Я не хотел возвращаться... Не мог. Мир грёз не отпускал... громоздился... обволакивал. Он был аморфен, податлив... но как бы торчал! Торчал, как грибы на кочке! И Сфинкс уставился каменными глыбами…
Чур, меня, чур!.. и крысы врассыпную... мелкие как муравьи... И все в дырку! гурьбой... А дырка – это я!! Как это? Не может быть! Ужас! Через меня же все прорастает! Колосится! Прямо из печени... А почки как грибы... на тонких ножках... торчат! и колыхаются... И Достоевский тут как тут. Возник ниоткуда. В шинели... гладко выбрит... в очках…
-Ну, дай я тебя поцелую... детка... в твои старческие уста... Дай! сука…
Да это же Берия!
-Вах, вах, какой догадливый! – и в дырку – прыг!
-Какого чёрта! Что вы себе позволяете! Там же душа!
-Чево? не понял…
И он высунулся... и сел… прямо под почкой…
-Нехорошо... а ещё пионер... Родину продал! заложил! как и не было... И Курской дуги не было? И Берлинской стены не было? И в Бога мы не веруем! А я, по-твоему, кто?! дохлый номер? Отвечай! только не надо философствовать... я сыт по горло твоей болтовней! И не надо крутить вола!!
Он вновь отпрыгнул куда-то в бок... и завибрировал... и запричитал... слезливо и страстно…
-Я так несчастен... одинок!.. Я скучаю... скушно мне... Я – ностальгирую! Я же русский... в сути своей... по большому счёту! Я только очень боюсь спать... Беда! Как лягу в люлю... в колыбель... всё мне мерещится... дуги какие-то... сполохи... кружева флюоресцируют... Иоанн Креститель подкрадывается... Он же бешеный! Большевик! весь зарос рыжей щетиной... в бушлате... а нос короткий... в оспинах... ноздри парусом! – признак садистских наклонностей! Точно! я знаю... Этот – может! Он же маньяк! Засадит свой тесак прямо в печень! Оч-чень будет весело... Обхохочешься... Тут уж не до Курской дуги! Тут каждый за себя!
-А ты как думал? Молчишь? еврейский гадёныш! подкидыш! Маугли! Думаешь, если тебя распяли, то всё – отмазался? Логос не допустит? Папаша защитит? Как же! Держи карман! Вот что... я тебе совет дам... пока не поздно... Ты в колбу забирайся! там живи... Вот будет потеха! туда-сюда... все шарят ручонками... елозят... Глаз-то нет! их татары выкопали... друг за дружку держатся, как Брейгель прописал... Идут скорбно, понуро... тянут лямку... бурлаки... вечные! Вдруг в ямку – бух! – и всем конец! А нам, какое дело! Пусть мёртвые хоронят мёртвых! плевать...
-Ты-то в колбе! Стерилен как эмбрион! весь забинтованный... Гордый! Неподкупный! Богоподобный! безмолвствуешь... Хранитель тайн! Спаситель! Мессия! Сын Давида! Царь Иудейский! и всея Руси... Помазанник! Нерон! А? как перспективы? Спалим к чертям собачьим Третий Рим! Устроим заваруху! Содом и Гоморру! и Курскую дугу! и Сталинградскую битву! Изжарим отморозков, торгующих у Храма! в санитарных целях...
-Да мы же горим!
–Горим?
–Ей богу, горим!
–Вот так номер! действительно горим! вернее, тлеем... дымимся...
Корней мелькал... суетился... лил воду из чайника на тлеющее тряпьё... Всё ясно! Где Достоевский, там непременно пожарчик случается! А как же! Чего там церемониться... Хитер ты, братец... хитер и злонамерен! Избавиться решил... от свидетеля! Чирк! и никаких проблем... Дудки! У Корнея сон чуток... Корней в обиду не даст... Тебе ли – чернота – тягаться с ним!
-Пошли отсюда! Вставай!
-Куда?
-Пошли... Там разберёмся...
-А что это было? откуда дым? кто подпалил?
-Послушай! философ... кто у нас в постели курит?
-Я что ли??
-Вставай!
Ч-чёрт! вполне возможно... Но не факт! Люблю я это дело... бывает... Но я же не помню ни черта! Ни-че-го-шень-ки! А значит, всё на меня и повесим... Будто никто и не курил здесь... будто я в одиночестве прозябал...
Так. Так-так-так... Были Сева и этот... хрен... Аксельнардов... Точно. Я что-то вопил и надирался... Это помню. А дальше – не помню... Дырка. Провал... в биографии.
М-м-м-м... меня били? Рубаха разорвана, пуговиц нет... рожа болит... Значит – били... Кто? Ну, не Корней же... Этот мухи не обидит... и не Сева. Он боксёр. Он убил бы. Покалечил уж точно... А тут полумеры... ****ство... поползновения!.. Значит этот... сероглазый... ясноликий... с выражением чистоты и доверия... Он! кто ж ещё? Ну, понятно... Он же меня ненавидит... до судорог! и помутнения... Он звонил мне! не раз! Длинные нервные тирады я выслушивал по телефону... Я ему нужен!.. как смысл жизни… как пища, как кальций в организме... А может это такая форма любви?
Кстати, когда он смылся? и куда? в какую норку юркнул? Одни вопросы. Ни одного ответа... только дым...
-У тебя зеркало есть?
-Да... нет... зачем? Пошли отсюда...
-А рожа?
-Что рожа?
-Ну рожа... фейс... в ментовку загремим с такой рожей... У меня опыт...
-У всех опыт. Рожа как рожа.
-Кто меня бил? я же чувствую... ощущаю.
-Да сам ты тут устроил представление...
-Странно... Зачем мне это?
-Так кто ж тебя разберет. Пошли...
И мы пошли.
Корней еле передвигал ноги... Он шёл как в колодках... как стреноженный конь на заклание... как пророк на каторгу по этапу...
Я плёлся рядом, спрятав рожу в воротник, и восхищался им. Ни слова упрёка! ни взгляда... Ведь я чуть не спалил мастерскую! вместе с ним... с его работами! А вчера... выступал! обвинял... лез из кожи... Ч-чёрт! скверно... положительно спятил... Плоть от плоти твоей – Достоевский... Угу. Сколько не ругай отца родного, сколько не отрекайся, всё одно – суть вылезет наружу! комплексы проявятся... они первичны! Всё остальное следствие... Непомерные амбиции в шумовом оформлении пьяного солиста. Чё полез? Ну, сидят мужики в тихом омуте... паутину плетут со скуки... ну, врут, как умеют... А тут... нате вам! сорвался с цепи, мудазвон... накатил колобком, правдолюб бешеный! Всех достану... всех съем! на чистую воду выведу! Я вас насквозь вижу! А то, что вижу, то и скажу! М-да... гнусно... пора взрослеть...
Корней был совсем плох... У него отнимались ноги. Он ставил их с усилием, превозмогая себя. Он уже держался за меня... при этом, как убедителен он был! как светел! Он проходил свой Путь! Ни капли сомнения! Никакой скорби, никакого ****ства... Никаких претензий судьбе! никаких иллюзий... Чистота позиции! Мужество! Такого можно любить... Как хотите, жёны его были с понятием...
Шаг. Ещё шаг. Величественная процессия.
Путь прост и прям как луч... Уж не в рай ли идут в таком темпе... Вот так, несуетно, со знанием дела.
Я выглянул из-за ширмы воротника. Светало... Проявлялась вся мерзость и наглость бытия. Вся похоть цивилизации... Машины, прохожие, бродячие псы и прочая сволочь... всё подкрадывалось друг к другу в предрассветном чаду...
С похмелья... когда чувства обнажены... когда всё навыпуск, вся твоя конституция... вся химия и физика, вся твоя биоконструкция съежилась, дрожит, взывает к состраданию... когда стыд гложет душу, когда вчерашний кошмар ещё торчит из тебя... нельзя идти в мир. Твое восприятие неадекватно. Оно узко и лживо. Ты видишь лишь крохи... осколки мира... отработанный материал... выхлопные газы живого... обратную сторону истины. Свет тебя оскорбляет, от запахов мутит... любое движение наводит ужас... Ты ощущаешь только чад. Чад этого мира.
В таком состоянии лучше затаиться. Сиди дома – не рыпайся... Четыре стены надёжное средство не сгинуть. Только не валяй дурака, не геройствуй – возьми себе водки. Иначе не спастись...
Водки мы взяли с запасом. Корней классно устроился... Прямо напротив жилья – ночной магазин! Ангел-хранитель проявил-таки хозяйственную сметку... Ночной магазин сразу снимает все проблемы. Будем жить как растения в теплице, как блаженные у Христа за пазухой... Привет тебе, капитализм! твоей лживой открытой улыбке. Сегодня я на неё согласен.
Корней жил в коммуналке на Садовом кольце. Фамильное гнездо, как я понял... Здесь умерли его родители... Здесь он рос, странный мальчик... Здесь его, очевидно, зачали...
Единственная соседка, полоумная старуха, никогда не звала его к телефону. Эта развалина тут же начинала истерично вопить: «Нету таких! И не было! Не знаем! Ничего не знаем! И не звонить больше! Никогда!».
-А где старуха?
-Елизавету Сергеевну увезли в «Кащенко».
Уже неплохо...
Кстати, я первый раз попал сюда. Как в музей на экскурсию... Всё здесь было надёжно. Толстенные стены, высокий потолок, дубовый паркет, капитальная мебель. Картины выдающихся родственников: Бенуа, Лансере, Серебрякова...
Порода! Это вам не шуточки... Это – аномалия. Такой груз так просто не похеришь... Пей не пей, водись с бомжами, блукай по подвалам и пивнякам, всё одно – ты князь. Фирма! Это успокаивало. Это вселяло уверенность... Пока существует элита, у нации есть шанс.
-Галина Серебрякова... штоль? – проявил я смекалку, указывая на полотно. И промахнулся.
-Какая тебе, на хрен, Галина!
Ой, ой, ой, какие мы вспыльчивые... Вы только посмотрите, как встрепенулся внучок! Как презрительно выгнулись губы... Родную кровь задели... не так обозвали. Ну что я говорил – жива память потомков! Значит, нации забвение не грозит. О, кей!
-Ну, Зинаида... я их путаю... Пардон.
Делов-то... Ну, оговорился... спьяну... Мне – беспородному – простительно. На меня лично груз предков не сильно давит... И вообще... если честно, мне обе по барабану... Одна писала про Маркса, другая красивых тёлок изображала... Принципиальная разница есть, спорить не буду. Но с другой стороны, что бабья живопись, что литература – большого оптимизма не вселяет... Это, впрочем, моё частное мнение... Однако если уж совсем честно, то то, что висело на стене мне приглянулось...
На холсте просто и незатейливо лежала на пляже шикарная девка... в начале века... в дурацком купальнике. Она дремала... или балдела... неважно. Она была живая! Подойди к ней – услышишь шум волн, её запах... Я возбудился, естественно...
Вот она – сумасшедшая сила искусства! помноженная на алкоголь и экзальтированность персоны... Хороша девка! А главное молчит. И не уходит...
Я застолбил себе диван напротив. Будет хоть на что посмотреть в минуты одиночества и скорби, которые, я предчувствую, настанут уже скоро...
Мы залегли сразу... без церемоний... в пальто. Мы полулежали как римляне, у стола...
Жрать, конечно, было нечего! Водка, один апельсин, сигареты...
У Корнея всегда так. Он не любит излишеств. Этот инок никогда ничего не жрёт! Просто восхитительно! За многолетний стаж нашего со-пития я ни разу не видел, чтобы он что-нибудь пережёвывал... Вот сосиску он жарил однажды... помню... для гостей. Он, скорее, не жарил её, а делился опытом, как жарить сосиску без масла. Как он гениально придумал! Он жарил её на водке. Крышечкой накрыл... ворожил как фокусник... и радовался как ребёнок!..
Получилось, кстати, отменно... Дарю рецептик. Он-то его позабыл, очевидно...
Я так прикидываю: по стилю Корней римлянин, в том смысле, что не варвар... По духу – чистый спартанец: не жрёт, чутко спит и всегда готов рисовать... Настоящий воин!
Но я-то не так проспиртован... пока... я еще функционирую. Я бы что-нибудь съел. Какую-нибудь девчонку...
Организм заработал, кстати... После стакана живительной влаги и дольки апельсина... Биоконструкция воскресла! Надо бы, по-хорошему, свалить отсюда... пока не засосала эта музейная прохлада... Сменить стоянку. На что-нибудь живенькое... жи-во-трэ-пэс-чу-чее. Завалиться к какой-нибудь Дульсинее на тёплый живот.
Где вы, родимые ****и? тверские и прочие... Красавицы, хохотушки... готовые как спартанцы всегда и на всё... Шлюхи как солдаты и дети, должны попадать в рай!.. Таково моё твёрдое мнение.
Только вот беда... всё я к вам никак не доползу... Всё мне что-то мешает. То хандра, то излишки спиртного, то отсутствие зелёного стольника... То мой гнусный характер! Вы же, между нами, те ещё штучки... Можете подставить по-крупному! Засыпаешь, к примеру, с царевной... просыпаешься с лягушонком! Во, фокусы природы!
Только вот что я недавно понял... дозрел как эта зануда и брюзга старый хрен Екклесиаст в своей иерусалимской дыре... с пережору: знание и опыт мешают деторождению! Вот так! и не надо нам возражать... Ты засни с царевной! а уж с кем проснёшься, да и проснёшься ли вообще – не твоё дело знать! Вон, Корней так всегда поступает... никаких проповедников не слушает... поэтому и внуков вагон, и спать не боится... и пьёт кварталами! Я же больше недели не выдерживаю... Нравственной силы не хватает.
Однако с деторождением, похоже, придётся повременить... до следующей недели хотя бы... Чтобы успеть просохнуть. А как тут просохнешь, когда намокание приобрело тотальный оттенок... Так что не рыпайся. Довольствуйся данным. Этот музейный полумрак куда предпочтительней сомнительных авантюр со всякими животами и задницами всех Дульсиней вместе взятых. Эти прелести – исключительная приманка для ловцов человеческих душ! знаем! а то! какие случаются тут метаморфозы! Всю дорогу вёл тебя чей-то живот... маячила перед носом чья-то трепетная попка... а угодил прямиком в суконную рожу сержанта. А этот никаких превращений не признает! Он сам – князь тьмы Дракула – превратит тебя в кого угодно! В момент! и кровь высосет...
Так что накапай себе здравого смысла в стакан и любуйся нарисованным животом чьей-то прабабушки... Такова твоя участь на данный период.
Однако не хватало, если не зрелищ, то хотя бы скромных развлечений... Поговорить что ли с потомком крутой реликтовой ветви... Так ведь ничего нового потомок не скажет! Да и как тут поговоришь... Гений теперь отдыхает. Тихий час в нашем санатории... После прогулки и лёгкого ланча. До обеда.
Он, правда, не совсем гений. Не полноценный. Процентов на восемьдесят. Он сам так решил однажды... Я, говорит, Пикассо... процентов на восемьдесят... пять. Во как! Значит, пятнадцать процентов не доложили... Ну, а поскольку с юмором у Корнея никак, то есть полный пролёт, то заподозрить его в насмешничестве или какой-нибудь дурацкой самоиронии я не мог. Оставалось воспринять заявление буквально. Но что он имел в виду? Ладно, Витька Грачёв... мастер сильных высказываний: «Я гениальный художник современности!». О, кей... Или экзальтированный Зверев: «Мой учитель Леонардо да Винчи. Но я его превзошёл!». Здесь всё ясно... из какой оперы арии. Артисты театра «Большой Прикид». Но этот! профи... он же на полном серьёзе! Он уже всё просчитал... Но откуда такая бухгалтерия, из какой канцелярии? Что за еврорейтинги? на нашей зыбкой почве... Нет, всё-таки много белых пятен в природе выдающегося потомка... Можно даже сказать – заснеженная долина... Одни загадки...
Или вот ещё... наблюденьице... Кого бы я ни назвал... ну, к примеру: Пушкин... он тут же начинает морщиться: Пушкин? Да, это же такой сукин сын! (Естественно, Дантес куда приятней твоему французскому чёрствому сердцу...) Ты еще декабристов вспомни! – Вспомнил. Ну и что? – Ты хоть знаешь, кто это такие? Это – обиженные. Их не пустили в Высший Свет, вот они и надулись… – А Пушкин? – И Пушкин... Кстати, про того же Пикассо, но в другой раз: Пикассо? Да это же еврей! – Логики при этом никакой. (Ну и что, если еврей... я-то, собственно, об искусстве...) А он развеселился вдруг и продолжил о чём-то своём: еще у них есть один... Нобель! Вот и поговори с ним о прекрасном...
Вообще имена при нём было лучше не называть. Всем достанется. О Христе как-то вспомнили… – Христос? это такой… – Сукин сын? – Много хуже. Впрочем, это вопрос Веры… – Что он имел в виду?
Создавалось впечатление, что он просто не соглашался с установленным миропорядком. Он не вписывался в него... Он был не согласен с ним по большому счёту.
А имена это так... обозначение вех. Фишки на доске. Его больше интересовала логика событий...
В принципе, мне импонировало его низвержение кумиров... Действительно! Чего с ними церемониться? Такие же живые люди... лучше ли, хуже... кто знает точно?.. люди, обросшие легендами... По мне, так и вовсе не существует касты неприкасаемых...
Хотя человечество, в основной массе, никогда с этим не согласится. Без «идеального» они просто заплутают в своих тёмных закоулках. Вот и западают на Поводырей различных рангов и мастей с детской непосредственностью и недетским пафосом. Берегись встать на пути их сумасшедшего экстаза!
А тут уж всякого рода прохвосты числом немереным – рядышком... Крутятся у заповедных зон. А вдруг и им что перепадёт с царского стола... И ведь перепадает! Каких только кумиров ни создавало себе капризное дитятко – человечество... Многих потом, правда, стаскивало за подол с пьедестала и загрызало... Или наоборот, сначала загрызало, а потом громоздило на пьедестал.
Ну, так и что? Да ничего! Такая у кумиров нелегкая доля. За любовь платить надо. А за сумасшедшую любовь – по самому высшему разряду... А справедливой любви не бывает...
Корней это знал точно. Его прагматичные мозги не давали впадать в эйфорию. Он чётко обозначал причины: «Куликовская битва? Великий русский народ бьёт басурман? Князь Донской на белом коне? Так что ли? Брось... Там половина были наёмники... всякий сброд. И с той и с другой стороны. У кого денег больше, тот и победил...».
Что тут возразишь? Можно, конечно, про русский дух высказаться... о патриотизме порассуждать... Только Корнея на такую дуру не купишь. Какой на хрен патриотизм, когда речь шла о выживании... Понимал товарищ, откуда ноги растут, как шея к черепу крепится... Взрослый был. Не страдал издержками романтизма. Не фантазировал. Не рассыпался бисером по шелкам... Он словно фотографировал суть явлений. Хотя, подозреваю, за кадром много чего оставалось...
Многие загадки хранил в себе этот бесстрастный фотограф. Он, кстати, высказался однажды... ни с того ни с сего! Без тени смущения. Так просто, сказал и всё. Просто отметился... Констатировал факт. Сфотографировал явление.
-Так я, если честно, просто святой...
Я чуть не поперхнулся от столь неожиданного разворота мысли.
Но удивился я как, ни странно, лишь тому, что не удивился этому сообщению нисколько. Конечно святой! Разве другие бывают?
Я даже... быть может, впервые! почувствовал мимолетную острую зависть... Я тоже хочу! Я бы записался в их полк... добровольцем...
А что? Не взяли бы? – Чего, дурак, спрашиваешь, – ответил я сам себе, – конечно же, нет. Туда таких не берут. – Каких, это таких? – Таких, во всё и вся сомневающихся.
Вполне возможно... Ну, а в великомученики, к примеру, должны бы взять... туда сомневающихся берут? – Туда берут. Но ты же, нетерпим как бестия, экзальтированный до бешенства, сумасброд... Вот ты кто. А там таких не любят. – Пусть не любят... Я сам себе порой невыносим.
Только... вот что... К этим я и сам, пожалуй, не полезу... Чего? Эта вековая скорбь... унылая, как тяжесть в желудке... это повальное засушливое послушание... Смирение, на столбняк похожее... Страстотерпцы стреноженные! А эти убежденные высказывания, как причмокивание... и глаза покорные, на всё готовые: «Бог терпел и нам велел», чик-чирик...
Да не терпел он как раз!.. рабы божьи, болоболы-послушники... В том-то всё и дело! За три дня разнёс в пух и прах Храм, построенный кучкой жуликов, злобных кривоногих карликов в законе, с Талмудом наперевес, покрытым тысячелетним прахом... Храм-термитник с тараканьей моралью! И в три дня воздвиг Новый Храм! Чистый, прозрачный, доступный... Ничего себе – терпение... Да это же взрыв музыки! Экстаз Земли и Неба! содрогание всех сфер! вулканический выброс! духовный прорыв! ярость Господня! вызов на смертный бой на века! Вот что такое наш Бог человеческий. А вы говорите, смирение...
Так что в их стойло меня не затащишь... Впрочем... с другой стороны... что уж... все мы родом оттуда! Все до единого, на русской земле живущие... Все из великомучеников.
Уж чего-чего, а этой жизни скабрезной, на анекдот похожей, мы нажевались... И теперь жуем. Шамкаем ртами беззубыми... силимся заглотить пилюлю... из вранья, покаянием приправленную... Не сблевать бы только.
Вон, святой Корней знает, не даст соврать как нам блевать охота... Но терпим. А что делать? Всё равно в этой жизни скабрезной на анекдот похожей никто никогда ничего не поймет! Одни сполохи над бескрайней пустыней, да разрывные пули, как птички... фить-фить...
Ни с чем несравнимый поросячий восторг, с последующей многолетней живодёрней. Вот что такое наша жизнь.
Но я взорвался однажды... в один из пресветлых дней своих, после многодневной ходки в места, где жизнь бьёт ключом... Психанул по-крупному! Я сказал тогда: Хватит. Баста. Я наелся. Больше мое сердце не вмещает... Остаётся только уйти, с гордо поднятой головой и залечь в свою берлогу, расплевавшись со всем, что так долго водило меня на верёвочке... и так дорого народу моему.
Я плюю на все твои ценности, о народ! По одному плевку на каждую твою ценность. Великомученик из меня не получился... Пардон. Осталось одно зубоскальство. И ещё – любовь к ближнему. А ближе себя самого я никого вокруг не обнаружил...
И стал посылать я всё и вся, обретая свободу крупицами... С утра и до вечера твердил как молитву одно: А пошли вы! Все! И друзья, и враги! И любовь, и преданность! И шикарные ****и, и смешливые девульки в кудряшках... И жёны, и дети! И правители в законе... И коммунисты с диссидентами в обнимку! И христиане с антихристом одно поле изгадившие! И вы попы – волки позорные – со своим тщедушным покаянием! И вы, классики российской словесности! И Бог, и Чёрт! И Шишкин с Айвазовским! И правила хорошего тона туда же! Вы меня достали!!
И что же вы думаете? я проиграл? я опустошён и несчастен? я вою на луну? скалюсь на солнце? рычу на проходящих мимо людей? как заблудшая овца умираю от одиночества? Как бы ни так! Я радуюсь жизни! хохочу как сумасшедший... я почти в обмороке, от навалившегося на меня счастья! Я только жить начинаю! Я стал свободен! как птичка...
Я стал АБСОЛЮТНО свободен! Мне стало плевать, что обо мне вы подумаете... и даже... о, даже… – страшно представить! – мне плевать, что сам я о себе думаю!
Я сделал всех!!
Ессс!!!
Чу! Слышите? Кажется, произошла подвижка... Над вечным покоем – рассвет... Солнце российского изоискусства взошло над погостом! Мой драматический герой проявил интерес к жизни. Восстал из могилы как Лазарь... Обугленная птичка Феникс с всклокоченной бородой. Ослепительно было то сияние!
-А не выпить ли нам...
Свежая идея, однако... Я обиженно промолчал, щурясь на Солнце. Выпить... Чего ж не выпить, когда этого добра, хоть залейся... Тут и дурак выпьет! А ты попробуй закусить, когда шаром покати...
-А что, у нас только цитрус?
-Что? Не понял...
-Чего ж тут непонятного! Жрать охота! Блокадный Ленинград какой-то... Мы обедать когда-нибудь будем?
-А... эта... конечно... у меня есть каша... и морковь.
Господи! что за чудовищный больничный наборчик! Каша, наверняка, овсяная... А где солёные огурцы? Квашеная капуста? Где краковская колбаса, наконец?.. Беда с этими аристократами. То он пиво шоколадкой закусывает... Теперь ещё не легче – каша с морковью! под водку! До меня начинает доходить смысл событий семнадцатого года...То роковое непонимание, пропасть, лежащая между классами...
-А протёртого супчика с вермишелью у тебя случайно нет?
-Вспомнил! у меня есть еще лук! и соль...
Слава те, господи! Не всё потеряно... Есть надежда на воссоединение полярных сил. И возрождение нации не кажется уж столь бредовой идеей...
-Вот что... Давай так: ты вари пока свою кашу с морковью, а я пошёл в магазин.
-Эта... ты водки возьми. А то она кончается, засранка, почему-то в самый неподходящий момент...
Стол у нас получился отменный: жареные на водке сосиски, каша с морковью, лук, чёрный хлеб и лимон. Корней ел! Я это отчётливо видел! Но как незаметно умудрялся он это делать... как несуетно.
Еда, это не главное, будто говорил он. И водка не главное... А что же, что же тогда главное, Корней? Живопись? Рождение детей? Почитание родителей? Родина? Вера? Любовь? Что?!
И он всем своим обликом отвечал: главное всегда за кадром... Оно неслышно. Неведомо. Ты не суетись, не мудрствуй, не ищи его... Оно само найдет тебя, само всё случится. Только будь готов к встрече с ним. Всегда. Ежесекундно. Не проморгай своё главное... И встреть его достойно. Каким бы оно не оказалось...
Господи, каким покоем веяло от него... Какой подлинностью. Говорил он или молчал, рисовал или пил водку, он всегда попадал в суть. В несуетную суть явлений... Он, по-моему, никогда не промахивался, а если и промахивался, то... как бы это сказать... достойно, что ли... Он будто укладывал и слова, и поступки в некую нишу, которую созерцал он один... в некую природную нишу, соразмерную всему живому.
-У меня на даче растёт петрушка. И ты знаешь, как я её ем? – беру за хвостик и ем как морковку.
Только вот что... до меня вдруг дошло... дружить с ним (звучит уже нелепо) я бы не смог никогда! Даже приятельствовать. Он подавлял... нет, не превосходством... просто собой... Всей своей хрупкой массой. Ему, очевидно, можно только служить. Не прислуживать, нет, именно служить... Как служат Отечеству. А я на это не способен. Меня и натуральному Отечеству служить не заставишь. Разве что под дулом автомата...
-Ты знаешь, когда отец на войну пошёл... ему уж за сорок было. Как тебе сейчас. Он до войны был театральным художником... И представляешь, его призвали, уже взрослого дядьку... рядовым... на эту дурацкую войну. И он пошёл... А куда деваться? Старик среди мальчишек... Но, говорил, меня возраст и спас... я зазря никогда не высовывался... под пули не лез. Я всегда был спокоен. Поэтому, быть может, и вернулся...
Мощный, очевидно, был мужик. По работам видно. Две или три висели у Корнея в мастерской. И здесь был один пейзаж. Они так резко контрастировали с творчеством всей этой приблудной династии... В них была мощь, страсть и простота... Он отстоял своё право называться художником в семейке, где, я уверен, на него посматривали снисходительно...
А какая, к чёрту, страсть, скажем у Лансере? Что он в ней понимает?
Как бы вам объяснить... эту разницу... в популярной форме. Вы видели картинку на пачке папирос «Казбек» (рисунок, кстати, Лансере)? Там джигит скачет на фоне Кавказских гор. Ничего не скажешь, здорово скачет! Там есть всё: и красота, и воображение, игра ума, есть эстетика и какой никакой лиризм... Но страстью там и не пахнет. Её просто нет! А возьмите ту же пачку «Беломора»... Чувствуете разницу? Никакой здесь эстетики и игры ума! Никакой красоты нет и в помине. И намёка на лиризм вы здесь не обнаружите. Но сколько здесь скрытой страсти и простоты!
У отца Корнея эта страсть присутствовала явно. Она бурлила в каждом мазке... В каждом мазке вызывающе жил его суровый мужской дух. Я представляю, как не ко двору пришёлся сей грубый дух, какую мину заложил под их аристократический бомонд этот мощный мужчина... Впрочем, это только догадки. Всего лишь досужее рассуждение о впечатлении от посещения музея...
Однако вот что я ещё здесь удумал... Лежа у истоков и запутавшись в корнях его фамильного древа. Работы Корнея умудрились соединить в себе несоединимое: анализ и страсть, взрыв и музыку, эстетику и диссонанс, декаданс и веру. А если туда же впрыснуть мироискуссника Бенуа, да Лансере... да сексапильную мадам Серебрякову? Что получится? Что за гремучая смесь? А ведь Корней всё это хозяйство добросовестно впитал. Ни один из братьев не впитал, а этот исхитрился... Вот и разберись теперь, что он за птица. Как же, очевидно, терзают его парадоксы, соединённые вместе по прихоти Судьбы... Что в нём творится? Какие веселенькие процессы? Как же ему не пить, бедолаге, когда природа наградила его таким взрывоопасным коктейлем! Да, поистине, неисповедимы твои фантазии, Господи!
Разговор наш не клеился. Корней ещё что-то рассказывал, постепенно угасая... Я и вовсе молчал. Да и кому нужны эти дурацкие разговоры... Слова ничего не значат, когда ты находишься на грани улёта... улёта в Подспудное...
Мы потихоньку вползали в состояние, где нет ничего – ни мыслей, ни чувств, ни желаний... И сны нам не снились, и фантазии не посещали... Может это и есть Царство Божье? Ни времени, ни пространства... Ни радости, ни печали... Ничего! Ни одна сволочь не подкрадывается, не грызёт твой хребет... Не требует ответов. И страсти тебе не грозят, и страхи... И счета к оплате никто не предъявляет. Господи, как восхитителен и чист этот вакуум!
Когда же он отступает, а реальность проявляется и тяжелеет и начинает выпирать углами нелюбезный мир... Не паникуй. Ничего страшного не случилось. Всё поправимо... Сделай небольшое усилие... протяни лишь руку, налей себе полстакана, отрежь колечко лимона и всё восстановится... Внутри зажжётся светильник, углы закруглятся, а ты потихоньку возвратишься назад. В мир пустоты и стерильности... Божественной пустоты и абсолютной стерильности!
Вот что такое ТАМ. Лично меня это вполне бы устроило... Такой мир иной мне по вкусу... Но здесь не там. Здесь обязательно что-то происходит. Так уж задуман этот лучший из миров...
В очередной выход из нирваны, я обнаружил гостей. Он и она. Я бы не заметил их появления, если бы он не вел себя так вызывающе плоско. Он издавал инородные звуки. До боли знакомые звуки Хама. Он что-то настойчиво и раздражённо требовал от Корнея. Он истерично повизгивал... И при этом поглощал нашу водку!
Это был обычный подонок, которого я в любой другой ситуации просто бы не заметил. Я бы его проигнорировал как ничего не значащий, пустяшный плевок. Да, я так устроен.Я не стану реагировать на плевки, если они не летят в мою душу. И это, по-моему, нормально. Но этот мозгляк оказался как раз тем плевком. Плевком во вселенский колодец. В мировой Разум был направлен этот плевок! Он ворвался в наш, такой неустойчивый и хрупкий, но абсолютный мир, не спросив разрешения, и принялся пылить своим гнусным и суетным мировоззрением.
Очевидно решив, что здесь и сейчас всё дозволено, по причине нашей абсолютной бесстрастности, он не стал прикидываться, сорвал покрывала и обнаружил свою безмозглую пегую сущность. Меня как живую единицу он вообще не учитывал! А с Корнеем разговаривал так, будто тот прах дорожный... или клён опавший, то есть с полным уничижением...
Ничего себе, уха! Спит Корней, что ли? или помер? или окончательно впал в маразм? Такое не прощается, Корней! этому нет оправданья! Эта сука позорная должна умереть!
Я резко встал, словно автомат передернул... Мой вид был воистину ужасен. Я был стремителен и ужасен, как и должно быть святому возмездию! Я вселял ужас! Да! Я это видел по реакции его постыдной физиономии. Физиология его физиономии полиняла на глазах. Она превратилась в мочало! Он хамил, рассчитывая на безнаказанность... Эта тварь думала, что всё пройдет незамеченным, по причине отсутствия свидетеля... Он думал, что я труп. Он просчитался... Сейчас он узнает, кто из нас труп!..
Я подошёл вплотную и налил себе водки.
-Корней, что это за шушера? – я не собирался тянуть резину...
Мужик оказался на редкость сообразительным. И шустрым. Мимолетная бессильная ярость озарила его лицо... Однако... он стремительно качнулся к дверному проёму, сквозонул трепетной птахой... и был таков! позабыв про подругу... Был, и нету. Это меня устраивало. Я справедлив, но не кровожаден.
-Кто это был?
-Эта... архитектор... из Моспроекта.
-И что от тебя ему надо?
-Объект сдавать надо. Сроки поджимают. Нашёл вот. А что я могу сделать? Исполнителей нет... как вымерли... А модель нужно сдавать срочно. Паять там, металл резать... Ты паять умеешь?.. Давай с тобой в четыре руки... исполним.
-Как пианисты?
-Как пианисты...
Я вернулся на прежнее место. М-да... Кажется, я погорячился...
Странный, однако, этот архитектор. На забулдыгу похож... И ещё одна странность: подруга его не торопилась уйти. Она сидела в уголочке тихо-тихо. Вся торжественная и онемевшая как невеста... Как пятиклассница, впервые попавшая на представление в цирк. Она вращала глазёнками, восхищаясь чему-то своему... Водки, конечно, она уже тяпнула... грамм сто пятьдесят. И светилась теперь своей скромной тайной. Да, его ли это подруга? Вопрос. Может быть так... приблудила самостоятельно на огонёк... Видит, дверь нараспашку, она и вошла... А что? Нормально! У Корнея это запросто... То он пенсионера с улицы притащит... нальёт стакан и рисует... То бомжа. Один обделался прямо под картиной, пока тот его рисовал. А потом они уже сами заходят... По-свойски... Но тёток у него я не видел. По крайней мере, такого тоскливого облика...
Корней же повёл себя ещё более странно: он лег на диван и уснул. Будто всё так и надо. Будто тётка в углу, это нормально. А мне что прикажете делать?
Я уставился на неё в упор, пытаясь разгадать её тайну. Может она мне мерещится? Нет... нет... не думаю... вряд ли. Ни каких аномалий я в ней не разглядел... Сидит скромно, ждёт чего-то. Как на вокзале, с сумкой на коленях. Ручонки положила на сумку и ждёт... Сюр какой-то! Я отвернулся, чтобы не угнетать себя неразрешимой проблемой... Сидит и сидит. Не летает же. Кровь не сосёт... А я тебе, Корней, не охранник! следить тут за всякой... Была охота... Меня и без неё мутит...
Странные, однако, у неё были пальцы. Странные, чтобы не сказать больше... Короткие обрубки, а не пальцы. И загнуты в обратную сторону. Нет, чёрт побери, эта тётка не просто так! Какой-то подвох в ней присутствует... Я вновь повернулся и уставился в угол... Тётки не было! Пусто!
Ну вот, что я говорил: мираж!
Она возникла резко, прямо надо мной... Вздыбилась и нависла... И смотрит, смотрит... будто целится. Бог мой! это вам не шуточки... Это серьёзная заявка!.. эти глюки... чертовщина... это Гоголь шалит? Страсти, какие! Что ты там разглядываешь, баба, что увидела? Я тебе не зеркало! А она всё смотрела в упор, чёртова кукла! Панночка... Я онемел. Вмёрз в свой диван... Она пригвоздила меня своим взглядом! как полумёртвого кролика... как клопа на стене...
И тут я увидел... О, что я увидел! это не вмещает мой разум... ослабевший... чумной... это так страшно!
Вместо глаз у нее были два полуоткрытых рта! Розовые губки... ощерились! А на месте основного рта – тоже рот... Самый противный... мокрый... три рта! И все три – вперились! смотрят... в меня! прямо внутрь меня! подмигивают... причмокивают... скалятся!
-Экий ты мужичонка пронырливый... Не спишь... всё высматриваешь, вынюхиваешь... Про всё тебе знать охота… – говорит один рот. А другой показывает язык. А третий – гланды.
-Что ты... что ты… – забормотал я по-доброму – ничего я не высматриваю... и дела до тебя нет никакого. Это я так просто... чисто случайно взглянул... Я спать собирался...
-Ну спи, спи... лгунишка. Может тебе колыбельную спеть... люлю покачать? – и она коснулась меня!! своими жуткими пальцами!
-Не надо колыбельной! Иди лучше в угол... водки выпей. Оттуда поговорим.
-Ну, уж дудки! хитрец... Какой невозможный хитрец. Я к тебе пришла. Понимаешь? насовсем пришла... Хочешь рядом прилягу? ..
-Нет! нет... бога ради... Да кто ты? кто ты такая? – спрашиваю я, превозмогая отвращение и страх. Только б не выдать своё смятение. Только б она не увидела мой абсолютный, окончательный страх...
И я закричал, по возможности грозно:
-Да кто ты, чёрт тебя побери!?
-Кто, кто… – усмехнулась она всеми ртами. – Не узнал что ли? Лучший друг художников и пьяных школьников... Персидский див любострастных вожделений – Асмодей. А ты что подумал? суслик... За тобой я пришёл, по твою душу... Выходить пора, дядя! твоя остановка. А то так и будешь мотаться как Ерофеев: туда-сюда, туда-сюда... Давай по-быстрому вставай и с вещами на выход. Пора! Пришла, брат, беда – отворяй ворота...
Господи, что за ахинею несёт этот див! Какая остановка? Какие вещи? Какой Ерофеев? И где это я мотаюсь?..
Я резко поднялся, надеясь, что этот прилипчивый бред сам собою отлипнет.
Я огляделся. Никого... тишина... В комнате пусто! Лишь Корней как архангел, раскидав по дивану крыла, лежал в забытьи...
Чёртовы сны... чёртова баба! привидится же такое... Гнилое местечко! гнилое и шаткое... Зубы били чечетку... Пустота обступила снаружи... пустота прёт изнутри... Так... так... успокойся... Сейчас всё пройдёт. Непременно пройдёт. Этот холод могильный, этот страх... этот бред чумовой... Всё пройдёт... Я знаю, как с этим покончить!
Я налил себе водки... Один серьёзный глоток и мужество восстановится. В душе зажжется светильник... всё отлетит в никуда... Мир очистится от всей этой скверны...
Что? Что там опять! В прихожей кто-то стукнул! и прошуршал... Я отчётливо слышал звук. Точно! Меня не проведёшь... Слава богу, я ещё в понятии... в здравой памяти, в своём уме! Вот же привязалась, стерва! В прятки со мной решила поиграть... в жмурки... Оч-чень хорошо! просто восхитительно! я согласен... Прячься хорошенько! Я иду искать!
Я выскочил в прихожую, прихватив бутылку как оружие. Н-ну!! Сейчас я тебя достану! суженая моя... Неуловимый мой мститель... Опять никого... и дверь нараспашку... Всё ясно. Ясно как божий день!
Он свинтил... или она... Вы слышите? гул... топот копыт... Куда это он? Дверь в подъезде громыхнула... Он боится меня! Этот див сумасбродный подался в бега! Он бежит с поля боя! Мальчишка Плохиш... Вот потеха! приятель... от меня не отмахнёшься так просто! я настигну тебя... я задам тебе трёпку... расквитаюсь за всё!
И я кинулся вниз в погоню...
Странная, однако, у меня получилась погоня... Странная, чтобы не сказать – никакая...
Я отказался от преследования... Сам. Я прекратил добровольно эту чумовую гонку за ускользающим призраком.
Выскочив на улицу, во мне что-то ёкнуло... Забрезжил просвет... Подобие здравого смысла засвербело в суставах: куда это я? зачем? куда меня повлекло... это плохо кончится... точно!
В мозгу установилась устойчивая ясность. Ясность, переходящая в стерильность...
Но грудь распирало иное вдохновение. Там пел хор всякой сволоты. А капелла. Без свирелей и скрипок, без арф и клавесина… Каждый из их многоголовой своры раскрывал только пасть и тянул свою жуткую партию... Они хрипели, повизгивали, урчали, клокотали и хрюкали! И испуг – вечный спутник моих чёрных дней – холодил низ живота и щекотал горло...
Я глотнул из бутылки, надеясь прекратить этот шабаш и раздрай организма. Но он упирался! как бык... Ярился! Он отказывался мне служить! Суставы крутило веретеном. Ноги куда-то несли... под откос... Из чрева как из бездны поднималась огненная муть... стремилась на волю... Сердце трепыхалось и бабахало так, словно на нём как на подиуме била чечётку вся эта свирепая сволочь... Голова же как воздушный шарик моталась на ветру, пытаясь оторваться и улететь... А по позвоночнику с маниакальной настойчивостью альпиниста карабкался смертный ужас.
Меня согнуло знаком вопроса в каком-то пустынном дворе...
Я не мог более сдерживаться... Меня рвал на части мой акапелльный хор. И я дал свободу инстинкту... основному инстинкту – жить! Вся эта урчащая, клокочущая, хрипящая огненная масса устремилась на волю. Мой угнетённый поверженный Дух восстал из забвения!
Как Спаситель в священной ярости гнал нечестивцев из Храма, так Дух мой, не приняв смирения, вышвыривал всю скверну из моей Церкви: пошли вон!! Я лишь открыл пошире ворота... И из меня полетел в мир подлунный бурлящий поток всех смертных грехов.
Момент истины завис в подсознании...
Я блевал самозабвенно и страстно. Как кающийся грешник я отбивал земные поклоны. Я хрипел и колотился, словно в падучей... Мой религиозный экстаз зашкаливало в высшей точке вселенской сумятицы.
Не земли и небы, не дома и деревья, но хаос и мрак обступили меня... Но сквозь спазмы и корчи и тину сознанья полыхнул вдруг огонь! Сполох света и ясность Господня!
И завопил я: «Бог мой! Забери всё... и хлеб, и вино! и вдохновение, и зрелища... и муть беспорядочных дней! и каменья громыхающих слов, и угар чёрных мыслей! Забери всё до капли, до последней крупицы... Освободи мя от скверны себя самого! От разрухи, что несёт мой экстаз, от слабоумия, и от гордыни, и от себялюбия освободи мя! Милость твоя безгранична...
Услышь же глас вопящего на пустыре!
Да, я согласен... всё так... голос этот ужасен и дик. В нём нет раскаяния, нет смирения... Он режет слух. Он воистину страшен! Но, скажи, не страшна ли истинная любовь? Не страшна ли сама истина? Ты послушай, как чист и пронзителен, как искренен зато этот звук! Как самозабвенен... А вулканический взрыв, а громы небесные, а рык звериный – разве они гармоничны? Но ты же приемлешь их! Они тебе желанны! Они чище и совершенней любой проповеди... честней любой исповеди! А слуги твои, наместники Божьи, разве они не лгут тебе ежечасно...
Ты мудр, ты знаешь: НЕ ВРЁТ ТОЛЬКО РАВНЫЙ.
Так неужели мой голос не нужен тебе? Неужто всё зря?.. я кричу в пустоту... в разверстую пустую дырку? Так, где же твой Посланник скитается? Где Санитар? почему не разгонит лукавых!.. А может ты сам просто фикция – всеядная тварь? Равнодушный, уставший престарелый Господь... А может ты прикорнул ненароком, да проспал всё на свете? Или ты уже вышел в тираж?.. и ждёшь сменщика? Молодого и крепкого, ясного Бога, не запачканного так, в столь бездарных делах... Ты выходишь в отставку? И тебе всё равно, что здесь будет...
Ответь же! Ответь! Не молчи... Порази меня громом! Разбей мою глупую голову об асфальт! Раздави, разотри меня в прах! Только не молчи!..
...о, тщета! О, ложь, возведенная в Веру! О, вселенский православный партком! О, Бог, не дающий ответов...
Я встал с колен и побрёл наугад...
Я свернул за угол чего-то и побрёл вдоль...
Стало ли мне легче после очищающей душу и желудок молитвы? Я не знаю... Опустошённей мне стало. Но вот легка ли была та пустота? Не думаю... нет... не легка. Пустота всегда гнетуща.
В кармане еще булькала спасительная влага... Я сделал глоток, пытаясь зажечь светильник. Едва затеплившись, он погас... Опять неудача... озноб... немота...
Я съёжился, пряча своё бессилие за ширму воротника. Я выглядывал в смотровую щель своих глаз настороженно, чутко... как зверь. Раненый зверь... больной… поражённый вирусом страха. Я боялся всего. Везде подстерегала опасность... Из каждой расщелины мироздания угрожающе смотрела Беда. Щемило дурным предчувствием грудь... Нелюбезный мир таил в себе очевидное превосходство. Превосходство Громовержца над птахой, превосходство сетей над рыбой. Но пока он не ярился, не гнал меня... не давил... Он был тих. Загадочен. Тёмен... Он пропускал меня вглубь своей территории. Заманивал с сучьим коварством... Чтобы потом со скрежетом и лязгом захлопнуть ржавые ворота склепа за моею спиной!
А там... что будет там? за пределом... Кто это ведает? Ничего там не будет.
Но я упрямо шёл, пугая прохожих и вздрагивая сам. Меня осыпала мокрая крупа, и манна небесная липла к ногам. И белёсый свет фонарей белил всё покойницким светом...
Гнилое местечко я выбрал для прогулки... гнилое и шаткое... шаткое и проклятое... проклятое и пустое.
А впереди... впереди только провал. И обратного хода нет.
Потому что, это в душе...
Тяжесть... бездонность... мрак...
Куда бы приткнуться… Куда?
Отрывок из романа «Гарри-бес и его подопечные»,
опубликованный в издательствах Belmax, 2000; Молодая гвардия, 2005