К сыну
ДЕДУШКИН
Заметка от 19 сентября, 2019
- Мальчик, мальчик, тебя как зовут?
- Фей
Смеюсь.
- Тимофей, а ты добрый Фей?
- Даа
Брат своего брата. Брат Пташечкин. Дружочек. Говорят, вы похожи. А по мне – так такие разные. Вот только глаза у тебя тоже серые как у Пташечки.
Почему они серые получились? У меня не серые, у мамы не серые, у бабушки не серые... Только вот у деда твоего, маминого папы, глаза серые, на черно-белой фотографии выцветшей.
А, правда, какого цвета у него глаза? Не знаю. Я близко не рассматривал. Вот так бывает, вроде, знаешь человека много лет, вроде, видишь часто, а какого цвета глаза – не знаешь. Но если узнаешь однажды, то никогда уже не забудешь. И все же, глаза у тебя дедовы. Большие. Добрые. И взгляд такой серьезный, внимательный, пытливый. Глазки прищурятся, бровки выгнуться – какая-то мысль зародилась, что-нибудь натворишь.
- Мальчик, мальчик, а ты чей?
- Ма
- Ты мамин?
- Даа
- А еще чей?
- Ди
- Ты дедин?
- Даа
Ты знаешь своего деда таким, каким никто его не знает. И он с тобой бывает таким, каким ни с кем другим не бывает.
Поначалу он работал мастером смены, а потом руководителем какого-то важного отдела на атомной станции. Уже года три на пенсии.
Послевоенный ребенок. Его отец военный, прошел великую отечественную, и вернулся. Переезжали из гарнизона в гарнизон с места на место. Восточная Германия, Украина, Урал.
Иногда, он может сказать так спокойно, не громко, но кровь захолодеет в жилах. А бывает достаточно одного взгляда.
Он говорит, что крик это проявление слабости, а сила – в самообладании. Мне кажется, он никогда не кричал на нерадивых подчиненных – это было бы лишним. Есть в его взгляде, в словах – сила, есть власть, они твердые, будто из бетона. Из такого бетона строят фундамент, такой бетон не сдвинешь, о такой бетон или разобьешься или на нем устоишь.
Твой старший братик, дома всегда увильнет от дневного сна – не уговоришь, не прикажешь. Чтобы его уложить, нужно извести много калорий, много нервных клеток и полтора часа свободного времени. В глаза заглянет, улыбнется и упорхнет как воробушек. От меня упорхнет, от мамы упорхнет. Когда у бабушки гостит – от нее упорхнет. Но тут из кабинета выйдет дед, скажет ему несколько слов, скажет спокойно, не громко, но со властью. И Пташечка – вжих, и в кровать, и не увильнет, и не упорхнет от него.
Когда он молодой был, после службы в армии, его вербовали в КГБ – комитет государственной безопасности. Это был особый отдел, там служили особые люди с особым проницательным взглядом. Но он упорхнул.
Один очень уверенный, разговорчивый человек, как то проговорился твоей маме: «Не знаю, как к вашему отцу подступиться, я от его взгляда теряюсь, будто нашкодивший школьник перед завучем».
А ты? А ты без стука входишь в его кабинет, и дверь нараспашку. Громко скажешь: Ди! При! (Дед, привет). Он за рабочим столом, за компьютером, в очках, вроде занят – на экране графики-кардиограммы, взлеты и падения.
Но он никогда не скажет тебе: «зайди позже» или «я занят» или «не сейчас». Он протянет к тебе руки, назовет по имени. Ты забираешься к нему на колени, улыбаешься или хохочешь, прижимаешься спиной к широкой груди, устраиваешься, будто в самом удобном в мире кресле. Маленькая ручка взмывает вверх – вжих. Стянул с деда очки и пристраиваешь на свой нос, заляпал пальчиками стекла.
Дед тихо покачивает тебя на коленях и приговаривает: «Тимо-о-ша, мой Тимо-о-ша…»