Виктор Чайка
ЯД БЕЗ ПРОТИВОЯДИЯ
Политический детектив
(первая часть)
1.
Когда же я встретился с Женей Перфильевым впервые? Пожалуй, в самом начале перестройки. Он тогда, по сути, был « шестеркой» у одного крупного чина, подавал нам кофе и соки. Однако за этой ширмой уже тогда скрывался довольно жесткий и серьезный мужчина, как истинный самец присматривающийся к большому бизнесу и высокой политике.
Никакой запоминающейся внешности у Перфильева вначале не было, ведь только большие деньги гораздо позже придали ему кое-какой лоск. Правда, шуток в этом косматом чудовище уже тогда была уйма. И мы закорешивали. Видно, Женьку подкупило то, что я его «рассмотрел». Он всегда старался так подделаться в тон моему разговору, чтобы я в свою очередь почувствовал собственное могущество и стать. Подобно птицелову, он так удачно повторял мои политические трели, что захотелось немедленно ввести его в высокие кабинеты. Опасная эта игра ничем хорошим для меня не закончилась: когда Женька обошел меня и в карьере, и в капиталах на целый корпус, он продолжал играть роль моего личного эпигона, для чего водил меня в несусветно дорогие рестораны и напаивал до свинячьего визга…
В принципе это была довольно приятная для меня игра, но только, когда Перфильев начал создавать самую крупную на Украине сеть бензиновых заправок с обслуживанием «фул» и предложил мне возглавить эту сеть да еще заполучить очень увесистый пакет акций этой кампании, я вдруг понял: мы уже давно с Женькой не друзья, а неравные партнеры.
Помню, мы завтракали у него дома, когда все это вдруг произошло. Завтрак был довольно странным: обжигающая баранья шурпа и бутылка «Абсолюта». Получив предложение стать президентом «Ойла», я впервые взглянул в упор на Евгения и только теперь заметил, как он вырос за эти годы. Прямо вымахал вслед за своей безразмерной трехэтажной квартирой в центре (в доме, кроме него, нашлось место только для западного посла и одного крупного уголовного авторитета). Охрана этих трех жильцов весело патрулировала по окружающим улицам, наводя ужас на интеллигентных прохожих. Правда, полысел Женька до основания. Резко похудел на модных немецких курортах, килограммов двадцать сбросил, не меньше. Наконец, приобрел солидное и уверенное в себе лицо. Не мог не броситься в глаза и дорогой с иголочки прикид от «Версаче»: дорого даже для лорда. Он превратился в нувориша, причем не стеснялся этого, и это мне не понравилось в нем.
Богатый и веселый, но какой-то недолговечный, как цветок в тундре. В то же мгновение я прозрел: что-то у Женьки не в порядке, и он хочет купить меня кушем, чтобы я защищал его пошатнувшиеся - где-то у бульдогов под ковром - дела, используя свои старые связи (почти никто из нуворишей так и не научился строить долгоиграющие отношения ни с друзьями, ни с врагами). Он, пожалуй, больше играл в успешного олдермена, чем был им. Нетрудно было заметить, как обходил он в разговоре любые финансовые вопросы, как будто боялся тех грязных денег, которыми полным полна коробушка у всех новых русских. Между тем мои финансы он изучил наизусть, в том числе те их источники, которые даже я сам порою не хотел вспоминать (во времена перестройки смешались в кучу кони и люди, а чистоплюи были не в цене). Я, считая себя тактичным человеком, ни разу не выдал в разговоре свое недовольство такой его ненормальной осведомленностью: ведь Женя, я это хорошо знал, был связан во многих бизнесовых темах с КГБ и криминалом. Впрочем, я не сомневался и в том, что мой друг Перфильев с громадным удовольствием избавился бы от этих кошмарных партнеров. Возможно, что в этом он как раз и рассчитывал на меня. Негласно мы давно обходили в разговоре любые скользкие темы, что, в общем-то, и означало начало кризиса в наших отношениях.
Наконец, Женя попросил меня ответить на его предложение:
- Так ты хочешь или нет стать президентом «Ойла»?
- Что? Не даешь мне даже подумать? – не стал я прятать некоторые свои сомнения.
- Неужели ты мне больше не доверяешь? – насторожился Перфильев, как будто всю жизнь со мной детей крестил.
- Ну, что ты все ставишь с ног на голову?! Ведь ты предлагаешь мне, по сути, состояние. Надо хорошенько подумать, справлюсь ли я? - гнул я свою линию…
Женька поудобнее устроился в английском кожаном кресле цвета переспевшего абрикоса, закурил кубинскую сигару и наглухо замолчал.
Теперь уже я занервничал: действительно, предложение было и лестным, и выгодным. Что же делать? Пауза затягивалась. Только нахально скрипел снег за окном под ножищами трех эшелонов охранников, среди которых были и морские пехотинцы посла, и бывшие кагебисты, приставленные к Женьке его начальником охраны, генералом в отставке, и примитивные бандюганы, щеголяющие на посту золотыми цепурами и перстнями.
- Давай еще раз и начистоту! – решил я вслух подумать. - Да, я не готов немедленно что-либо решать. Боюсь, что я уже слишком стар, чтобы прыгать с Моськи в воду (я невольно вернулся к своему сленгу первых дней знакомства с Женькой, когда он просто ухохатывался с моей привычки перекручивать пословицы: не пилите, мол, сук, на которых сидите; или: кобыла з возу, бабе легче). К тому же, у меня уже есть неплохие сбережения, и пенсия мне пока не нужна. Кроме того, мне нужно время, чтобы замести старые хвосты, не оставляя при этом пальчиков. Я уж не говорю о моих честолюбивых планах.
- Так ты по-прежнему собираешься баллотироваться в Президенты? Это дело! - тут же оживился Перфильев.
- А что если ты сегодня просто погорячился, - я никак не откликнулся на лакомую для него тему разговора и продолжал гнуть свою линию. – А завтра ты сделаешь вид, что этого разговора не было. Ты ведь уже не раз соскакивал с очень серьезных предложений. Вспомни хотя бы наши планы относительно корпорации «ИГРА» в 93-м году! Я не хочу больше переживать из-за коммерческой ерунды! Пережить Брежнева, Горбачева, трех президентов и криминальные разборки, чтобы опять начинать жизнь с нуля?! Да я ни хрена не понимаю ни в сортах бензина, ни в твоих проблемах, которые ты к тому же от меня тщательно скрываешь!
- Так что нашей дружбе конец? – вспылил Женька, который, как все дилетанты, мечтал поставить мат одним шахматным ходом.
- Во всяком случае, мы пока еще не будем с тобой жить по принципу: ты начальник, а я дурак! – мы оба улыбнулись. - А твое желание записать меня в свою команду мне понятно и приятно. Тот же Пантелей Остроконечный, чтобы ты знал, предлагал мне только подъемных два миллиона долларов наличными. А кэш – это король!!! Но я ни у кого не хочу быть младшим компаньоном.
- Почему? Я то ведь спокойно проходил у тебя в младших партнерах. И не один годок! – Женька говорил уже потише и скорее с интересом, чем с обидой.
- А время тогда было не такое жуткое. Теперь же страна вся в перевернутом состоянии, и миллионеры живут не дольше крыс, - я знал, что этих толстосумов довольно легко запугать досужими и абстрактными разговорами о некоей опасности. Главное начать такой разговор, а дальше нувориши сами все додумают, вечно опасаясь как притязаний своих собственных ненасытных наследников, так и мести родственников тех, кого в силу своего звериного сребролюбия обобрали-потеряли по пути на Олимп.
- Да, я знаю: ты не любишь суетиться, - Женька окончательно сдался и подобрел, вернувшись в стойло старых наших отношений. – Ну, хорошо. Давай делать «Ойл» пятьдесят на пятьдесят. И учти: я еще никому в жизни не предлагал такую долю. Оценим тебя самого и твои связи, например, в двадцать миллионов долларов. Свою долю я вношу живыми деньгами, плюс ты президент компании, главный бухгалтер – мой.
Так по-утреннему неприятный разговор вдруг вошел в приятное русло. Первый раз за многие годы кто-то оценил меня в такую приличную сумму. Я довольно крякнул и залпом выпил полную рюмку черносмородинового «Абсолюта».
- Одно не пойму, - продолжал наступление Женька,- как ты удосужился потерять доверие Президента, к которому ты всегда ногой открывал двери. Почему он выбросил тебя на мусорную свалку, блин? Не цените вы, белоручки, легко достигнутых вами вершин. Вот ты задумывался когда-нибудь, из какого дерьма поднимался твой друг Перфильев?
- Честно говоря, нет.
- Так вот что б ты знал: перед тобой сидит круглая сирота, закончившая ФЗУ и понюхавшая парашу!
Я слегка удивился. Ведь интеллигентская закваска Перфильева напрочь исключала уголовное и вообще неблагополучное прошлое. Я всегда думал, что он – кондовый технарь, то есть человек, закончивший крепкий институт, а не фабрично-заводское училище.
- Институт я заканчивал заочно, когда пахал в лаве, - достаточно лаконично продолжил Перфильев свою то ли исповедь, то ли рекламную паузу (что-то наподобие «Приобретайте Уголовный Кодекс как самый полный прайс-лист экстремальных развлечений»).
Видно, легкое удивление на моей физиономии вконец развеселило Женьку, и поэтому он начал меня перекривлять:
- Не всем же звезд с неба хватает! Никита Разумовский! Да ты знаешь, что само твое имя и фамилия – это уже брэнд успеха! С кем ты – на того благосклонно или хотя бы заинтересованно смотрит сам президент. Пока ты флиртуешь с сильными мира сего и фланируешь по дворцовым паркетам, мне приходится пахать, как лошади!
- А ты уверен, что мне не приходилось пахать, как лошади?
- Ты отличник и этим все сказано. А я двоечник!
- Ну, этого сегодня уже можно не стыдиться, - успокоил я Перфильева, которому утренняя водка явно на пользу не пошла.
Женька, похоже, опять стал кипятиться:
- Мне очень хочется, чтобы ты хоть раз побывал в моей шкуре. Это сегодня я загребаю деньги лопатой. Но по сути ведь это случайные миллионы. За банкротство корпорации «ИГРА» со мной еще могут расквитаться, и, поверь: ты никогда не пожалеешь, что не попал в 93-м в ту темную историю.
Перфильев просто задыхался от эмоций. Видно, он серьезно решил на меня поставить как на антикризисного менеджера и потому пытался меня дожать всеми доступными ему методами.
- Ты продолжай, продолжай! – покровительственно улыбнулся я ему в ответ. – Об одном прошу: не вздумай меня шантажировать. У меня в жизни произошло много такого, от чего бы я рад отказаться и даже отречься, но не было ничего такого, за что ты смог бы меня водить, как быка на веревочке.
Женька вдруг скис:
- Собственно, меня просил поговорить с тобой Леха Колхозов. Он почему-то уверен, что у тебя такие большие финансовые аппетиты, что ты не сможешь отказаться от столь заманчивого предложения. – Перфильев резко распрямился и вдруг повеселел, видно, почувствовал мой перепуг: Колхозов и его темные делишки были не самыми лучшими воспоминаниями в моей жизни.
Я ответил Женьке после долгой паузы: «Вообще-то я хорошо знавал Колхозова в прошлой жизни. Между прочим, он сам часто говорит о том, что он мой должник. Кстати, впервые вижу миллиардера, который помнит чьи-то былые заслуги».
- Ну, на эту его туфту ты не сильно ловись, Никита! Не стоит. Этот старикашка, когда тебе улыбается, то обязательно в это время у себя за спиной точит на тебя свой острый нож.
- Знаешь, с Колхозовым я как-нибудь сам разберусь. Он как-то по случаю открывал мою Книгу Судеб, знает, что меня ждет дальше, а потому ссорится с такой перспективной персоной не пожелает, - я самоуверенно попер буром: для дальнейшего разговора мне нужна была передышка, и я решил развести Перфильева его любимой астрологией. Но на этот раз фокус не удался, потому что Женька был настроен поскорее закончить разговор.
- Ну, раз знает, то ссориться действительно с тобой не будет. Я вообще-то в ваши отношения с Колхозовым влазить не собираюсь, Никита. Но хочу, чтобы ты знал: водка «Боярская», которой Леха наводнил СНГ, больше неконкурентоспособна, и он решил полностью окунуться в девелоперский бизнес, перепродав в Америке кукурузные поля и спиртзавод лохам из последней волны эмиграции, – по радостному голосу Перфильева можно было подумать: он безумно рад, что в нашем краю вечнозеленых помидоров и непуганых браконьеров появился такой колоритный персонаж как Колхозов, известнейший партнер многих президентов по теннису и крупнейший воротила теневого бизнеса, герой той эпохи, о которой народная мудрость сказала так: «куй железо, пока Горбачев».
- Так ты, Женька, решил, что мы теперь втроем будем работать? Ты. Я и сам Колхозов?
- Ну, да, конечно, - скривился Женя, уже предчувствуя мой резкий отказ.
2.
А потом в силу характера и многих других причин я уехал на полтора года во Францию. Это были мои университеты. С Перфильевым – никаких контактов. Даже когда он приезжал на пару дней в Париж и оставлял мне на автоответчике пламенные послания, я не откликался, до того мне надоели бесконечные возлияния, причитания и шопинги старых приятелей из «совка». Да и вообще, я в принципе не любил вникать в чужие секреты и никогда никого не посвящал в свои тайны. Ведь с помощью обывательской «дружеской» зависти и болтовни легко загубить свою, пусть даже очень счастливую жизнь (во всяком случае, шансы на счастье вне круга друзей всегда сохраняются). Да и Женька без меня вовсе не скучал, купаясь, не утопая в тривиальных ласках своего нищего окружения, жаждущего нажить у него на службе денег и хорошее пропитание: у его водителей и охранников за эти годы стали такие толстые морды, что не влазили в экран телевизора (я иногда смотрел по спутниковому телеканалу репортажи со своей несчастной родины).
И вот солнечный февральский день в Лондоне. В Гайд-парке цветут, как оголтелые, абрикосы. Я прогуливаюсь аллеями парка, время от времени добавляя к этому кайфу рюмочку настоящего шотландского виски. Только вчера я поселился в любимом отеле «Дорчестер», а уже сегодня утром получил вместе с утренним номером «Таймс» послание от Перфильева: «Нужно срочно встретиться. Предлагаю погулять вместе в Гайд-парке после полудня. Женя».
Я, конечно, немедленно отправил Перфильеву ответ (номер его лондонского факса был на верхней кромке его немногословной записки): «Как ты меня нашел? В Гайд-парке буду!»
Ничего удивительного в такой средневековой переписке я не находил. Мобильные телефоны «новых русских» в Европе тотально прослушиваются, и избежать публичности нельзя. Можно лишь выражаться покороче, а лапидарнее факса только пистолет Макарова…
Поскольку переписка с Перфильевым изрядно испортила мне аппетит, ни знаменитые восточные блюда в ресторане «Дорчестера», ни лучший в Лондоне гриль больше не прельщали меня. И я решил потрудиться.
Первым делом я позвонил своему дружку из ГРУ Альфа Ивановичу Пальму, на телефоне которого всегда стоял специальный детектор, обнаруживающий «прослушку».
- Нас пишут, мой друг, - без обиняков заявил Альфа Иванович, который любил по пьяной лавочке рисовать на замызганной бумажной салфетке какого-нибудь кабачка полную карту Германии. Причем рисовал он с завязанными глазами.- Что там у тебя случилось в туманном Альбионе?
- Старые друзья назначили мне встречу в Гайд-парке сегодня после полудня, - отчеканил в свою очередь я, зная стиль мышления этого конкретного человека, ставшего мне приятелем по чистой случайности во время пребывания на Олимпе власти.
- Ну, что ж, если хочешь, мы тебя подстрахуем, Никита, - проскрипел не без удовольствия Альфа Иванович, который жутко любил оказывать мне услуги (небескорыстно, конечно).
И вот теперь у меня на подозрении двое милых старичков, которые уже второй час распивают литровую бутылку шотландского виски на террасе единственной кафешки Гайд-парка, внимательно осматривая прохожих. Такие седовласые ветераны, как правило, в высоких чинах, может, еще не пропили былое величие КГБ и всегда были готовы услужить тем, кто со щитом, а не на щите. Благодаря этой подстраховке я был далеко не так неспокоен, как, вероятно, хотелось Перфильеву в этот момент. И вот ко мне, наконец, подошел мрачный, как туча, олигарх в плотном кольце охраны. Он опоздал всего-то на пару минут (Женя всегда был человеком с пунктиком, но не без пунктуальности).
Конечно, Перфильев меня сильно удивил. С нашей прошлой встречи прошло всего пара лет, а Женька, казалось, постарел лет на десять. Передо мной оказался выцветший мужик, которому далеко за пятьдесят, с трясущимися ручонками и неуверенными движениями. Угроза, которую он ощущал во всем мире вокруг себя, казалось очень реальной: Евгений Александрович, по-моему, никогда так часто не оглядывался по сторонам. От Перфильева исходил тлен страха и смерти, а не запах трудового пота, азарта и животной страсти к обогащению, как было в молодости. Тогда у него было много желаний и мало страха, а теперь – явно наоборот.
Сегодня Перфильев был одет, как узник перед гильотиной: узкое черное пальто «а ля лорд» совершенно не вмещало его коренастое тело. Никогда раньше не подумал бы, что Женя способен так сильно испугаться. Видно, спать на деньгах, действительно тяжело.
Впрочем, вначале мы разыграли целый спектакль радостной встречи, а потом, усевшись на предусмотрительно арендованные его охраной шезлонги, согрелись глотком нашего любимого виски «Чивас» двадцатичетырехлетней выдержки (в ручке моего зонта были предусмотрительно вмонтированы две рюмочки и бутылочка). Традиционная болтовня старых закадычных друзей долго мешала нам выяснить причину этой неожиданной встречи. Могло показаться со стороны, что вот так легко и приятно мы общаемся каждый божий день, а лондонский Гайд-парк – обычное место наших свиданий. Звероподобные охранники Перфильева, веером гулявшие по всей округе, наводили страх на детишек и их мам, на принцев крови и их собачек. Скоро в парке, кроме нашей компании и изрядно подвыпивших старичков от Альфы Ивановича, не было никого. Впрочем, мой покровитель из разведок правильно все рассчитал: старички, кивавшие друг другу головой во время пьяного разговора, как два болванчика, совершенно не заинтересовали охрану Перфильева.
Как выразился Евгений Александрович, теперь в гордом одиночестве можно и поговорить. То есть самых опасных в этот момент в Гайд-парке людей, ветеранов десятков необъявленных войн, он как бы и не заметил.
- Ты спросишь, Никита, зачем это я приехал к тебе в Лондон на свидание без приглашения? И потом скажешь: незваный гость хуже татарина!
- У тебя, Женька, всегда были барские замашки.
- Это как?
Я хотел, было объяснить, что барские замашки – это наглые повадки, характерные для нуворишей, но передумал: больно резкий и тяжелый разговор нам предстоял, это было уже видно. Как научил меня однажды один авторитет, во время деловой ссоры не говори «ДА», не говори «НЕТ», не говори ничего. И я быстро нашелся:
- Вот приедет барин, барин нас рассудит. Вот что я имею в виду, господин-товарищ барин!
Немного сбитый с толку Перфильев, тем не менее, продолжал:
- В моих делах так все запуталось, что я боюсь, как бы и тебя не зацепило. Боюсь, как бы ты, соколик, не пострадал.
- Неужели кого-то волнует судьба бывшего высокопоставленного чиновника в нашей гордой элите?- пока мне ничего не оставалось, как отшучиваться. Про себя я мучительно вспоминал последний разговор с Перфильевым несколько лет назад, когда он неожиданно попросил свести его с высшими чинами силовых структур. Что там у него тогда приключилось я так никогда и не узнаю, но трудности он переживал неслыханные, кто-то явно ему угрожал то ли смертью, то ли тюрьмой. По моей настоятельной просьбе помог ему, причем реально помог Пантелей Остроконечный, председатель колхоза, выбившийся наверх, но не потерявший при этом звериной хватки. Больше я не мог вспомнить ничего. Так что, о каких таких общих делах говорит Перфильев, оставалось для меня загадкой. Хотя гремучая смесь из новых денег и старых связей всегда может бабахнуть.
Итак, милая встреча в Гайд-парке все больше напоминала военную операцию, мне приходилось ломать двойную комедию: для Перфильева я изображал закадычного дружбана, а для старичков от Пальма – невинную жертву русской мафии.
Вообще, начало разговора мне очень не понравилось. Не выдерживая такого напряжения и не очень доверяя слишком усердно клюкающим вискарь старичкам, я извинился перед Женькой и позвонил прямо при нем с мобильного телефона Пальму в Москву:
- Привет, дорогой, - поздоровался я, не называя собеседника.
- Неужели твоя встреча уже закончилась? – в свою очередь отбросил в сторону приличия Альфа Иванович.
- Что у меня в жизни произошло, о чем я не знаю, не ведаю? Почему один мой старый партнер темнит, но при этом явно хочет меня взять за горло? - я решил не манерничать перед обоими собеседниками, как делают некоторые дамы во время гадания у цыганки в присутствии подружки, рассказывая о банальной измене мужа.
- А ты что испугался перепуганного Перфильева? – захохотал бесстрашный Пальм, который легко переступал через чужие жизни и мало ценил свою собственную.
Я едва сдержался, чтобы не обложить его матом.
- Не беспокойся, Никита. Мои ребята с литровой бутылкой виски – это знаменитые стрелки, лучшие из оставшихся в живых. У них есть насчет тебя все нужные инструкции, и, если понадобиться, они перестреляют перфильевских громил за двадцать секунд, как куропаток. Главное – не торопи события, и ты, как всегда, выйдешь сухим из воды.
- С кем это ты болтаешь? – насупился и без того черный от тревог Перфильев.- Отложи в сторону свой мобильник, пожалуйста.
Я уже намного спокойней посмотрел Женьке прямо в глаза. Как я окончательно убедился, жертвой каких-то происков и интриг сегодня должен был стать явно не я.
- Евгений Александрович, - как можно официальней начал я деловой разговор,- Вы так неожиданно появились в Лондоне, что я был вынужден навести кое-какие справки.
- Это ты неожиданно появился в Лондоне, - хмуро бросил мне в ответ Перфильев.- И именно со дня твоего приезда у меня начались неприятности: британская полиция арестовала директора моей фирмы «Ойл», который полгода прятался в Кингстоуне от Интерпола.
- Да, очень странное совпадение,- согласился я.- Но ведь ты же не думаешь, что я участвовал в операции по разгрому твоего «Ойла»?
- Честно говоря, я уже не знаю, что я думаю, - погрустневший Перфильев изрек эти слова со странной интонацией угрозы в голосе.- Только ты один во всей Европе знал подробности создания и финансовую начинку этой корпорации.
- Ну, ты даешь, Женька!- я искренне возмутился.- Во-первых, ты мне ничего об «Ойле» подробно не рассказывал, а, во-вторых, я даже не знаю фамилии твоего директора, меня это в принципе не интересует.
- Фамилию его ты знаешь очень хорошо. Тарабарский. Наум – это ведь твой однокурсник?
Да, этого я, действительно, не просчитал. Когда перестаешь общаться с кем-то из институтских друзей, никогда не знаешь, где впредь кто-то из них всплывет. Например, Наума Тарабарского я последний раз видел на своей пресс-конференции в правительстве лет десять назад. Он очень шустро бегал по залу с телекамерой на плече. И вдруг он – директор корпорации «Ойл»!
- Наум пришел ко мне с твоей письменной рекомендацией, написанной на счете твоего любимого парижского ресторана «Лясер», - продолжал свою обвинительную речь Перфильев.- Ты рассчитался своей персональной золотой карточкой «Американ экспресс» за порцию сырых трюфелей за пятьсот баксов и, как всегда, за дюжину бутылок шампанского «Вдова Клико». Я, кстати, попытался тогда отыскать тебя в Париже, но безуспешно. А теперь твой протеже сдал меня по полной программе. Он дал по «Ойлу» такие показания, что гнить бы мне до конца жизни в английской тюрьме.
Мне было о чем задуматься. Проделки с фальшивыми рекомендациями на ресторанных счетах были в стиле Пальма и подобных ему людей, обожавших больше всего на свете подделывать документы и прыгать на ходу из поезда. «Небось, еще и вином счет из «Лясера» хорошенько заляпали для правдоподобия, мерзавцы»,- подумал я и решил сыграть ва-банк.
- Слушай, Перфильев, твою мать! Не посылал я тебе никаких рекомендаций из Парижа. Чтобы доказать это, достаточно вызвать сегодня на стрелку по скайпу этого самого Тарабарского. Я через своих адвокатов это мигом устрою. Я требую очной ставки, точнее заочной!
- Спасибо за идею, кореш, - недобро ухмыльнулся мне в ответ Перфильев.- Проблема только в том, что Тарабарского больше нет с нами. Он выбросился сегодня из окна во время допроса и разбился насмерть.
Я невольно вздрогнул от горя и боли. Долго-долго молчал. Но, чтобы избежать перестрелки перфильевских костоломов с пальмовскими снайперами прямо в Гайд-парке, я засунул свои эмоции куда подальше и продолжил поиск компромисса:
- Это все-таки твой бизнес, Перфильев. Это твое стадо. Так ты и следи за ним получше, а не ищи оправдания в чьих-то рекомендациях, тем более фальшивых. Я хотел спрятаться в Париже не от тебя, а от себя. И мне это удалось, Женя. Я напрочь отошел и от дел, и от делишек. Выходит, что каждый мой друг детства или юности, который каким-то образом проникнет в твою фирму, будет доставлять и себе, и мне столь крупные неприятности?
- Дурак ты, Никита!- закричал Перфильев.- Это не я убрал Наума Тарабарского. Хотя я, конечно, не ангел. Но именно сейчас смерть Тарабарского мне не выгодна. Я, как и все истинные бизнесмены, шел в коммерцию не для того, чтобы убивать. Это идеология совка убивает людей, а не киллеры. Идеология, воспитавшая ненависть к богатым!
- Ага! Ты еще скажи, что всю жизнь боролся с полицейским государством и диктатурой пролетариата, - после смерти Наума во мне надолго, если не навсегда поселился бес черного юмора, - Но ты еще забыл про одну причину скоропостижного финала, типичного для нашего бизнеса: жадность!
- Ну, во всяком случае, я никогда не был жадным. Кроме того, я никогда долго не думал, когда приходилось выбирать между стаей сторожевых псов и свободными людьми, - Женька вдруг стал предельно откровенен.
- Моральный ты мой!- сказал я.- Вообще-то я собираюсь за Тарабарского отомстить.
Лицо Перфильева перекосилось от радости:
- Тогда нам пока по пути. Тарабарский собирался по совету моих адвокатов изменить свои показания в мою пользу прямо в суде. Его ликвидировали те, кто уже давно охотится на меня. Сначала они совратили Наума деньгами, внедрили в «Ойл», потом подставили под арест и заставили дать признательные показания, а теперь убрали, как мусор. Ведь теперь по всем делам «Ойла» буду отвечать именно я. И если меня посадят, то кому, по-твоему, достанется мой бизнес?
- Тем людишкам, которые убили Наума!- я почувствовал, что мы, наконец, нащупали с Перфильевым хоть какую-то твердую почву под ногами и решил его заболтать.- Ты знаешь, меня всегда возмущала безнаказанность зла. Взять, к примеру, моего любимого писателя Алексея Толстого. Это тот, который написал «Гиперболоид инженера Гарина». Так вот. Его родное поместье, на котором он вырос, купил некто «почтарь», то есть мужик, который удачно ограбил почту, отсиделся на дальнем хуторе десять лет, чтобы минул срок давности, а потом достал из укромного местечка денежки, да и начал скупать элитную недвижимость…
- Чего ты ко мне с этим почтарем пристал?- окончательно перешел на грубый тон разговора Женька.- Я, брат, стал вором такого масштаба, что меня теперь уже на десять лет никуда не спрячешь.
- Самокритично, брат, но глупо, - я не смог сдержать улыбки.- Расскажи все-таки поподробнее, как ты с твоим то опытом повелся на фальшивую рекомендацию?
- Ты же знаешь, Никита, что у нас в нефтяном бизнесе большинство менеджеров живут год-два-три. Текучка ужасная. Тут Перфильев сделал большую паузу, внимательно изучая мое лицо.- Ну, и понимаешь, меня устраивало в Тарабарском то, как он ловко подделал твою рекомендацию: вообще, он был настоящим гением и настоящим пахарем, его не пугала ежедневная работа до полуночи, без отпусков и выходных. Он вмиг превратился в крупного трейдера. Я присмотрелся к его прибылям уже на первых операциях и думаю: эта голова с его эрудицией и хваткой мелочишкой заниматься не будет, он создан для большого бизнеса! Клюнул я и на то, что он настоящий – еще советский - кандидат наук. А кончилось тем, что Тарабарский меня до нитки обобрал: одним ударом пятьсот миллионов долларов украл и скрылся.
После этого я решил много с Женькой не спорить, хоть и знал Наума как честнейшего человека. Деньги не Бог, а полбога есть. Кто бы ни обчистил Перфильева, это был злой гений, погубивший и Женьку, и Тарабарского. Да, Женьку сегодня интересовали только его деньги и его бизнес, а не чьи-то жизни: поэтому я и перестал давным-давно общаться с такими «новыми русскими».
- Давай так, Перфильев, - я осторожненько потащил его за своими рассуждениями. – Ты не оракул, и твои подозрения нужно еще доказать.
- Да не собираюсь я ничего доказывать! – опять вскипел Женька, вдохновляемый, видно, своей звероподобной охраной и пустынным парком (я давно заметил, что хорошо вооруженные люди ведут себя агрессивно, как первобытные дикари ).
- Неужели ты не понимаешь, что твои враги опять заставляют тебя совершить очередную ошибку?
- Мою ошибку очень легко сформулировать: я беден, как церковная мышь!
- Женя! Не преувеличивай! Кто хоть однажды заработал миллион долларов, тот всегда заработает следующий миллион. Как говорит моя любимая, никогда княгиня не будет прачкой.
- Возможно, Никита, ты не врубаешься: у меня дыра в бизнесе в пятьсот миллионов долларов! Я живой труп!
- Неужели после стольких лет успешной коммерции ты банкрот?
- Разве с моими оборотами что-то можно определенно посчитать? Наверное, только мои враги, которые сначала внедрили, а потом убили Тарабарского, знают теперь мой баланс наверняка.
- Тогда кончай темнить, Женька. Кого ты, кроме меня, подозреваешь?
Быстро вечерело, и Женька застегнул на все пуговицы свой френч, словно намекая на окончание откровенного разговора: доверять мне он больше не научится никогда.
- Хватит, Никита, на сегодня хватит. Мы так давно не виделись, что ты меня расколол, как орех. Я отвык от твоих методов разговора, а ты и рад. Я даже не помню, как я собирался закончить сегодняшнюю встречу. А ведь вопрос по-прежнему стоит о моей жизни и смерти.
- Хотя бы намекни о своих дальнейших планах!
- Ни за что! – решительно отказался Евгений Александрович.
- Как же в таком случае прикажешь доказывать свою лояльность старому другу?
Перфильев изучающе посмотрел в мои глаза и расхохотался:
- А это ты спроси у вон тех двух старичков!
Каким образом этот нервный толстосум расшифровал двух лучших по эту сторону Ла-Манша агентов, я так никогда и не понял (видно, Женька все же существенно улучшил в разгар кризиса собственную службу безопасности, укрепив ее бывшими сотрудниками госбезопасности, которые нафаршировали свои и его уши отменными скрытыми микрофончиками). Мое настроение окончательно испортилось: впервые в жизни Гайд-парк не радовал меня своими классическими очертаниями.
- Похоже, Перфильев, у тебя мания преследования.
- Вполне возможно. Во всяком случае, эти симпатичные отставники больше не смогут подслушивать наши с тобой разговоры. Следующую нашу встречу я организую в своем лондонском офисе в условиях полной конфиденциальности.
Я был не против, потому что знал: следующей встречи не будет (терпеть ненавижу толстомордых и толстокожих нуворишей, которые пытаются сесть тебе на шею). Но сказал я, конечно, совершенно другое:
- Ты хочешь сделать меня своим партнером по несчастью?
- Да, потому что мне всегда нравилось, как ты писаешь внутри палатки!
- А ты по-прежнему не расстаешься с мемуарами Рональда Рейгана?
- Это ведь твой подарок, Никита! Ты уже и позабыл, как втравил меня в политику? Помнишь, ты достал эти мемуары из портфеля, будто ты не расстаешься с ними ни на минуту?!
- Ага, Женька, помню: ты тогда был беден, как церковная мышь, и готов был заниматься или политикой, или разбоем на дорогах.
- Точно! И ты с барского плеча подарил мне эту книжуленцию, прибавив для тупых: «Если ты, Евгений, не занимаешься политикой, то скоро политика займется тобой!».
- И что с того?
- А то, Никита, что твоя хваленая политика уже занялась мной вплотную.
- Надеюсь, что не я тому виной? Мы так давно не виделись, что я, честно говоря, удивлен твоим сегодняшним напором.
- Не удивляйся, друг, - Женька Перфильев опустил плечи и как-то резко скис.- Мы с тобой полжизни проползли вдвоем по колючей проволоке на брюхе. И был момент, когда я подумал: вот оно – Эльдорадо.
- Ты туда попал уже без меня, Женя! Хотя сегодня понятно, что ты, оказывается, промазал!
- Если ты посчитаешь все мои реальные бизнесы, то поймешь: я был совсем рядышком от Эльдорадо, - очередной раз гордо надулся этот новоявленный Рокфеллер и холодно пожал мне руку на прощанье.
3.
Итак, мне не оставалось ничего иного, как срочно вызывать на стрелку Альфа Ивановича Пальма, который мог быстро, хотя и не безвозмездно, прояснить ситуацию. Не забывал я и о том, что этот тертый калач часто сам создавал проблемы и сам их решал. Еще во время тяжкой многочасовой беседы с Перфильевым я вдруг сообразил: Пальм наверняка уже летит ближайшим авиарейсом на Лондон. Я хорошо знал повадки старого прохиндея. Тот факт, что Альфа Иванович, не задумываясь, легко укокошил бы любого коммерсанта, ставшего ему поперек дороги, я всегда объяснял его коммунистической закваской. Или, может, великие злодеи расцветают при любой погоде и в любой стране, где есть спецслужбы и мафия?
- Ну, что, Никита Батькович, ты, как всегда, струхнул при виде бандитов, попавших в лапы полиции? – сходу пошутил Альфа Иванович, по-свойски входя в мой номер в «Дорчестере» (каким-то образом этот стильный разведчик вмиг открывал электронные замки любой сложности, будто смолоду орудовал с домушниками).
- Крыса, зажатая в угол, прогрызает угол! С приездом, Альфа Иванович! Валяюсь вот на диване, вас дожидаюсь, хочу пригласить в хороший восточный ресторан, тут британские премьеры не гнушаются обедать, - я решил быть максимально вежливым.
- Ну, ты меня чересчур не ублажай, парень. Я эти твои фокусы хорошо знаю. Я вообще хорошо тебя знаю…
Со стороны могло показаться, что это – встреча давних знакомых, скорее всего богатых бизнесменов. На самом деле у меня, одного из немногих выживших во время перестройки пионеров кооперативного движения, никогда не было выбора: я просто вынужден был хорошо относиться к Альфе Ивановичу. Ну, не под бандитскую же было крышу идти или к ментам? При всем при этом Пальм тоже побаивался меня, как карьерного политикана с неизвестным прошлым и будущим. Таких, как я, выскочек, он считал слишком скользкими: мол, не за что особо ухватиться! А уж копал он под меня не годы, а десятилетия! Но не накопал пока…
- Но прежде, чем рыться во всяких там досье, нужно выпить, - резюмировал нашу стартовую перепалку Алфа Иванович.
- Шампанское? Водка? Виски? Коньяк? – я со смаком произносил каждое из этих слов, невольно вспоминая наш совместный с Пальмом рекорды: по 12 бутылок «Муает шандона» на брата в парижском отеле «Риц»; по пять бутылок замороженной до состояния сметаны русской водки под черную икру в женевском «Иран кавьяре»; виски «Чивас ригал», выпитое до последней капли на борту «Фоккера-50», летящего из Венеции на Вену; наконец, незабываемый бенефис ящика нашего любимейшего коньяка «Реми мартен V.S.O.P.» на борту яхты, следующей из Сан-Тропе в Канны. Профессиональный выпивоха Пальм любил колоть нужных ему людишек с помощью хорошо организованного застолья.
- Учитывая сложную обстановку, я предпочитаю чай с ромом, - ответствовал невозмутимый Альфа Иванович.
Тут я нервно закурил. Последний раз на моей памяти он пил чай с ромом, когда мы с ним спешно вывозили отставного премьер-министра с семьей за кордон. Правда, тогда шел густой, как вата, снег (в аэропорту смог приземлиться только непобедимый «Дуглас» из Амстердама, все остальные «эр-франсы» разворачивали в воздухе и возвращались назад в Париж). А нынче в Гайд-парке царственно цветут абрикосы! Выходит, чай с ромом появляется у Пальма не в морозную погоду, а тогда, когда он сам включает мороз! Да, как сейчас помню: Альфа Иванович пьет шестую чашку чая с темным ямайским ромом, а дочки премьера нервно подметают полы аэропорта своими длинными шубами…
- Какого вам рожна нужно от Женьки Перфильева? - за чаем я сразу же перешел в наступление.
Пальм тут же сбросил свою слащавую улыбку с лица:
- Ты, по-моему, совсем оборзел, Никита, в своих заграницах! Это я буду тебе сегодня задавать вопросы! Если ты, конечно, собираешься вылазить из этой ловушки, - булькающий голос стареющего бульдога вдруг зазвучал совсем по-советски (хамский все-таки был строй, хотя капиталы умел концентрировать в одних руках гениально).
Но я заранее решил не обращать внимания на грубость отставного генерал-полковника, мне приходилось от него и не такое слышать. Я продолжал гнуть свою линию:
- Выходит, Женька попал в эпицентр какой-то грязной интриги, а меня уже потом к этому клубку приплели?
Пальм всегда симпатизировал людям сообразительным и поэтому искренне расхохотался:
- Приплести тебя к этой истории удалось бы только в том случае, если бы Перфильев тебя сгоряча убил бы…
- Подставить человека, как живца, видно, в этом и заключается все искусство разведчика, не так ли?
- Ну, да! Ловить людей должна милиция-полиция, а ловить момент – разведка! Ха-ха-ха!
Итак, контакт с юмористом Пальмом был установлен. Теперь для меня начиналась самая продуктивная часть общения с этим скользким типом: кое-что можно было разгадать по выражению его глаз и повадкам (он охотно давал такие «обильные» утечки, если был дружелюбно к вам настроен). А меня он по-своему любил, хотя и «стратил» бы в своих играх, не задумываясь. Он, собственно, до сих пор не переставал про себя удивляться, почему это «Контрэскарп» (таким именем его коллеги кодировали мои прослушки) цел и невредим.
- Так в чем все-таки провинился перед вашей конторой Женька Перфилев?
- Парень решил переплюнуть самого Президента и выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах.
- Что ж, в бандитской стране любой бандит имеет право баллотироваться в президенты. Тем более, что наш старый президент второй раз тянет лямку, если не считать мудреного вердикта так называемого конституционного суда.
- Короче, верхи решили за такие шалости подпалить ему хвост с помощью твоего дружбана Тарабарского.
- Я уверен, что Наума вы использовали втемную, земля ему пухом…
- Да нет, просто долго ли живут люди, которым подфартило на 500 миллионов баксов? Видать, его перед смертью ограбили. И вообще, будем считать, что смерть Тарабарского в этой операции – чистая случайность. Но не скрою – выгодная для нас случайность. А то Перфильев научился по твоему примеру оставлять после себя не «пальчики», а «хвосты». Теперь же он у нас не спрыгнет: будет ему и президентская гонка, и хрен с маслом.
Фатальным получился наш разговор. В душе у меня кипела злоба: и смерть Тарабарского, и гонения на Перфильева вдребезги разбивали придуманный мной гармоничный мир. Кроме того, я был уверен: Пальм многого не договаривает. Он, как всегда, обладает всей полнотой информации, а сюда пришел, чтобы очередной раз попытаться подцепить меня на свой крючок. Его начальство высоко оценивало мои способности в высокой политике, то есть в занятии, от которого меня давно тошнило (причем это была наверняка объективная оценка, ибо люди в отставке, как правило, острят свой ум для повторного служебного использования).
- Давай начнем заново «разбор полетов», мой горячий Никита. Ты знаешь, например, что твой друг Перфильев находится под домашним арестом?
- Нет, конечно. Как же он рискнул появиться в Гайд-парке?
Пальм мило усмехнулся:
- Это я тебя должен спросить, где ты находишь себе таких ловких дружков, да еще и таких денежных? Думаю, британская полиция на самом деле не очень верит в то, что Перфильев так грубо и глупо угрохал Тарабарского. В полиции все-таки не кретины работают. Чтобы успокоить прессу, которая не в меру взбудоражена русскими разборками в центре Лондона, копы начали показательно преследовать Перфильева. А он в свою очередь сегодня подкупил свою охрану и попытался втянуть в эту бадягу тебя. Перфильев, кстати, не исключает, что у тебя были мотивы убрать Тарабарского.
- Ты это серьезно, Пальм?!
- Более чем. Хотя на уровне лондонской полиции этого не понимают, - и подвыпивший Пальм расхохотался в своей обычной манере плотоядного хищника, способного до обеда на все, а после обеда – на многое.
- Ну, хорошо, - я решил не психовать, а спокойно во всем разобраться.- А как ты мне докажешь, что не блефуешь, и что угроза моей репутации честного обывателя действительно существует?
- Перфильев раздобыл у твоих однокурсников сведения о том, что вы с Тарабарским часто ссорились. И, как правило, из-за женщин.
Тут уж пришел мой черед гомерически посмеяться:
- Да вы в своем ли уме, господа? Да, Наум был безумно влюбчивым. И не было девушки, с которой я встречался три дня или три часа, в которую он по-глупому не втюрился бы. Может, из-за того, что он был таким невезучим в любви, ему и везло с деньгами. Тарабарский был научным разработчиком кооперативного движения в СССР, учил будущих олигархов самим основам капитализма и огребал на этом кучи денег.. Сам Горбачов восхищался его кандидатской диссертацией, и это стало его самой лучшей рекламой и рекомендацией. Но он так и остался теоретиком. А я воспользовался его умными предложениями и решил в условиях советской командной экономики зарабатывать на свой страх и риск большие деньги, за что много раз мог поплатиться головой. Перестройка превратилась, как известно, в перестрелку. И чтобы достать бумагу для издания бестселлера «Три секса в день», нужно было сначала врубиться, почему бумага в СССР была … дешевле целлюлозы, из которой производилась (а такие простые истины, как ни странно, не для профессорских голов).
- Кстати, Никитушка, а почему все-таки целлюлоза была дороже бумаги?
- Потому что бумага для ЦК КПСС была не коммерческим продуктом, как целлюлоза, а идеологическим. И потому на газетную и журнальную бумагу выделялись громадные партийные дотации, считайте, что «на бумагу» шли партийные взносы миллионов рядовых коммунистов самой богатой партии в мире – КПСС. Причем, что важнее всего: вся «лишняя» в данный момент дешевая бумага складировалась исключительно в партийных издательствах на случай какого-нибудь партийного съезда. Оставалось «правильно» заинтересовать директоров этих издательств!
- Вот, может, потому, сообразительный ты мой, что ты не побоялся выкупать за взятки у партийных бонз их идеологическую бумагу для своих бестселлеров, Перфильев и считает тебя одним из возможных врагов своих денег, способным и Тарабарского выбросить из окна, и его самого упрятать за решетку.
- Ладно! Воистину Бог карает за злые дела, а Дьявол – за добрые. Считайте, Альфа Иванович, что я по-настоящему испугался. И что теперь? Как мне на этот раз прикажете спасать собственную шкуру? Только учтите, что прыгать с поезда на полном ходу и стрелять из-за угла я так и не научился…
- Для начала расскажи-ка мне поподробнее о Перфильеве.
- Ага! Теперь понятно, какого рожна вам от меня нужно. Ну, во-первых, я знаю, что Женька родом из маленького шахтерского городка. Сирота…
- Знаешь, Никита, я никогда до конца не могу понять, когда ты говоришь правду, а когда паясничаешь! Биография Перфильева, которую ты мне задвигаешь, - липовая. Ты мне лучше о его криминальных и политических связях расскажи, - после этих слов Пальм дернул рюмочку французского коньяка, пару минут смачно покряхтел и продолжил,- впрочем, ты прав в том смысле, что вопросы крови всегда первичны. Байка про то, что твой Женька выходец из самых низов, сирота и чуть ли не алкоголик, поверь мне на слово, всего лишь байка.
- Как так может быть?
- Очень часто, Никита, умные люди не выдают свою истинную личину, что позволяет им скрывать истинные мотивы своих поступков. Вранье – это большое искусство, на которое не каждый способен. Вранье - искусство, с помощью которого можно обвести вокруг пальца самых искушенных людей. Вранье - искусство, которое поможет пройти, где угодно. Вот с помощью этого искусства давным-давно околпачивает тебя миляга Перфильев, который на самом деле активно инвестирует в нашу химию и металлургию те капиталы, которые «старые русские» вывезли во Францию еще после бойни 1905 года. Ибо обладатели этого пятимиллиардного состояния еще задолго до 17-го года предчувствовали экспроприацию экспроприаторов. Среди первых беженцев, кстати, были и сестры царя, что обеспечило на Западе первым после декабристов русским эмигрантам поистине царский прием.
- Ну, а все-таки с какого боку тут Перфильев?
- При том, милый мой, что воспитывался твой закадычный дружок в парижском пансионе Жирарде. Воспользовавшись хрущевской оттепелью, будь она неладна, он поступил в Московский университет, откуда бесследно исчез. Только недавно мы со старыми спецами раскопали: вместо товарища по общежитию с похожей ряхой он пошел воевать рядовым в Афган. С таким пушечным мясом даже КГБ никогда толком не разбирался. Как ты сам понимаешь, воевал Перфильев удачно.
- Стоп, Альфа Иванович! У меня крышу сносит! Дайте мне выпить рюмку, покурить и осознать…
- Ну, когда-то тебе надо было узнать правду. Надеюсь, и ты теперь разоткровенничаешься?
- А что случилось с Перфильевым после Афгана?
- Ты не поверишь, но он блестяще закончил военное училище, был произведен в офицеры, служил,- Пальм рассказывал с упоением, он сел на своего любимого конька – секретную информацию,- Еще чуть-чуть, и он попал бы на учебу в Академию Генерального штаба, и с его «заточкой» запросто мог бы стать молодым генералом-выскочкой. Но тут Союз развалился, и нашему клиенту пришлось заняться идеями панславянизма, а не коммунизма. Тогда и занырнул он в шахтерские края, видимо, рассчитывая, что неньке-Украине будет не до его мудреного досье. И оказался прав. Для того, чтобы окончательно запутать следы, Перфильев, сделав морду тяпкой, устроился на шахту простым проходчиком, быстро выбился в передовики-бригадиры и заочно закончил политехнический институт. Его политические взгляды, наконец, совпали с духом эпохи и территории: в разгар кооперативной эпохи ему очень пригодились его капиталистическое воспитание. Он быстро поднялся, возглавив разнопрофильный кооператив «Олимпус». День за днем твой Женька методично подминал под себя бизнес целого региона, не оставляя своим вниманием ни горняков, ни эстрадных звезд, ни водку, ни автозаправки. Как только он отреставрировал местную церковь и построил детский дом для беспризорников, то стал так популярен, что его выдвинули в депутаты.
Журчание речи Пальма невольно вводило меня в некий транс: вместе с ностальгией нахлынули воспоминания…
4.
Я вспоминал свой первый визит к уже преуспевшему Женьке: прямо посреди улицы в поселении олигархов под претенциозным названием «Калина красная» стоял его джип. Вообще, все автомобили так называемых «новых русских» так или иначе, характеризуют не только их прошлое, но и многие корневые моменты их настоящего и будущего. Джип для Перфильева, наверное, был символом его вечного побега: от властей, от конкурентов, от друзей. От друзей, считал он, убежать сложнее всего. А вовремя сматываться, всегда говорил он, легче всего по бездорожью.
Вообще, источником богатства всех этих нуворишей почему-то считается так называемое «второе счастье», то есть НАГЛОСТЬ. А на самом деле в основе их преуспеяния почти всегда лежит одна удачная коммерческая сделка, основанная, как правило, если не на преступлении, то на предательстве. Отсюда – та вечная погоня, которая в каждом шорохе чудится богачам в первом поколении.
По рассказам Женьки я знал, что богомерзкая похожая история произошла как-то и в его жизни. События развивались в том месте, где, собственно, и решались зимой 1993 года все более-менее серьезные бизнес-вопросы в нашей стране: в приемной премьер-министра, густо заставленной томами Брокгауза и Эфрона. Так как у премьера была гнусная советская привычка читать до ночи «письма трудящихся», то как-то раз в этой Первой приемной до поздней ночи вынуждены были дожидаться аудиенции три его доверенных советника. Первый из них был лощеный еврей с аккуратной бородкой и очками ученого. Второй – бывший разведчик, шустрый «афганец» с повадками шпиона-рецидивиста, щуплый и очень жилистый, явно навеселе. Третий – зашитый алкоголик с глазами убийцы, потомственный столичный негодяй, ума палата. Входит, точнее, влетает наш Женька. Влетает не с пустыми руками: в руках тащит огромный цветной телевизор последней модели: «Это вам господа хорошие, подарочек, чтобы не скучно было шефа дожидаться долгими зимними вечерами». И хотя Перфильев на тот момент еще не принадлежал к тому избранному кругу, который был допущен к желудкам и кошелькам самих господ советников, его все же приняли на этот раз милостиво и благосклонно. Мол, мужлан, конечно, но хорош, хорош! Один из советников, считая себя мужчиной-красавцем, даже подсел на диван, где с краешку примостился Женька, чтобы порисоваться, а, может, даже позаигрывать с бизнесменом из народа. Премьер все читал и «расписывал» свою бесконечную почту: и сластолюбивый алкоголик, и разведчик-энциклопедист ретировались, потеряв на сегодня надежду предстать перед его светлым ликом, чтобы «порешать вопросы».
Как вы теперь понимаете, именно в этот ненастный вечер именно в этой приемной и была создана организованная группировка, в просторечьи – ШАЙКА - по зарабатыванию денежных знаков в составе Перфильева и Колхозова (да, господа, тот лощеный советник в очках академика – это и был знаменитый делец уголовного мира, с одинаковым успехом продающий водку и танки, ракеты и заводы, леса и поля). В прошлом Леха Колхозов был известен как всесильный СОВЕТСКИЙ завбазой в замусоленном халате, а теперь его дети с гордостью признавались своим соученикам по лучшим школам Швейцарии и Великобритании: «Мы дети не самого богатого в Украине нефтепромышленника» (что было не до конца правдой: ибо Леха владел контрольным пакетом крупнейшего в мире нефтеперегонного завода). Перфильева при виде прицельных глаз старого афериста вдруг понесло, как когда-то Бендера: он понял, что эти глазки не выносят безделья, и что этим вечером можно занять старого воротилу новыми идеями, например, протолкнуть свой вариант девелоперства на неразвитом украинском рынке. События, которые протянулись вдаль и вширь от этого кабинета, станут настолько разнообразными и грязными, что невольно скажешь почти словами поэта: ДЕНЬГИ теряют все свое очарование, если ими не злоупотреблять.
В сумерках приемной мелькал телеэкран, но бородач с Женькой так сцепились языками, что не замечали тех примитивных теленовостей, которыми олигархи – вслед за Геббельсом и коммунистическими бонзами – пичкали наше многострадальное население, превратившееся вдруг в полезный в случае выборов электорат. Опустели тарелки с бутербродами, которые красиво выставил перед ними на столике милый референт премьер-министра Юра, которому еще предстояло пережить на своем посту добрый десяток премьеров и на котором, собственно, и держалось само государство во время всяких ЧП. Звездный час Перфильева наступил: он получил от Колхозова добро на создание ИХ совместной строительной фирмы «Жилтрест», которая должна была замкнуть на себе весь девелоперский цикл: от взяток для мерзкой мэрии за участки под застройку до подношений милому и интеллигентному Градосовету за позволение выпустить на жилищный рынок те уродливые небоскребы, замаскированные под элитное жилье, которым предстоит когда-то стать «лицом» Города вместо каштанов и соборов.
Есть дельцы, – и таких, пожалуй, большинство, которые продают свой товар исключительно несведущим покупателям. Особо страдают от таких дельцов граждане, регулярно покупающие в метро так называемые французские «парфюмы» туниского происхождения: тупость этих граждан попросту ВОНЯЕТ! Вот про кого великий Цезарь сказал: «Люди охотно верят тому, чему желают верить». Именно эту категорию «людей неразумных» и решили кинуть Перфильев с Колхозовым, замаскировавшись под солидную – старую советскую – строительную фирму. Непаханый аферистами рынок недвижимости давно привлекал жадные взоры Колхозова, но он попросту не знал, как к этому корыту подступиться. Ведь его старая банда состояла исключительно из торгашей-бухгалтеров и физкультурников-рэкетиров. Ретивый Женька сразу понравился Колхозову и своим почти юношеским задором, и планов громадьем. «Причешем тебя получше и погоним в президенты»,- так подумал старый аферюга, внимательно вглядываясь в магический кристалл Перфильевского лица, озаренного алчностью и какой-то звериной энергией ЛОВЦА.
Колхозов мужественно отбивался от Женькиной скороговорки. Тот в свою очередь незаметно вглядывался в хитрую физиономию могущественного цеховика советского разлива. Колхозов всегда был для Перфильева иллюстрацией знаменитой фразы Ларошфуко: есть герои ЗЛА, как есть герои ДОБРА. Первое, что отметил Женька в облике подпольного миллионера, - это добренькое-предобренькое, почти слащавое выражение лица: видимо, когда Колхозов «включал свое обаяние», то старался заманить собеседника прежде всего гримасой, похожей на улыбку. И только референта первой приемной Юру, тоже привыкшего изображать рубаху-парня, не могла обмануть такая милая внешность старого прохиндея: Юра «обслуживал» каждое движение пальца или брови миллионера со скоростью звука, а прогибался перед воротилой, как перед самим премьер-министром. Эту шакалью выучку «белого воротничка», этот стиль общения с Колхозовым сам Перфильев тут же постарался перенять, вполголоса сообщив своему собеседнику влюбленным шепотом: «Именно такие деловые люди, как Вы, шеф, и должны руководить этой страной». Позывало «шеф» Перфильев так скоро и «официально» приклеил своему будущему партнеру, что Колхозову пришлось делать вид, что их сделка УЖЕ состоялась. В принципе слова уважения, которые умело говорил ветерану кооперативного движения быстро и напористо идущий вгору Перфильев, несомненно, льстили самолюбию Колхозова. «Для вас, шеф, уже нет ничего невозможного, вы любой закон протащите через парламент, любой акциз введете или отмените по своему усмотрению», - ну, кому из сильных мира сего, скажите, не понравятся такие простые и изящные комплименты. И Колхозов растаял и отвечал взаимностью: «Нам, ветеранам, не хватает, Женечка, вашей прыти и вашего кругозора. Вы, племя младое и незнакомое должны придать нашему совместному бизнесу новый масштаб и размах». Про какие именно «бабки» и «доли» шла речь в этот ненастный вечер не понял даже архивнимательный к чужим секретам Юра. Зато два дельца прекрасно поняли друг друга.
- Выхлоп из одного небоскреба должен быть не меньше пяти лимонов, - наставительно вещал Колхозов.
- Ну, да, для этого нужно создать ипотеку на десять ярдов. Ведь сегодня у нас нет ни одного настоящего ипотечного банка, - немедленно отвечал подкованный на Западе Перфильев.
Затем этот незамысловатый диалог перепевался собеседниками бесчисленное число раз, будто молитва. Никогда не понять таким чиновникам как Юра, что бизнесмены ЖЕЛАЮТ разговаривать о деньгах так же долго и подробно, как влюбленные разговаривают о своей страсти. Резкий звонок премьера прервал бизнес-голубков. И хотя премьер с помощью специальной кнопочки в столе всего-навсего вытребовал к себе услужливого Юру, но разговор о будущих миллиардах расклеился: не дай Бог, первый министр что-нибудь заметит в специальную телекамеру, которая ему транслирует прямо «на стол» все происходящее в его приемной. Дельцы тут же стерли со своих лиц следы аферы, которую они обсуждали; и уважительно примолкли.
- Нашего премьера пора двигать в Президенты, - удачно переменил тему разговора мудрый Колхозов, никогда не исключавший наличия «прослушки» даже в первой приемной.
- Ой, давно пора! Давно, - подпел ему Перфильев, желая продемонстрировать ту сообразительность и особый цинизм, столь необходимые для делового общения с высокими сферами.
- Будем только держать эти мечты втайне от Президента. А то, пожалуй, снежная лавина пойдет не в ту сторону, и нашего премьер-министра попрут с должности раньше, чем он наберет нужный для победы на президентских выборах рейтинг, - шепотом внес поправочку Колхозов, дабы, не сжигая мостов с одной стороны вертикали власти, начать их тайное строительство с другой стороны.
- Бог не выдаст, свинья не съест, - мужественно парировал Перфильев, который давно и полностью перешел во всех раскладах на сторону премьер-министра, а от действующего президента в результате такой своей диспозиции получал только по морде.
- Интересно, а ваш бывший красный директор и в президентский кабинет перенесет из своей золотой табакерки премьерского кабинетища тот пульт мини-диспетчерской, который он притащил сюда – вопреки всем местным чиновным традициям – со своего завода?! – Колхозов не сдержался и пошутил на такую неприятную для премьера тему, что рисковал оказаться меж двух стульев.
Тут, наконец, из двери премьера выскочил счастливый Юра:
- Через пять минут господин премьер-министр вас примет. В любом порядке. По очереди. Сами договоритесь между собой.
- Юрочка, ну, конечно, я уступаю пальму первенства главе совета старейшин, - светски прошелестел Перфильев, даже не представляя себе, насколько обидел этими квазильстивыми словами вечно молодящегося Колхозова. Впрочем, ровно через полчаса начинающий льстец таки попадет после Колхозова к Господину первому министру и услышит от Самого неожиданный вопрос:
- Что ты Женя думаешь про эту старую шельму Колхозова? Он нас не сдаст с потрохами президенту еще до президентских выборов? – взгляд премьера при этом стал почему-то веселым и лукавым.
«Ага, Колхозов уже пригласил премьер-министра с его многочисленным семейством в наш девелоперский бизнес», - тут же сообразил Перфильев.
Премьер-министр, в свою очередь, в это мгновение внимательно наблюдал за Перфильевым: первое лицо исполнительной власти было от рождения существом крайне ревнивым и подозрительным.
- Позвольте, господин премьер-министр, изложить тот план финансирования Вашей избирательной кампании, который мы выработали сегодня вечером с этой старой шельмой Колхозовым, - неожиданно даже для себя сделал ход конем Женя, тут же превратившись в фактического руководителя избирательной кампании (ибо кто платит, тот и заказывает).
Премьер-министр уселся поудобнее и придвинул к себе пепельницу. Мол, излагай, соколик, я уже слушаю. Для проформы добавил:
- Учти, Женя, ты теперь и за Колхозова, и за финансирование кампании отвечаешь головой!
- Конечно, головой! Президентская кампания в нашей стране – это всегда смертельный номер! Знаете, я на днях водил своих детишек в цирк. Так в начале представления, когда представляли артистов, все аплодировали мускулистым акробатам и очаровательной дрессировщице тигров. Зато в конце представления все зрители, стоя, десять минут хлопали в ладоши невысокому, кривоногому мексиканцу, который без всякой страховки бесстрашно ходил по канату под самым куполом цирка. Овации он заслужил, прежде всего, тем, с каким невозмутимым видом он исполнял смертельно опасные трюки. А многие зрители в это время, между прочим, падали в обмороки и хватались за сердце.
- Так-так, я понял. Сегодня вечером в моей приемной вы с Колхозовым вообразили себя на этом канате под куполом цирка. Идете, мол, без страховки!
- Грешно смеяться над своими сторонниками. Может, вы последний раз видите нас живьем. Команда президента, как известно, не привыкла долго церемониться: закажут своим спецам автокатастрофу, и готово!
- Ну-ну, не паникуй! Я сейчас же выделю тебе охрану. Мои ребята прикроют тебя на сто процентов, - премьер наклонился над своим знаменитым директорским «дирижерским» пультом и нажал кнопку, - Алло, Альфа Иванович, зайди ко мне немедленно!
Почти в то же мгновение в желто-золотистой скорлупе премьерского кабинета появилось новое лицо: профессиональный разведчик молча поклонился Перфильеву и вопросительно заглянул в глаза премьера.
- Альфа Иванович, ты дождись Евгения Александровича в моей приемной. С сегодняшнего дня – он твой клиент, - премьер подумал минуту и добавил, - но за охрану пусть платит из своего кармана, он у нас мужик зажиточный.
- Сколько автомобилей должно сопровождать Евгения Александровича? – Пальм всегда был конкретен и краток, чем, собственно, и завоевал сердце премьера.
- Думаю, три экипажа будет достаточно, - нехотя вымолвил премьер-министр и, заметив удивление Пальма, добавил уже чеканно, - Перфильев с сегодняшнего дня – руководитель моего избирательного штаба. Де факто.
- А де юре? – снова уточнил Пальм.
- Де юре оформи Перфильева моим главным советником по экономическим вопросам.
Так Женька стал не последним колесом в телеге Дмитрия Дмитриевича Скобелева, будущего президента. Так Альфа Иванович Пальм взял его под свой надежный колпак. Так великий и коварный аферист Колхозов начал плести свои сети, которые он всегда раскидывал с одной целью: для коллекционирования денежных знаков. То, что для миллионов семей вся эта история закончится вечной квартирной кабалой, не волновало, увы, никого.
5.
- Алло, Никита, ты еще с нами? – прервал мои воспоминания настырный голос Пальма, который не любил, когда невнимательно слушали его вечные секреты.
-Ну, и как же вы его прозевали, Альфа Иванович? – попытался я, пусть и запоздало включиться в разговор о моем старом друге и его новом облике, неизвестном посторонним.
- Так он все гениально просчитал. Афган. И точка. Любой, кто прочитал бы его послужной список (а он в тыл к душманам не раз ходил, собак жрал), подумал бы что угодно, кроме того, что этот головорез родился на авеню Фош в Париже, а крестился в Соборе Александра Невского, построенного на деньги декабристов, которым удалось улизнуть от русского царя-бятюшки за границу. Никого после распада СССР больше не интересовало, кто кем был при Брежневе. И не важно стало: вернулся ты с дождя или с того света. Конечно, того капитана КГБ, который курировал в советские времена МГУ и прозевал фортель псевдоПерфильева, при Сталине могли легко расстрелять.
- Да уж, тот опер, как минимум Магадан с Воробьевых гор увидел бы!
- Потому и покрыл капитан пропажу Перфильева и не поднял шум: уехал, мол, на каникулы и не вернулся. А потом началась перестройка, и такие ляпы случались уже сплошь и рядом. Настоящий же Перфильев, чисто по-московски спасаясь от Афганистана, женился, взял себе фамилию жены и немедленно перевелся в МВТУ имени Баумана, - тут Альфа Иванович улыбнулся и ясно показал глазами, мол, хватит с тебя информации.
Но! Если Пальм рассказал мне о темном прошлом Перфильева с целью разговорить своего собеседника, то он совершил ошибку: меня в этот момент волновало только мое собственное светлое будущее. Поэтому я вовсе не собирался делаться со спецслужбами Женькиными секретами, тем более бизнесовыми: ну, родился человек в Париже, так кого сегодня этим уже удивишь; ну, переписал пару-тройку раз свою биографию, так сейчас не у всех первых леди можно докопаться до настоящей фамилии. Вообще, после крушения СССР понятие Родины для многих моих знакомых стало чем-то абстрактным. Присягу некоторые чудаки привыкли давать только один раз в жизни (в отличие от великого Талейрана, который давал присягу тринадцать раз).
Вообще, бизнесмены – выходцы из СССР – как патриоты были обречены: они могли выжить, только превратившись в космополитов. Ведь если ты родился в Запорожье, учился в Москве, а живешь в Лондоне, то порой совершенно непонятно, где твоя душа находится сейчас. Действуя в основном ниже пояса, ниже плинтуса и ниже закона, бизнесмены не очень доверяют по жизни ребятам из спецслужб, которые, как правило, действуют выше закона. Да и как может полюбить серый волк белого и пушистого пастуха, если тот дружит с хозяином ресторана?!
Да, я, конечно, рассказал, точнее, вынужден был рассказать Пальму некую полуправду о многочисленных деловых аферах Перфильева, о его многочисленных женитьбах. По памяти я пересказал генералу все то, что вычитал в свое время в увесистом Женькином досье, приукрасив сухие стенограммы «прослушек» своими собственными умозаключениями и наблюдениями. Я не жалел красок, описывая убранство Женькиной квартиры и «фарш» его лимузинов.
Конечно, как профессионала, Пальма эти детали весьма заинтересовали: он любил копить информацию, как когда-то Гобсек – материальные ценности. Впрочем, не является ли в наши дни информация самой ценной из матценностей? Пальм был одним из немногих собеседников, которые выдерживали мой бесконечный треп во время выпивки или с бодуна. И на этот раз ни один мускул не дрогнул на его лице. Он явно не мог решить для себя, как ему действовать в этой ситуации: ну, то есть действовать все еще по-хорошему или уже сразу по-плохому. Его дочь, которую он давно был вынужден спрятать в захолустном итальянском городке, однажды была вынуждена воспользоваться моим швейцарским адвокатом, и этот факт наших биографий почти исключал грубые методы шантажа. Но именно широкие возможности жесткого шантажа чаще всего привык использовать в этом грешном мире такой тип людей, к которым вполне заслуженно причислял себя Альфа Иванович. Таким образом, ему проще было меня убрать, чем на меня надавить. Но для этого нужна была высочайшая санкция: выбившись в президенты, Дмитрий Дмитриевич Скобелев, мой бывший шеф, не утратил вкуса и по-прежнему патронировал талантливых членов СВОЕЙ команды, пусть даже бывших (от тюрьмы, сумы и шапки Мономаха не зарекайся).
- Ладно, кончай базар, - сказал, наконец, Альфа Иванович, когда ему надоела моя сага-импровизация,- Ты, как всегда хитришь, Разумовский. Ну, что ж, дело хозяйское. Только на мою помощь в этой темной истории впредь не рассчитывай, выкручивайся сам!
Он встал и стремительно вышел, как делал всегда в преддверии каких-нибудь гадких проделок. По-моему, Пальм был самым настоящим сатанистом, притом, что изучал он ремесло Сатаны еще с военного училища, где у него были умные учителя. У генерала Пальма с юных лет был именно тот собачий (или волчий) нюх, который позволяет человеку с древних времен побеждать всех тварей на свете, включая саблезубого тигра.
Сразу же после исчезновения из моего номера этого страшного человека (остался только легкий запашок преисподней) на меня нахлынула ТОСКА. Или страх?! Потертая заезжими лордами шикарная английская мебель внушала мне такое же отвращение, как и мои потертые принципы. Куда подеялся хваленый британский уют? Куда подевалось очарование сытой ленивой старости миллионера-космополита? Так одиноко бывает, пожалуй, только в деловых пятизвездочных отелях в конце недели, когда все эти роботы-клерки и бизнесвумены разъезжаются со всех своих СИТИ по домам. Да и чем отличаются души нищих от душ миллионеров? Ничем. Ибо нищие духом присутствуют, господа, во всех сословиях (если только порой не преобладают).
Кстати, отель «Дорчестер», в котором так мучился после визита Пальма ваш покорный слуга, в Лондоне считается, чуть ли не лучшим отелем, повыше пяти звезд. Тут, даже так называемые мини-бары точнее было бы назвать МАКСИ-БАРАМИ, потому что спиртное в них расставлено исключительно в поллитровках. Ну, а какая славянская душа не справится с тоской при наличии в макси-баре поллитровок виски «Ред лейбл», водки «Абсолют» и коньяка «Мартел»?!
Потихоньку справляясь с депрессией с помощью этого отменного спиртного, я начинал соображать, как мне избавиться от Пальма. Или, может, избавляться нужно и от садиста Пальма и от психопата Перфильева? Да, кого-то из них пора убирать с моей дороги, как змею с солнечной полуденной тропинки. На первый взгляд такая затея казалась невозможной и жестокой: ведь это ОНИ теперь круглосуточно следят за мной, а, значит, досконально знают все мои сильные и слабые места, все маршруты, все любимые злачные места. Они также прекрасно знают, что все мои дружки-силовики нынче не при делах: кто на пенсии, кто в бегах, кто отошел в лучший мир.
Для начала я решил разбить эту неразрешимую на первый взгляд задачу на мелкие части: во-первых, мне нужно чем-то занять докучливого Пальма; во-вторых, мне пора было искать себе покровителей, которые бы не пили из меня кровь, а давали крышу. И я тронулся в путь-дорожку.
6.
- Только ты мог уехать без всякого предупреждения на три года и вдруг вернуться всего на три дня! – так встретил меня в аэропорту мой друг юности, бывший мент, а теперь – владелец охранного агентства Ванька Рубайло. Воспоминания о его хохмах, неистощимых, как колодец в пустыне, часто выручали меня в беспросветные зимние дни в Париже, когда небо совсем не отрывается от земли, а солнца не бывает даже в так называемый полдень (особенно часто я вспоминал за кордоном две его шутки: «ешь ананасы, лобстеров жуй, твой день не последний, товарищ буржуй»; «когда б вы знали, из какого сора растут ЛАВЭ, не ведая стыда»).
Пробегая по постсоветскому ПЛАСТМАССОВОМУ миру провинциального аэропорта, я невольно вспоминал все те взлеты и посадки, которые я произвел в этом знакомом с детства месте, известном своими туманами даже в ясные дни (советские бракоделы-строители умудрились построить аэропорт в единственном месте, похожем по количеству туманов на Лондон). Помню первый вылет – в двенадцать лет – на Адлер. Архинадежный, но архиневместительный ЯК-40 явно не вмещал всех желающих рвануть не пару августовских недель в Сочи. И меня посадили с моей теткой, как ребенка, которого еще можно держать во время полета на руках: этот «ребенок» с ростом метр восемьдесят был развлекухой для всего авиарейса! Я пытался пробудить в себе хоть какое-то сочувствие к этому нищему царству-государству под трогательным названием «малая родина». Ведь так называемые евроремонты только подчеркивают грязь неубранных туалетов и немытых полов. Но этому лицемерному сочувствию воспрепятствовала жесткая, а, может, жестокая западная мораль, пропитавшая мой организм вместе с ароматом дивных французских вин (я подсчитал, что «наел» в Париже уже не меньше трети своего нового «пенсионного» веса).
Да, лучше уж быть законченным эгоистом, чем начинающим лицемером. А, вообще, оторвавшись от родной затхлой почвы, наш брат славянин быстро превращается либо в анархиста, либо в монархиста. Полностью же «сходят с ума» господа эмигранты ровно через десять лет закордонных унижений: ведь даже самые успешные эмигранты в чужеродной среде невольно «опускаются» на несколько ступенек ниже по социальной лестнице. А это – постоянный дискомфорт. А постоянный дискомфорт – это неизбежный невроз (говорят, в тюрьме тоже у людей едет крыша после десяти лет отсидки).
- Ну, что тебе наши родные трущобы нравятся поди меньше, чем Нотр-Дам де Пари? – угадал мои мрачные мысли проницательный Ванька Рубайло.- Достаточно такому гуляке, как ты, уехать в Париж, чтобы наш провинциальный мир стал для тебя горше редьки?
- Ты знаешь, Ваня, такие трущобы вполне можно найти и в центре Париже на рю Дарю возле Александра Невского собора, - ответствовал я в тон старому другу,- и вот там они, действительно, горше редьки.
- А каким ветром, блин, занесло в центр Парижа наш собор Александра Невского? – искренне удивился Иван, умело сочетавший, подобно Шерлоку Холмсу, дремучую необразованность в одних сферах с глубочайшими познаниями в других. Плюс Рубайло был любопытным, как кошка. Стоило мне, например, однажды расхвалить старинную тратторию «Мама Джина» во Флоренции, как уже через неделю Ванька звонил мне прямо с Понте Веккио и просил моей «наводки» на тратторию, куда ровно через пятнадцать минут уже ввалился без очереди со значком DIA на лацкане пиджака (во время своей практики в Интерполе он на служебной пьянке раздобыл фирменный значок итальянской разведки).
- Понимаешь, Ваня, - пустился я в долгие объяснения, - чтобы отомстить Наполеону за сожженную Москву, русские войска были вынуждены оккупировать Париж, где потом на долгие годы застряли по делам службы многие офицеры-декабристы. Когда случилось восстание на Сенатской площади, многим нашим офицерам-фрондерам пришлось навсегда остаться в Париже, дабы избежать виселицы, ссылки или других репрессий со стороны царя. Ну, а так как дворяне были людьми состоятельными, то они скинулись и купили в центре французской столицы клочок земли для строительства православного собора. После семнадцатого года Александра Невского собор стал резиденцией НОВОЙ русской общины в Париже, а дела его настоятеля пошли настолько вгору, что для настоятеля собора был приобретен особняк на авеню Фош.
-Ну, кто жил, тот и сейчас живет! – резюмировал Рубайло нашу словесную перепалку. – Надеюсь, однако, что ты, Никита, был в Париже цивилизованным человеком, и даже на порог души не пускал той самой ностальгии, которая косит всех русских во Франции со времен белоэмигрантов, заставляя встречать пьяное утро в русских кабаках.
- Нет, Ваня, я лучше упаду мордой в родную траву и расплачусь за нас обоих, как просил сделать после возвращения на родину Куприна великий Шаляпин. – Шучу! Шучу! Имея в кармане миллион долларов, можно хорошо устроиться и в Париже, и в нашей провинции!
Рубайло приехал встречать меня, как всегда на «Тойоте». Точнее он обожал именно модель «Кэмри» за всеядность: движок этого автомобиля сам перестраивался на ту марку бензина, которую ты вливал ему на наших злосчастных заправках. Я хмыкнул и уселся. Странное у меня все-таки отношения с так называемыми старыми друзьями! Каждый раз, когда они пытались отрыть мой адрес в Интернете, я отвечал им вежливым электронным письмом: что-то типа о том, что нахожусь, дескать, в деловой поездке. Ведь у кого в молодости не было ста друзей, у того, действительно, нет сердца. А у кого в зрелые годы осталось больше одного друга, то у того нет ума.
Да, сначала мы любим своих друзей. Потом мы к ним равнодушны. Последняя стадия – самая длительная: ненависть, причем ненависть эта бывает двух типов. Первый тип основан на ревности, а второй – на зависти. У так называемых ВЕРХОВ полжизни уходит на то, чтобы красиво отказывать в просьбах друзьям из так называемых НИЗОВ. Ну, а последствия ВЫПОЛНЕНИЯ любой просьбы старых друзей, как правило, просто катастрофичны: благодарность всех этих однокашников всегда оказывается меньше твоей гордыни. И тогда облагодетельствованные друзья попросту начинают гадить своему покровителю.
Вот и сейчас, вспоминая историю своих взаимоотношений с Ванькой Рубайло, я невольно продолжил эти крамольные мысли: «Именно друзья возносят всех нас на вершины, но потом от них можно получить разве только снежную лавину».
Но та ностальгия, которая овладела мной в аэропорту моего детства, заставила меня вдруг поверить в то, что я спасусь только с помощью своего ЕДИНСТВЕННОГО друга Рубайла.
Мне показалось на миг, что только он спасет меня и от незадачливого партнерства Перфильева, и от назойливого кураторства Пальма, которые навсегда забыли, что единственный яд, от которого человек сам отказывается принимать противоядие, - это власть…