Вторая глава гораздо более стройна и познавательна. Да и интересна, кстати. Первые восемь абзацев спокойны и написаны правдиво и просто. Автор рассказывает о своем желании быть художником и созревании желания быть архитектором. Рассказывает, как обращал внимание на архитектуру Вены, как бегал по всему городу, чтобы полюбоваться прекрасными зданиями.
Здесь будто другой человек пишет – обычный, внутренне честный и потому убедительный. Описательная часть любой книги – вообще кладезь умных мыслей, спрятанных, вшитых в общую ткань произведения.
Тут же Гитлер рассказывает о своей неудачной попытке поступления в академию художеств. Ох, уж эта академия, ох, уж это непоступление! Сколько было анекдотов, сколько пережевывания «цитаты» о недостатке способностей. Бульваризм нашей психологии, ее неотделимая мещанская сущность, как следствие мелкобуржуазной среды, «врага, который нас окружает», проявляются всегда и во всем по одному сценарию – независимо от точки приложения, независимо от того, свят объект рассмотрения или демоничен. Перед бюргером, лоснящимся от собственного самодовольства, равны все – Франциск и Пол Пот, Швейцер и Барбье. Вот и во многих желтых изданиях, вместо серьезного размышления над биографией самого чудовищного человека мировой истории – набор штампованных анекдотов и шаржей, понятных в журнале «Крокодил» в июле 1941-го, но явно недостаточных для адекватного осознания прошлого в 2017-м. Всегда проще позубоскалить по поводу «бездарности» неудавшегося живописца, и бородато острить, что лучше бы одним плохим художником стало больше, чем… и так далее. Несусветная чушь, говоримая бездумно.
К слову, непонятно, почему считается, что более удачливая профессиональная или артистическая карьера помешала бы ему стать тем, кем он стал. Шпееру и Д`Аннунцио это не помешало. А еще, к слову – являясь абсолютно ничего не понимающим в искусстве вообще и в изобразительном искусстве в частности человеком, все же рискну заметить, что те эскизы, пейзажи и картины Гитлера, которые мне удалось найти в Интернете, не производят впечатление чего-то бездарного, чего-то написанного человеком без способностей к рисованию – тем более, учитывая отсутствие специального образования…
Гитлер пишет: «…ректор ответил мне, что привезенные мною рисунки не оставляют ни малейших сомнений в том, что художника из меня не выйдет. Из этих рисунков видно, что у меня есть способности в сфере архитектуры. Я должен совершенно бросить мысль о художественном отделении и подумать об отделении архитектурном. Ректор выразил особенное удивление по поводу того, что я до сих пор вообще не прошел никакой строительной школы». Наверное, так оно и было. У нас нет никаких оснований и поводов сомневаться в достоверности этих слов. Далее автор немного порассуждает, что трудности того времени, который он воспринимал, как удары судьбы, на самом деле закалили его для дальнейшей борьбы: умерла мать, юноша испытывал нужду и не смог поступить учиться и в архитектурном отделении академии. Правдиво звучит и это.
Еще: «я это время благословляю и за то, что оно вырвало меня из пустоты удобной жизни, что меня, маменькиного сынка, оно оторвало от мягких пуховиков и отдало в руки матери-нужды, дало мне увидеть нищету и горе и познакомило с теми, за кого впоследствии мне пришлось бороться». Вот эти слова любопытны с той точки зрения, что здесь будущий фюрер указывает, что познакомился с определенной частью своей будущей социальной базы, с определенным объектом социальной демагогии.
В 39-м году Троцкий писал, что «Гитлер, худо или хорошо, был инициатором большого движения. Его идеям, как ни жалки они, удалось объединить миллионы». Троцкому, Сталину, Гитлеру, Муссолини и десяткам их соратников не удалось бы стать вождями миллионов, если бы они не «увидели нищету и горе» рабочего класса. Здесь Гитлер становится социалистом, если под этим словом подразумевать человека, пытающегося решать проблемы трудовых слоев населения. Вопрос только, где и в чем видеть источник всех бед. И вот тут нацисты с коммунистами становятся политическими противоположностями.
Последующее содержание главы – это живописное и одновременно толковое описание жизни рабочего, его страданий, его низкой семейной культуры. Здесь есть поразительные в своей точности замечания:
«пропасть между теми слоями мелкой буржуазии, экономическое положение которых далеко не блестяще, и рабочими физического труда зачастую гораздо глубже, чем это думают. Причиной этой… вражды является опасение этих общественных слоев… опять вернуться к своему старому положению, вернуться к жизни малоуважаемого рабочего сословия или даже только быть вновь причисленными к нему. К этому у многих прибавляются тяжелые воспоминания о неслыханной культурной отсталости низших классов, чудовищной грубости обращения друг с другом»;
«в конце концов выскочкой является в известном смысле всякий, кто своей собственной энергией несколько выбился в люди и поднялся выше своего прежнего уровня жизни… Отчаянная борьба за существование, которую ты только что вел сам, зачастую убивает в тебе всякое сострадание к тем, кому выбиться в люди не удалось»;
(ниже Гитлер отмежевывается от принадлежности к выскочкам, как бы предвидя, что его будут так часто клеймить – если принять за правильность вышеуказанный тезис Троцкого, то с этим трудно спорить: к Гаю Гракху будущий фюрер все-таки ближе, чем к Георгию Гапону).
«я право не знаю, что хуже: полное невнимание к социальной нужде, которое характерно для большинства счастливцев и для многих из тех, которые достаточно зарабатывают, чтобы безбедно жить; или пренебрежительное и вместе с тем частенько в высшей степени бестактное снисхождение к меньшему брату, характерное для многих из тех господ мужского и женского пола, для которых и сочувствие к «народу» является делом моды»;
«общественная деятельность прежде всего не должна рассчитывать ни на какую благодарность, ибо ее задачей является не распределять милость, а восстанавливать право» и тому подобное.
Я не думаю, что кто-либо из марксистов – от Энгельса до Будрайтскиса, – не подписался бы под этими словами. И все это излагается в общей канве, с описанием жизни деревенских батраков, приходящих на черную работу в большие города, с иллюстрациями жизни рабочих, их пьянства, унижения жен и детей, убожества жилищных и гигиенических условий. Искренне и даже выстраданно звучат слова: «Если я не хотел совершенно разочароваться в тех людях, которые меня тогда окружали, я должен был начать различать между внешней обстановкой их жизни и теми причинами, которые порождали эту обстановку». Потрясающе! Эти бы слова да в уши нашим интеллигентским нигилистам, проклинающим «хама» со времен Гиппиус и Мережковского и до безвременья Новодворской и Борового. Они (слова) емки и внутренне верны независимо от того, кто их сказал. Более скажу, удачность заключается в том, что их нельзя вырвать из контекста – это недвусмысленная и законченная мысль.
Но далее начинается как раз отступление от этой позиции, причем, надо признать, отступление тактичное, с постепенными и вот тут уже двусмысленными оговорками. «…я убедился, что здесь к цели ведет только двойной путь: Глубочайшее чувство социальной ответственности направленное к созданию лучших условий нашего общественного развития, в сочетании с суровой решительностью уничтожать того горбатого, которого исправить может только могила». Здесь начинает ощущаться эдакая обоюдоострость – если с чувством социальной ответственности спорить не приходится, то вопрос с горбатым интересней. Das also war, как говорится, des Pudels kern!
Тут можно рассуждать как Луначарский, который говорил, что белогвардеец не виноват в своем социальном происхождении (в своей «горбатости» в нашем случае), как волк не виноват, что родился волком – это отражение диаматовского тезиса, что бытие определяет сознание. А можно как наш автор: «В этот же период у меня раскрылись глаза на две опасности, которые я раньше едва знал по имени и всего значения которых для судеб немецкого народа я конечно не понимал. Я говорю о марксизме и еврействе». Вот она – первая фальшивая нота, вот сбой верной мысли на ее полнейшую противоположность.
Но дальше автор касается вопроса национального, и рассуждения о нем не лишены логичности и здравого смысла. Так, он клеймит буржуазный лже-патриотизм, фарисейски осуждающий за недостаток патриотизма простых людей. Он убедительно доказывает, что гнусно требовать любви к родине у бедных, забитых, необразованных людей, живущих в полуживотном состоянии. Здесь, если вырвать несколько абзацев посвященных этой теме и без указания авторства вставить в современную периодику, то никто не заметит ничего особенного – почти по-сегодняшнему звучат, например, слова: «Трехлетний ребенок превратился в 15-летнего подростка. Авторитетов для него нет никаких. Ничего кроме нищеты и грязи этот молодой человек не видел, ничего такого, что могло бы ему внушить энтузиазм и стремление к более высокому. Но теперь ему еще придется пройти через более суровую школу жизни. Теперь для него начинаются те самые мучения, через которые прошел его отец. …Поздно ночью он возвращается домой. В виде развлечения он избивает то несчастное существо, которое называется его матерью. Он разражается потоками грубейших ругательств. Наконец подвернулся «счастливый» случай, и он попал в тюрьму для малолетних, где его «образование» получит полировку. А наши богобоязненные буржуа еще при этом удивляются, почему у этого «гражданина» нет достаточного национального энтузиазма. Наше буржуазное общество спокойно смотрит на то, как в театре и в кино, в грязной литературе и в сенсационных газетах изо дня в день отравляют народ. И после этого оно еще удивляется, почему массы нашего народа недостаточно нравственны, почему проявляют они «национальное безразличие». Как будто в самом деле грязная литература, грубые сенсации, киноэкран могут заложить здоровые основы патриотического воспитания народной массы».
Только из-за этого рассуждения нашим лжедемократам и не в меру добрым самаритянам нужно читать «Майн кампф». Читать и думать жалкими остатками своих мозгов, что, пожалуй, неслучайно идол фашизма заметил эти и именно эти явления капитализма, что его острый ум с молодости уже сделал себе насечку об этих и именно этих людях. Как там у святых отцов – «уловлять человеков»? Так, может быть, причина в том, что человеков этих наш халдейский гуманизм и бездарная «свобода» просто выбросили за борт, где их с усердием принялись «уловлять» люди, размышляющие более рационально? Современная Россия, Англия и даже Германия – лучший ответ на этот вопрос.
Нельзя забывать, что фашистские революции начинались, начинаются и будут начинаться под лозунгами справедливости к простому народу. Это один из побочных эффектов капитализма. Нельзя забывать, что фашистские революции утоляли, утоляют и будут утолять определенные чаяния бедных людей. Тех самых, которых наша спесивая элита (политическая, экономическая, интеллектуальная) высокомерно обзывает «люмпен-пролетариатом».
У нацистов нельзя отнять одного – они честнее, чем либералы. Да, их идеология ложна в корне, да, она порочна по своей сути, так как вырастает из ложных толкований и в конечном счете не самостоятельна, являясь ублюдочным ответвлением буржуазного мировоззрения. Но тактически она сильна своим популизмом, своей правдой, говоримой народу.
В 1997-м году Кагарлицкий в большой статье разоблачал современных европейских левых, показывая их полное идеологическое и моральное сращение с правящими политическими кругами. И очень характерна у него следующая сентенция: ««Левые» говорят, что все хорошо, правые это отрицают, а простой человек прекрасно знает, кто в данном случае лжет». Вот простая в своей жестокости формула народного успеха фашистского движения. И только политики нашего морально обанкротившегося эстеблишмента, обманывая то ли нас, то ли самих себя, продолжают твердить о маргиналах. Margo – это край, а фашизм, ударяя по болевым точкам, залезает в самую сердцевину охлоса. Можно сколько угодно блеять про маргиналов соседней Украины (забыв до поры про своих), но когда их целые площади и батальоны – это уже народное движение, движение низших классов, которых несвiдомие недотыкомки довели до полуживотного состояния.
Не менее логичны и позитивные рассуждения автора: «Вопрос о здоровом национальном сознании народа есть в первую очередь вопрос о создании здоровых социальных отношений как фундамента для правильного воспитания индивидуума. Ибо только тот, кто через воспитание в школе познакомился с культурным, хозяйственным и прежде всего политическим величием собственного отечества, сможет проникнуться внутренней гордостью по поводу того, что он принадлежит к данному народу. Бороться я могу лишь за то, что я люблю. Любить могу лишь то, что я уважаю, а уважать лишь то, что я по крайней мере знаю».
Получается несколько выхолощенно и беззубо, когда так говорят поборники нашего кастрированного патриотизма. Но у Гитлера это звучит зловеще. За этим виднеется другой патриотизм – теперь уже во всеоружии национальной спеси, требующей самоутверждения за счет унижения или уничтожения других наций.
***
От пафосного обличения современного ему буржуазного общества наш автор сразу бросается на социал-демократию.
Политиками, наверное, все-таки становятся, а не рождаются – однако ex nihilo nihil, и определенные черты ума и характера, определенные инстинкты, позже формирующиеся в политическое чутье, у человека появляются как нечто имманентное, свойственное ему с самого начала онтологического бытия. Адольф Гитлер этими инстинктами безусловно обладал. Поэтому политическое чутье подсказало ему еще на стадии оформления его национализма, кто является его главным врагом – социал-демократическое марксистское движение, уже в начале XX века являвшее собой грозную и перспективную силу во всей Европе и уж тем более в Австрии и Германии. Это были главные конкуренты в «уловлении человеков». Если допустить ремарку, то и сейчас принципиальным антагонистом ультраправых являются левые. Только если таковыми считать не Олланда, а хотя бы Меланшона.
Не знаю, что думал на самом деле молодой Гитлер в первом десятилетии XX века о австрийских с.-д., но в третьем он писал о них брызжащие ядовитой слюной инвективы, скорей всего усиленные задним числом: после Версаля и на гребне экономического кризиса в стране левые набирали большие обороты, идя со свежеиспеченной НСДАП корпус-в-корпус. (Строго говоря, в сумме коммунисты плюс социал-демократы явно вырывались вперед вплоть до 33-го года. И одна из трагедий Германии состояла как раз в том, что такого плюса в реальности не было). Этим обстоятельством можно объяснить характерные особенности повествования Гитлера в той части, где он говорит о социал-демократии. А говорит он бездоказательно и сбивая угол зрения. Там же, где он высказывает банальные, всем известные вещи, они ругательствами не являются ни в чьих глазах, кроме взоров его болезных апологетов.
Я никогда не тешил себя иллюзиями по поводу безгрешности левых партий – ни коммунистических, ни социал-демократических, ни анархистских – политика вообще дело грязное. А если вспомнить ту часть европейской социал-демократии, которая предстала перед взором нашего автора первой – австрийскую, то она, судя по описанию современников, была полна грехов и недостатков. Неслучайно в честь нее даже назвали самое странное исчадие философии практики – австромарксизм. Только автор всю свою брань никак не подтверждает. Она у него действительно превращается в брань.
Некоторые из его высказываний:
«Они отвергали и проклинали все: нацию как изобретение капиталистических «классов» – как часто приходилось мне слышать это слово; отечество как орудие буржуазии для эксплуатации рабочих; авторитет законов как средство угнетения пролетариата; школу как учреждение, воспитывающее рабов, а также и рабовладельцев; религию как средство обмана обреченного на эксплуатацию народа; мораль как символ глупого, овечьего терпения и т. д. Словом в их устах не оставалось ничего чистого и святого; все, буквально все они вываливали в ужасной грязи»;
«…Какая большая разница между этой прессой и чисто теоретической литературой социал-демократии, где встретишь море фраз о свободе, красоте и «достоинстве», где нет конца словам о гуманности и морали, – и все это с видом пророков, и все это скотски-грубым языком ежедневной с.-д. прессы, работающей при помощи самой низкой клеветы и самой виртуозной, чудовищной лжи. Теоретическая пресса имеет в виду глупеньких святош из рядов средней и высшей «интеллигенции», ежедневная печать – массу»;
«Социал-демократия никогда и не думала о том, чтобы сохранить за профессиональным движением его первоначальные задачи. Нет, она об этом конечно не думала. В ее опытных руках в течение нескольких десятилетий это орудие защиты общественных прав человека превратилось в инструмент, направленный к разрушению национального хозяйства. Что при этом страдают интересы рабочих, социал-демократию нисколько не трогает» и все в том же духе.
Ни цитат из левой прессы, «показательных» отвратительностью и лицемерием социал-демократов, ни фактов проступков отдельных членов этой партии – ничего подобного. То ли под рукой в камере не было подходящих материалов, то ли не особенно это Гитлера заботило. Мне кажется, скорее второе – и вот почему.
Среди тех строк второй главы, которые посвящены социал-демократии, есть ряд интересных наблюдений и выводов. Так, Гитлер говорит, что «если социал-демократии будет противопоставлено учение более правдивое, но проводимое с такой же силой и скотской грубостью, это учение победит хотя и после тяжелой борьбы». Здесь он формулирует и заранее оправдывает террор ультраправых всех времен и народов, вплоть до нынешнего времени. Оказывается, это единственный адекватный ответ «скотской грубости» социал-демократии. Где только он ее видел? Что, по Веймарской республике маршировали погромщики с левыми лозунгами? Что, в практике социал-демократов были те методы устрашения, которыми раньше щеголяли «Союз Михаила Архангела», СА, БСФ и ку-клукс-клан, а теперь – «Правый сектор»?
А вот еще интересней: «Социал-демократия по собственному опыту хорошо знает цену силе, и поэтому она с наибольшей яростью выступает именно против тех, у кого она в той или другой мере подозревает это редкое качество; и наоборот она охотно хвалит те слабые натуры, которые она встречает в рядах противника. Иногда она делает это осторожно, иногда громче и смелей – в зависимости от предполагаемых духовных качеств данного лица. Социал-демократия предпочитает иметь против себя безвольного и бессильного гения, нежели натуру сильную, хотя и скромную по идейному размаху».
Про сильную, но идейно скромную натуру – это о себе. Гитлер признает здесь открыто, что не потянет серьезного мировоззренческого спора. Что, впрочем, становится понятно уже хотя бы из того факта, что ругая практику левых, он не трогает теоретических основ, ограничиваясь называнием их «морем фраз о свободе, красоте и «достоинстве», где нет конца словам о гуманности и морали». Тут он неустойчив и в восемнадцать, и в тридцать пять лет. (Ниже мы, правда, встретимся с его убогими попытками толковать теорию социал-демократии, но это послужит нам только для лучшего уяснения степени серьезности отношения Гитлера к этой доктрине).
И вот как раз эта манера общаться с политическими противниками по принципу «сам дурак», и еще хуже – «я ему цитату, а он мне ссылку», стала характерной чертой всего фашистского движения, наряду с популизмом и терроризмом. Именно она заранее дает благословение любому антифашистскому действию на насилие: с нацистами свободно разговаривать невозможно не только потому, что они отрицают свободу в принципе, но еще и потому, что они не имеют аргументов против ваших доктрин, услышав которые, только и способны, что «хвататься за браунинг». Поэтому, пардон за каламбур, но вышеприведенную фразу о противодействии скотской грубости только подобными же методами следовало бы обратить против самих нацистов. И проблемой мирового масштаба до сих пор стоит недостаточное и непоследовательное проведение этого принципа в жизнь.
Но наряду с инвективами, у Гитлера можно прочесть интересные и верные психологические наблюдения. Так, например, он метко характеризует человеческое общество: «Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщины менее доступно аргументам абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктивным стремлениям к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит».
За двадцать лет до этой фразы кое-кто уже писал: «Сам по себе всякий человек с виду существо, пожалуй что, и разумное: и ест, и спит, и планы строит. А взять человечество? Оно изменчивое и загадочное, привередливое и очаровательное. Словом, люди – большей частью мужчины, но Человек есть женщина». Как видите, Гитлер был не оригинален в этом своем наблюдении (что только подтверждает его верность), но заподозрить нашего автора в плагиате было бы большим легкомыслием – во-первых, потому что выводит он это явление сугубо со своей колокольни, ищет в нем выгоды для своих политических методов; а во-вторых, я был бы потрясен до глубины души, если бы узнал, что фюрер немецких нацистов читал Честертона. Но сам факт наличия такой точки зрения показывает, каким незаурядным знанием человеческой психологии обладал наш автор – если это кому-то нужно подтверждать после истории Третьего Рейха.
***
Еще о социал-демократах. Гитлер явно лукавит, приписывая им чрезвычайно большое влияние на политику Австрии. «То обстоятельство, что социал-демократия поняла громадное значение профессионального движения, обеспечило ей распоряжение этим инструментом и тем самым – успех; то обстоятельство, что буржуазия этого не поняла, стоило ей потери политической позиции». Трудно согласовать это и другие суждения о роли социал-демократии в довоенной Австрии с тем фактом, что именно Австро-Венгерская империя развязала первую империалистическую войну. И австрийская (вместе с германской) социал-демократия поддержала монархическое правительство в этой войне, ничего для себя не выиграв в политическом смысле.
Кстати, тут наш автор уделяет внимание еще одной актуальной проблеме – профсоюзам – и вполне резонно замечает, что буржуазия недооценивает всю важность этого социального института. Сам он прекрасно осознавал, что профсоюзы являются лишь удачной формой, функции которой будут целиком зависеть от содержания. Примерно так же воспринимали профсоюзы и большевики (особенно после дискуссии 1920 года) – только Гитлер был честнее своих красных коллег и не прикрывался в данном случае демагогией. Если ВКП (б), вынужденно узурпировав власть после 1917 года, продолжала говорить о народном характере своего правления, о рабочем контроле «снизу», и о профсоюзах, как одном из механизмов этого контроля, то Гитлер всегда откровенно отводил им ту роль, которую они выполняли и в СССР, и в нацистской Германии: роль аппарата управления рабочим классом в руках авторитарного государства. Через восемь лет после написания «Моей борьбы» это энциклопедически оформил Муссолини в своей «Доктрине фашизма»: «Фашизм желает сильного, органичного и в то же время опирающегося на широкую народную базу государства… Государство, опирающееся на миллионы индивидов, которые его признают, чувствуют, готовы ему служить, не может быть тираническим государством средневекового владыки… Фашистское государство организует нацию, но оставляет для индивидов достаточное пространство; оно ограничило бесполезные и вредные свободы и сохранило существенные. Судить в этой области может не индивид, а только государство». Тут не сказано буквально о профсоюзах, но в первой половине XX века большинство населения всех европейских государств составлял рабочий класс – это были как раз те миллионы, которые должно организовать фашистское государство. Зачем же изобретать велосипед, если есть удобная форма? Тем более Сталин, Гитлер, да и Муссолини по большому счету, не только провозглашали себя социалистами, но и были ими в определенном смысле. И недаром вожди профсоюзов в СССР и нацистской Германии – Михаил Томский и Роберт Лей соответственно – были видными членами правящей элиты.
Наиболее емкой и пригодной для иллюстрации отношения Гитлера к иной трактовке задач профсоюзов является вот эта цитата: «Свободные профсоюзы стали одним из ужаснейших орудий террора, направленных против независимости и прочности национального хозяйства, против незыблемости государства и свободы личности. Именно свободные профсоюзы в первую очередь сделали то, что понятие демократии превратилось в смешную и отвратительную фразу. Это они опозорили свободу, это они всей своей практикой послужили живой иллюстрацией к известным словам: «если ты не хочешь стать нашим товарищем, мы пробьем тебе череп». Вот какими рисовались мне уже тогда эти друзья человечества. С годами этот мой взгляд расширился и углубился, изменять же его мне не пришлось». Об уместности праведного гнева по поводу «пробивания черепов» в устах Гитлера мы даже говорить не будем.
***
…Далее идут строки о пользе чтения – «правильного чтения». Автор обнаруживает здесь те свои качества, которые дадут позже миллионам людей основания считать его, мягко говоря, не особо культурным. Наивно-глуповатые рассуждения о том как надо читать книги – выборочно, не «одну за другой», выискивая «инструменты, которые нужны для его профессии» – лучше других фактов показывают нам сущность той идеологии, которую проповедовал Гитлер. Место в тексте, где он серьезно считал, что «надо добиваться того, чтобы в рамках общего мировоззрения мозаика книг находила себе соответствующее место в умственном багаже человека и помогала ему укреплять и расширять свое миросозерцание», говорит настолько о многом, что мы даже не будем всего упоминать.
Скажем лишь о главном.
Во-первых, автор обнаруживает здесь (и не только), что книг он, видимо, прочел немного, и как любой полуобразованный человек со своей недосягаемой местечковой высоты «право имеет». И это первый патогномоничный симптом фашизма, да и популизма вообще.
Во-вторых, Гитлер переворачивает с ног на голову даже не диалектику, а примитивную логику, считая что «умственный багаж» можно формировать чем-то другим, кроме как фактажом, полученным далеко не только изустными преданиями, да и миросозерцание, по его мнению, еще до книжного знания умудряется сложиться настолько, что нуждается со стороны книг лишь в укреплении и поддержке. И возражения о других источниках информации, формирующих взгляды человека здесь не подходят – тогда еще не было ТВ и Интернета. Получается какая-то нацистская карикатура на «Das Dasein bestimmt das Bewusstsein», только под бытием подразумевается, видимо какой-то «голос крови», или, говоря современным научным языком, «совесть расы», что прямо приводит к мистицизму, а точнее к мистификации и мракобесию. И это второй патогномоничный симптом фашизма, да и идеализма вообще.
В-третьих, для фюрера явно не раскрылись (по крайней мере в 1924-м) все возможности печатного слова и, как свой среди своих, он не одинок в этой вопиющей нерациональности. Потому-то нацистская литература не оставила ни одной стоящей книги для вечности – а Хайдеггер и Гамсун вначале стали гениями, а потом уже приспешниками. Идеологи и, с позволения сказать, теоретики национализма вслед за своим сэнсеем, который похоже искренне считал, что «правильно читающий человек» «сумеет расчленить и усвоить приобретенный новый материал так, что это поможет ему уточнить или пополнить то, что он уже знал раньше, получить новый материал, помогающий обосновать правильность своих взглядов», воспринимали «любую книгу, любую газету» как Урфин Джюс воспринимал волшебный порошок для своих дуболомов. Поэтому в строках о правильном восприятии книг и брошюр у нашего автора сквозит невысказанная, но вполне прозрачная мысль о том, что правильно читать будет еще проще, если правильно написать. Тут как в вышеозначенном случае с заготовленной биографией: я дам вам нужные знания – все остальное от лукавого, все остальное только приведет вас к «хаосу в голове». И это третий патогномоничный симптом фашизма, да и тоталитаризма вообще.
И заметьте – нравственная и эстетическая стороны литературы мною не затронуты. Хотя бы потому, что не затронуты они и нашим любезнейшим автором, человеком, который писал, говорил и думал на том же языке, на котором были написаны «Лаокоон» и «Вертер». Можно, правда, подумать, что он просто не к месту посчитал об этом вспоминать – в данной главе все в политическом аспекте.
***
Дальнейшие страницы второй главы посвящены социал-демократии и еврейству. Меня можно резонно упрекнуть, что я не хочу здесь на этом останавливаться слишком подробно – ведь это очень важная часть гитлеровского… «имиджа» что ли?
Но меня оправдывает брезгливость, которая все-таки должна присутствовать при чтении подобного рода печатного продукта. Да и честно говоря, ничего оригинального и нового для себя я не открыл. Оговариваюсь, только «для себя», потому что искренне желаю своим читателям, чтобы бог уберег их от вкушения с подобного вонючего древа – мне не повезло. Порой я ловлю себя на мысли, что буде пришлось, я мог бы часами говорить антисемитскую и антимарксистскую бредятину – причем употребляя все термины, штампы, приводя цитаты из многочисленных пасквилей и ссылаясь на гнусные имена. Вона сколько мусора накапливается в голове! Раньше я жалел об этом и многом прочем хламе, потому что мне казалось, что он занимает слишком много места в моих и без того скромных закромах мысли и памяти – ан не только: он еще и застит взор своим чадом, ломает четкую перспективу. Как, право, жаль, что нет возможности, как в компьютере, удалить все это в «корзину», а ее потом очистить…
И вот пробежав глазами всю почти заборную похабщину этих страниц, я вспомнил стандарты качества современной ультраправой агитации. Те же слова и обороты, акцентирование на тех же реальных недостатках и пороках представителей еврейской нации, их (недостатков) извращение и конспирологическое толкование, обильно пересыпанные эпитетами, которые, видимо, автору кажутся живописными. Гитлер не первый писал о евреях так, но современные адепты стиль взяли скорее всего у него.
Антисемитизм – архисложная проблема, о которой я думаю часами, днями, месяцами и годами – и многого еще для себя не решил окончательно. И писать об этом можно километрами. Не здесь и не сейчас. А окунаться по уши в эту мерзость в исполнении Гитлера – увольте... Достаточно здесь привести для отражения атмосферы всего лишь одну цитату, одну струю миазмов: «Это чума, чума, настоящая духовная чума, хуже той черной смерти, которой когда-то пугали народ. А в каких несметных количествах производился и распространялся этот яд! Конечно, чем ниже умственный и моральный уровень такого фабриканта низостей, тем безграничнее его плодовитость. Этакий субъект плодит такие гадости без конца и забрасывает ими весь город».
Что же касается австрийской социал-демократии («насквозь еврейской», естественно), то тут есть строки почти юмористические. Невольную улыбку вызывают например такие: «Поскольку официальная литература касается экономических тем, она оперирует неправильными утверждениями и столь же неправильными доказательствами; поскольку же дело идет о политических целях, она просто лжива насквозь. К тому же и весь крючкотворческий стиль этой литературы отталкивал меня до последней степени. Их книжки полны фраз и непонятной болтовни, полны претензий на остроумие, а на деле крайне глупы. Только вырождающаяся богема наших больших городов может испытывать удовольствие от такой духовной пищи и находить приятное занятие в том, чтобы отыскивать жемчужное зерно в навозных кучах этой литературной китайщины. Но ведь известно, что есть часть людей, которые считают ту книгу более умной, которую они менее всего понимают».
Добрая дюжина басенных зверушек просится в аналогии! Эдакая логика пятиклассника-двоечника, который ничего не понял, поэтому все посчитал неправильным, да еще и с самоуверенностью дурака в этом признается. Естественно, как же без ослиного копыта в сторону «вырождающейся богемы» – это для пущей убедительности, должно быть. Почти так же один повар-оккультист выразился у Гашека: «Все эстеты – гомосексуалисты; это вытекает из самой сущности эстетизма».
А последняя фраза – верх обоюдоострой сатиры. Получается, что автор считает книги, которые ему непонятны, глупыми. То есть здесь дурость, которая «каждому видна», усугубляется еще и завидной самооценкой.
Однако, все это не мешает ниже автору рассказывать, что «опыт повседневной жизни побудил меня теперь пристальней заняться изучением самих источников марксистского учения». Естественно, ни названия этих источников, ни их сути Гитлер не приводит – мне кажется, я знаю почему. Если человек «стал скупать все доступные социал-демократические брошюры и добиваться, кто же их авторы. Одни евреи!», то о каком их изучении может идти речь? Кстати, отойдя в сторону, можно заметить, что нигде в своих речах и проч. Гитлер не упоминает толком конкретных элементов, терминов, сути марксистской доктрины. Мы знаем, что правые и ультра вообще полемизируют несколько в своем стиле…
И вот опять! Наш герой и здесь бьет рекорд по извращению хорошей мудрости на свой лад: ведь он в определенном смысле следует умному совету выбирать книги не названиям, а по авторам… Смешно, не правда ли?
Главу Гитлер заканчивает вполне предсказуемо, во всей красе своей патетики: «Если бы еврею с помощью его марксистского символа веры удалось одержать победу над народами мира, его корона стала бы венцом на могиле всего человечества. Тогда наша планета, как было с ней миллионы лет назад, носилась бы в эфире, опять безлюдная и пустая. Вечная природа безжалостно мстит за нарушение ее законов. Ныне я уверен, что действую вполне в духе творца всемогущего: борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело божие».
Поэтому так.