До Джайганат, сидящей перед пещерой, донесся плач. Девочка встрепенулась: «Откуда тут взяться ребенку? Здесь ведь поблизости людей не видно. И чей это ребенок? Где он?»
Девочка прислушалась: плач повторился. «Кажется, этот плач доносится из пещеры. Кто же мог оставить ребенка в пещере и почему? Что же мне делать? Войти в пещеру – страшно. Ну, как не войти, если там ребенок плачет? Как помочь плачущему?»
Джайганат вспомнила, как соседки-старушки рассказывали, что там, в пещере, всегда водились и водятся шайтаны. Рассказывали они о том, как там жили, как из глиняных горшочков, в которых они отстаивали молоко, шайтаны часто ели собравшееся над прокисшим молоком сметану, выли по ночам, нагоняя на них невообразимый страх. От воспоминаний старушек девочке стало жутко.
«Нет, не смогу я войти в эту пещеру. Ни за что не смогу!»
Однако плач опять повторился. По телу Джайганат прошла дрожь: «Куда же делась Зулхиджат? Она же должна была присматривать за овцами и ягнятами с другой стороны. Мы вместе обязаны смотреть за стадом. Неужели, она бросила стадо, меня и ушла домой? Не может этого быть! Она шла впереди стада, чтобы овцы не вырывались вперед. Куда же она ушла? Вдвоем, наверное, не так страшно было бы войти в пещеру. Странно, что нигде её не видать. Ну, где же она? Почему её не видно?» Жалобный, пробирающий все тело плач, вновь донесся из пещеры.
– О, Аллах, что же делать? Зулхиджат! Зулхиджа-а-а-ат!
На её зов многократно раскатисто отозвалось эхо, и вновь воцарилась жуткая тишина. Слышно было, как насытившиеся и отдыхающие овцы прожевывали съеденное. Девочке опять показалось, что плачущий ребенок просит её о помощи, зовет в пещеру.
«Овцы сыты. Они еще долго будут отдыхать под тенью отвесной скалы. Нужно узнать, чей ребенок там плачет. Шайтаны днем не так страшны, как ночью. Может быть, днем их в пещере и не бывает», – девочка подбодрила сама себя и направилась в сторону пещеры.
Ноги у неё дрожали, все тело немело, но она тихо двигалась вперед, внушая себе, что ничего не боится. У входа пещеры она ещё больше задрожала, и хотела, было повернуться и уйти обратно, как до неё ещё громче донесся надрывный плач. Джайганат мотнула головой, зажала кулаки и вошла в пещеру.
В теснине пахло сыростью и влажной золой. Из слоистых плиточных стен просачивалась влага. Чем глубже она шла, тем становилось темнее. Глаза девочки, ещё не привыкшие к темноте, слабо различали замысловатые лабиринты пещеры. В жуткой и мрачной тишине каждый её шаг гулко отзывался в закопченных замысловатых скалах.
«Вот где, оказывается, наши соседки разжигали огонь, – изумилась Джайганат, увидев дыру, похожую на очаг первобытных людей. – Мне бывает так неприятно, когда до нас доходит очередь пасти стадо овец или коров. Как же наши соседки жили в этой жуткой пещере? Наверное, ради того, чтобы кормить коров луговыми травами и не оставлять их без присмотра. Я бы ни за что здесь не смогла жить! Ни за что! Ладно, об этом. Где же ребенок? Что же теперь не слышно его плача?» – девочка заставляла себя идти вглубь пещеры.
– Ау! Есть здесь кто-нибудь? Ау-у-у!
Пещера, словно в ней были установлены усилители, раскатистым, оглушающим девочку, эхом отозвалась на ее зов. Джайганат чуть не упала от волнения в обморок.
«Где же этот ребенок? Когда я стерегла овец, он плакал. А теперь, когда я хочу ему помочь, дать ему хлеб и брынзу, ни плача его не слышно, ни его самого не видно. Может быть, его здесь и вовсе не было? Может быть, это шайтаны меня одурачили? Надо поскорее выбраться из пещеры, пока они ещё что-то не натворили…»
– Вав! – набросилась на неё Зулхиджат. – Испугалась?
– Дура ты такая! Дура безмозглая! Разве можно так пугать?
– Ха-ха-ха! Я думала, что ты не из робкого десятка! Эх ты!
– Да ладно тебе. Лучше скажи, ты не видела здесь ребенка? Он так надрывно плакал…
– Вот так, да? – Зулхиджат вытащила из-за спины куклу и наклонила ее вперед. Кукла зарыдала голосом живого ребенка.
– Ну и проказница же ты, Зулхиджат! Ха-ха-ха-а-а! Никогда бы не поверила, если бы мне такое рассказали.
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-а-а-а-а-а-а! – звенела пещера от хохота девочек.