В комнате царил полумрак. Передо мной лежала колода игральных карт, на которой я тренировался последние полгода, и два еще незапечатанных конверта со вложенными в них письмами. Впервые любопытство так ярко и явно выражалось в моем поведении: при любом даже самом простом действии руки малозаметно тряслись, я забывал моргать и дышать, из-за чего по щекам скатывались слезы, а дыхание сбивалось на раз. Вызывающие все это эмоции люди назвали бы волнением и страхом, но я приходил в восторг от этих ощущений. Мне нравились мурашки, стройным рядком пробегающие по коже рук и пояснице, нравились короткие вспышки мыслей в голове, тускнеющие настолько быстро, что нельзя было отследить их источник.
Полгода я играл со своими способностями. Теперь пришла пора сыграть с Судьбой...
***
Николас нежно обнял жену, притянув ее за талию. Поцеловавшись на прощание с ней и захватив с собой узелок с провиантом, он покинул свой домик, слегка покосившийся от времени. Еще дед Николаса жил здесь со своей семьей почти целый век назад, когда шахту только открыли. В ней целых три поколения Смайтов трудились не покладая рук на благо страны.
Как и его дед, как и его отец, Николас стал шахтером. В простоте своей жизни он видел прекрасное — спокойствие. Каждый день Николас отправлялся под землю, чтобы помогать всем людям в мире и зарабатывать немного денег на собственное жилье. К своим тридцати с небольшим годам он уже обзавелся прекрасной женой и не менее прекрасной дочкой. Счастье было долгим.
Это утро выдалось особо ясным. Смайт-старший ушел из дома на рассвете, оставив свою жену и дочку вести домашние дела. Эвелина Смайт, жена шахтера, была женщиной упрямой, непоколебимой и твердой как камень, с которым Николас сталкивался ежедневно. Может быть поэтому они и сошлись вместе, жили душа в душу. Кэтрин Смайт унаследовала от родителей боевой характер, несгибаемую волю и крепкое здоровье, чего ей, в ее двенадцать лет, вполне хватало для размеренной жизни в маленьком покосившемся домике, за которым был разбит небольшой огород.
Именно там сегодня и нужно было работать Кэтти по наказу матери. Прополов каждый из рядов посадок и на всякий случай еще раз все проверив, дочка шахтера вернулась в домик, чтобы рассказать маме о выполненном поручении. Но дома она не нашла никого.
Дверь на улицу, обычно закрытая на засов, была широко распахнута, а кухонная утварь и печь оказались одинокими и брошенными. Ничего не понимая и хлопая глазами, девочка недоумевала: "Куда же подевалась мама?".
Кэтрин решила, что ей непременно стоит показать, какая она хорошая и правильная дочь, поэтому она уселась на скамью и стала ждать возвращения родителей. Время было немногим за полдень.
***
В тот день, двенадцать лет назад, Николас Смайт не вернулся из шахты. Его тело так и не нашли, все списали на какой-то обвал. Эвелина Смайт вернулась домой поздно вечером, вся в слезах. Последующие несколько дней мама постоянно уходила куда-то, потом возвращалась домой, обнимала дочку и твердила о незнакомце в плаще и капюшоне, говорила, что только он теперь может помочь им, что он все знает.
Скоро и Эвелина Смайт пропала без вести. Все шахтеры сочувствовали маленькой Кэтрин, оставшейся без родителей. Сетовали и на проклятия Божьи, и на происки ведьм, и даже на плохую экологию. Но ни полиция, ни эти шахтеры не сделали ничего для Кэтти. Она это видела и понимала. Все они бездействовали и лишь трепали языками.
Кэтрин Смайт отдали в приют, где она провела следующие шесть лет. Какое же разнообразие людских характеров и судеб она увидела там! Воспитанники приюта чаще всего становились жертвами сумасбродных нянюшек, то напрасно протягивающих руку помощи там, где ребенку должно подняться самому, то специально отталкивающих и тем самым преподающих жестокий жизненный урок, когда можно было обнять и согреть теплом души.
Кэтти не завела здесь ни друзей, ни врагов. Она старалась оставаться серой мышью для всех окружающих, ничем не выделяясь, лишь выжидала, когда двери этой темницы отворятся и она сможет отправиться на поиски отца и матери.
В восемнадцать лет ее выставили за дверь, дали в руки отцовскую кирку и шкатулку матери, сказали, что это единственные памятные вещи, которые удалось сохранить, и пожелали доброго пути по жизни. Конечно же старый домик Смайтов развалился без присмотра хозяев, а земля перешла во владение к какому-то новому приезжему, решившему здесь обосноваться. Подобная участь ждала и содержимое шкатулки. Все находящиеся в ней драгоценности по общей негласной договоренности были честно разделены: половина причиталась полисменам и инспекторам, доблестно разыскивающим родителей девочки, а вторая — няням и воспитательницам в приюте. И тех, и тех такой расклад устроил.
Кэтти не была глупой. Она видела серьги мамы на незнакомой женщине, а немногим позже освобождения из приюта — подвеску на витрине местного ломбарда. Именно ради выкупа этой никому не нужной подвески, Кэтрин Смайт пошла работать в ту самую шахту, в которой когда-то сгинул ее отец. Шахтером Кэтти взяли только в дань памяти семье, потому как горное дело было делом мужчин, а не хрупких барышень.
Со временем, тяжким трудом девушка доказала всем обратное, завела много полезных и не очень знакомств среди шахтеров. Особенно ее интересовали подробности жизни отца и матери, за которыми она обратилась к старым приятелям папы. Те сразу же признали в ней Смайта и помогли по крупицам восстановить в памяти всю картину.
Пять лет проработала Кэтти шахтером, копила средства, ценный жизненный опыт и развивалась физически. Она уже побывала в том самом ответвлении шахты, где по словам руководства произошел обвал, унесший с собой жизнь ее отца.
Все чаще девушку пробирала злоба. Она ненавидела весь окружающий мир за несправедливость, за отсутствие виноватых, но явное присутствие лжи и предательства вокруг. Выкупив подвеску, Кэтти позволила себе тратить все средства без остатка на съем крошечной комнатушки и запои в трактире.
В один из таких запоев Кэтрин случайно сломала материнскую шкатулку, в порыве ярости после ночного кошмара, бросив ее в стену. Девушка не обратила на это событие никакого внимания, вплоть до следующего утра. Тогда и выяснилось, что никто из досточтимых слуг государства не знал о скрытом втором дне шкатулки.
Разлетевшись на кусочки, та явила на свет, пожалуй, самую ценную вещь, сохранившуюся от матери Кэтти — письмо с сургучной печатью. На ней был изображен человеческий череп...
***
Дэвид Флетчер был уважаем всеми. Желать себе лучшего руководителя считалось кощунством и преступлением против английского народа, поэтому каждый из рабочих под его началом судорожно крестился при единой мысли об иной жизни.
Дэвида устраивало все. Вот уже двенадцать лет он был счастлив, жил в роскошном доме и по утрам читал самые свежие газеты, только что отпечатанные и подписанные лично самим редактором. Мистер Флетчер терпеть не мог вспоминать свою прошлую жизнь, нищету и прежний страх. Страх оказаться ненужным никому, кроме своей дешевой койки с клопами и десятка собутыльников в пабе.
Все это осталось позади, и с легкостью и беззаботностью Дэвид продолжал жить, улыбался солнечному рассвету, почтальону и один раз даже самой королеве. В остальное время руководитель старался держать себя в руках и не выражать никаких эмоций, чтобы в старости на его изящном и утонченном лице было как можно меньше уродливых морщин.
Этим вечером пятницы Дэвид, как обычно, сидел перед Библией, напрягал свой ум изо всех сил и силился не хмуриться. Хотя как тут не хмурить брови, когда каждая прочитанная строчка отказывается лечь в предназначенное ей место в памяти? Целый час сидел Дэвид над Книгой, но, так ничего и не поняв, захлопнул ее с облегчением, отметив про себя, что он все же не изменяет привычке читать по пятницам.
После этого он поменял домашний халат на халат для сна и уверенным шагом направился из гардеробной в спальню, где его уже ждал неизвестный.
Секунду мистер Флэтчер изучал взглядом незнакомца: на нем был темный плащ и капюшон, но разглядеть что-то получше не позволяла темнота в спальне. Растянувшись в улыбке, будто перед солнечным рассветом, почтальоном или королевой, Дэвид заговорил:
- Ох, дружище! Сколько лет, сколько зим! Знаешь, я так забегался, совсем забыл поблагодарить тебя за то письмо. Надеюсь, ты не злишься? - неуверенными шажками мистер Флэтчер начал приближаться к середине комнаты. Незнакомец все еще не двигался и стоял у окна, в другом конце комнаты.
- Ты меня с кем-то спутал, старик. Я тебе вовсе не друг, но ангел мщения, пришедший в темный час. Я заберу твою жалкую жизнь. И его письмо. - голос незнакомца неожиданно выдал в нем девушку. Это сбило с толку Дэвида, но ненадолго.
- Ха-ха-ха, до чего же речь... - изначально разразившись смехом, теперь же мужчина изо всех сил пытался подобрать слово, чтобы закончить фразу, но так ничего и не подобрав, продолжил, - Наверное, ты потратила уйму времени, чтобы придумать... это. Но ты зря старалась, глупая! Только Смайты, будь они неладны, могли причинить мне вред!
Вновь рассмеявшись, Дэвид краем глаза заметил, как силуэт незнакомки рывком поравнялся с ним. В воздухе раздался свист, и тяжелая шахтерская кирка с хрустом вошла в дорогостоящий паркет спальни. Не медля ни секунды, сразу после мастерского уклонения от смертельного выпада девушки, Дэвид кулаком ударил незнакомку в живот, вложив в этот удар всю свою ярость.
Девушка отлетела к тому же окну, у которого совсем недавно стояла. Все вокруг заполнили искры, а из глаз навернулись слезы. Появившаяся боль в затылке намекала на удар головой о подоконник. Лихорадочно пытаясь схватить ртом воздух, незнакомка в плаще понимала, что скорее всего сейчас погибнет. У нее не получится быстро восстановить дыхание. Не получится быстро встать на ноги. Мысли путались, голова раскалывалась от нестихающей боли.
"Но просто так я помирать не собираюсь!"
Дэвид восхищался храбростью и стойкостью девушки, наблюдая как она силится подняться после его удара. Он больше не смеялся. Обхватив правой рукой рукоять кирки, мистер Флэтчер выдернул ее из напольного покрытия и начал зловеще медленно приближаться к незнакомке, занося ее же орудие над своей головой для удара.
- Как я и сказал: ты зря старалась! Ведь только Смайты могут...
Привычную молитву своему бессмертию мистер Флэтчер не успел договорить. Он запнулся, когда в лучах полной луны увидел лицо девушки. В полете после удара капюшон слетел с ее головы, оголив призрачные черты Эвелины Смайт, убитой им собственноручно столько лет назад... А эта кирка, занесенная над головой? Что если это...
Уверенность пропала. Паразитом мысль о близкой кончине распространилась по всему телу, заглянула в каждый сустав и мускул. Дэвид содрогнулся и замешкался. Даже такой небольшой растерянности хватило Кэтрин, чтобы вонзить короткий нож под левую мышку Дэвида. То ли крякнув, то ли что-то прокряхтев, мистер Флэтчер выронил кирку, а сам, пытаясь зажать правой рукой рану и крича от боли, начал пятиться к стене. Но длилось это недолго.
Кошкой вскочив на ноги, Смайт метнулась к Дэвиду, схватив с пола злосчастную кирку. В висках стучала кровь, а сердце было готово выпрыгнуть из груди прямо сейчас. Но девушка знала, что это - ее шанс отомстить. Жизнь может не дать второго.
Кирка отыскала путь через плечо уважаемого руководителя до содержимого его грудной клетки. Дэвид Флэтчер осел на пол, а из его рта вместе с покашливаниями начала вырываться кровь. Ужас и страх сидели в быстро мечущихся глазах, искавших спасения.
Мысль о скорой смерти уже сидела в голове Дэвида, но он до последнего верил, что предсказание из письма защитит его от всего. "Только Смайты способны тебе навредить и стоят на пути к твоему успеху". Со старшим Смайтом расправиться было легко. Доверчивый до мозга костей, он даже не ожидал удара камнем по затылку. Чуть сложнее оказалось убрать жену шахтера, Эвелину. Но и ее Дэдив сумел подкараулить у озера, когда она возвращалась из полицейского участка, а после силой удерживать под водой столько, сколько понадобилось. Только до маленькой Кэтрин убийца не успел добраться. Но что способна сделать одинокая маленькая сиротка, которую взрослый мир совсем скоро раздавит, прожует и проглотит? Успокоившись, Дэвид демонстративно поплакал на похоронах своего лучшего друга Николаса и толкнул душевную и проникновенную речь о том, что именно он и только он теперь способен предотвратить несчастные случаи в шахте, усилить безопасность и вообще привести народ к счастью и процветанию. И хотя товарищи Николаса сначала не поверили в искренность Дэвида, ведь последний всегда публично презирал уважаемого шахтера в третьем поколении, со временем недоверие сменилось на трепетное поклонение. После прошли одна за другой несколько реформ, откуда-то с верхов страны направленных к власть имущим города, и Дэвид стал мистером Флэтчером, руководителем обеспечения работы градообразующего предприятия. Дела пошли в гору, и маленькая сиротка была забыта...
До сегодняшнего дня. Глаза Дэвида мертвенно остановились на одном из пятен крови, которые теперь раскрасили белоснежный ковер в спальне руководителя. Кэтти, наконец встрепенувшись и будто очнувшись ото сна, направилась к внушительных размеров портрету мистера Флэтчера, который висел напротив кровати в спальне. Сорвав картину со стены и отбросив ее подальше, девушка запустила руку в небольшую нишу, до сих пор прятавшуюся за полотном, и вытащила оттуда конверт с сургучной печатью, на которой был изображен человеческий череп...
***
"Только Смайты способны тебе навредить и стоят на пути к твоему успеху. Камень, озеро, спальня".
"Ваш муж, Николас, сегодня будет убит Дэвидом Флэтчером. Он будет отмщен".
Два письма. Всего лишь два письма я передал двенадцать лет назад в руки двум разным людям, но сколько это принесло изменений. Мои знания исказились, преобразились, приняли новые очертания. Я не мог поверить в то, что теперь не знал будущего!
Всю свою жизнь я веду споры с родными. Говорю о том, что все знаю, и своим вмешательством в дела смертных мы ничего не изменим. Но так ли это? Стоило мне самому вмешаться, и вот он, результат! Так вот что ощущали Мескэнет и Уми, когда нисходили до связей с людьми.
Мы способны менять будущее. Мы — скульпторы, творцы. Даже потеряв большую часть своих сил и разделившись на составляющие, мы можем влиять на мир вокруг. Мое всезнание оказалось ловушкой, в которую я угодил несколько тысячелетий назад. Пока мои братья и сестры хаотично и интуитивно пересекались с миром смертных, я отказывался помочь им найти правильный путь. Но теперь я знаю. Знаю, что должен помочь семье, ведь без меня и моих способностей необходимого результата не добиться.
Я улыбнулся, взглянув на колоду карт, все еще лежавшую на столе. Поначалу я силился не думать только о двух верхних картах. Это давалось мне тяжело, но со временем получалось все лучше и лучше. Контролируемое незнание. Блаженная панацея от моего недуга, от моей самоуверенности и окружающей скуки. Спустя двенадцать с половиной лет я мог не знать о двадцати верхних картах! Осталось немного. Еще несколько лет тренировок, и я буду готов! Смогу наконец помочь Нефу и Атону вернуться к нам, а пока что... Двадцать первая карта.