Когда я в пятницу после рабочего дня приезжал из Ростова в Азов, затем в хутор Первая Полтава автобусом, и пешочком добирался в хутор Харьковский, что в степях Дона, граничащих с Кубанскими, всё мне казалось исполненным тайных обаяний и призывов... Вскоре показывался хутор, который я обходил стороной, стремясь на вечернюю рыбалку. По пути встречала меня с детства родная Савкина речка, в нежных и прозрачных вечерних красках. Серебристо-тёмная ключевая вода её в зарослях камыша по берегам в себе таила многое. Веяло тишиной и негой. Девственно-розовые пятна заката говорили мне о предстящих сладких утехах земной любви и счастья. И степь за рекой вся дышала любовью, вся разметалась, замерла, и сдержанно-страстным шопотом манила меня слиться с нею - красой. И слышался мне в давно знакомых степных звуках какой-то новый, томный женский голос: - «Я любима...».
Степь меняла свои цвета. То она казалась тёмно-красной, огненной, вся искрилась, было в ней тепло и как-то уютно. Шопот её усиливался, и в радостном её томлении слышалась нежность. Ближе к Панскому лесу начинались пруды... Вода в них, гонимая лёгким ветерком, бежала мелкой рябью, и два-три розовых облачка над нею от этого были ещё неподвижнее и задумчивей. За последним прудом в Водяной балке ключи слелись в поток и, скрываясь в камыше, осоке, и прибрежных цветах, устремились в девственный Панский лес, где водились зелёно-золотые лини, краснопёрки, да ещё и страсть моя - раки. Бледные лунные блики, тонкие как иглы, смешивались с чёрными тенями, пестрили дорожку. Полупрозрачное кружево листьев, голубоватое небо и жёлтый лик луны были сказочными, залитые волшебным светом. Серебристые, эфирные, голубые и желтоватые полосы, смутные и прозрачные туманы хороводами волновались вдали над ключами Водяной балки в степи, где полынь, обрызганная росою, сверкала острым блеском, издавала горький и свежий запах. Кругом что-то неслышно притаилось, что-то манило и звало... Цепи волшебные, не тяжёлые, сковали лес и степь. Они не спали, они выжидали чего-то, как будто томились. Не спал и я. Всматривался в эту ночь, в этот лес и степь, и слышалось мне в неуловимых звуках чьи-то слёзы, чья-то тоска любви...И я всем своим существом понял, что мне нехватает её – той, которую я по легкомыслию обрёк на тоску любви.