Сегодня был один из тех слякотных и ненастных дней, когда кажется, что весь мир вокруг задерживает дыхание перед погружением в холодные ненастные дни, предшествующие зимним холодам. На пороге стоял ноябрь, и в этом южном городе, уже отпала листва и деревья молчаливыми оголенными ветками будто старые ржавые грабли встречали движения ветра, дрожа и сгибаясь, под невозможностью противиться натиску непогоды.
Элиза любила подобную погоду, и в противовес мнению всех соседей, которые постоянно жаловались на отсутствия сил, на скачущее давление и на ломоту в костях в купе с отсутствующим настроением что-либо сделать, её подобная атмосфера наполняла энергией и желанием, делясь силой и легкой радостью.
Встав рано утром, в своей маленькой комнате, которую женщина снимала в старенькой, но не потерявшей своей особой притягательности прошлого века, коммунальной квартире, она первым делом заправила кровать, которую ей заменял потрепанный от времени диван, стоявший здесь, еще наверное до её рождения, и прошла в ванную комнату. По стенам её расползались водные узоры протечек, наслоенных одна на другую. Но это не угнетало Элизу, а скорее наоборот, в свежести дня, как это воспринималось ей, и утренней дреме, она любила рассматривать эти настенные узоры, стоя под горячими струями воды, в поисках образов, которые дарило ей воображение.
В свободное время она могла очень долго вот так наслаждаться потоками воды, ласкающими её тело, обтекающими каждую клеточку бледной, как-будто болезненно — бледной кожи, и предаваться фантазиям, представляя на месте водных потоков крепкие мужские руки, слегка шершавые, с такими мозолями на внутренней стороне ладони, которые часто появляются у людей, занимающихся тяжелым ручным трудом, или водителей. А порой наоборот, нежные тонкие, будто принадлежащие юноше-пианисту руки, с длинными пальцами и бархатной кожей. Она часто любила предаваться фантазиям подобного рода и таким образом, никогда не находилась по-настоящему в одиночестве.
Незримые для стороннего взгляда спутники сопровождали её, практически каждый момент её жизни. Даже находясь в одиночестве, она видела рядом с собой мужчину, который мог сидеть широко расставив ноги, и облокотившись на спинку стула, наблюдать за тем, как она достает простые широкие брюки, как надевает на голое тело свободную футболку и собирает свои светлые локоны в высокий хвост. А после, он подходит почти в плотную со спины, касаясь своим телом её тела, и помогает ей стягивать собранные в хвост волосы в тугую гулю, втыкая шпильки с таким возбуждающим взглядом и движением, будто это не металл пронизывает покров тугих локонов, а нечто совсем иное, проникает в её плоть.
И пыльный запах в парадной, то как она едва касается деревянных, выкрашенных в бордовый цвет перил слегка сжимает их — все это наполняло её волнением. Волнением особого рода.
Для стороннего наблюдателя, она представала скромно одетой молодой женщиной, в удобной обуви и поношенном пальто, которая подходила к остановке автобуса с опущенной головой, и хмуро сведенными бровями, будто выискивая изъяны в работе дорожников. Но в этот момент, не обращая внимание на гудение города, и загазованный запах, внутри себя, девушка видела то, что дарило ей внутреннюю легкость. Она представляла, как к ней подходит таинственный незнакомец. Как проникновенным голосом он говорит её какие-нибудь незначительные комплименты, как в какой-то момент взгляды их пересекаются и их пронизывает возникшее взаимное желание. Как они стоя, под порывами гневной непогоды целуются. Что это не ветер проходит сквозь плохо защищающую от порывов ткань, а руки мужчины. Что это не ветер бьет её по лицу холодными потоками, а незнакомец нежно касается обжигающе горячими руками её щеки.
От места, где она жила до работы было три остановки и еще десять минут пешком. И весь путь девушка продолжала предаваться своим фантазиям, изредка выныривая из них, чтобы передать за проезд, не пропустить свою остановку, поздороваться с консьержем в доме, где находилась одна из нескольких квартир, в которой она должна была приходить и прибираться. И, конечно, прерывалась она встретив какого-нибудь интересного мужчину, чтобы уже ново встреченный образ занимал место в её фантазиях, изменяя цвет глаз, волос, телосложение, голос и даже аромат духов предыдущего хозяина её фантазий.
Но самый любимый любимый её момент приходился на влажную уборку квартиры. Когда уже был наведен порядок на всех поверхностях, выглажены свежевыстиранные вещи, проведена сухая чистка. В этот момент, она начинала в ручную мыть полы, сначала пройдясь влажной тряпкой по плинтусам, запуская в неё широко расставленные пальцы. Этот влажный звук вводил её в своеобразный транс, и когда она начинала приступать к очищению основной поверхности, её тело, разогретое физическим трудом, и сама поза приводили Элизу к настолько глубокому погружение, что дыхание сбивалось, и порой она останавливала уборку посреди комнаты, прикрыв глаза и прерывисто дыша.
В этот момент она видела сразу несколько мужчин, врывающихся в квартиру. Сразу несколько рук гладили её кожу, иногда грубо хватая и сильно сжимая. Сразу несколько низких голосов шептало что-то абсолютно похабное, прикасаясь губами, щетиной расцарапывая её кожу, одновременно сладко и больно, заставляя её тело пылать. И подобные мысли завладевали всем её существом и, несомненно телом, так, как ни один из мужчин, которые возможно когда-нибудь на самом деле бы познакомились с её вне фантазий девственным телом.
Нельзя наверняка сказать, что явилось причиной дальнейших событий.
Но после того, как она закончила с рабочими моментами, девушка, вопреки привычке, решила отказаться от идеи возвращаться домой знакомым путем, чтобы насладиться долгой прогулкой.
Она не заметила в какой момент руки из её фантазий замена чья-то ладонь в пропахнувшей табаком кожаной перчатке. Ладонь зажавшая её рот, не давая возможность ни толком вздохнуть, ни выдохнуть. Когда чья-то вторая рука резко дернула её голову назад, утаскивая в темный проулок. Когда эта же ладонь стала пробираться под нагретую теплом тела ткань. Когда чьи — то руки заставляли её почувствовать боль от прикосновений, незнакомую ей.
Девушка испытала настоящий ужас, она попыталась вырваться, но за эту попытку получила сильный удар по лицу, зажатой в кулак рукой. И на какое- время в глазах её потемнело.
Когда же возможность видеть вернулась к Элизе, вместе с пронизывающей её насквозь болью, от самого низа живота, до, казалось горла, она завизжала, ощущая внутри нечто инородное. Все желание борьбы покинуло девушку, смотрящую на облезлую штукатурку бетонной стены, в которую она был вдавлена лицом.
Боль была всюду. И ужас. Но девушка, оставалась безучастной, будто наблюдая за всем со стороны. Это не её тело, а кто-то незнакомый упал на колени, продолжая всхлипывать, это не она, а кто-то другой, молчаливо кивнул мужчине, который спугнул того, кого она так и не разглядела. Это не она она кто-то другой слышала из-за поворота звуки борьбы, и поняла, что мужчина был не один, и его друг сейчас задержал человека без лица, человека в кожаных перчатках. Это не она ожидала скорую, закутавшись в свое пальто, и так и не сдвинувшись с места, продолжая всхлипывать, и не способной сказать хоть что-то... Это не её везли в больницу, не ей задавали вопросы служители порядка. И это не она так и не смогла повернуться и посмотреть на мужчину, от которого пахло дешевыми сигаретами и алкоголем.
Когда же на следующее утро Элиза проснулась в больничной палате, и на неё лавиной обрушились воспоминания... То девушку посетила мысль, которая заставила её истерично смеяться. И это действительно ОНА смеялась, когда в палату зашла медсестра и стала пытаться её успокоить. Это ОНА продолжала болезненно смеяться, когда медсестра вливала в неё успокоительное. Это ОНА всё смеялась и смеялась, в невозможности остановиться.
Потому что в этот момент Элиза осознала, что фантазии навсегда покинули её, завершив начатое и притянув свершившееся событие...