- Пошли на улицу. - позвала я брата.
- Сама иди в такой дубак. - буркнул он мне и продолжил играть в тетрис.
- Пф! - я развернулась и пошла к печке, которая уже давно топилась. Вверху печи имелась выемка для сушки чего-либо - сегодня сушились там валенки, хотя обычно: яичная скорлупа, папины сигареты или сухари. Мама, уходя на работу, всегда распихивала нашу обувь по укромным тёплым местам: на печь, за неё, на батарею. Вот и сегодня она правильно поступила - тёплые валенки лучше сохранят тепло, а значит и погулять можно будет дольше.
Я вышла за ограду. Ни души... Только где-то вдали слышен свист чьих-то сапог о снег. Кто-то не шёл, а будто бежал, холодно ведь. Минус двадцать семь днём, а под вечер все тридцать пять, а то и сорок обещали.
Дым с печных труб валил белый-белый и его столбы, как сосульки, были растыканы по всей деревне. Из каждого дома торчала "сосулька", из бань и стаек тоже. Люди в морозы топят весь день напролёт. Дров, за месяц такой морозной погоды, уходит почти половина из того, что заготовили летом. Они залетают в печку и сгорают быстро, будто шелуха от семечек, а печка снова разевает свой красный рот, мол, покорми опять. Собственно, отчасти поэтому Андрей остался дома, ведь он был нашим вечным истопником, следил за тем, чтобы всегда было тепло.
В морозную погоду снег никогда не идёт. Днём небо ясное, впрочем, как и вечером, даже дым печных труб им не мешает светить, не то что в городе.
В эту зиму снега навалило много.
Выгребая его из двора, папа соорудил огромную гору на огороде. С неё хорошо было прыгать в снег - мы уходили почти с головой, а потом воображали, что тонем в море и пытались спасти с братом друг-друга.
Но сегодня мне не хотелось прыгать, одной ведь совсем не интересно, некому же потом меня спасать. Я взяла санки.
Наш переулок с обеих сторон обрастал шеренгами из сугробов. У каждого из соседей имелась своя куча у ворот, куда они кидали снег, вычищая его со двора. А иногда на наш богом забытый переулок заезжал "Грейдер" и чистил снег. От его широкого лезвия снег огромной сыпучей массой расходился по сторонам и укладывался в ровные длинные кучи.
На одну из таких куч я и забралась. Машин мало ездило по нашему переулку и мы часто этим пользовались. Я поставила санки и села на них. Крутой спуск резко заканчивался хорошо накатанной машинами, почти ледяной дорогой. В мыслях я представляла, как разгонюсь с этого крутого спуска и поеду вдаль по дороге... Но что-то пошло не так! За долю секунды санки резко скатились со снежной, хорошо застывшей на морозе насыпи, и я вместе с ними свалилась с обрыва, который возвышался от дороги на сантиметров пятьдесят. Санки шлёпнулись о твёрдую поверхность и выкатились на середину дороги. А я сильно ударилась копчиком и легла от боли на спину. Лежала так на санках с минуты две и от боли в нижней части спины не могла даже слова высказать, да что там слово, даже стон не в силах был вырваться, а дышать было очень трудно. Я лежала и думала над тем, что надо как-то продвинуться ближе к обочине, а то поедет машина и не заметит меня: фонарей на нашем переулке в моём детстве не было, это позже его установили прямо перед нашим домом. А сейчас я лежала одна посреди дороги, в кромешной тьме при уже тридцатиградусном морозе.
Как каракатица я принялась шевелить ногами и руками, так и докатилась до ворот нашего дома. Полежав ещё минут пять, я перевернулась и свалилась с санок на живот. Боль почти ушла и я уже во всю могла стонать, плакать и всячески по-детски жалеть себя. Больше с таких крутых склонов и резких обрывов я решила никогда не кататься. Хватило одного раза...
Где-то вдали послышались знакомые шаги. Папа возвращался с работы.
- О, ты чё тут стоишь? Холод собачий! - он открыл калитку и мы вошли в ограду. При ярком свете лампочки, я увидела его белые от инея усы и ресницы, на которых уже свисали крошечные сосульки.
Мама пришла позже. Зайдя в дом она по привычке начала тереть свои очки, которые моментально, как она говорила: "потели". Один нос торчал и очки, все лицо было укутано шарфом.
- Аааа, как дома тепло! - радостно снимая варежки, грела она руки, хукая на них, подходила ближе к печке.
В доме сразу вкусно запахло морозной свежестью. Стало очень уютно.
Ближе ко сну, папа обрадовал нас с братом:
- Завтра утром посмотрю температуру. Холодает. Может и в школу не пойдёте.
Обычно мы ходили в школу и при минус сорока, потому что жили рядом, всего в пяти минутах ходьбы и родители даже и не думали нас оставлять дома, это даже не обговаривалось. Помню в первом классе пришли только три ученика - мы с братом и Пашка Миронов, который жил в пяти километрах от школы. Конечно, нас отпустили по домам и мы привели Пашку к нам в гости.
Довольные, мы легли спать в надежде, что ещё больше похолодает - лишь бы не идти в школу. Про то, что я упала с крутой горки и больно ударилась, родителям я тогда не сказала (вот, говорю им сейчас).
Утром я заглушила будильник и услышала, как папа маме тихо сказал, что градусник показывает минус сорок шесть и что будить нас не надо. Со спокойной душой, я провалилась в сон. А, проснувшись в десятом часу утра, была очень рада тому, что по уважительной причине пропустила контрольную по алгебре.
Целую неделю стояли сильные морозы. В школу ходили только старшеклассники. А мы катались на санках, валялись в снегу, строили дома из снежных комков, рыли лабиринты в огороде. Это в школу идти нельзя - холодно! А часами пропадать в огороде и заходить домой с белым носом и щеками, как показала жизнь, очень даже можно.