Через пару дней отец Василий подозвал Артура и увёл его в сторонку от места строительства.
— Послушай, Викторович, – начал он. – Ты мне нужен сегодня. Съездить надо кое-куда. Ребята здесь и без тебя как-нибудь управятся.
— Ну, если надо, значит – поехали…
Отец Василий, вероятно, узрел в глазах Артура любопытствующий огонек и поспешил разъяснить:
— Километрах в двенадцати отсюда есть хутор. Вернее, поселение в три хаты и две коровы. Живут лесом, речкой и чем Бог подаст. Разве что за мукой пару раз в год сюда наведываются. В общем, отшельники, наподобие Лыковых, только поцивилизованней… Так вот на днях мне передали, что у них есть одна старинная икона, и они как будто хотят отдать ее сюда, якобы в мои руки.
— И ты веришь этому? – с недоверием спросил Артур.
Отец Василий пожал плечами:
— Даже если это и не так, всё равно проверить бы не грех. Ты представляешь – а вдруг она работы мастера еще допетровской эпохи, а то и времен патриарха Никона! Да сюда же паломничества будут устраивать!
Артур с трудом сдержал улыбку. Да, апломба будущему настоятелю не занимать! Впрочем, и в самом деле было бы любопытно хотя бы в руках подержать то, что, возможно, еще от староверов сохранилось. Если это, конечно, не подделка и не «утка» – убогий розыгрыш местной епархии.
— Вообще-то я не спец по иконам… – сделал он последнюю попытку вялого сопротивления напору святого отца.
— Дело здесь не в этом! – воскликнул тот. – Разве кто-нибудь из ребят сможет по достоинству оценить эту вещь! Был бы Вадим Андреевич, то и его бы взяли. А одному туда соваться… как-то… непредставительно, что ли… Поехали!..
У одного из артельщиков, Михаила Тульева, имелся тут же на месте старенький «Москвич», которого хозяин передал на время в безраздельное пользование отцу Василию, пока не имевшему собственного автомобиля (вследствие молодости, надо полагать). Проблем с бензином не было, как и с остальными автотрудностями, и потому будущий настоятель решал все дела и оргвопросы, что называется, с места в карьер, колеся по окрестностям, словно вездеход. Поэтому Артура не удивило, что возможная ценная находка не осталась без чуткого внимания святейшего.
… Раздрызганный «Москвич» без пробуксовок продирался сквозь ухабистые тропы к заданной цели. Отец Василий с такой лихостью крутил баранку, что казалось, будто он вырос в этой легковушке, подобно моллюску в своей раковине. «Видел бы Тульев, с каким энтузиазмом уродуют его тачку – перешел бы в язычество», — иронично мелькнуло у Артура в голове.
— А как разузнал об иконе? – спросил он только для того, чтобы слегка отвлечь Василия от дороги и тем самым облегчить нелегкую долю амортизирующей системы и переднего моста «вездехода».
— Слухами земля полнится, – загадочно улыбнулся преподобный. Затем, видимо, решив, что делать тайну из этого ни к чему, доверительно сообщил: – На той неделе одна бабка из соседней Макаровки ходила по грибы – груздей в этом году хоть косой вали. Слегка заплутала и вышла на эти хутора. Малые Увалы они называются, потому что расположены в характерном месте – на песчаных холмах. Ну, как говорится, приютили, обогрели… Огляделась бабка с чисто деревенским любопытством, поскольку гостевать у тамошних поселян до той поры не доводилось – их вроде как за колдунов держали тут в округе, остерегались в одиночку с ними в лесу встречаться. Дело обычное… Так вот, приметила она в углу икону; тут уже, понятно, не стерпела. Что же, говорит, вы иконку-то от людей прячете, все, дескать, и так вас в связи с нечистью винят. Неровен час, порешить могут ни за что ни про что. В такие времена чего угодно и от кого угодно можно ждать. А ей в ответ: мы такие же добрые христиане, как и ты, Никитична, разве что не хотим тайно Богу молиться, будто раскольники какие. А что живем на отшибе – так это в своё время вынудили: сперва жандармы, потом комиссары. После войны, значит, в Коми почти всех мужиков сослали – якобы за дезертирство, на самом же деле из-за непролетарского происхождения: из помещицкого сословия, стало быть, мы. Разорились еще в японскую, пошли своими руками хлеб насущный добывать… В общем, слово за слово, разговорились. Ну, и по ходу разговора у бабки Никитичны спрашивают: верно ли, что неподалеку от Самойловки Николая Чудотворца восстанавливают? Они-то не совсем с миром порвали, кое-какие новости и до них доходят. Да и паспорт должны иметь, прописку, не при царе же Горохе живем. Никитична и говорит: верно, есть такое дело, к Покрову думают всё закончить. Вот они и спросили, можно ли им тоже к пастве приобщиться, свой приход, что называется, иметь. Видать, шибко надоело людям на отшибе прозябать. Никитична, понятное дело, уши навострила, стала выпытывать, с чего бы это – с полвека людей стороной обходили, а тут нате! – свой же приход собрались организовать. В смысле, что-то наподобие филиала от Самойловки…
— Разве такое бывает? – удивился Артур.
— Ну… ежели митрополит добро даст, то почему же… Никитичне хуторяне толком ничего не сообщили, разве что попросили передать: есть у них старинная роспись – не то чтобы чудодейственная, а в здешнем монастыре когда-то хранившаяся. Кумекаешь?
— Хотят как бы в качестве уплаты за право богослужения сюда передать, что ли?
— Я не про это, — поморщился отец Василий. – А что, если эти хуторяне – последователи тех самых монахов, что при Советах были высланы из этих мест? А вдруг кто-то еще из них живой остался? Представляешь, какой резонанс вокруг поднимется! «Бывшие послушники Самойловского монастыря приносят в дар церкви Николая Чудотворца старинную икону как символ нетленности и целостности русского православия…»
— Вряд ли это те самые монахи, — скептически возразил Артур, поджав губы. – Во-первых, столько лет прошло, а во-вторых – икона для таких людей, да еще старинная, – всё равно что золотой кубок для спортсмена: предмет не просто культа, а частичка его самого, как руки или ноги… вернее, как некий объемный сектор его головного мозга, удалив который, можно погубить и самого человека.
— Ну, тут ты явно перегнул, – протянул отец Василий, вырулив в сторону от торчащей на просеке еловой коряги. – Дар церкви какого-нибудь предмета поклонения – не такая и редкость, особенно в последние годы. К тому же я не уверен, что в случае подтверждения бабкиных слов эти люди сразу вот так с ходу преподнесут нам свою реликвию. Как не уверен и в том, что она подлинная.
— А бабка распознала, кто на ней изображён?
— В том-то и дело, что нет. Но не Христос, это точно. И хозяева не стали распространяться. Возможно, что и сами ни бум-бум.
— Ну, насколько я знаю, с обратной стороны, как правило, мастер прикрепляет табличку с указанием святого или святой. Или барельефную надпись вырезает.
— Давай не будем, Викторыч, гадать на кофейной гуще, покамест не разузнаем что-нибудь поконкретнее, — подытожил святейший, выводя машину на лужайку, от которой начиналось уходящее постепенно в гору смешанное редколесье – признак обедненных лесных почв и малой обитаемости. Здесь, вероятно, и начинались те самые Малые Увалы, про которые было упомянуто.
— А откуда ты дорогу сюда знаешь? – возобновил расспросы Артур.
— Летом в грибы-ягоды сюда заходил, даже хутор; издали видел, — пояснил отец Василий. – Здесь, между прочим, даже в засушливые времена, как ни странно, можно такой урожай лесных даров собрать – никто не поверит, если расскажешь. Видать, и в самом деле места заколдованные.
— При чём тут колдовство? – покачал головой Артур. – Земля, скорее всего, не песчаная, а суглинистая, вот и задерживает в себе влагу. Для деревьев её маловато, а грибам – раздолье. Хуторяне, наверное, ими и живут в основном.
— Я не геолог, трудно судить, — ответил будущий настоятель храма. – Знаю одно: эти Увалы издавна обходились стороной. Даже монголо-татары сюда не заглядывали, наслушавшись местных скитников.
— Стало быть, не робкого десятка эти отшельники, раз отважились поселиться в этой тмьутаракани, — ухмыльнулся Артур. – Нечистой силе остается только болото да дебри с буреломами.
— Когда за тобой охотится НКВД, — заметил его преподобие, — то нечистая сила покажется не только союзником, но и благодетелем. Инстинкт самосохранения сильнее предубеждений…
Машина выехала на опушку, метрах в полустах от которой представились взорам молодых людей темные бревенчатые избы типично сибирского выруба: кособокие, однооконные, затянутые толем крыши, тёсовые сараи с двустворчатыми дверьми.
Артура удивило, что нет никакой ограды; в его понимании все хутора представлялись обнесёнными если не частоколом, то хотя бы прочным штакетником. Неподалеку от ближайшей избы паслась у можжевеловых зарослей серая ободранная коза со сломанным рогом; равнодушно уставившись на прибывших, она с аппетитом обгладывала у кустарника сухие ветки и кору. Тут же неподалеку ломаной походкой брейк-танцора прогуливался рябой краснобородый петух; завидев пришельцев, он приостановился и внезапно захлопал крыльями, словно бы исполняя некий приветственный ритуал.
Отец Василий заглушил мотор и медленно вылез из машины. Артур последовал его примеру, не закрывая дверцу автомобиля: коварство и свирепость местных собак было ему хорошо известно.
Воцарилась тишина. Никто из хат не выходил навстречу внезапным посетителям.
— Может, посигналить? – предложил Артур.
— Не торопись. Незачем устраивать переполох. Сделаем так: ты стой на месте, в случае чего…
Тут из-за угла ближней избенки тихо выскользнула огромная собака. Замерла и с настороженным любопытством уставилась на незнакомцев. Это была, вероятно, помесь восточноевропейской овчарки с ротвейлером – окрас, широкая морда с полуотвисшими ушами и короткая шея позволяли предположить, что ее предки где-то в годы Первой мировой войны, в отличие от хозяев, сходились по разные стороны фронта не в штыки, а с куда более мирными намерениями.
— Не шевелись… — тихо предупредил Артура Василий.
Глаза собаки попеременно обращались то к одному, то к другому; в них чувствовались немой вопрос и предупредительная недоверчивость, столь нередко свойственные псинам хорошо обученным и привыкшим к любым неожиданностям. «А ведь, по-моему, она умница, ей-богу. Похоже, что хозяева не жлобы», – решил про себя Артур.
— И долго так будем в гляделки играть? – процедил он сквозь зубы.
— Подождем. Раз собака здесь, значит, и хозяева должны быть недалеко, – не оборачиваясь, пробормотал Василий…
— И что за люди такие к нам пожаловали? – раздался спокойный низкий голос за их спинами.
Обернувшись, попутчики увидели высокого, крепко сбитого мужчину лет сорока пяти, облаченного по-лесному: ватная куртка под камуфляж, такие же пятнистые штаны из грубой плащевой ткани, резиновые сапоги, отвороченные до половины. Недельная щетина на коричневом обветренном лице и седые как лунь волосы, растрепанные на ветерке. Глаза синие, как небо, – благо стояла ясная безоблачная погода и можно было воочию делать сравнение.
— Добрый день вам, — приветливо произнес отец Василий, Артур невнятно пробормотал в том же духе. Незнакомец с первых же секунд его чем-то поразил, только пока он еще не мог разобраться, что это было.
— И вам того же, — слегка улыбнувшись, качнул головой хозяин (что также с самого начала не вызывало сомнений). – По какому делу такие редкие посетители?
Отец Василий скромно прокашлялся.
— Дело вот в чём. Нам передали, что вы хотели бы кое с кем переговорить. Ваш покорный слуга – будущий настоятель самойловского храма Николая Чудотворца, и одна из… ну, скажем, будущих прихожанок, а именно – Зинаида Никитична Верховцева сообщила, будто вы – я имею в виду не только вас лично, но и всех жителей Малых Увалов – имеете сообщить нечто очень важное. Она не стала уточнять…
— Стало быть, вы и есть тот самый молодой глашатай слова Божьего, легенды о котором долетели и в нашу глухомань? – с любопытством разглядывая Василия, уточнил хуторянин. – Что ж, как говорится, хороший день начинается с хороших гостей. Меня зовут Алексеем. Алексей Дмитриевич Воронов.
Он протянул широкую длань и обменялся крепким рукопожатием с гостями, которые несколько смущенно назвали свои имена. Артуру на какой-то миг показалось, что он присутствует на церемонии награждения в качестве кума-прихлебателя, польстившегося дармовщинкой и случаем явить себя пред ясны очи видных людей.
— А что за легенды такие обо мне ходят, ежели не секрет? – полюбопытствовал отец Василий после того как хозяин пригласил их в избу. – Я в здешних краях сравнительно недавно, потому и удивлен столь быстрой известностью.
— Насчет легенд – это я так, для красного словца, — улыбаясь, ответил Алексей, впуская их. – А вот слухи о ваших деяниях во благо святой церкви и не только ее здесь кое-кого сильно взволновали. Честно говоря, мы бы сами к вам наведались в ближайшее время, но, как говорится про Магомета и гору… Впрочем, не будем упоминать иноверных пророков хотя бы здесь. Милости просим, располагайтесь, а я на пару минут отлучусь…
Он торопливо вышел из помещения, оставив дверь полуотворенной.
Некоторое время Артур с Василием не без любопытства оглядывались по сторонам. Обстановка не производила, как это следовало было ожидать, впечатления отшельничества и умиротворенной запущенности, во всяком случае для Артура. Ему ни разу еще не доводилось бывать в подобных местах, и в его представлении хуторской антураж представлялся чем-то убогим и смирившимся с неизбежностью всего преходящего в этом бренном мире – этаким символом осознанного бессилия перед законами мироздания и недолговечности человечьего существования. Здесь же, в этом помещении, подобное если и ощущалось, как и в большинстве полузаброшенных деревенских хат, в которых обитают разве что старики да беспробудные пьяницы, то лишь в той степени, в какой может ощущаться собственно захолустье – ветхость и отсталость мебели, домотканых занавесок, покрывал и мелких тряпичных финтифлюшек отнюдь не наводили уныния, а, скорее, вызывали ассоциации одновременно и с долголетием, и с мимолетностью дня сегодняшнего, но никак не с ожидаемым угасанием. Предметы обихода в хатке – и изразцовая русская печь с нарисованными по бокам зверушками, и крепко сбитые, хоть и обшарпанные стол со стульями, и допотопная кровать с металлическими рамными спинками, и полки для посуды и прочей домашней утвари, прибитые к стенам, — всё это словно бы говорило о надежности и некоторой консервативности не только хозяев, но и самих предметов, ими используемых; казалось, предметы эти, служившие с незапамятных времен, готовы продолжать это столько же, если не дольше. А на мимолетность наводила мысль о скудности инвентаря: всё необходимое для повседневной сельской деятельности, и не более того. Словно бы хозяева не намеревались пускать здесь надолго корней и при первой же возможности без особых промедлений могли покинуть эти места. Ничего лишнего: все вещи на своих местах и в полной, казалось бы, готовности и в любой момент оказаться под рукой. Однако и монашеской скудости при этом не ощущалось, как не ощущается тоски в присутствии красивой, но глупой до оторопи женщины.
— Как-то не похоже, чтобы люди жили в стороне от цивилизации, — заметил Артур, с интересом разглядывая керосиновую лампу на обитом клеенкой столе: подобную диковинку он видел разве что в кино.
— Было бы удивительно, если бы всё оказалось именно так, — возразил отец Василий. – Я с самого начала не сомневался, что россказни об отшельниках-староверах – бред помешанного. Просто людям нравится обитать среди нетронутой природы, только и всего.
— Однако сюда даже электричество не подведено.
— Ну… это еще не самое худшее для нашего времени. Да и как тут что-то сделать, если ближайшая линия километрах в десяти, а вокруг – никакого жилья, кроме зимовья вниз по реке, и которое третий год пустует… Да и не такое уж большое неудобство без электричества, можно быстро привыкнуть, если желание иметь.
— А я так думаю, — высказал предположение Артур, — что эти хутора – не постоянное их местожительство. Скорее всего, люди пребывают тут наездами. Быть такого не может, чтобы безвылазно торчать в этой «гасиенде». Тут что-то кроется. Я не криминал имею в виду и даже не отшельничество, а нечто… ну, скажем, духовно-личностное.
— Не исключено, — задумчиво пробормотал отец Василий, осторожно выглядывая из-за двери. – Надеюсь, выясним в скором времени. Тем паче, что сюда направляется целая делегация.
Артур глянул в оконце, выходившее во двор, если можно было так назвать травянистую пустошь, на которой стоял доставивший их «Москвич» и паслись рябые хохлатки во главе с их краснобородым предводителем. «Делегация» состояла из двух старушек, Алексея и невысокого парня лет двадцати пяти – тридцати. Отчего-то в их походках проглядывалось некоторое боязливое смущение, словно в избе, куда они двигались, находились их кредиторы или, по меньшей мере, богатый и влиятельный родич, снизошедший до визита в их скромное обиталище. Разве что, пожалуй, Алексей Дмитриевич не выказывал робости, а просто заботливо поддерживал старушек на ходу. Впрочем, при ближайшем рассмотрении одна из них оказалась еще не такой уж старой, лет пятидесяти; с толку сбивало старушечье облачение, в котором она была. Лицевое сходство с невысоким парнем не вызывало сомнений в степени их родства. Что же касалось другой старушки, то она была уже в том возрасте, когда его просто в открытую уточняют и в удивлении покачивают головой, узнав число.
Артур незаметно покосился на отца Василия. Тот с очень серьезным лицом стоял в дверном проеме и поджидал, когда хуторяне приблизятся. В этот момент он показался намного старше и действительно походил на типичного представителя духовенства. И Артуру пришла мысль, что Василий Игнатенко – яркий образчик нового поколения священнослужителей: предприимчивый, активный, дееспособный и несколько ироничный, что, несомненно, навеяно теперешними такими же временами. Вытаскивать из болота и очищать от тины и плесени религиозную сознательность простого русского человека, полузадушенного и полузатравленного политическими стихиями ХХ столетия, видимо, должны как раз такие люди, а не флегматичные бородачи с экранов, талдычащие о духовном возрождении народа, с которым они общаются разве что не сходя с амвонов церковных зал в пасхально-рождественские дни. Как обычно, всю работу приходится взваливать на себя рядовым исполнителям, с некоторой досадой размышлял Артур. Иерархическая стагнация в любой сфере деятельности не позволяет высшим чинам раскрывать бронированные дверцы «линкольнов», чтобы хоть на коротенькое время подышать одним воздухом с теми, кто их подкармливает. Ведь в противном случае они утратят свой нетленный образ слуги царя – отца народа, давно уже не подозревая, что ни к тому и ни к другому они отношения, как такового должно быть в действительности, практически не имеют… «Хотя ладно, — встрепенулся от мимолетных дум Артур. – Не стоит вдаваться в дебри расейской многовековой печали, там можно попросту сгинуть. Обратим лучше внимание сюда, к тем, кто еще не оскотинился до подобия крыс, готовых разорвать соседа из-за жирного куска. Быть не может, чтобы эти люди шли сюда, на встречу с духовником, преследуя исключительно корысть».
Самому Артуру как-то не приходило в голову этой осенью, что как раз на людей бескорыстных ему за последнее время и везет. Один отец Василий чего стоил!
— Добрый день, батюшка! – довольно бодро для ее внешности проскрипела старуха, с почтением оглядывая будущего сановника (то, что она безошибочно угадала его не в Артуре, позволяло судить о ее вполне здравом уме и проницательности). Глаза у нее оказались на удивление ясными и пытливыми, а не водянистыми и покорными, как у большинства людей пожилых. Артур предположил, что в молодости и зрелую пору она была писаной красавицей: характерные глубокие морщины на иссохшемся лице придавали старухе некое сходство с приверженкой Сатаны. Природа довольно часто уродует красивых женщин к старости, словно бы подводя баланс, в котором антагонизмы, заложенные изначально в человеке, под занавес его жизненного пути сталкиваются друг с другом, и наименее выявленные до той поры берут в конце концов верх, – вследствие нерастраченной доселе энергии. И потому создавалось впечатление, что похожая на старую ведьму дама (именно «дама», а не просто старуха, это было очевидно) некогда безжалостно властвовала над целой ордой поклонников, помыкая ими без особых на то усилий. Расхожая фраза о том, что красота – это сила, не совсем точна. Красота – это Власть, перед которой падают ниц и склоняются надежды, устремления, амбиции, рушатся карьеры и ломаются судьбы… Артуру почему-то казалось, что теперь, на склоне лет, эту даму гложут угрызения пробудившейся совести по поводу былой инфернальности, и неподдельная набожность призвала ее к затворничеству, дабы успеть к преставлению искупить былые грешки их тщательным замаливанием в стороне от мирских передряг…
«Да будет тебе, физиономист хренов, — спохватился наконец он, разглядывая столь необычную делегацию. – В который раз торопимся с выводами. Кто знает, зачем они такой образ жизни избрали. Мало ли на свете им подобных! Сам-то ты разве до недавнего времени не стремился к обособлению?»
Старуха, однако, не обращала на самого Артура никакого внимания; словно перед ней стоял лишь отец Василий, на которого был устремлен очень проницательный взгляд. Во взгляде том угадывалось не только внимательное любопытство, но и, как почудилось Артуру, некоторая усмешка – вызванная, как можно было предположить, молодостью священнослужителя. И слово «батюшка» она произнесла с оттенком не вполне доверчивого лукавства, будто могла заподозрить некоего самозванца, явившегося околпачивать столь требовательную публику.
— Доброго здоровья, Лидия Константиновна! – с приветливой кротостью отозвался через небольшую паузу отец Василий. Все в изумлении уставились на него: и откуда ему известно имя хозяйки Малых Увалов!
Старуха широко заулыбалась, если можно было так назвать гиппократовскую метаморфозу, исказившую ее морщинистое лицо; два ряда серебряных коронок засияло в открывшейся дыре между острым носом и подбородком, что опять-таки никак не вязалось с образом полунищей фигуры этой загадочной личности. «Не иначе как VIP-дантист потрудился за щедрую мзду», — решил для себя Артур.
— В мои лета уже не сподобилось удивляться всему вокруг, — с иронией произнесла старуха, не отрывая взора от преподобного. – Однакось позвольте ж таки полюбопытствовать, откуда нонешней епархии знакомо сие имечко?
— Как же, матушка, не быть нашему брату неосведомленными, — в тон ей, только подобродушнее, ответствовал Василий, поправляя очки на переносице. – Ваша добродетель хорошо известна даже за пределами губернии: и как вы в тридцать пятом году Зареченский монастырь от позора уберегли, и как в войну партизанили на Псковщине… Сам митрополит Владислав велел кланяться и передать, чтоб на Покров непременно Самойловку посетили: первое служение в храме Чудотворца будет проходить. Ведь слыхали об реставрации и открытии?
— Как же, как же!.. Стало быть, передо мной настоятель сего храма собственной персоной?
— А что, не похож? Аль в рясу со скуфейкой для убедительности облачиться надо было? Рановато покамест, матушка Лидия Константиновна, приходится часто белы рученьки и лопатой, и заступом обременять. Господь милостив, однако всё готовенькое с неба не посыплется; манну небесную и ту Моисеевым людям приготовить надо было – пустыня как-никак.
Все засмеялись. «Ай да святой отец! – продолжал изумляться Артур. – Мало того, что все справки загодя навел, так еще выпендрясы наворачивает. И как! Словно блудный сын, воротившийся с богомолья во славу Бахуса. А старушенция-то – прямо молодеет на глазах!.. Нутром чую – не скоро мы отсюда уберемся…»
— Такая прелюдия мне, ей-богу, по душе, — не переставая гиппократовски улыбаться, проговорила хозяйка, поворачиваясь к остальным. – Софушка, Витенька, не стойте истуканами, воздадите должное почетным гостям – пригласите в хату, стол будем накрывать, попотчуем их чем Бог послал.
«…Бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, борщ с мясом первого сорта…», — вспомнил Артур цитату из Ильфа и Петрова уже с некоторым раздражением. Его не могло не коробить, что до сих пор никто из подошедших не обратил на него внимания, и что Василий даже представить его хозяевам не удосужился. Разве что Алексей пару раз приветливо улыбнулся в его сторону.
Другая женщина перестала улыбаться и озабоченно спросила у старухи Лидии Константиновны:
— Куда ж нам гостей-то пригласить? Здесь и приличного стола нету, уж давненько важных людей не принимали.
— А ты постарайся, Софушка, — негромко, но внушительно ответствовала ей старуха. – Места у нас не хоромьи, только и по миру скитаться еще пока нет надобности, слава Богу – живем без особой нужды… Витенька, — оборотилась она всем корпусом к переминающемуся парню, — проводи гостей в мою горницу, раз такое дело… Алёшенька… подсоби кузине…
— Что вы, что вы, матушка Лидия Константиновна! – попытался заспорить отец Василий. – Мы люди простые, к роскошествам тяги не испытываем. От угощенья отказываться грех, только право же не стоит так нас обхаживать, словно князей каких-то, ей-богу!
— Не скромничай, отче, — сверкнув глазюками, откликнулась «матушка». – Твоему сану не подобает самоуничижаться – благая миссия должна нести в себе твердость и солидность. Так что не попрекай нас, грешных, в излишней суете, ежели такое почудится: богову – богово, а его служивым – почет и уважение. А за столом, как водится, и дела наши обсудим…
Скромняга Витенька подошел к гостям и, смущенно тронув отца Василия за рукав, тихо произнес:
— Пойдемте…
Весь хутор состоял из трех домов. Крайняя хата, судя по внешнему виду, пустовала и служила, как можно было предположить, в качестве кладовки или амбара, чем-то сродни подсобного помещения. Средняя изба, вероятно, хранила в себе неординарную Лидию Константиновну и ее благочестие, не считая Софьи и Витеньки, которые, по мнению Артура, лишь дополняли собой своеобразие Малых Увалов. Алексей, по-видимому, занимал «апартаменты», которые они с отцом Василием уже соизволили почтить своим присутствием.
…Обстановка второй избенки несколько отличалась от первой – женская рука угадывалась не только в мелочах, но и в более существенных деталях: занавесочках на окнах, накрахмаленной скатерти, застеленной на узком и длинном столике, цветочках и засохших целебных травах, понатыканных в десятках мест. В углу близ оконного проема на прибитой полочке скромно ютилась небольших размеров иконка с изображением святой Богородицы, а также бронзовый подсвечник со вставленной свечкой толщиной с карандаш.
«Быть не может, чтобы именно эту вещицу имелось в виду передать в руки его преподобия, — подумал Артур. – Набожность Лидии Константиновны не того характера, чтобы настолько мелочиться. Тем более, что иконка эта, скорее всего, работы нынешних кустарей».
Его никогда не вдохновляла иконопись как направление в живописи. Изображения святых и каноников на загрунтованных деревянных или глиняных поверхностях казались ему не то чтобы безжизненными, а какими-то отстраненными от вездесущего, словно та самая канонизация и причисление к лику полубожества накладывали печать духовного возвеличения и тем самым обособляли от земного, делая их непохожими на обычных смертных. Эта обособленная умиротворенность выглядела неестественной и подчеркнуто снисходительной, что, естественно, по душе не каждому, кто бы их внимательно рассматривал. Святые, по мнению Артура, на изображениях не должны отделять свою святость, а гармонично подкреплять задуманное иконописцами. Хотя, с другой стороны, всё же отличие их в написании масштабных полотен необходимо подчеркивать, и если это удавалось мастеру передать не навязчиво, с соблюдением нюансировок и характерных штрихов, работу можно было бы считать удачной, — в том плане, что основное действующее лицо показано в той самой ипостаси, какая ему и предназначена, как свыше, так и с одобрения им покровительствуемым.
В иконах же, где святость изображаемых не подлежала сомнению и была сама собой разумеющейся, основной упор при написании делался на те самые отстраненность и благообразие. В этом Артуру почему-то всегда ощущалось нечто идолическое, напускное. Он отнюдь не собирался оспаривать, как и во многом другом, свою точку зрения по этому поводу, - собственное творческое амплуа сложилось под влиянием иных факторов, нежели святость и религиозность в мировоззрении. И потому сама иконопись представлялась ему некой производной от клерикальных штампов, имеющих вес благодаря хотя бы таким людям как Лидия Константиновна и отец Василий…
— Устраивайтесь поудобнее где хотите, — тихо произнес Витенька, не глядя им в глаза и полуопустив коротко стриженую голову. – Мне надо на некоторое время отлучиться, чтобы там помочь.
Артур все-таки не выдержал и спросил у него:
— А вы что, всё время тут живете, как вокруг говорят? Извините, если вопрос нескромный.
Витенька слегка улыбнулся и покачал головой:
— Здесь только Алексей, он егерем тут работает. А мы втроем на зиму съезжаем. У нас свой дом есть в Новосибирске. Там обычно и зимуем… Ну, пойду я…
— Ты, Викторыч, не суйся, куда не просят, — зашипел на Артура отец Василий, когда они снова остались вдвоем. – Что тебе за дело, где люди живут – здесь или еще где…
— Ну как! – обиделся тот. – Просто непонятно, как можно существовать вот так, на отшибе, ни с кем не вступать в отношения, не знать, что кругом происходит…
— А ты и уши развесил, что я тебе в машине наплел! Это я так, к слову пришлось. Про этих Вороновых я давно знаю: они действительно отшельники, только… как бы это сказать… современной формации, что ли. Живут чем Бог подаст, как выразилась Лидия Константиновна, никаких пенсий и дотаций от государства.
— Как это? – не понял Артур.
— Так это. Что тебя удивило? Разве мало у нас таких людей, особенно теперь, когда государству плевать на всё, кроме газа и нефти? Алексей, конечно, содержит их кое-как, да и Виктор, наверняка, где-то подрабатывает. А сами они слишком… щепетильны, чтобы принимать подаяние от системы, которая их в грязь втоптала. Их семья в свое время репрессирована была, вернее – Лидия Константиновна несколько лет в лагерях провела.
— Пятьдесят восьмая статья? – уточнил Артур.
— Не только. Тут и непролетарское происхождение, как я уже говорил, и то, что пыталась не дать чекистам грабить в открытую. Как ей высшей меры удалось избежать, можно только догадываться.
— Но теперь-то…
— В том-то и дело, что по-прежнему не доверяет она властям. Особенно муниципальным. А вот наш почин не могла пропустить мимо. Поэтому мы с тобой и здесь.
— Ты что-то говорил про старинную икону, – напомнил Артур. – Ты это имеешь в виду?
— Погоди, сын мой, не торопи события. Твое дело маленькое. Ежели спросят – ты художник, реставрируешь храм божий, и только. Сильно любопытных никто не жалует.
Артур пожал плечами. Выгорит у отца Василия с иконой или нет – ему, в сущности, безразлично. И все-таки семейство Вороновых не могло не вызвать к себе горячего интереса. Сам образ жизни этих людей никак не вязался с нынешней действительностью, пусть даже они и религиозны, как сами святые каноники. И что же, однако, за причина – вот так, без оглядки, просто взять да и пожертвовать неизвестно чему (и кому) семейную ценность, почти реликвию?..