Медовый пьянящий запах разнотравья густо висит над покосом. Птицы примолкли от жары. Только кузнечики непрерывно стрекочут. Цыкают в траве, ласково строжатся - как мать, шёпотом, на всколыхнувшегося во сне младенца: «Чи-чи-чи».
Настойчиво. Бережно. Убаюкивающе.
Земля волнами парными дышит под раскалённым солнцем. Нет ни ветерка, ни дуновения. Вдали, у горизонта, рыхлые тучи собираются в густое чёрное одеяло. Чувствуется, скоро будет гроза: вволю намилуется земля с небом.
А пока - марево. Нега. Истома.
Где-то там, ближе к лесу, река лежит широко и раздольно. Распласталась вольготно. Дышит глубоко влагой и свежестью. Замирает иногда пучеглазым отражением стрекоз в тихой складке прибрежной заводи. И любуется всем вокруг.
Млеет. И не спешит. Ни-ку-да.
***
- Сенька! Шелимец! Не на ту ягодку ты смотришь. На кой тебе эта Прасковья – глаза коровьи?
- Ну, мам.
- Чаво, мам? Что, думашь, не знамо мне, куда бегаешь? Вон, в вихрах сено принёс. И довольный, как кот на масленицу, только что не мурчишь.
- Так то сено с покоса.
- С покоса? И чаво? Косил? Али граблями своими её хорошо подгребал?
Семён покраснел и насупился. Мать вытерла руки о фартук. Поставила перед сыном тарелку с борщом и сковородку с картошкой и шкварками.
- Ешь. Лук будешь?
- Не.
- Знамо, что «не». Опять целоваться навострился. Срамота. Не позорил бы девку. Да и не пара Проська тебе. Лучше б к Настасье присмотрелся. А?
- Мам, что ты в борщец добавляешь? Вкусный. Ни у бабы Нюры, ни у кого такой не ел.
- Немного воды, да юморка туды! Ишь, вкусный ему. Ты мне зубы не заговаривай, хитрован.
- Хватит, мам.
- Чем тебе Настасья не пара? На лицо пригожая. Глазки - смородинки. Щёчки - яблочки наливные. Заглядение. Булочка свежая. Сама ладная. Девка - кровь с молоком. Работяща. В руках всё горит. Как сыр в масле с такой кататься будешь.
И закваска у неё хорошая, правильная: семья – большая, крепкая, ладная, дружная. Братовья все крепенькие хлопцы, как груздочки: и не видать их особливо, не выпячиваются, на глаза не лезут. А случись что, сразу все на подмогу придут. Чем не родня?
- У Настасьи твоей язык крапива.
- Ну и что? С тобой так и надо. Ты ж у меня тюлень. Тебе, чтобы шевелился, слово ядрёное, забористое требуется: с утра для разгону, в обед для подгону, к ужину для угомону. Аккурат такое, как у Настасьи: чтобы, как хрен, до костей пробирало… С Проськой со своей закиснешь. У неё, вон, каша во рту стынет. А Настёна – пусть девка с перцем, но и с сердцем. С настоящим сердцем. Чего молчишь?
- Важная она, с гонором кандибоберным: строит из себя. И изюму в ней перебор: мудрёная больно.
- Лишний осыпется, а нужный к Пасхе, к куличам, в самый раз будет. А может, ты её хаешь, что не по зубам она тебе: видит око, да зуб неймёт?
- Спасибо, - буркнул Семён и вылетел из-за стола, так путём и не пообедав.
Услышал только вдогонку материнское: «Куда тебя понесло, неслух? Гроза вон надвигается…
И в кого ты только такой у меня? Говори - не говори, всё без толку. Хоть бери этого упрямца за шкирку, на мясорубке прокрути да заново слепи! Может тогда что-то путное выйдет».
***
Вдали, у горизонта, рыхлые тучи собрались в густое чёрное одеяло. Спрятали под собой солнце. Чувствуется, скоро будет гроза: вволю намилуется земля с небом.
А пока - марево. Нега. Истома.
_______
Источник фото: Интернет.