться, — хозяин дома потер руки в нетерпении. — Чувствуешь, Антоний, как боги наблюдают за нами? Им интересно, чем все закончится.
Толстяк непонимающе воззрился на Сцевина.
— Следовало раньше решиться, — продолжал тот. — А мы все собирались, совещались... Своими трусливыми действиями едва все не погубили. Повезло, что он вначале захотел нас попугать, а не пошел сразу к Нерону.
— Благо префект вовремя сумел все исправить, — кивнул Антонин Натал.
“Префект? — Фабий превратился в одно большое ухо. — Какой из них? Города? Гвардейцев? Стражников? Или Египта? А может, одного из легионов? Кто из них сейчас в Риме?”
Он надеялся, что толстяк продолжит и выдаст имя сообщника, но тот замолчал.
“Значит, их больше, чем двое… Сколько?”
Вернулся Милих, приведя с собой около десятка слуг. Увидев их, Сцевин сделал попытку подняться, пошатнулся и повалился обратно на ложе. Рассмеялся, улыбнулся во весь рот и весело произнес:
— Счастливый день для меня станет счастливым и для вас. Я всем вам даю свободу. Мой друг Антоний Натал свидетель. Милих оформит все необходимые документы.
Бывшие рабы, а теперь вольноотпущенники радостно зашумели и принялись благодарить своего недавнего господина.
— Все! Все! — отмахнулся тот от них. — Идите. Милих, принеси завещание.
— Вы уверены? — слуга вновь поклонился. — Может, завтра? Уже поздно.
— Я сказал сейчас! — рявкнул Сцевин. — И быстрей.
Слуга коротко кивнул и выскочил из столовой. Повисло молчание. Заговорщики принялись есть в тревожной, напряженной тишине. Лицо хозяина дома сделалось отрешенным, отражая тяжелые раздумья, терзавшие его душу. Антоний Натал вяло жевал, вытирая вспотевший лоб. Фабий слегка пошевелился, пытаясь размять затекшие ноги. В столовой стояла нестерпимая духота, ему сильно хотелось кушать, о чем настойчиво сообщал урчащий желудок, а еще сильнее пить.
— И где же моя жена? — весело улыбнулся Сцевин, взглянув на стоявшего рядом слугу. — Сбегай, приведи ее. Становиться скучно. Ты не находишь? — Обратился он к толстяку.
Тот промокнул влажной тряпочкой блестевшие от жира губы.
— Действительно, задерживается…
Невольник выбежал из помещения, едва не столкнувшись в дверях с Милихом.
— Принес? — Сцевин схватил документ и пробежал по нему взглядом.
Оставшись удовлетворен, взял протянутый ему маленький ковчежец, ларец, украшенный драгоценностями, и положил в него завещание. Затем, капнув на крышку расплавленный воск, скрепил печатью.
— Дальше знаешь, что делать, — он вернул ящик Милиху.
Слуга принял его с явным недовольством и быстро покинул столовую. Как только слуга исчез, в комнату медленной, плывущей походкой вошли две женщины. Просторные туники у каждой были стянуты на поясе широким поясом, руки украшали золотые браслеты, а высокие замысловатые прически тяжелые на вид диадемы.
Завязался легкий, непринужденный разговор. Болтал в основном Сцевин, Антоний Натал старался отмалчиваться. Фабий слушал вполуха, не особо рассчитывая, что беседа пойдет о заговоре. Так и вышло. Спустя час дамы поднялись с диванов и так же грациозно покинули столовую. Уставший Фабий надеялся, что мужчины последуют за ними, но те явно не торопились. Приказав придвинуть ложе, на котором он лежал поближе к гостю, хозяин дома принялся с ним о чем-то тихонько беседовать. Подслушать не удалось, говорили вполголоса, очевидно, опасаясь рабов.
Наконец, когда Фабий начал уже было дремать, заговорщики встали и, пошатываясь, направились в коридор. Оглядев помещение и не увидев слуг, он быстро вскочил и последовал за ними. Тихо, словно кошка рядом выросла фигура Туллии. Спустя мгновение к ним присоединился Феликс.
Сцевин с Наталом повернули вправо, вероятно, идя в кабинет хозяина дома. Осторожно ступая, друзья быстро поспешили к выходу. Дойдя до угла, остановились. Впереди послышались голоса, вероятно, слуги шли убирать столовую. Рядом находилась дверь. Фабий, не задумываясь, что может за ней оказаться, толкнул ее и попал в маленькое полутемное помещение. Глаза быстро привыкли к мраку и он увидел фигуру Милиха. Тот стоял возле настежь открытого окна, рядом на столе виднелся ларец с завещанием Сцивина.
— Чего надо? — Милих резко обернулся и на мгновение потерял дар речи.
“Вот влипли”, — Фабий судорожно пытался придумать выход, одновременно пятясь назад.
Позади Феликса по коридору, оживленно беседуя, двигались невольники. Страх и катастрофическое положение придали сил и храбрости.
— Мы все слышали, — грозно заявил он и быстро добавил. — Про заговор. Против императора.
Туллия, сразу догадавшаяся, что он задумал наглым голосом продолжила:
— За участие в таком смертная казнь. Для вас, уважаемый, к тому же мучительная, на кресте.
Милих побледнел. Судорожно сглотнул.
— Что вы такое говорите? Господин любит Нерона.
— Мы сейчас же идем и сообщаем кому следует, — Фабий состроил решительное лицо, хотя на самом деле сильно боялся. — И вам советую поступить так же. В противном случае…
— Я не придам хозяина, — пролепетал слуга. — Это бесчестный поступок. Он отпустил меня на волю, он всегда добр ко мне. Господин является моим патроном. Я не пойду против божественных законов.
— Вы уже идете, — сухо произнесла Туллия, — являясь участником заговора. Власть Цезарей освещена богами. Подумайте…
— Нехорошо, все нехорошо, — быстро заговорил Милих. — Я не одобряю замыслы господина. Хоть и не знал про них до встречи с вами, только догадывался. Они скверные и до добра не доведут. Но и препятствовать им я не имею права. — Он метнул на друзей взгляд полный сомнений.
“Сейчас или никогда!”
— Тогда просто отпустите нас, — предложил Фабий. — Сделайте вид, что не видели.
— Да?.. Нет, так тоже нельзя. Нет, я лучше… — Слуга стукнул кулаком по столу и ларец, подлетев, с шумом ударился об его поверхность.
— Если вы удержите нас здесь, — Фабий ухватился за последнюю надежду, — вам все равно это не поможет. С нами был еще один человек. — Милих насторожился. — Аттий Непот. Он в курсе заговора. И он на свободе.
Вольноотпущенник испуганно уставился на троих друзей озабоченным, бегающим взглядом.
— Вы же знаете этого человека, — напомнила Туллия. — Он содержался в вашем эргастуле.
— Он сейчас идет во дворец, — Фабий сложил руки на груди. — Скоро здесь будут преторианцы. Мы можем и подождать.
— Я вам не верю! — Милих попятился и плюхнулся в стоявшее возле стола кресло.
— Ваше дело. Господина вам уже не спасти. Но есть шанс спастись самому. Выпустите нас и доложите о заговоре властям. Выживите, заодно получите награду.
Слуга затравленно огляделся.
— Решайтесь! — Прикрикнула на него Туллия. — Счет уже идет на минуты.
Она схватила Милиха за руку и потащила к коридору. Фабий на ходу наставлял.
— Скажите стражникам на входе, что мы дети ваших знакомых. Выдадите нас, знайте, гвардейцы уже неподалеку от дома.
— Что за малявки? — удивился высокий мускулистый мужчина и посмотрел на прохаживающегося рядом товарища. — Не припомню, чтобы входили. А ты?
— Не а… — лениво протянул тот.
— Племянники мои, — затараторил Милих. — В гости заходили, виноват, что задержались.
Стражники с любопытством уставились на Туллию.
— По правилам обязаны обыскать…
— Сейчас! — скривилась дочка Цинны, презрительно глядя на них. — Лучше следите за дверью. Вот ваше единственное правило.
И с высокомерным видом вышла на улицу. Феликс поспешил за ней. Фабий на мгновение задержался.
— Дядя Милих, — он сделал вид, что целует слугу в щеку, а сам быстро зашептал ему на ухо. — Счет действительно если и не на минуты, то на часы. Поторопитесь и примите правильное решение. Ваш господин — убийца и подлец. Вы не виноваты. Зачем отвечать за его поступки? Идите следом за нами во дворец и признайтесь во всем.
Вольноотпущенник крепко обнял Фабия.
— Вначале мне надо увести в безопасное место жену. Но обещаю, после сразу же сообщу обо всем властям.
— Надеюсь…
“Мы все-таки дети… Вдруг наших показаний окажется мало?..”
Ночь накрыла город темным, мягким покрывалом. Пустынная, тихая улица дышала мнимой иллюзией спокойствия. Стряхнув наваждение, Фабий поспешил догнать друзей. Следовало поторапливаться, до суда оставалось всего несколько часов.